[never-agen]

Название: Конфетти
Аффторы: shizandra и Laise
Фэндом: БиС и ниипёт, что они что-то там для себя решили, ибо есть афффторское воображение
Пейринг: пока тактично промолчу, сами всё поймёте
Рейтинг: пока – R
Жанр: санта-барбара
Размер: макси
Статус: пишется
Пару слов от одного из аффторов, и теперь уже от меня: они мне снятся. Они мне видятся в прохожих. Они со мной, блин, общаются. А всё почему? Потому что если видится одна и та же картинка двоим, в мысяче километров, пусть даже на одном континенте, это тормозить нельзя. Душу вымотает картинка, жить спокойно не даст.
Зандрик, спасибо за дурдом. Правда, огромное спасибо. И за ночи, и за литры кофе, и за Муза, который курит и загадочно улыбается, прежде чем отмочить очередное коленце. Они и правда нашли друг друга, мерзавцы...

Макс
Мир

- Мне было хорошо с тобой.
- Это все, что ты можешь мне сказать?
- Да. Большего не жди.
- Уже давно не жду.
- Прости.
- Нет. Не прощу.



Часть 1

1.

- Мааакс?..
- Ну?.. – получилось нечленораздельно, сонно и мрачно. Спать хотелось безумно, но кто ж теперь-то виноват? Вечеринка была прекрасна, девушки фееричны, напитки прохладны, а пить хотелось постоянно, так что все последствия были, так сказать, налицо.
- Макс!..
- Чего?.. – раздражение в голосе сквозило слишком явственно, но через край не перехлёстывало, и хвала всем пресветлым яйцам, иначе…
- А Максим нам прочтёт Апухтина. И, вне всякого сомнения, столь же феноменально и вдохновенно, как давеча читал Декамерон. Всё в лицах, - ехидно закончила свою речь Чусова, и волей-неволей ему пришлось открыть глаза и даже выпрямиться.
По залу разнеслись смешки. В сгиб локтя уткнулся Стас-самый-младший-Пьеха. По тому, как дрожали его плечи, да ещё по сдавленному хрюканью, можно было догадаться, что мерзавец самым беспардонным образом ржал. Конь педальный. А ещё друг, называется. Чусова не сдавалась и буравила его тяжёлым, физически ощутимым взглядом, полным иронии.
- Итак, низвергните же свой талант на наши несчастные головы, ну же… - она отступила и замерла чуть в стороне, скрестив на груди руки. Манерно поправила на переносице очки, но взгляд там, за стёклами, стал лишь острее, в противовес почти расслабленной позе.
Максим со вздохом поднялся с места и быстро спустился к импровизированной сцене. Бросил беглый взгляд в зеркало, висящее за кулисами. Ну… почти, да. Если взгляд сделать чуть менее осмысленным, совсем как у отца спросонья, немного сильнее растрепать волосы… Жаль, что физиономия так и пышет румянцем, до отвращения здоровый цвет лица. Нет, чтоб чуть больше аристократичной бледности, как у матери, тогда и в глазах трагизм бы появился. А так… Ну, придётся выходить из положения. Иначе Чусова просто не отвяжется.
Макс быстро пробежался кончиками пальцев по рубашке, быстро выдернул полы из-под ремня джинсов, расстегнул несколько пуговиц, пару застегнул неправильно и на секундочку прикрыл глаза. Так… Апухтина, значит… И чего это её на классику потянуло? Она б ещё «Под лаской плюшевого пледа» спеть приказала. Ну ладно…
- Просим, Максим, - в зале раздались нестройные хлопки, и тут он резко открыл глаза и обвёл взглядом зал. Не зал даже, так, комнату.
По его губам промелькнула тёплая улыбка, полная какого-то детского, совершенно запредельного восторга. Вытянул руку, точно приглашая присесть тех, кто вошёл, так трогательно, так мягко. А в широко распахнутых его глазах светилась радость. Искренняя радость человека, давным-давно не отвлекавшегося от дел, которые погребли его с головою и вдруг, внезапно, обнаружившего, что к нему пришли, а дела, хоть и важные, но могут обождать, ведь гости-то долгожданные!..
- Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх
И можете держать себя свободно,
Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях
Я королем был избран всенародно,
Но это всё равно. Смущают мысль мою
Все эти почести, приветствия, поклоны...
Его лицо менялось с каждой произнесенной репликой, менялся и голос. Такой живой и светлый вначале, исполненный счастья, он стих и плеснул грустью, будто безумец и впрямь устал. Устал писать законы для счастья подданных своих. А потом… Горькая тоска и узнавание. Он плакал, обнимая несуществующую Машу, в никуда смотрел, точно впрямь видел голубоглазую девочку, собирающую у реки васильки… васильки… дрожащие пальцы вцепились в длинные пряди светлых, чуть вьющихся волос.
- …В голову так и впились,
Колют ее лепестками.
Рвется вся грудь от тоски...
Боже! куда мне деваться?
Всё васильки, васильки...
Макс, как подкошенный рухнул на колени, пряча лицо в ладонях, закрываясь от васильков, завертевших его в хороводе безумия. И крик его захлебнулся в воцарившейся в зале тишине. А в следующий момент он медленно поднял голову и его голос налился глухой яростью:
- Как они смеют смеяться?..
Если бы не железобетонная выдержка, Чусова бы шарахнулась в сторону. Безумие выплёскивалось из пронзительных голубых глаз студента и лилось полноводной рекой в камерный зал, к другим студентам. Неподвижным, замершим, как удавы перед кроликом.
- Так я вам докажу, что я в своем уме:
Ты мне жена, а ты - ты брат ее... Что, взяли?
Голос дрожал, голос вибрировал на пределе мощи, звенел под потолком и действительно низвергался вниз водопадом чистой, незамутнённой… ненависти. Подвижный как ртуть, быстрый, яростный… И когда его голос умолк, отзвучав, канул в тишину, растворяясь странным маревом во взглядах изумлённых студентов, пошатнулся, опустошённый мощным взрывом эмоций, и оперся о стоящее на сцене старое кресло.
Нина Чусова смотрела в спину такому талантливому мальчишке и впервые за долгие-долгие годы не знала что сказать. Нельзя, нельзя говорить ему КАКОЕ впечатление он производит своей игрой. Звёздная болезнь страшна в любых своих проявлениях и на любых стадиях. Но этот мальчик, несмотря на всю свою звёздность, умудрялся совершенно и напрочь игнорировать все авансы, выдаваемые ему учителями.
- Садись, Вл… Соколовский. - Она оговорилась. Не впервые. Такое бывает. Только Макс дёрнул плечом, совсем так же, как отец, дерзко вскинул подбородок и побрёл на своё место, тихонько напевая себе под нос.
- Шаланды полные кефали… В Одессу Костя приводил…

2.

Звонок мобильного оторвал Влада от изучения бумаг. Он вытащил телефон и, не глядя на дисплей, нажал кнопку:
- Да?
- Я хочу знать, Соколовский, когда ты наконец займешься воспитанием своего сына? – капризный голос Даши заставил его поморщиться.
- Он и твой сын тоже, позволь напомнить, - устало проговорил он.
- Я не могу с ним справиться, - обвиняющим тоном произнесла жена. – Ты его совсем распустил. Гулянки, вечеринки, какие-то девки по дому шляются. А вчера он нагрубил Ане!
Влад невольно фыркнул. Он сам иногда еле сдерживал себя от того, чтобы не нахамить этой вечно ноющей и жалующейся на жизнь «лучшей подруге».
- И не смей смеяться! Ты должен поговорить с ним.
- Хорошо, я поговорю, - желая как можно скорее закончить раздражающий его разговор, бросил в трубку Влад и поспешно отключился. Попытался вернуться к смете предстоящей постановки, но деловой настрой был потерян, и мысли сами собой вернулись к сыну.
Может, он действительно дал ему слишком много свободы? Когда-то решивший не повторять ошибок собственного отца, Влад, как только Максиму исполнилось четырнадцать, предоставил ему возможность жить своей жизнью. Он поддерживал его, давал советы, но никогда не вмешивался, позволяя сыну самому набивать себе шишки. Как и отвечать за свои поступки. Даше не нравились такие методы воспитания, но она была слишком сильно занята собой, чтобы уделять достаточно внимания сыну.
За всю жизнь Влад позволил себе поднять голос на Макса только один раз. Когда тот объявил, что хочет стать актером. Проявив редкостное единодушие с женой, Влад попытался отговорить сына, но тот оказался достаточно упрямым, чтобы настоять на своем. В конце концов, Влад сдался, где-то в глубине души надеясь, что таланта Максима не хватит для актерского. Но надежда оказалась напрасной. И Владу периодически приходилось выслушивать восторженные отзывы от учителей. Каждый раз он стискивал зубы и, вежливо поблагодарив, отходил. Почти сбегал. Как и игнорировал все приглашения в театр. Он никогда не видел сына на сцене. И не думал, что когда-нибудь вообще посетит театр. Его жизнь – постановки шоу, концертов. А театр… остался в другой жизни. И Влад не собирался о ней вспоминать.
Но с Максимом поговорить придется. Свобода или нет, но грубость по отношению к старшему, да еще и к женщине – не позволительна. Даже если от трескотни этой самой женщины уже на второй минуте начинает раскалываться голова.

