3/37: Крис/Том. АУ. Амстердам. Крис - турист, Том - уличный танцор, находит в шляпе помимо монет карточку с названием отеля и номером. Приватный танец.
читать дальше
Любопытство сгубило кошку. Очень меткая метафора. Ну просто очень. Любопытство толкает на всякого рода авантюры, заставляет совать нос не в свои дела и, как следствие, влипать в истории и не самым счастливым концом. Иногда, конечно, это даже забавно. Но по большей части не слишком.
Любопытство…
Любопытно, кто же оставил эту карточку? Подчерк твердый, уверенный. Не слишком разборчивый, немного небрежный. Гипотетически, подчерк мог бы многое сказать о своем… владельце. Но этот вопрос – вопрос характера и привычек – Тома сейчас волновал не очень сильно. Куда интереснее было то, кто же оставил карточку в его шляпе. Женщина? Мужчина? Молодой или старый? Высокий? Низкий? Стройный или бесформенный, как эти кресла-мешки в студии? Их, этих людей, так много прошло сегодня мимо него. Так кто же?
Карточка была обернута весьма солидной купюрой и проигнорировать подобное поощрение было бы высшей степенью глупости. Но этот подчерк… беглый уверенный, немного небрежный – именно этот подчерк и останавливал. Это значит, что та, или тот, кто оставил в его шляпе прямоугольник дорогой бумаги с названием и адресом не самого дешевого отеля – как минимум сидел на летней площадке кафе и следил за ним. Долго. Настойчиво.
Том задумчиво пожевал пластиковую соломинку и бросил взгляд за окно. Вечерело почти стремительно. И отчего-то именно сегодня ощущение времени было таким острым. Почти мучительным, как и терзавшее его любопытство.
«Ритц», пятый этаж, номер пятьсот пятнадцать…
Приватный танец и пять сотен в качестве предлагаемого гонорара. Пять сотен – это оплата комнаты на месяц вперед и возможность не задумываться на тему жилья. Ну, хотя бы какое-то время.
Наверное, именно по этой причине он и сидит в кафе напротив этого самого отеля «Ритц», глядя на окна номеров пятого этажа. Которое из них? Может быть, она или он точно так же сейчас смотрит вниз, ожидая его появления?
Он запомнил только некоторых из тех, кто сегодня бросил в его шляпу деньги. Две девушки, полнотелая аппетитная брюнетка с волосами, собранными в свободную косу, и блондинка с короткой мальчишеской стрижкой. Обе неуловимо отличались от всех. У них был странный мягкий прононс, выдававших в них туристок из Восточной Европы. Блондинка просто аплодировала, а вот брюнетка – с удивительной легкостью и неожиданной грацией копировала его движения. В конечном итоге – номер они завершили вместе под смех и одобрительные возгласы зрителей. Девушки ушли, обнимаясь. А жаль, он бы не отказался оказаться в одной постели. С обеими. Это был бы интересный и весьма приятный экспириенс.
Еще была рыжеволосая мегера. Так он про себя назвал эту особу. Она долго смотрела, как он танцует. В какой-то момент ему даже показалось, что она буквально раздевает его взглядом, пока не подошел парень. Высокий блондин с волосами, собранными на затылке в пучок. Типичный викинг. Глаза – прозрачно-голубые льдинки. Недельная небритость этакого «северного мачо». Он тоже смотрел, но с каким-то отстраненным, созерцательным интересом. Будто физически он присутствовал здесь и сейчас, а на самом деле был где-то далеко, в совершенно ином месте и времени.
И еще – мужчина с красивой сединой в темно-русых волосах. Спортивный, подтянутый, он откровенно любовался каждым его, Тома, движением. Взгляд у него был пробирающий, внимательный. Взгляд полицейского со стажем. При том – высокопоставленного полицейского. Спокойного и очень уверенного в себе.
Из запомнившихся персонажей его сегодняшнего дня только трое могли обретаться в этом отеле. Вряд ли девушки. Слишком молоды и слишком не свойственные они этому цинично-шикарному месту. Эта парочка скорее сняла бы где-то квартирку. Или мансарду. Ну или номер в хостеле.
Зато Мегере, Викингу и Полисмену хватило бы и денег и представительности и цинизма. Но если с девчонками он пообщался бы с удовольствием, то Мегеры предпочел бы избежать. Под любым предлогом. Что касается Викинга и Полисмена…
Он думает как мальчик-на-вечер. Ему предложили приватный танец. Не более того. И все-таки, если в продолжение вечера ему бы сделали несколько более интимное предложение, согласился бы он?
Кусочек пластика неприятно царапнул губу. Том поморщился. И когда он, интересно, успел так разгрызть соломинку, и не заметить этого? Решимость боролась с чувством гордости а любопытство с инстинктом самосохранения. Впрочем, как всегда победило любопытство.
Он спрятал в карман золотистый прямоугольник дорогого картона и, расплатившись за выпитый сок, вышел.
В холле его остановили. Очень вежливо и корректно. Несколько девиц и парней, сидящих на диванчиках и в креслах, окинули его взглядами. Профессионально-оценивающими. Сомневаться в том, чем ОНИ зарабатывают себе на жизнь – не приходилось. Главное, чтобы налоги исправно платили, остальное – никого особо не волнует.
- Пятьсот пятнадцатый, - Том обезоруживающе улыбнулся. Охранник подозрительно косился на него все время, пока ему что-то тихо бубнили в наушник, но пропустил его, сухо кивнув в сторону лифтов.