3.

В динамиках что-то сексуально-утробно выговаривал старичок Тимберлейк. Подпевать ему было веселее, чем разговаривать с матерью. Да, мам, вечеринка, нет, не хочу. А зачем?.. Даааа, мама, страшная, угарная вечеринка в общежитии, а как ты ещё могла подумать? Уууу… вот щас всё брошу и напьюсь как свинья!
Он расхохотался, когда где-то в своём до тошноты гламурном салоне, или может спорт-клубе, или спа?.. Дарья Соколовская нажала кнопку отбоя. Это ничего. Перебесится, ещё разочек позвонит отцу. Отец кивнёт, но про себя тихо посмеётся. Он терпеть не может этих куриц, приятельниц матери. Так что беседа завершится новостями, разговором о жизни, совместным перекуром на огромном балконе, среди неприлично дорогих и чудовищно экзотических цветуёчков в дизайнерских горшках на дизайнерских же подставках.
Макс припарковался возле дома, старательно огляделся. Напяливать очки, закрываться капюшоном толстовки – бесполезно. Журналисты в два счёта прощёлкают. Не спасёт даже передвижение перебежками от укрытия к укрытию. Чёртова жёлтая пресса никогда покоя не даёт. Папарацци, чтоб им! А всё маменька, светская и не очень львица. Отец от пристального внимания к своей персоне давно устал. Отделаться не может. А она – просто купается в свете. Как же… Даша Соколовская – то… Даша Соколовская – сё… Сумочка стоит столько, наряд – столько.
Отчего-то даже от самого фееричного и прекрасного настроения после разговора с матерью не оставалось и жалких ошмётков. Интересно, к чему бы это?
Максим раздражённо переключился на другую радиостанцию. Час от часу не легче! Чёрный ворон. Они что, издеваются, что ли? Ну вот и приплыли. Сейчас Соколовский-старший, наслушавшийся от благоверной очередной мути, прольёт на измученное обилием впихиваемых знаний чело отпрыска мудрую мысль.
Надо будет набраться наглости и полюбопытствовать, что отец нашёл в маме? Ну, вот если откровенно.
Макс повернул к себе зеркало заднего вида и задумчиво посмотрел на собственное отражение. Чёрт его знает, на кого он походит больше. Вообще – жаль что ему досталось так мало отцовских черт. Папа в его годы был просто душкой. Даже в прискорбные четырнадцать-пятнадцать он не выглядел пупсом, которому на дни рождения нужно дарить плюшевых медведей.
Хотя семейное сходство, начинавшееся с глаз, таких голубых, таких искристых, на том не заканчивалось. У него улыбка совершенно отцовская. Такая же тёплая, с лёгкой чертовщинкой. Скулы, правда, шире. Но тут уж мамочка генами поделилась. Нос тоньше, какой-то неправильный, не для этого лица. До состояния ястребиного *хоть вернее сказать соколиного* клюва не дошёл – и то слава яйцам. Но жальче всего другое. Отец прекрасно сложен. А танцует – как бог. Ему для постановок не нужны хореографы. Ему достаточно два-три раза показать то, что ему было нужно.
Мягкая улыбка осветила лицо.
Влада Соколовского иногда называли Человек-оркестр. До поры до времени Макс аналогии не понимал, пока не посмотрел старую комедию с французским комиком Луи де Фюнесом. Но зато после - готов был подписаться под каждым словом шутника, первым пустившего чудесный каламбур.
Увы, случай был к Максу жесток. Падение, и, как результат, тяжёлая травма привели к тому, что теперь Максим Соколовский танцевал чуть лучше слона в посудной лавке. Это по словам деда. Прославленный же отец вздыхал, гонял отпрыска до одурения, но всё, чего сумел добиться – идеальной гибкости, прекрасной физической подготовки и более-менее адекватных телодвижений, которые, по крайней мере, не заставляли его краснеть. Зато Максим Соколовский был обладателем шикарного бархатистого баритона. После чудовищной ломки голоса в подростковом возрасте, он вообще не мог нормально говорить, но ровно до совершенно жуткой ангины, случившейся посреди лета. И вот тогда… тогда голос и прорезался. Мать, правда, частенько говорила, что-де, лучше бы не прорезался, уж очень своеобразно использует Соколовский-младший вокальные свои данные, но… природу не обманешь. Всё равно своё возьмёт.
Телефон тихо мяукнул.
Да, точно. Время. Отец уже ждёт.
Максим выскользнул из машины, пискнул брелком сигнализации и быстрым шагом припустил к двери. Щёлчок… вспышка. Как всегда. Ну, чего им неймётся? Ну не танцор он, не певец. Простой студент, будущее отечественных театральных подмостков, а может и звезда синематографа. Рано ещё! РА-НО!
Дверь лязгнула замком, и Макс прикрыл на секунду глаза. Достал ключ, поковырялся в замке, нарочито громко, предупреждая о своём визите. Отец может быть занят. У него могут быть люди. А мешать он не хотел.
- Паааап, я дома!..
- Я здесь! - Влад отодвинулся от ноутбука и потер глаза. В последнее время они стали сильно слезиться. Дашка настаивала на поход к врачу, но Влад только отмахивался. Купил глазные капли, но все время забывал про них. И в конце концов, махнул рукой. Правда, Максим как-то принес ему еще допотопные очки для работы на компьютере, но Соколовский только посмеялся. И во времена его молодости в их "чудодейственную" силу уже никто не верил, а сейчас и подавно...
Макс «впорхнул» в кабинет, постучав при входе для проформы.
Матери дома не было и хорошо, поскольку обнимашечки с возгласом «ты ещё жива, моя старушка!», как правило, заканчивались маленьким локальным апокалипсисом в масштабах одной гостиной.
- Привет, па, - в кресло напротив отцовского стола он не присел, а грациозно рухнул. Нога после героического падения на колени в зале болела адски, отчего лёгкая, почти незаметная хромота, стала куда явственнее.
- Я заметил, - Влад усмехнулся, глядя на встрепанного сына. - Как успехи?
- Более чем успешно, - хмыкнул Макс, потирая бедро. Скрывать жест от отца - дело бесполезное, потому оставалось только улыбаться и старательно мять ноющую конечность. - Как думаешь, в моём возрасте эпатаж нормальное поведение по жизни, или я перегибаю палку?
- Нет предела совершенству, - Влад пожал плечами, глядя на кривившегося явно от боли сына. Сердце до сих пор сжималось от беспокойства за него и тщательно контролируемой нежности, которую - как Влад знал точно, Макс не примет и не поймет. - Но королем эпатажа тебе все равно не быть. И вообще - оно тебе надо? Внимания не хватает?
- Твоего - да, - улыбка по-прежнему перечёркивала лицо, но глаза были серьёзны. - И об этом я буду кричать ВСЮ НОЧЬ!
Влад поморщился:
- Прекрати паясничать.
- Извини. Не могу остановиться. Первый раз удалось довести Чусову до апофигея изумления и позы Медного всадника. - Маск вздохнул. - Ты хотел поговорить.
- Не я. Мама. Напомнила мне об отцовском долге, - Влад тяжело вздохнул. - Если честно, то она была почти в бешенстве. Что вы опять не поделили?
- Анечку, - жеманно протянул Максим, похлопав ресницами. - Я - юный любимец дам бальзаковского возраста. «Ах, не учите меня жить, милая Анна, лучше помогите материально!» Блин, прости, но сил моих на эту курицу не хватает!
В голосе плеснула злость, и Макс поспешно уставился на собственные руки, лишь бы не выдать кипевшей в нём ярости.
- Она опять пыталась тебя чему-то учить? - Владу по-настоящему стало интересно. Приставать к нему со своими нотациями подруги жены не решались, но Максу доставалось по полной. - И что на этот раз? "Не груби матери, веди себя прилично"? Хотя, знаешь, может, действительно перестанешь разговаривать с ней в таком тоне? Как ни как, она - твоя мать. Уже за то, что живешь, ты должен быть ей благодарен.
- Соответствовать высокому имени Соколовских, поглаживая по бедру, - Макс фыркнул. Весьма ядовито. - По девственному. Ах, куда мне до maman, я же актёришко, подохну под забором, если не буду соответствовать! Или по рукам пойду. Непременно Анечкеным. Шарман, бля!
- Макс!
- А я что, стану клошарить под мостами златоглавой и гнать абсент. И непременно КОНЧУ. Плохо!
Влад, не сдержавшись, фыркнул:
- Размечтался. Твой потолок - бражка из водорослей, - Соколовский вздохнул, в который раз сдаваясь. Серьезного разговора опять не получилось. Хотя... А, может, ну его, этот серьезный разговор?
- Так, значит, ты не любишь Анечку за то, что она, - Влад честно попытался подобрать более приличное слово, а потом просто махнул рукой: - Пытается тебя склеить? И потом... Когда это ты успел снова стать девственником?
- А с Анечкой всегда как в первый раз... Пытаешься объяснить почему нет, и каждый раз начинается всё с самого начала, как в сказке "Байки из склепа". Ну, прости, у меня от неё мороз по коже и хроническое состояние нестояния. - Макс тоскливо вздохнул. - У меня, наверное, на бампере написано "Возьми меня нежно... в аренду".
Влад только головой покачал. Нет, ему нравились такие скорее дружеские, чем родственные отношения, но некоторых подробностей он предпочел бы не знать.
- А что за проблемы с вечеринками? Мать опять жаловалась, что ты приводишь в дом кого попало.
- Одногрупников. Отрепетировать сценку, которую мы приготовили для курсового. По Бергу. Из «Монпансье». Да, маленькая пьеса, да, на восьмерых. И вся фишка там в конфетти. Кто ей виноват, если она о своём материнском долге вспоминает реже, чем о политехническом институте. И вообще... Отец мой, можно у тебя испросить нижайше график твоих постановок и репетиций? Я жажду и вожделею отца своего на защите курсового проекта.
- Нет, - Влад потемнел лицом. - Ты знаешь, как я отношусь к театру. К тому же сейчас у меня слишком большой проект, чтобы я мог позволить себе отвлекаться на что-то другое. Тем более на эту... В общем, нет. Для гордости за тебя мне вполне хватает оды, которую поют тебе твои преподаватели. Да и ты из детсадовского возраста вырос, когда родители на утренники к детишкам ходят.
- Знаешь, - глухо протянул Максим. Губы сжались в полоску и побелели. И нет, он не играл в этот момент. - Это не честно. Просто не честно с твоей стороны. Я понимаю, у тебя дела, проекты, постановки. Это твоя жизнь. Но это часть моей жизни, которую ты избегаешь. Я видел все твои постановки за последние восемь с половиной лет. Я был на всех твоих премьерах. Это важно для тебя. И я восхищаюсь тобой и каждым твоим аншлагом. Чёрт с ними, с дифирамбами.
В глазах стояла боль. От экспрессии и эйфории не осталось и следа.
- Я всего только раз хочу увидеть твои глаза там, в зале.
- У меня... - Влад отвел взгляд, не в силах смотреть на сына. - У меня на это свои причины. И дело тут не в тебе. И даже не в моем проекте. Я знаю, что ты хороший актер, но с некоторых пор я ненавижу эту профессию.
Влад сжал пальцы в кулаки, а потом все-таки поднял глаза на сына:
- Просто дай мне немного времени. Я должен привыкнуть. Если хочешь - смириться с тем, что теперь это - твое призвание и твоя жизнь. У тебя еще все впереди. Постановки, пьесы, этюды. Может, не в этот раз и даже не в следующий, но когда-нибудь я приду. К ТЕБЕ приду. Обещаю.
Макс тяжело поднялся с места, подошёл к отцу, одной рукой опираясь о стол. Боль потихоньку стихала, вот только уверенными движения станут ещё не скоро. Обнимать старшего было до ужаса странно и... почти забыто. Слишком быстро Макс вырос. Слишком быстро стал самостоятельным.
Он уткнулся носом в волосы и вздохнул.
- Я буду ждать, пап. Я буду тебя ждать.

Часть 2.

1.

Мир в последний раз провел расческой по волосам и отступил от зеркала, окидывая себя придирчивым взглядом. Все сидит идеально, волосы уложены. Идеальный сын. Отцу нечего будет стыдиться. Да и он сделает все, чтобы не испортить ему праздник.
- Мир, ты готов? – мать стукнула в дверь комнаты, и он отложил расческу.
- Да, мам. Я сейчас спущусь.
- Поторопись. Ты же знаешь, как отец не любит ждать.
- Знаю, - выдохнул Мир, и мама ушла. Ратмир покосился в сторону стоящей на полке семейной фотографии, а потом снова посмотрел на свое отражение. Жаль, что отцовских скул ему не досталось. Да и губы тоже не похожи. Но во всем остальном… Хотя нет, ростом он в мать пошел. И уже сейчас, в свои семнадцать был выше отца. Ненамного, но все же… Еще бы немного массы тела набрать, и было бы вообще замечательно. А то при его росте быть таким худым… У отца это хоть смотрится органично. Мир чуть опустил голову, позволяя пряди волос соскользнуть на лицо, а потом бросил из-под ресниц лукавый взгляд, словно соблазняя свое отражение. Улыбнулся кончиками губ, а потом откинул голову и чисто, звонко рассмеялся, чувствуя себя почти… счастливым. Он молод, красив, у его ног весь мир. А сегодня… Сегодня его ждет потрясающий вечер. У отца сегодня праздник, и он впервые выводит в свет всю семью в полном составе. И Мир сделает все, чтобы этот прием прошел безупречно. И пусть официально вечер был посвящен выходу нового романа Дмитрия Берга, но разве отец не сам шутил, что лучшее его произведение – это сын?
Мир улыбнулся своим мыслям и, заправив за ухо прядь длинных светлых волос, повернулся к двери. Найдя взглядом любимый телефон, небрежным, но изящным жестом сунул его в карман, и потянул ручку на себя. Переступил порог, прикрыл дверь и, прислушиваясь к маминому смеху и спокойному голосу отца, в котором так ясно чувствовалась улыбка, перегнулся через перила. Родители стояли у окна – спокойные, смеющиеся, и у Мира привычно перехватило дыхание. На маме было длинное, в пол, темно-синее платье в тон к рубашке отца, а папа просто роскошно смотрелся в строгом антрацитовом пиджаке. Отсутствие галстука и расстегнутая верхняя пуговица сорочки делали его дерзким, но изыскано-стильным. Открытая улыбка, уложенные волосы… В пятнадцать Мир думал, что никогда не достигнет такого же совершенства. В шестнадцать папа показал ему свою старую фотографию, и сказал, что можно научиться всему, если работать над этим. И вот теперь… Его первый экзамен.
Мир вздохнул, как перед прыжком в воду и неторопливо, с достоинством и гордо развернутыми плечами, спустился вниз по лестнице, мгновенно попадая под строгий, оценивающий взгляд отца.

2.