И поди докажи, что ты не шлюха. Кто поверит в то, что ты – уличный танцор, которому заказали приватный танец. Здесь, номере дорогого отеля.
Это только в кино, типа «Шаг вперед» или «Уличные танцы» такие как он могут получить шанс и танцевать где-то на больших сценах. Большая часть мальчишек и девчонок могут надеяться только на массовку, если очень сильно повезет. На второсортные музыкальные постановки. Самые-самые талантливые – на постановки и мюзиклы. Это не жалость к себе. Это – реалии жизни.
Том прижался лбом к гладкой, идеально отполированной поверхности зеркала. Из-под встрепанной челки взгляд казался каким-то потерянным. А эти кудряшки… давно надо было подстричься. Он похож на одуванчик. И сильно похож. Надо было хотя бы немного пригладить волосы гелем. Не смотрелся бы идиотом. Да, зато выглядел бы законченным педиком.
В конце-концов какая разница, как ты выглядишь, если тебя УЖЕ пригласили, более того, лифт уже остановился и сигнализирует о том, что кабина достигла пятого этажа.
Судорожно выдохнув, он вышагнул из крохотного и внезапно ставшего таким комфортным мирка кабинки лифта. Забавно, сестра сказала бы, что он сам себя вышвырнул из зоны комфорта. На самом деле ему было одинаково комфортно и на площади, среди толпы людей, и в студии, один на один с зеркалами и своими отражениями. Безусловно, только по этой причине ему так не хотелось выходить из лифта.
Сумка оттягивала плечо, немного отвлекая внимание от нумерации дверей. Пятьсот пятнадцатый в самом конце коридора. Том не удержался и выглянул в окно. Номер выходит окнами на улицу. И, конечно, из окон в номере можно было наблюдать, как он мечется, пытаясь решить: идти ему в отель или нет. Супер!
Он не успел постучать в дверь. Та распахнулась сама, являя на пороге Викинга. Немного встрепанного, точно только поднявшегося из постели. Бесконечно долгий миг Том смотрел в его глаза, силясь придумать, что бы такого сказать. Прозрачно-голубой лед медленно таял, уступая место нежной морской лазури.
- Проходи, - бросил Викинг, отступая в сторону. – Я уже думал, что ты не придешь…
Том проследил за ним взглядом и мысленно улыбнулся. Двигался Викинг как профессиональный танцор. Мягкой скользящей походкой, вкрадчивой, но уверенной. Мужчина прошел в номер, предоставив ему самому закрыть дверь. Или развернуться и уйти.
Шанс? Долбанный шанс, выпадающий раз в жизни? Может быть. А может быть и нет. Вряд ли в этой жизни об упущенных шансах кто-то знает больше, чем он. Том упрямо тряхнул головой и шагнул в номер, захлопнув за собой дверь.
- Как тебя зовут? – Викинг добрался до столика возле кровати и, плеснув в один из бокалов на два пальца коньяку из початой бутылки «Мартеля», присел на краешек постели.
- Том, - без заминки ответил он. Как правило, следующим, что говорили его собеседники было: «О, чертовски жаль, что я не Джерри!».
- А меня Крис, - улыбнулся Викинг. – Надеюсь, ты не против станцевать для меня, Том? Мне понравилось, как ты двигался там, на площади. Нечасто встретишь классика на улице.
Его слова больше походили на порцию тонкой издевки, где-то на грани с унижением, чем на комплимент. Том отвернулся как можно безразличнее, опуская сумку в кресло. Склонился, откидывая клапан, как-то очень остро чувствуя цепкий изучающий взгляд Криса. Где-то он видел этого человека. Где-то… его лицо казалось таким знакомым, что, кажется, напряги он чуть-чуть память, и всплывет подсказка, совсем как если навести на объект в онлайн игрушке курсор. Крис Такой-то… так и раз-этак, так-то и еще вот так! Но подсказки нет, а плеер и колонки очень быстро обнаружились на самом дне.
- Рад, что тебе понравилось, - он сунул разъем колонок в гнездо и принялся листать трэки, подбирая нужную композицию. Настроение не слишком фееричное. Но… Это работа. Просто работа, которую нужно сделать хорошо. Так, как привык. Так, как любил. Он на самом деле любит танцевать. Не важно что и не важно где. До стриптиза, правда, еще не дотанцевался. Но азам пул-дэнса в свое время ради любопытства учился.
- Знаешь, что такое приватный танец? – между тем продолжил Крис.
- В курсе, - негромко ответил Том. А потом, поколебавшись, спросил, так и не обернувшись к собеседнику: - Насколько приватный танец ты хочешь?
- Для начала… просто танец, Том. Просто танец, - в голосе Криса не было усмешки. Напряженное внимание и спокойствие.
- О`Kей, - Том кивнул и бросил короткий взгляд через плечо на хозяина апартаментов. Джинсы болтаются на бедрах, без рубашки, он опирался одной рукой о кровать позади себя, в ладони другой грея пузатый коньячный бокал.
Просто танец. Просто один танец. А там – как пойдет. Однажды, на спор, он станцевал партию из известного танца «Казаков». Правда, ради этого подвига пришлось пахать как проклятому целую неделю, и в довесок взгромоздиться на шпильки. Но фурор того стоил на все двести процентов!
Просто танец! И не думать ни о чем.
Шаг… шаг… завертеть на одной ножке так кстати подвернувшийся под руку стул, и остановить его, наступив коленом. И плевать на то, что на нем – потертые джинсы вместо классических брюк, а футболка с многочисленными прорехами мало напоминает рубашку. Он уже давно не классик. Он – уличный танцор, на все стили мастер. И потому «колесо» не выглядит сторонним элементом, а гармонично вплетается в вязь динамичных быстрых движений.
Он помнит пространство комнаты. Расстояние до постели, расстояние до стены. Он ориентируется идеально, что позволяет ему не ошибаться, и двигаться, двигаться, прогибаясь, взлетая в прыжке, падать на колени, чувствуя, как безумствует в теле пульс. Это приятно, почти как секс, ломаться и плавно перетекать из позы в позу, стелиться над пушистым ворсом, когда тело плавится в переливах музыки. Вздрагивать, вскидываться в такт частому биению сердца в груди. И чувствовать на себе взгляд. Внимательный, жадный, следующий прихотливым па.
Музыка течет сквозь пальцы. Музыка оседает на губах улыбкой. Тает во рту как шоколад, одуряя ничуть не хуже алкоголя или разрешенных здесь наркотиков.
Он привык к разным взглядам. Но ни один из тех, кто смотрел на него на площади – не касался его настолько ощутимо. Настолько чувственно. Даже не сходя с места. В какой-то момент Том просто закрывает глаза, отпуская себя, позволяя чувствовать шарящий по телу взгляд как теплые ладони, ласкающие его шею, плечи, бедра…
Он замирает, опустившись на колени, раскинув руки в стороны. Грудь быстро поднимается и опускается. Ему жарко. Жарко и мучительно. И музыка растворилась в тишине номера. Только сердце грохочет. И кажется, что этот грохот слышен даже хозяину апартаментов.
Пару минут ничего не происходит.
- Благодарю, - как выдох разрушает молчание. Тихое-тихое. Едва слышное. Оно кажется обманом слуха. Но Крис поднимается на ноги, достает из кармана пять сотенных и оставляет их на крохотном столике возле плеера и колонок.
В прозрачно-голубых глазах – ничего. Ни страсти, ни удовольствия, ни интереса. Пусто. Наверное, пропрыгай Том все эти минуты на скакалке – эмоций во взгляде было бы больше. Простое «благодарю» и безразличие следом. Том медленно встал. Соблазн развернуться и просто уйти был огромен. Никогда и никто его не унижал так. И пусть об унижении знают только двое – он и Крис – сути это не меняет. Это работа. А работа заслуживает вознаграждение. Ему нужно заплатить за квартиру. А гордость можно и подвинуть.
Он не показал ни разочарования, ни раздражения. Кто он такой в сущности? К тому же, приватный танец – разновидность стриптиза. А он – просто танцевал.
Он ушел не оборачиваясь. Быстро, если не сказать поспешно столкал свои вещи в сумку, туда же полетели оставленные Крисом деньги. Только ощущение тяжелого взгляда преследовало его до того момента, пока он не пересек площадь перед отелем и не скрылся в переплетении улочек старого Амстердама.
Назавтра был дождь. С самого утра. И выходить на площадь было бессмысленно. Туристы либо разбежались по ресторанам-музеям, либо скрывались где-то. Где угодно, только бы не под плачущими небесами.
Том поглубже зарылся в штормовку, и запрокинул голову вверх, из-под дрожащих ресниц глядя на свинцовые тучи. Капли падали на лицо, оседали в кудряшках волос, собирались в стайки на щеках и губах.
Он мог позволить себе просто посидеть дома. Но вместо этого – идет в студию. И самому себе упорно не желает признаваться в том, что собирается взять реванш.
Том поболтал в воздухе тумблером и, откинув крохотный клапан, глотнул кофе. По телу прокатилась волна тепла. Телефон разразился трелью аккурат в тот момент, когда он запихивал высокую термо-кружку назад в сумку.
- Хиддл, в «Старлайт» сегодня идешь? Говорят, там какие-то залетные звезды будут.
Рэчел была возбуждена. Она всегда была возбуждена, если появлялась возможность оторваться за чужой счет или поймать волну. Выкурить сигаретку и потанцевать. Они расстались после очередного ее загула. И как партнеры по танцам и как пара. Трудно танцевать вместе, если эмоции и чувства, которые их держали – рассыпались как карточный домик.
- Ты же знаешь, я…
- Ты здорово отвлечешься. Выкурим по плану, может, хорошо проведем ночь? М?.. Хиииддл… не будь букой. Я хочу танцевать! Не хочешь трахаться, так давай потанцуем! Зажжееееем! – взвизгнула в трубку Рэчел.
Она взяла разгон. Эту Рэчел остановить уже невозможно. Можно попытаться скорректировать направление движения, чтобы она, как шар для боулинга, не посшибала все на своем пути.
- Ты сейчас в студию? Тогда закругляйся к восьми. Я принесу тебе чистую майку!
Если бы мисс Вайс закончила свою речь «Целую, пупсик» - Том бы не выдержал и послал ее ко всем чертям. Но Рэйчел тактично испарилась из динамика его телефона, оставив его в глубоких размышлениях. К тому моменту, когда он добрался до студии – тучи точно прорвало и на Амстердам обрушился ливень.