Жизнь – удивительная штука. Сколько ни планируй, как ни пытайся её расписать – она всё равно повернёт так, как вздумается кому-то свыше. И этот кто-то, кукловод со стажем, если уж задумывает изменить сценарий, то изменит всё по собственному усмотрению, совершенно не считаясь с мнением того, кто мыслит, дышит, любит на том конце нитей.
Разве мог давным-давно подумать тощий, как щепка, угловатый мальчишка, что однажды станет всемирно известным писателем, драматургом, театральным режиссёром, нечастым постановкам которого рукоплескают стоя? Димка Бикбаев – нет. Даже в самых дерзких своих мечтах. Может потому, после стремительного взлёта он и ушёл в тень, спрятался, скрылся от целого мира. Чтоб однажды появился на свет Дмитрий Берг…
Нет, его помнили. Только имя было другим. Просто имя. Псевдоним. Псевдо… Некоторое время ему ещё пытались припомнить того, другого. Димку-актёра, Димку-певца, яркого, ранимого, манерного, немного жеманного. Псевдодеменция спасала. Ничего не вижу, ничего не знаю, ничего никому не скажу. Оставьте прошлое – в прошлом. Оставили. Потом.
Когда вернулась в его жизнь Ксюша – он начал постепенно приходить в себя. Заново выстраивать личность. Писать себя с чистого лица. А потом… Потом в этом мире появился Ратмир. Самое совершенное его творение. Ратмир. Смысл. Любовь.
Любил ли он Ксюшу? По-своему, наверное – да. Любил ли он её так, как она того хотела? Нет. Она просто была рядом. Держала за руку. Обнимала, когда на сердце скулила боль. Но стоило только посмотреть на сына, как боль отступала.
Он по-прежнему не любил тусовки и светский шум. И как можно тщательнее оберегал свою семью от безумия гламура. И смел надеяться, что ему это удалось. Ни одно фото его семьи в прессу не проскользнуло. Жизнь Дмитрия Берга была и оставалась жизнью Дмитрия Берга. И только. И точка.
Что изменилось?
Его последний роман - «Ты в моём ноябре». Он вывернул его душу на изнанку, да так и оставил, опустошённого, усталого. Будто вычерпали до самого донышка всё то, что заставляло его творить. А опустевшую душу непременно нужно заполнить до краёв, чтобы было чем жить дальше.
Ксюша легко тронула его за руку, и он поднял взгляд на лестницу. Из своей комнаты спускался Мир. Нежность затопила душу. Нежность и гордость. Его мальчик. Его сын. Его продолжение в жизни. Его МИР. Целый мир, вселенная, сосредоточенная в одном человеке.
До того, как он впервые взял на руки сына – он не верил, что можно любить ТАК. Так сильно, так глубоко, так всеобъемлюще. И теперь, спустя семнадцать лет не переставал изумляться силе собственных чувств.
Горькая улыбка застыла в уголках губ, на миг коснувшись глаз. Мир был тем человеком, которому он отдавал всю свою любовь. Вот только об этом никто и никогда не узнает. Особенно Мир.
- Ты прекрасно выглядишь, Мир, - Дима протянул руку и обнял сына за плечи. Ну вот, ещё немного подрос. Скоро совсем вытянется и придётся смотреть на него снизу вверх.
Тёмно-зелёная, почти чёрная сорочка, стильные брюки, пиджак. Всё продуманно до мелочей и идеально подходит ему. Восхищение промелькнуло и скрылось под сенью ресниц. Гордость – гордостью, но…
- Если все готовы, то мы можем выходить…

3.

Мир с любопытством смотрел в окно, пока отец разговаривал по телефону с агентом, уточняя последние детали предстоящего приема. Никаких камер и фотоаппаратов. Мир уважал желание отца уберечь их всех от слишком назойливого внимания, и сам старался по мере возможности не светиться. Злые языки утверждали, что на самом деле Дмитрий Берг боится делить свою славу с семьей, но Мир слишком хорошо знал истинную причину и подобные выпады в сторону отца только смешили его. Вот и сегодня… Мир не знал, почему отец вдруг решил изменить своим принципам и показать свою семью. Хотя… если вспомнить его слова о том, что нужные связи значат очень много, то можно предположить, что отец просто решил, что Миру пора этими самыми связями обзаводиться.
Он покосился на все еще сосредоточено разговаривающего по телефону отца и решил, что задаст все вопросы потом. Когда этот вечер закончится.
Ратмир отодвинулся от окна и откинулся на спинку кожаного сидения, заставляя себя расслабиться. Сегодня он должен быть безупречен. С костюмом, судя по реакции отца, он угадал. И хотя, до его совершенства ему еще учиться и учиться, все же по сравнению с собой трехлетней давности он явно кое-чего достиг. Мир вспомнил себя в четырнадцать и невольно фыркнул. Широкие штаны на два размера больше, искромсанная ножницами майка, разноцветные украшения и тщательно лелеемый бардак на голове. Он сам себе казался взрослым, самостоятельным и дерзким бунтарем. Огрызался с матерью, демонстративно хлопал дверью и порывался уйти из дома. Мама переживала, а отец только посмеивался, глядя на результат очередного эксперимента сына, который тот проводил со своими волосами. Он ничего не запрещал, лишь иногда выдавал критические замечания по поводу того, что прядь плохо прокрашена или что красная майка и зеленые брюки делают его похожим на попугая. Мир злился, но понимал, что отец прав. А потом…
- Что случилось? – мама легко коснулась его руки, привлекая к себе внимание. – Не волнуйся. Все пройдет хорошо.
- Я знаю, - Мир улыбнулся матери и отвернулся к окну. Отец тоже закончил разговор, и в салоне воцарилась уютная тишина. Но продержалась она недолго: они приехали. Мир подождал, пока выйдет отец и подаст руку матери, а потом вышел сам. С любопытством огляделся и направился вслед родителям.

4.

Дмитрий Берг.
Кто-то из критиков назвал его «Властелин словес» после выхода его третьего романа. Восторженные вопли, трогательные сентенции, высокофилософский бред. Но прозвище прилипло прочно. Иногда раздражало, иногда смешило. Всё зависело от настроения и контекста, но…
Ореол таинственности, окружавший его и его семью, жёсткие условия, которые он ставил перед любым выходом в свет - всё это лишь подстёгивало любопытство окружающих. Он так привык к подобной жизни, что уже почти не вспоминал причин, сподвигнувших его на подобный поступок. Или, вернее сказать, на побег?
В зале их прибытие встретили аплодисментами. И если его самого взгляды омыли и схлынули, как прибой, то Ксюше и Миру досталось сполна. Жена сжала его локоть, а Мир… Судя по судорожному вздоху, едва не захлебнулся эмоциями, обрушившимися на него со всех сторон. «Похож? Нет, не очень… нет, похож! Какой красавчик, этот Берг-младший, весь в отца. И держится очень достойно… Но королевской грации ему ещё бы поднабраться. Всё-таки не отец, нет… Полно, господа, Дмитрию сорок, а его сыну лишь семнадцать! Как его, Ратмир? Странное имя, славянское? Нет?.. Экзотичен, жаль, что Дмитрий запретил фотографировать! Его фото в глянце смотрелись бы вызывающе свежо. Столько юности и шарма в одном человеке, нет, что бы вы не говорили – мальчик чудо. Я бы не отказался с ним… Молчи лучше, не то старший тебе твоё достоинство…»
Дима улыбался знакомым, кивал приятелям, жал руки врагам. Всё как всегда. Светское мероприятие, даже если это ЕГО презентация, никогда не обойдётся без порции яда и пары ножей в рукавах. Это – закон этого чудесного мира. Мира глянца и гламура, по недоразумению названного миром интеллектуалов и просто утончённых личностей.
Взгляд скользил, почти не замечая лиц. Это – тоже вошло в привычку. Если помнить всех, если помнить всё, что эти «все» ему сделали, что о нём сказали и сколько тонн грязи вылили на его голову – можно сойти с ума.
И всё-таки, он был прав, когда принял именно такое решение. Ксюша спокойна. Мир… Мир это просто Мир. Его сын, полный спокойного достоинства и непоколебимой уверенности. И только во взгляде нет-нет, да промелькнёт растерянность или едва заметная нотка паники. Ничего. И это пройдёт.
Пожалуй, единственным, кому Дима искренне обрадовался, был Вадим. Герасимов. Тот самый Вадим Герасимов, с которым они когда-то, много лет назад начинали просто быть.
Старушка Шер некогда вопрошала – «Веришь ли ты в любовь, после Любви»? Димка Бикбаев дерзко вскинул бы голову и пафосно и пылко высказал бы всё, что по этому поводу думает. Дмитрий Берг молчал. Говорили его книги. Говорили его пьесы. И иногда – глаза. И именно Герасимов был тем человеком, который понял так много, не задавая никаких вопросов, и воплотил единственное, самое тайное и самое страстное желание, внезапно замкнувшегося друга. Вадим, тогда ещё почти никому не известный начинающий продюсер, режиссёр-постановщик своё первое шоу на подмостках только открывшегося театра танца «Маскарад» поставил по его сценарию. И в день открытия грянул безумный «Драйв…».
Дима улыбнулся Вадиму тепло. И кивнул в сторону Мира. С гордостью кивнул. Дескать, вот он, мой Мир. А ты не верил…

5.