Том скользнул под крышу здания и совсем по-собачьи отряхнулся. Дрянная погодка. Ни поработать, ни передохнуть по-человечески. Погода для рефлексии. Забиться в эмо-угол и тихо страдать, скуля в закушенный кулак. О том, как несправедлива жизнь, которая подсовывает на пути странных заносчивых типов, которые ничерта не смыслят в танце, но зато, с выпяченной губой могут отстегнуть пятисотенный… просто потому что захотелось облагодетельствовать уличного танцора…
Ярость клокотала внутри, грозясь так же прорваться вовне, как прорвался сквозь сплошное нагромождение туч дождь.
Крис.
Он сказал, что его зовут Крис. Богатый парень с замашками прожигателя жизни и самым шикарным телом из всех, которые ему довелось увидеть.
Привычно переодевшись в большом пустом зале, он поставил на подоконник плеер, колонки, поставил музыку для разминки. Музыка ни о чем, бессмысленная, но ритмичная, как раз для того, чтобы разогреть мышцы. Нельзя просто сорваться в вихрь танца. Можно остаться калекой на всю оставшуюся жизнь. Он очень хорошо усвоил это. И с каждым годом усваивал все лучше и лучше.
Легкие пробежки перед зеркалами, приседания, растяжки, наклоны. Он привык к этой процедуре за годы. И продумал для себя строгую последовательность движений и их количество. И тело взамен идеально отзывалось и не подводило его ни разу.
Когда-то он был знаком с одной девчонкой. Она писала потрясающие истории. Но ни один из рассказов так и не попал ни в одно издательство. Летта улыбалась и говорила – это для меня. Это просто так.
Для меня и в стол – это удел неудачников. Она так и осталась официанткой в ресторане. И больше ничего не пишет. Даже в стол. Для себя.
Странно. Как эта музыка затесалась сюда? Она явно не разминочная. И не бездумная. И в свете размышлений, которые грызли его всю ночь и все утро, она была очень, очень… болезненной.
My body is a cage…
Тело дрогнуло в такт тяжелому биению сердца в груди. Сердца, рвущегося из клетки ребер, из застенков плоти, чтобы взлететь и танцевать среди радужных мостов высоко в небе.
That keeps me
From dancing with the one I love,
Шаг, другой, склонив голову, глядя, как босые ноги касаются гладко оструганных, давно потемневших от старости и пролитого на них пота, досок пола. Похоже на поступь времени. Такую же неспешную и неотвратимую. Невозможно попросить время вернуться назад и просто принять другое решение. К примеру – никогда не стоять перед отелем «Ритц», пытаясь понять, где же то самое окно. Окно номера пятьсот пятнадцать. Никогда не пытаться мучительно вспомнить где же он мог видеть это красивое лицо. Эти пронзительные льдинки глаз…
But my mind holds the key.
Пальцы сжимаются в кулак, напротив сердца, отчаянно трепещущего, невозможно живого. В цепях разума в оковах условностей. Когда нельзя поступать так, как хочется, когда за каждый шаг нужно платить, и не только заработанными деньгами, но и собой. С каждым шагом расставаясь с кусочком себя, с кусочком души, с воспоминанием, ярким, теплым мгновением…
Тело – действительно клетка. И каждый пытается вырваться из нее по своему. Кто-то, как Рэчел – гуляет напропалую. Кто-то погружается в наркотический дурман. Кто-то – танцует, закрыв глаза, отрешившись от всего мира.
My body is a cage…
That keeps me
From dancing with the one I love,
Кто он? Кажется, стоит протянуть руку и знание свалится в протянутую ладонь… но тело изламывается, напряженным тугим луком-дугой. Только стрел нет. И упругое тело, удерживаемое тетивой – ломается.
Кто он? Он слишком хорошо двигается даже для атлета или бойца. У него совершенное тело, но в нем нет тяжеловесной неуклюжести. А походка – вкрадчиво-кошачья. И тогда, когда он расслабленно сидел на постели, наблюдая за его танцем, казалось, что он не выдержит, сорвется и встанет рядом…
But my mind holds the key.
Проклятое любопытство!
Лицо перечеркивает болезненная улыбка. Изломанное тело-клетка устало поднимается, чтобы сделать еще несколько шагов.
I'm standing on a stage
Of fear and self-doubt
Если закрыть глаза – можно снова увидеть, подсмотреть одним глазком, как танцует мальчик. Совсем юный, окрыленный мечтой, не боящийся ничего на свете. Ему важно лететь, парить, как сердцу, сердцу, запертому в клетке тела, распятого на дощатом полу. Тонкая фигура отражается в десятке зеркал – тело? Или может все та же плененная душа, что рвется на свободу?
It's a hollow play
But they'll clap anyway…
На площади смотрят не на танец. Поэзия его тела остается непрочитанной. Никому нет дела о чем он танцует. О чем говорит протянутая рука или запрокинутая голова. О чем кричит прыжок, о чем шепчут понурые плечи. Всем, кто шагает мимо, кто фотографирует достопримечательности города-дурмана – безразлична мольба или чистая незамутненная наркотиками страсть. Всем, кто кидает ему монеты плевать на стон погибающей мечты. Они смотрят на тело. Его тело. Его клетку.
Там, на площади, он давно перестал танцевать себя. Он танцует бездумно, но страстно. Просто манит собой. Может потому и отозвалась вчера та брюнетка. И Крис. Интересно… Кристиан? Кристофер?..
Кто он? Кто он? Кто он?..
Почему сердце колотится, выстукивая вопрос. Кто он? Кто он? Почему таким важным кажется искреннее восхищение, которого он так и не отыскал среди кристалликов льда в его глазах? Викинг… Викинги не умеют восхищаться. Они умеют крушить. Уничтожать. Ломать и брать силой все, что нравится…
Он не рассчитал шаг и упал, пребольно ударившись коленом. Будет синяк. Том чертыхнулся и поднял взгляд, полный боли на собственное отражение. Черт бы побрал этого Викинга! Издевательство какое-то, а не человек. Издевательство, мучение, боль, дурацкие воспоминания, а теперь еще и травма!
Том тяжело поднялся на ноги и побрел к окну, на ходу потирая ушибленное колено. Ничего. Просто нужно сменить музыку. Нельзя думать. Нельзя чувствовать во время танца так. Это слишком страшно. Так страшно, что хочется совершить полет откуда-то с крыши небоскреба. А он слишком любил жизнь для того, чтобы станцевать свой последний танец.
Питер Гэйбриэл сменился чем-то легким и ненапряжным. Нужно удалить ее к чертям из плэй-листа. И забыть… забыть как страшный сон приватный танец в номере пятьсот пятнадцать отеля «Ритц».
Рэйчел является к половине девятого. Она развязна, весела и немного пьяна. Пока еще не под кайфом, и это радует. Он уже почти жалеет, что согласился на авантюру. Но Рэйчел Вайс проще отдаться, чем объяснить, почему нет.
Она принесла чистую белую майку и стильные джинсы с кучей заклепок и прорех. И отказалась уходить, когда он принялся переодеваться. А потом даже охнула, когда увидела безобразный синяк на его колене. Сочного лилового цвета. Аккурат в дырке, художественно пропоротой в светло-голубой ткани.
- Круто грянулся, - заметила она, - Что так усиленно репетировал? Похоже на колено-локтевую…
- Сучка, - беззлобно бросил Том.
- Все равно ты меня любишь, - Рэйч сверкнула белозубой улыбкой и выскочила из зала. – Ты сегодня весь день один тут проторчал?
- Почти… мало кому еще взбрело в голову прийти сюда в такую погоду. Да и не сезон сейчас для шоу и репетиций. Все разъехались, сама знаешь.
Конечно он не станет говорить о вчерашнем танце. И о демонах, раздирающих его весь день. Хоть так хочется описать ей Викинга. Когда они выходят – дождь почти закончился. До клуба топать далековато. По дороге он забросит свою сумку к Рэйчел, и будет практически свободен весь вечер. Свободен он всего, кроме, пожалуй, собственных мыслей.
- Я вчера парня одного видел…
- Парня? – Рэйчел сует ладони в карманы коротеньких шорт и потягивается на ходу, отчего ее грудь натягивает куцый топ. Это красиво. На них оборачиваются, провожая ладную фигурку спутницы взглядами. Это приятно. – Томми-бой, это на тебя не похоже. Ты обычно в свои ворота не играешь…
- У него просто фантастическая походка. И я видел его раньше. Могу поклясться что видел. Он либо боец, либо актер. Другие так не ходят… очень профессионально… - на подначку Том не обратил ни малейшего внимания.
- Угу… знаешь, анекдот? Идет мужик. Набычился весь, кулачищи что твои молоты. Плечи ссутулил, ну просто Кинг-конг! На встречу ему другой мужик. Глядит на него и спрашивает: - Слыш, а чего ты так ходишь? Ну, прешь, типа. Второй ему в ответ: - Ну, типа, борец я. Потому и хожу как борец. – А я – ебарь, так что ж мне теперь, вот так ходить?.. – Рэйч несколько раз резко подалась вперед бедрами, с каждым шагом изображая «фрикции» все пошлее. – Ладно, прости пожалуйста… Так что там парень?
- Ну, - Том не смог сдержать улыбки. У нее и впрямь забавно получилось.
- Тебе показалось, что ты его уже видел? – напомнила ему Рэйч.
- Да. По телевизору как минимум. Он похож на викинга. Высокий, выше меня. У него довольно светлые волосы, собирает в хвост. Недельная небритость как стиль жизни и голубые глаза.
- У тебя тоже иногда недельная небритость, как стиль жизни, - пьяно хмыкнула девушка.
- Я при этом не выгляжу как долбанный мачо, - ухмыльнулся Том. Настроение медленно, но уверенно поползло вверх. Ему и дури никакой не надо, ему Рйчел хватает.
- Угу, ты выглядишь как в конец обдолбанный, - она взвизгнула, когда Том шлепнул ее раскрытой ладонью по пятой точке. – Но, руки не распускай… мы с тобой типа уже не вместе…
С Рэчел топать по лужам веселее, чем в гордом одиночестве. Надо будет вспомнить, почему они расстались. Снова вспомнить, прежде чем они окажутся в одной постели. Вспоминать вообще полезно время от времени.
К ней домой они забегают на минутку. Оставить сумку и все. От ее дома до клуба совсем недалеко. Перейти через пару мостов и прогуляться вглубь квартала. Это даже приятно. Дышится на удивление легко, несмотря на не самый приятный аромат, исходящий из каналов. Воду старательно фильтруют. Амстердам немаленький город, так что… это не блажь и не фраерство, это реальная необходимость.
В очередь они попадают к десяти. Внутри уже играет музыка, но, судя по тому, как бодро двигаются внутрь люди – места есть.
Что такое ночной клуб в Амстердаме?
Полуголые девушки. Разрисованные молодые люди. Разгул, разврат и вседозволенность. Где-то примерно именно так и можно рискнуть описать Содом и Гоморру. Сполохи огней, иллюминации, искусственный туман, девушки-танцовщицы go-go в своих клетках, подвешенных под потолком. Самое странное место из всех возможных. Самое безумное.