Он скользил по залу легко и свободно. Сейчас уже легко и свободно. Хотя час назад только нежелание подвести отца удержало его от того, чтобы не удрать с этого приема. За свою пусть и не такую долгую, но весьма бурную жизнь он привык к любопытным взглядам. Но внимание, с которым его встретили на приеме…
Возможно… Возможно, он опозорился бы в первую же секунду, но быстрое, легкое и почти нежное прикосновение отца к спине заставило его собраться. Папа живет с этим с ранней юности. Значит, он тоже должен научиться не замечать все эти пристальные взгляды людей, которые нагло раздевали его глазами. Еще два часа назад Мир считал, что сплетни о грязной изнанке светской жизни сильно преувеличены. Сейчас он думал, что сплетники явно приукрашивали действительность.
Отойдя подальше от толпы, он взял с подноса официанта бокал с шампанским и устроился на диванчике. Первая волна интереса к нему схлынула, но он то и дело ловил на себе изучающие взгляды. Вежливо улыбаясь тем, с кем его уже успели познакомить и, не замечая других, он наблюдал за отцом. Тот был в самом сердце толпы. Сияя улыбкой, он разговаривал, шутил, смеялся и казался счастливым. Только иногда… Серые глаза на короткий миг пустели, взгляд перебегал по лицам, словно ища кого-то, и сердце Мира сжималось. А потом ресницы опускались, и через долю секунды глаза отца снова были ясными и искрящимися улыбкой. Иногда отец смотрел в его сторону, словно проверяя, все ли в порядке у сына, и, получив успокаивающую улыбку, возвращался к разговору.
Мир пригубил шампанское и невольно напрягся, заметив, как к нему идет один из приглашенных. Мир напряг память, но, кажется, их не знакомили.
- Ратмир? Я могу тебя так называть? – вблизи незнакомец оказался довольно приятным мужчиной средних лет, немного старше отца и с еле заметной проседью в темных волосах. – Нас не представили, - он протянул руку, и Мир встал, пожимая сильные пальцы. – Я – Герасимов Вадим Борисович. Возможно, вы слышали обо мне.
Сердце Мира ухнуло в желудок.
- Очень приятно, - проговорил он, сам удивляясь тому, как спокойно и даже чуть прохладно прозвучал его голос.
Герасимов чуть улыбнулся и кивнул в сторону дивана:
- Присядем?
Мир молча опустился рядом с ним, лихорадочно пытаясь понять как ему вести себя с легендарным владельцем не менее легендарного театра танца «Маскарад», слава о постановках которого достигала всех мыслимых высот. Чеееерт, да если бы он знал, что отец знаком с Герасимовым…
Мир вскинул на собеседника взгляд и тут же попал в плен темных карих глаз, изучающих его так пристально, что он невольно поежился. Строгое лицо тут же смягчилось:
- Извини меня за любопытство. Но мне всегда хотелось знать, как выглядит сын Димы. Он так тщательно скрывал тебя, что все уже решили, что тебя и нет на самом деле, - Герасимов улыбался, и Мир почувствовал, как расслабляется в компании этого человека.
- Вы давно знакомы с моим отцом?
- Давно, - Вадим Борисович отвернулся, нашел взглядом словно светящуюся в толпе фигуру. – Мы начали свое восхождение с ним одновременно. И оба – почти с нуля. Он очень упрямый – твой отец.
- Я знаю, - тихо выдохнул Мир, глядя на то, как сияют папины глаза.
- Дима говорил, что ты неплохо танцуешь, - Герасимов снова повернулся к нему, и Ратмир опешил. Папа говорил о нем такое? Стараясь запомнить ощущение мгновенного тепла, разливающегося по телу, Мир пожал плечами:
- Танцую. Но плохо или нет – судить не мне.
Вадим Борисович пару мгновений колебался, а потом решился:
- У меня новый проект с рабочим названием «Lord of the fire». Большое огненное шоу с танцами и цирковыми элементами. Самое масштабное, что я когда-либо делал. У меня лучший режиссер, лучшие сценаристы и декораторы. Проблема в том, что для него не подходит та труппа, что у меня есть. Мне нужна другая. Абсолютно новая. Ты очень подходишь на главную роль, Ратмир. Я не хочу тебе пока ничего предлагать или обещать. Всего лишь хочу пригласить тебя поучаствовать в кастинге. Мы посмотрим, что ты умеешь и уже потом будем обсуждать.
Мир сморгнул, боясь поверить тому, что услышал.
- Это… Это отец вас попросил? – севшим голосом спросил Мир, и Герасимов сдвинул брови.
- Я бы никогда не достиг того, что имею, если бы исполнял чьи-то прихоти. Для меня шоу – это все. И если ты плохой танцор, то ты не будешь работать у меня. Вне зависимости от того, кто ты.


- Ты кажешься сражённым наповал, - Дима подошёл к Вадиму, лавируя сквозь толпу приглашённых и балансируя бокалом вина, первым и единственным за вечер. - Потрясённым, ошеломлённым, словом... совершенно спятившим. Дай угадаю, ты впечатлён!
- Впечатлен - не то слово, - Вадим улыбнулся и крепко обнял одного из своих немногочисленных друзей. - Рад видеть тебя. Почему ты так долго скрывал такое чудо?
Мир, не привыкший к тому, что о нем говорят в его присутствии, только потупил взгляд. Думать о себе, как о чуде было, конечно, приятно, но почему-то казалось, что взрослые просто смеются над ним. Не зло, но смеются.
- Ты не представляешь, насколько приятно осознавать, что у тебя есть личное чудо, - Дима сердечно обнял Вадима в ответ и подмигнул сыну. - Гордые отцы, они, знаешь ли, весьма ревниво относятся к своим сокровищам. Но ты всегда можешь аллегорично представить меня драконом, чахнущим над венцом творения и расправиться с ним в какой-нибудь своей бессмертной постановке.
Вадим покосился на смотрящего на них в удивлении Мира, и расхохотался:
- Отстань, чудовище. Своими шуточками мы ребенка напугали.
Мир мгновенно вспыхнул:
- Я не напуган. Я просто удивлен.
- Привыкай, - Вадим подмигнул Миру и повернулся к Диме. - А вообще, ты помешал мне, Диметриус. Я тут, понимаешь, соблазнением занимался и даже, кажется, у меня начало получаться.
- Эх, Герасим-Герасим... - задушевно вещал виновник торжества. - До сих пор твоё внимание принадлежало мне всецело, и совратить с пути истинного ты тоже пытался лишь меня. Тебе не приходило в голову, что твоя ревнивая муза в приступе комплекса Отелло задушит тебя в пароксизмах радости?
Глаза Димы смеялись. Так откровенно, так светло и легко, как не смеялись уже давно.
- Надеюсь, ты понимаешь, что стандартный набор обольстителя в нашем случае неприменим. Мы не пьём, шоколад не употребляем, а на то, чтоб путь устелить лепестками роз даже у тебя денег не хватит.
Миру все больше казалось, что он попал в сказку. Или сон. Потому что ТАКИМ отца он почти никогда не видел. Легким, счастливым. Свободным? Мир перевел взгляд на Герасимова, пытаясь понять, в чем его секрет. Что в нем такого, что отец так хорошо чувствует себя рядом с ним?
Вадим поймал его изучающий взгляд и улыбнулся:
- Все просто. Я единственный, кто способен, не поморщившись, не только выслушать все это нагромождение слов, что иногда выдает твой отец, но и понять, что он имел ввиду.
Мир кивнул, давая понять, что принял к сведению, и попытался превратиться в тень. Кто знает, когда ему еще выпадет шанс увидеть отца таким.
- Ты недооцениваешь меня, мой друг, - Вадим снова повернулся к Диме. - Да и тебя, помнится мне, я тоже не шоколадом с алкоголем соблазнял.
- О, только ради того, чтоб ещё хотя бы раз увидеть тебя ТАКИМ, как тогда, я готов позволить тебе являться и испрашивать. И даже соблазнять. А впрочем, нет, у нас товар, у вас... купец... - Димка чуть жеманно повёл плечом. - Итак, начнём?..
Вадим мгновенно стал серьезным. Таким, каким становился когда начинал вести разговоры о делах:
- Ты знаешь о моем новом проекте. Я хочу, чтобы твой сын участвовал в кастинге. И нет, твой мгновенный и категоричный отказ я не принимаю.
Смысла хмуриться - нет. Топать ногами, вопить, что Миру ещё рано, что ему нужно ещё немного подрасти - тоже. Это всё отговорки. Просто отговорки и Герасимов как никто другой об этом знал. Пожалуй, даже лучше, чем многие.
Он кивнул - да, знаю. Да, понял.
- Ты же понимаешь, что спонтанно решения не принимаются. И... это будет значить много. И означать много.
И прежде всего то, что Мир окажется под прицелом камер. И всё же... это выбор Ратмира, только Ратмира. Вот только заставить собственное сердце признать это и примириться - так трудно.
- Может, пора уже отпустить его, а, Дим? Он уже не ребенок, и ты об этом знаешь. Я понимаю, что ты хочешь его уберечь, но жизнь не стоит на месте. Рано или поздно ему придется выйти из твоей тени. Так, может, лучше рано? Пока у него есть кому его поддержать.
Дима на миг прикрыл глаза. И ведь знает, куда ударить, чтоб наверняка.
С другой стороны - на то он и друг, чтоб быть безжалостным. Друзья такими и должны быть. Может быть. Наверное.
Можно сколь угодно долго рыдать на плече, утирать слёзы сопливчиком с монограммой, но лучше своевременная жестокость, чем испорченные годы.
Правда, Бикбаев? Ты в это веришь?
- Я приму любое его решение, Герасимов, - Кому из них он говорил эти слова? – Ну, а теперь я стану свидетелем процесса совращения, или нет?
Вадим незаметно перевел дух. Реакции Бикбаева он боялся больше всего.
- Какое совращение в присутствии отца, окстись. Это где-нибудь в темном уголке, подальше от любопытных глаз, - Вадим только рукой махнул. - Кстати, если вдруг передумаешь и наложишь на парня свое родительское вето, так и знай - украду аки красну девицу. Уведу из родительского дома и будешь ты, друг мой, горячими слезами заливаться. Но я человек добрый, поэтому на премьеру я, так и быть, тебя приглашу. Ведь пригласим, да? - Герасимов вдруг повернулся к Миру и подмигнул. Тот от неожиданности кивнул и тут же испуганно посмотрел на отца. Ему тоже не верилось, что папа так легко принял это. Хотя... Взгляд скользнул по морщинкам, собравшимся в уголках губ, по чуть дрожащим ресницам. Нелегко. И им еще предстоит разговор на эту тему.
- Так что скажешь, мой юный бог? - Вадим потеребил его за рукав. - Я ничего не обещаю тебе, но если ты действительно танцуешь так хорошо, как говорит Дима, то, думаю, шансы на главную роль у тебя есть.
Мир покосился на отца, поймал его спокойный, теплый взгляд и кивнул:
- Да. Я хочу попробовать.
- Вот и хорошо, - Вадим потрепал его по волосам. - Значит, в следующий понедельник я жду тебя в своем театре. А теперь... Отметим эту встречу?
Дима содрогнулся. Мир. Маленький Мир. Взрослый Мир. И почти паника в глазах.
Мир. ЕГО мир. Только его Мир до последнего, самого важного слова.
Дима с трудом удержался от того, чтоб закусить губу. Это бы выдало его истинное состояние. Внутреннюю панику, которая нарастала как снежная лавина.
Как элегантно и легко сумел всё провернуть Вадим. Годы практики и оттачивания мастерства. И на нём тоже.
- Ты же понимаешь, душа моя, что за тёмный уголок подальше от глаз ты рискуешь получить по шее. И да, вопли "членовредительство" не спасут тебя от пылкого праведного гнева. Жениться, друг мой, жениться! Ты должен будешь непременно жениться! - улыбнулся он немного через силу. Но ничего, ничего. - И всё же ты меня разочаровал. Где припадания на колени, где стенания и мольбы? Теряешь блеск, друг мой.
Вадим на мгновение опешил: Дима словно и не услышал его последние слова. Взгляд выхватил поджавшиеся губы, и все встало на свои места. Истерика. Эх, Дима, Дима... Когда же ты поймешь...
- Ты же знаешь, что все лучшее - только для тебя. Неужто ты хочешь, чтобы я, недостойный даже пыль сметать с твоих дорогущих ботинок, опустился на колени у твоих ног прямо здесь?
Дима бросил взгляд на сына и вдруг - как в омут головой. Гулять, так гулять, стрелять, так стрелять!
- Нет, Вадька. Не для меня, - тряхнул головой, так, что идеально уложенные волосы беспорядочными прядками взметнулись вверх, совершенно иначе обрамив лицо. - Для него, Вадька. Для него.
Вадим широко распахнул глаза, готовый ответить какой-нибудь колкостью, но поймал взгляд Димы и осекся. Страх, почти паника.
- Для тебя? - решив подумать об этом позже, Вадим повернулся к застывшему рядом Миру, обращаясь уже к нему. - Неужели ты заставишь старого больного человека опускаться на этот грязный пол, скрипя суставами и костями? - Вадим улыбался, но глаза были слишком серьезны. И Мир почти испуганно мотнул головой:
- Нет! Конечно, нет. Папа ведь шутит. Правда? - он с тоской и надеждой повернулся к отцу.
Взгляд скрылся под сенью ресниц.
- Шутит, - губы чуть шевельнулись.
Любить, так любить!
- Конечно, шутит. - Дима элегантно поставил опустевший бокал на поднос официанту, и легко коснулся локтя друга рукой.
«Прости, - говорило касание, - сорвался».
- Ладно, generaion next, расслабься.
Мир переводил растерянный взгляд с отца на Вадима и обратно. Он мало что понял в этом разговоре для двоих, но вмешиваться и переспрашивать не решился. Да и отец как-то... потух.
Вадим отметил опущенные уголки губ Димы и, подхватив его под руку, преувеличенно громко шепнул Миру:
- Извини, мой юный бог, но я украду твоего отца для приватной беседы. Вон там как раз есть темный уголок.
Мир только успел кивнуть, как Герасимов, сжав локоть отца, буквально потащил его за собой.
- Вот здесь нам никто не помешает, - Вадим довел Диму до указанного "темного уголка" и припечатал к стене. Заглянул в почти испуганные глаза и почти ласково произнес:
- А теперь, душа моя, поговорим. Какого черта с тобой твориться?
Дима беспомощно смотрел в глаза Вадима, точно не зная с чего начать.
- Тебе случалось проснуться утром, и долго пытаться вспомнить, что тебе приснилось просто потому, что с каждым вздохом ты чётче чувствуешь ощущение надвигающейся катастрофы? Вроде бы всё прекрасно. Каждый день спокоен, никаких неожиданностей, но ощущение тебя не покидает, хоть ты так и не сумел усмотреть угрозы в дурацком сновидении. Я... Я не знаю, что такое, Вадька. - Дима смял в пальцах рукава дорогого пиджака Герасимова и закусил губу. - Но ради всего святого, если ты всё-таки заберёшь Мира, береги его!
- Не устраивай истерик, Бикбаев, - жестко произнес Вадим, по опыту зная, что иногда с Димой лучше не церемониться. - Я его никуда не забираю. Это всего лишь кастинг. И всего лишь постановка. Да, дома он будет появляться реже, но от этого ты не перестанешь его видеть. И потом... Как ты мог подумать, что я позволю чтобы с ним что-нибудь случилось? Это твой СЫН, Димка. А, значит, и мой тоже, - Вадим заглянул в полные тихого ужаса глаза друга и выдохнул, прижимаясь лбом к его лбу: - Ну, что с тобой? Успокойся. Не пугай ребенка и меня не пугай. Просто ты у нас слишком впечатлительный. А мое предложение - слишком неожиданное. Ты привыкнешь к этой мысли, и все снова станет нормальным. Только сейчас не делай ошибок. Договорились?
Дима тяжело кивнул.
Мутило. То ли от той мизерной дозы алкоголя, то ли от навалившейся усталости.
- Теперь, если ты не намерен подарить мне страстный поцелуй, вали, Герасимов, иначе поцелуй тебе подарю я.
- Размечтался, - фыркнул Вадим, отпуская Диму и позволяя ему ровно встать. - Страстные поцелуи - это последнее средство. А у нас не тот случай. Поэтому просто забудь о своем "дурацком сновидении" и пошли пить и веселиться. А то время уже за полночь, а у меня и градуса во рту не побывало, - Герасимов с комичным выражением лица отряхнул пиджак Димы, сдунул с него несуществующие пылинки и, отступив на шаг, изобразил поклон:
- После вас, душа моя. Положим этот мир к своим ногам.
Дима слабо улыбнулся и кивнул. О да, а по-другому - никак. Только к ногам.