Рэчел вспарывает толпу, двигаясь в одном ритме с музыкой. Со стороны это выглядит интересно. Короткие шортики, сверкающий топ, небрежная укладка и сексуальные движения. Кошка.
- Здесь сегодня… - кричит она.
- Знаю… какие-то залетные звезды, - прокричал в ответ Том.
- Не какие-то, - смеется Рэйч. – Американцы… все победители «So You Think You Can Dance» за последние пять сезонов… Это боги, Том… Кстати, ты бы поучаствовал там? В прошлом году победил Австралиец… он теперь нарасхват. Красавчик, от ума отстать! И кстати, он до чертиков под твое описание подходит!.. На викинга похож. Крис Хэмсворт зовут…
- Да… Точно.
Том почувствовал, как в коленях поселилась предательская слабость. Викинг с походкой танцора. Вот почему его лицо показалось таким знакомым! Крис Хэмсворт, бог танца. Австралиец, распустивший на ленточки остальных участников шоу. И этот бог танца по странному стечению обстоятельств именно сейчас буравит его взглядом.
Так малодушно было бы сейчас развернуться и сбежать. Уйти, пока его австралийское самодовольство не подойдет ближе. Это унизительно. Смотреть в его глаза и помнить то безразличие, что поселилось в них вчера. Зачем он устроил этот фарс с приватным танцем? Чтобы посмеяться над тем, кто его высот не достиг и не вывалял в дерьме своих коллег по сцене?
Хэмсворт изволит сползти со высокого барного табурета и идет к нему. Вспарывает толпу совсем так же, как пару минут назад Рэйч. С настойчивостью и упорством тарана. Эта чертова походка хищника. Вкрадчивая и неумолимая. И взгляд, замерший на нем. Губы раздвинула хищная усмешка.
Том почувствовал, как вдоль позвоночника скользнул холодок. Бежать! Бежать, - командовало разыгравшееся воображение. Впрочем, гордость твердила прямо противоположное: - Соберись, тряпка! Этот сукин сын опустил тебя ниже плинтуса и ты ему это подаришь?
- Охренеть!.. – Рэйчел восторженно вцепилась в его руку. – Он идет к нам! Ты везучий подонок, Хиддлс, ты в курсе?
- А как же, - промямлил в ответ Том. Дрожь в коленях унялась, но вот решимости поубавилось, особо же когда Крис Хэмсворт остановился рядом.
- А ты быстрый, - еще шире ухмыляется Викинг. – Не успел я ничего сказать, как ты сбежал.
- У тебя были шансы меня остановить, - Том как можно безразличнее пожал плечами. – Но ты завис, а мне наблюдать за твоим приходом не особо хотелось.
Светлые брови подпрыгнули выше, а в голубых глазах плеснуло удивление. Ух-ты, он способен на проявление эмоций?
- Шансы?.. – улыбка Криса превратилась в оскал. – У меня были шансы и я их так бездарно прое… прошляпил… Как на счет второго?
- Не думаю, - Том повел плечом и отвернулся, намереваясь уйти. – Не люблю лузеров…
Рэйчел, казалось, совершенно потеряла дар речи от подобного пассажа. Что касается Хэмсворта, то он просто расхохотался, громко, звонко, очень заразительно. Он хохотал, хлопая себя ладонью по бедру, так безудержно, что на него стали оборачиваться. Уйти Тому он так и не дал. Просто перехватил за запястье, и рывком развернул к себе лицом. Смех будто выключили по мановению волшебной палочки. В глазах засверкали прозрачно-голубые льдинки.
Вообще-то это было ожидаемо: - Да что ты себе позволяешь? Да кто ты такой! – от американца или австралийца – потомка преступников и беглецов из Старого света это было вполне логично. Вообще-то можно было ожидать еще сентенции на тему – Да ты моль бледная, да я тебя!..
- Фантастическая наглость! – восхитился Хэмсворт, притягивая его к себе поближе. Вокруг них начал образовываться довольно просторный пятачок без танцующих. Может быть, особую роль сыграла весьма приметная внешность австралийца? А может еще пяток колоритных фигур, с интересом наблюдающих за странной беседой, где двое пытаются с независимым видом друг друга переорать.
Том медленно опустил взгляд на руку, сжимающую запястье и снова поднял, не менее медленно, точно давая понять: если не отпустишь – огребешь так, что мало не покажется. И снова довольная улыбка расцвела на полных губах танцора. Он чуть-чуть ссутулился, а потом, сделав плавно-текучий шаг к Тому – развернул плечи, грудью ударяя его в грудь. Четко, в такт музыке, ровно в тот момент, когда в узоре мелодии появился всплеск. И отпустил руку.
Том неловко покачнулся и отшагнул назад, заработав взрыв смеха со стороны спутников австралийца. Обидно? Да, черт подери! Но это… танец. Часть танца. Вызов, не принять который Том не мог. Не имел права. Свой шанс уйти он тоже уже упустил. И теперь остается только одно: драться.
Он вскинул взгляд на обидчика. Гордый, дерзкий взгляд. И улыбнулся шало и зло. Боги танцев тоже когда-то были людьми. А значит, их вполне можно заставить потесниться где-то там, на танцевальном Олимпе.
Его взгляд и улыбка не остались незамеченными. Танцоры раздались в стороны, заставляя танцующих пока что посетителей клуба уступить место.