Часть 3.

1.

Влад закончил разговор и кивнул ждущей его женщине. Та молча направилась сторону двери, из-за которой доносилась музыка, и Влад пошел вслед за ней. Проскользнув двумя тенями в танцевальный зал, они пробрались вдоль стенки, у которой кучей были навалены рюкзаки и сумки, и устроились на низкой скамеечке. Влад с любопытством огляделся. Зеркала во всю стену, станок, кое-где вытершийся паркет… Этот зал повидал немало учеников. Кто знает, может, Владу повезет, и он найдет здесь тех, кто ему нужен. Эту школу ему порекомендовали, как одну из лучших. В прежние времена, когда Духова отошла от дел, оставив «Тодес», ее лучшие танцоры ушли вслед за ней. И былая слава балета начала угасать. А теперь от нее и вовсе не осталось и следа. И у молодежи появились другие кумиры. Разнообразие стилей и направлений просто потрясало воображение, но настоящих профессионалов, любящих танец, было слишком мало. А у Влада слишком большой проект. Настолько масштабный и фееричный, что от предвкушения покалывали кончики пальцев. Настоящий вызов ему, как режиссеру и хореографу. Но чтобы заставить его взорваться, ему нужны танцоры. Новая труппа, специально созданная под конкретное шоу. Такое условие поставил Вадим, и Влад с ним согласился. Но чуть не сдался, когда Вадим раскритиковал в пух и прах его пилотный танец. «Это огонь, Влад, - Герасимов смотрел тогда на него почти с жалостью. – Он дерзок, изменчив, всегда молод и зол. Он живет и бьется. Как пульс. А здесь я вижу хорошо исполненный танец, но не более того. Покажи мне пламя, Влад». И Соколовский все начал с нуля. Распустил старую труппу и теперь обходил лучшие танцевальные школы в поисках молодых талантов. Тех мальчиков и девочек, в венах которых тек жидкий огонь, так нужный Вадиму.
Музыка в зале на мгновение смолкла, заиграла снова, и Влад наконец обратил внимание на тех, ради кого пришел. Первое впечатление - четкие, слаженные движения, идеальное попадание в ритм и музыку.
- Считаем, не забываем считать! Аня, ты швабру проглотила? – у станка стояла женщина, чем-то неуловимо напомнившая Владу Аллу Духову. – Денис, носок тянем. Руки, Юля, руки!
Влад невольно улыбнулся, вспоминая свои собственные уроки. Стоило признать, что ребята танцевали хорошо. Работы еще было много, но из тех, кого Влад уже успел отсмотреть, эти явно были лучшими.
Музыка неуловимо изменилась, стала жестче, резче, барабаны и басы ударили по нервам, и круг танцующих вдруг рассыпался, оставив стоять только одного юношу. Он повел плечами, словно сбрасывая с них груз, начал танцевать, и Владу показалось, что этот юноша просто стал самой музыкой, растворился в ней. Рисунок его движений захватывал. То резкий и сильный, то плавный и тягучий, он завораживал и заставлял сбиваться дыхание. И Влад вдруг воочию увидел этого парня танцующим в круге пламени. Гибкое, тонкое тело, отблески огня на коже, словно повинующегося движениям его рук…
- Я хочу познакомиться с ним, - каким-то чужим, севшим от неожиданного волнения голосом, произнес Влад, не сводя глаз с высокой, гибкой фигуры танцующего парня.
Худрук школы только кивнула, и Влад снова погрузился в наблюдение. А музыка все лилась и лилась. И понемногу Владу стало казаться, что он спит. Спит и видит, как крутится перед зеркалом невысокий парень, то лукаво улыбаясь своему отражению, то взлетая в воздух в потрясающем прыжке. Другой парень. Сердце предостерегающе сжалось, и Влад поспешно тряхнул головой. Музыка в зале замолкла, послышались хлопки, гомон, смех. Репетиция закончилась?
- Мир! – женщина, все это время молча сидевшая рядом с Владом, встала, и Соколовский последовал ее примеру, удивляясь. Что за странное имя? – Мир, иди сюда.
От толпы отделился тот самый юноша и неторопливо пошел к ним, пятерней взлохмачивая и без того растрепанные волосы. Влад застыл, чувствуя, как желание уйти вдруг начинает мутить рассудок, а дикое чувство дежа-вю заставляет кончики пальцев подрагивать.
- Здравствуйте, - парень подошел, и Влад заставил себя успокоиться. Со своими непонятными эмоциями он разберется позже.
- Это Всеволод Андреевич Соколовский, - худрук представила Влада, - а потом повернулась к нему: - А это наша звездочка. Мир. Вы сами расскажете ему почему вы здесь?
- Да, конечно. Спасибо большое, - Влад кивнул женщине и та отошла. Влад откинул со лба прядь волос и повернулся к юноше. Миру. Она назвала его Миром. Влад открыл, было, рот, чтобы поздороваться, но заглянул в его глаза и ухнул в них с головой. Голубое небо, зелень травы и дым от костра перетекали друг в друга, смешивались. Влад стиснул зубы, выдираясь из мягкого плена, и протянул парню руку:
- Будем знакомы?
Мир быстро сжал пальцы и тут же отпустил, словно прикосновение к чужому человеку ему было неприятно.
- Вы хотели со мной поговорить?
- Да, - Влад, благодарный Миру за то, что тот своим вопросом помог ему вспомнить о работе, кивнул в сторону. – Отойдем?
Мир безразлично пожал плечами и пошел за Владом.
- Ты очень хорошо танцуешь, - Соколовский воскресил в памяти некоторые моменты увиденного им танца.
- Спасибо, - Мир склонил голову к плечу, изучая Влада.
- Настолько хорошо, что я готов пригласить тебя на кастинг. «Маскарад» набирает новую труппу для шоу и мне кажется, что ты идеально подойдешь.
- Если я идеально подхожу, то зачем мне кастинг? – спокойно спросил Мир, и Влад на мгновение растерялся. Прямая логика вопроса этого мальчишки почти вогнала в ступор.
- Потому что я не могу принимать такое решение в одиночку. Я – режиссер-постановщик этого проекта. Но кроме меня есть еще и продюсер, который должен будет официально утвердить тебя. Но я не думаю, что на этом кастинге у тебя будут конкуренты.
- Я подумаю, - Мир на мгновение отвел взгляд. Он не выглядел ни удивленным, ни обрадованным. – Что-нибудь еще?
Влад опешил. Ему показалось или этот мальчик его вежливо послал?
- Нет. Вот, возьми это, - Влад вытащил из телефона визитку, написал на обратной стороне дату, время и место проведения кастинга и протянул ее Миру. – Если надумаешь, то приходи.
Мир молча взял визитку у Влада, повертел ее и вдруг протянул обратно:
- Мне это не нужно, спасибо, - поймал непонимающий взгляд Соколовского и пожал плечами: - Меня уже пригласили на этот кастинг.
Первой эмоцией Влада была ревность. Яркая, сильная, внезапная. Кто-то успел добраться до этого мальчика раньше него. Кто? Влад открыл, было, рот, чтобы задать Миру вопрос, но, встретив его предостерегающий, настороженный взгляд, передумал. Почему-то показалось, что ответ он все равно не услышит.
- Так ты придешь?
- Я подумаю, - ровно повторил Мир, и Влад больше не нашел повода продолжить странный разговор и определиться наконец, что его так смущает в этом юноше.
- Хорошо, - выдохнул Влад. – Тогда, надеюсь, мы еще встретимся, - он протянул руку, Мир пожал ее и тут же отошел к другим ребятам, мгновенно вливаясь в толпу.
Влад сунул в карман отвергнутую визитку и, кинув на группку гомонящих парней последний взгляд, вышел из зала. Он нашел своего героя. Оставалось надеяться, что тот примет правильное решение и все-таки придет на кастинг.