- Баттл, народ!!! – заорал в микрофон ди-джей. И сотня голосов подхватила: - Баттл!!! Баттл!!!
Музыка насквозь незнакома, но тело мгновенно подхватывает ритм, вплетая в него мерные удары сердца. Мерные. Потому что всякая неуверенность исчезала, стоило только начать танец. Не думать, не бояться и не колебаться, ни мгновения, ни единой секунды, потому что бесценный ритм – ритм жизни так же необратим и безвозвратен, как каждое мгновение танца.
Не жалеть, не бояться, не прощать.
Он вспомнил. Особенно хорош Крис был в так называемых «уличных» танцах. Босяк. Из грязи в князи. Такой же, как он сам. Не правы те, кто говорит, что те, кто поднялся с самого дня, будут помогать таким же как они. Ничего подобного. Топить они будут. Жестоко. Усердно. Изо всех сил. Проверяя на вшивость каждый вздох, каждое движение. Потому что собственное умение доводили до совершенства, возводили в рамки абсолюта.
Крис двигался как бог. Каждый его прыжок был взлетом. Каждое плавное текучее движение дышало сексом. Его улыбка обещала рай на земле, порок и удовольствие в каждом прикосновении совершенного тела. Ускользающего тела, не позволяющего даже краем дотронуться до себя. Он ускользал рассветным бризом, а потом вдруг угрожающе нависал бирюзовой волною цунами, и с каждым взмахом ресниц, с каждой сверкающей улыбкой, Том понимал, что оседлать ураган, не рискуя свернуть себе шею – невозможно.
Плеснуло золото волос. Кончики больно хлестнули его по щекам. Разорвать, смять, уничтожить, раздавить… поставить на колени.
Руки Криса почти невесомо легли на плечи Тома. Со стороны казалось, будто австралиец с силой встряхнул оппонента пару раз, заставив его безвольной куклой мотнуться из стороны в сторону. Это – тоже танец. Противостояние.
Том мотнул головой. Тело напряглось, вытянулось стрункой, идеально прямая спина, разворот плеч, гордо вздернутый подбородок. Он тряхнул плечами, будто смахивая руки противника, освобождаясь из захвата, и начал плести собственный танец. В пику агрессивно-сексуальному танцу Криса – чувственный, на грани помешательства. Совершенно другой секс, полный обещания нежности и страсти, томления и жара, а не грубости. Касание – желание. Улыбка – зов. Легкие шаги и плавные покачивания бедрами. Не жалеть, не бояться, не прощать. Покорять. Всем собой, вынуждая признать: ты – такой же. Всей разницы между нами – ты можешь попытаться купить меня снова. Только ты уже проиграл. Потому что я скажу тебе – нет. Каждым шагом нет. Каждым поворотом, взмахом руки, вызывающей усмешкой. Проиграл, потому что для тебя существует только яростный напор. А я могу… могу так же, яростно и зло – толчок грудью в грудь, на подшаге, и взгляд, глаза в глаза. А могу и чувственно. Знаешь, какого танца ты себя лишил?
Не было блядского движения. Он в конце-концов не стриптизерша на пилоне. Был прогиб. Чувственный, откровенный, с ироничным взглядом из-под полуопущенных ресниц, вызвавший пронзительный свист и восторженные вопли в толпе. И жадный взгляд в ответ.
Хэмсворт все-таки не выдержал. Сгреб его за грудки, притягивая к себе так, что не почувствовать доказательства воодушевления австралийца было просто невозможно. В бедро Тома уперся его напряженный член, натянувший и без того плотно сидящие на бедрах Криса джинсы. Наверное, Хэмсворту было даже больно. Может быть почти так же, как ему самому. Танец – это бешенный адреналин в крови и такое же безумное возбуждение.
- Штуку за очень приватный танец с тобой… - выдохнул Крис в его шею.
Вывернулся том без особых усилий, обеими руками сбросив его руки со своей груди. По тонким губам скользнула издевательская усмешка. Том сделал пару шагов назад, разрывая расстояние между ними, и медленно погрузил в рот средний палец. До самого основания. А потом так же медленно вытащил его, продемонстрировав интернациональный «фак». Толпа взревела, и по тому, как вытянулось лицо Криса, Том понял, что последний удар достиг цели.
Крис еще дважды приходил на «его» площадь. И дважды в шляпу опускалась карточка, обернутая купюрой. В первый раз на карточке стояла цифра. Тысяча. И приписка: «Адрес тебе известен». Во второй – короткое «извини».
Рэйчел, выпытавшая все подробности странного знакомства, обозвала его кретином и с казала, что даже разговаривать с упрямым тупым шотландцем не собирается. Потому что таким придурком надо постараться быть. Очень сильно постараться.
Компания победителей укатила к чертовой матери спустя еще неделю. Что касается Рэйчел, то она и впрямь не разговаривала с ним почти целый месяц, упрямо игнорируя всякие его попытки пойти на примирение. В конечном итоге она высказала ему все, что о нем думает. И что под такого мужика, как Хэмсворт – сама легла бы, и что за такие бабки можно месяц жить и не париться… потом, конечно, она разревелась, сказала что он, конечно, не шлюха, ну а вдруг у них как в «Красотке» и Гиром и Робертс что-нибудь, а срослось бы?
Может быть. Не исключено. Чем черт не шутит?
- Ты возвращаешься в Англию! – безапелляционно заявила Рэйчел, как-то вечером забежав к нему домой.