2.

Текст шёл неровно. Рывками. Кусочками. Нервными и смятыми, как квадратики бумаги для записей, сброшенные нервной рукой в урну. Текст шёл, но лучше бы его не было. Слишком тягостным было послевкусие. Слишком горьким.
Дима отодвинул ноут, подошёл к окну и закурил.
Вадим был настойчив. Вадим был убедителен. Вадим был фееричен и прекрасен с своей экспрессии. Он просил, он умолял, он пафосно «становился на колено», приводя всё новые и новые доводы. В конечном итоге пригрозил сыграть в «кавказскую пленницу» и похитить предмет своих грёз и размышлений. Но мир должен непременно узнать о существовании Мира.
Дима прятал улыбку в бокале вина, сдержанно кивал и... обещал подумать. Вот только о чём тут думать? Над чем?
Мир свою дорожку выбрал давно и идёт по ней. Стремительно, легко, танцуя. Именно так. Это его путь, это — его судьба. Его способ покорить сцену. И не Диме спорить с ним. Нет. Напротив. С другой стороны — слишком давно и слишком старательно он прятал Ратмира от грязи, он маслянистых взглядом, от сплетен и шепотков. А теперь весь этот ушат... да нет, не ушат, бездонный колодец может выплеснуться на младшего. И как это перенесёт сын Берга — одному богу известно. Страшно даже не это. От ушата помоев отмыться можно. Сложно, но можно. Что будет, если Мир не выдержит, как не выдержал когда-то он сам? Да, ему возвращаться было некуда, но и терять было уже нечего. Либо в петлю, либо всё с нуля. Миру есть куда возвращаться. Диме — есть что терять теперь.
Сигарета дотлела до фильтра. Столбик пепла рассыпался по тёмному паркету пола. А он даже не заметил.
Варианта... два. Радикальных.
Запретить и поддержать. Со всеми проистекающими.
Запретить — и наткнуться на протест. Впервые открыто вступить в конфликт. Не то, чтоб он к этому не готов. Он, Дима, этого попросту не желает. Всеми силами души. Потому что это будет означать крах того доверия, тех отношений, что царят в семье. А это означает — поддержать. Помогать и любить. Ни в коем разе не страховать. О нет, ошибки Мира должны быть только его ошибками и ничьими больше. Кто не совершает ошибок — тот ничему никогда не научится. Это — закон жизни.
Дима оглянулся на подмигивающий курсором вордовский лист, вернулся к столу. Бросил окурок в переполненную пепельницу и закрыл файл. Без сохранения. Что ж, снова придётся начинать с нуля. Главное, поменьше светиться перед камерами. А всё остальное — не страшно. Не страшно.
Видать, совершить над собой героическое усилие и всё-таки собраться с мыслями — не выйдет. Остаётся одно: решить проблему, поскольку её наличие — очевидно, раз уж настолько мешает работе.
Из кабинета он вышел, прихватив с собой пепельницу, молясь, чтоб горка окурков не посыпалась на пол от легчайшего сквозняка. Маршрут проложен: кухня, мусор, кофе. Вижу цель, препятствий — нет. Завершающий этап не сложился. Кофе не было. Зато наверху собирался на репетицию Мир.
Дима задумчиво взглянул на пустой кофейник и оставил удовлетворение потребностей тела на потом.
Мир кинул в сумку чистую майку, в которую собирался переодеться после тренировки, полотенце и, окинув взглядом комнату, проверяя, все ли взял, вышел за дверь. Закинув сумку на плечо, спустился с лестницы и остановился у ее подножия, заметив в холле отца. Странно. Еще десять минут назад он был у себя в кабинете. Мир ясно слышал приглушенное щелканье клавиш ноутбука. Отец ждал его?
- Пап? - Мир окинул взглядом полную окурков пепельницу и нахмурился. Обычно отец старался курить поменьше. - Что-то случилось?
- Сложная морально-этическая дилемма, - Дима обезоруживающе улыбнулся, внимательно оглядев сына. - To be, or not to be, вот в чём вопрос.
- И каков ответ? - Мир прикинул, сколько у него есть еще времени, а потом оставил сумку у подножия лестницы и подошел к отцу.
- А какой бы ответ ты хотел услышать, Мир? - Дима опустил монументальный шедевр дизайнерской мысли на столик и парой лёгких движений привёл причёску сына в лёгкий художественный беспорядок, впрочем, на самом деле тщательно продуманный. Эту прядку вот сюда, а эту на глаза. - Ты чего хочешь?
Мир вздохнул, тихо млея под незатейливой лаской отца. Отвечать катастрофически не хотелось. Зато хотелось остаться дома и провести весь вечер вот так, рядом с отцом. Как в детстве, когда он забирался к нему на колени и засыпал, счастливо улыбаясь. Но отец внимательно смотрел в глаза, и отвечать пришлось:
- Я хочу попробовать. Это тот шанс, который я упустить не могу.
Шанс. Когда-то и он думал, что именно это - шанс. Тот самый, который упускать никак нельзя. Тоскливо сжалось сердце. Оставалось надеяться, что Вадим знает, что делает. Герасимов гоняет до кровавого пота, но те, кто идут за ним, становятся настоящими звёздами. И дай-то бог, чтоб Мир никогда не разочаровался и не пожалел о том, что оседлал свой шанс, схватил за хвост синюю птицу.
- Я понимаю. Те, кого выбирает Вадим, просыпаются знаменитыми. Я хочу, чтоб ты понял. Для себя самого понял и решил, готов ли ты к этому. Быть не собой, а кем-то придуманным для целой толпы.
- Я танцор, пап, а не актер. И чтобы бы я ни делал, это будут только мои эмоции и мои чувства. Тело врать не умеет. И не мне тебе об этом говорить. К тому же... - Мир поколебался, не зная, стоит ли говорить это отцу, - если я пойму, что это - не мое, то просто уйду. Не ты ли мне всегда говорил, что лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что не сделал? Я не хочу думать всю оставшуюся жизнь о том, как это могло бы быть. К тому же... - Мир улыбнулся своим мыслям. - Это всего лишь кастинг. Меня могут и не взять.
Перед глазами всплыло выражение лица Герасимова, и Дима не выдержал, рассмеялся.
- Поверь, твои эмоции и твои чувства настолько сильны и настолько выражены, что не пройти ты просто не можешь. И я говорю это не потому, что я твой отец или как-то так. Я знаю. Я это просто знаю. Вадим успех нюхом чует. А тех, кто ему этот успех на блюдечке поднесёт, видит как рыбак рыбака. Издали. Но... да, - руки легли на плечи младшего и чуть сжали их. Сильный. Такой сильный. Тогда откуда это чудовищное в своей силе желание обнять и никому не отдавать? Защитить любой ценой? От чего? От кого? - Это твой, именно ТВОЙ шанс. И ничей больше.
- Я знаю, пап, - Мир благодарно улыбнулся отцу. - Я знаю, что на самом деле тебе не очень-то нравится эта идея. Поэтому... спасибо. Я постараюсь не очень ныть, если у меня не получится, - улыбаясь, он подался, было, вперед, ведомый желанием обнять его, но в последний момент затормозил: чем взрослее он становился, тем сложнее было проявлять благодарность и любовь, которые он чувствовал. Дима вздохнул почти счастливо. И крепко обнял сына.
К чёрту, к чёрту! Пусть хотя бы минуту, хотя бы на пару ударов сердца он ещё побудет беззаботным мальчишкой. Его мальчишкой, его частью, его кровью. Когда он вернётся - он будет другим. И себе он принадлежать перестанет. Это трудно, а смириться с этим ещё трудней.
- Всё, иди. Удачи тебе.
- Спасибо, пап, - Мир в ответ сжал его в объятиях, а потом тихо и счастливо рассмеявшись, подхватил сумку и вылетел за дверь. - Я не подведу тебя.