Том разлил по чашкам чай, поставил на столик тарелку с парой сэндвичей для подруги и крохотную вазочку с конфетами.
- Это почему?
- Потому что тебя будут смотреть в шоу. И только попробуй проиграть. Я с тебя шкуру спущу! – девушка уселась в кресло, подобрав под себя ноги, и принялась за еду.
- Для того, чтобы меня смотрели в шоу я должен подать заявку, пройти где-то три-четыре отбора и собеседования, и только потом может быть попасть. Или не попасть, - возразил Том.
- Я подала твою анкету на британское шоу «So You Think You Can Dance». И записи твоих выступлений, - мисс Вайс ничуть не смущаясь совершенно растерянного выражения лица хозяина, уплетала свой бутерброд с сыром. – Ты прошел предварительный отбор. И кстати, если ты проверишь свою электронку, ты прочтешь уведомление об этом. Так что теперь тебя ждет собеседование и выступление перед судьями. И все зависит от тебя.
- Рэйч… - и черт его знает: то ли смеяться, то ли послать матом.
- Я не слушаю тебя, - остановила его возражения девушка одним уверенным взмахом руки. Тонкие пальцы накрыли его губы. – Я не слушаю тебя, Хиддлстон. Ты должен это. Ты должен мне. Ты так долго трепал мне нервы, плакал на моей груди, ты вытянул три моих любимых маечки, ты столько раз наступал мне на ноги, что теперь просто обязан пойти туда и победить.
- Рэйч… - Том взял ее руку и сжал хрупкую ладонь. – Почему ты решаешь за меня?
- Потому что твои собственные решения ни к чему хорошему не привели, Томас Уильям Хиддлстон. Вместо того, чтобы смываться из дома, тебе стоило попробовать пробиться в королевский балет. – Рэйчел прижала к губам его пальцы. – Я благодарна тебе за то, что ты помогал мне все эти годы. Я хочу, я очень хочу, чтобы ты шел дальше. Понимаешь? Чтобы ты танцевал не на площади, а на большой сцене. На самой большой сцене.
- Рэйч… - Его губы дрожали, но упорно не желали складываться в улыбку. Уголки нервно прыгали и снова опускались вниз. – Рэйч, я не могу.
- А что тебя держит здесь? Съемная квартира? Тренинги? Ученики? Нет, Том. Тебя здесь ничего не сдерживает. И ты вернешься. Может быть, когда-нибудь ты пригласишь меня на танец, Хиддлстон.
Он думал над тем, как же ей удалось уговорить его тогда, тем вечером. Думал, собирая свои вещи, думал, стоя у стойки регистрации, и уже сидя в самолете, глядя, как стремительно проваливается куда-то вниз взлетно-посадочная полоса.
Последние четыре года его жизни растаяли в тумане без следа, будто и не было их совсем. Они остались там, на земле. На нижней земле. Иногда Рэйч в шутку называла Нидерланды «Нифльхеймом». Сколько же всего осталось в этом мире…
По иронии, к которой, судя по всему, был склонен его плеер, едва только шасси коснулись бетонной дорожки посадочной полосы в Хитроу, в наушниках заиграли «Radical Face». Добро пожаловать домой. Да… очень смешно. Старушка Британия всегда славилась весьма тонким юмором, более напоминающим довольно жесткую иронию. Его давно никто не ждал дома. У матери своя жизнь. У отца своя. Хиддлстоны были семьей лет десять. Потом… все как-то рассыпалось. Не осталось и следа.
Его никто не встречал. Да и правда, кому встречать, если друзья уже давным-давно кто где. Кто-то в Штатах, кто-то курсирует по Европе. Да и вообще, как выяснилось, из всех, кого он когда-то называл друзьями, на самом деле таковым была только Рэйчел. Она одна. Вот так и вышло, что на регистрацию и отбор он явился сразу с самолета.
В обеде он себе отказал. В самолете, хоть перелет и был недолгим, кормили. Хуже еды в самолетах обычно только еда в больнице, но Том стоически заставил себя проглотить безвкусные макароны и запить их соком из пакетика. И потом еще заснуть, чтобы не слышать возни парочки, укрытой одним пледом. И теперь в животе бурчало на все лады. Но поесть сейчас – значит сделать себя ленивым и сонным. Кофе и несколько овсяных печенинок за почти двенадцать часов ожидания.
Ему придется танцевать соло. Решение было неожиданным, но что-то подсказывало, что именно таким и должно все быть.
Он привык к чужим взглядам уже давно. Привык к тому, как изучающее на него смотрят, как оценивают, от кончиков пальцев до смешных кудряшек. Человек рано или поздно ко всему привыкает. Только теперь он чувствовал себя не в своей тарелке. Четыре года к ряду соотечественники были для него туристами, теми, кто смотрит, как он танцует на площади. Сейчас, среди сотен конкурсантов, он чувствовал себя почти изгоем.
Его номер на табло выхода высветился так неожиданно и так внезапно, что совершенно малодушно захотелось сбежать. Удрать, сделать ноги, лишь бы оказаться как можно дальше от этого места, от этих взглядов. Но он должен выйти на сцену и станцевать соло. Свое соло. Ради себя и для Рэйчел. Он должен ей. Как минимум этот танец.
Забавно, но стоило только ступить на первую ступеньку, ведущую на сцену, как паника улетучилась, уступив место бабочкам в животе. Легким, невесомым бабочкам, самым замечательным образом возносящим его над превратностями бытия. Шаги его были спокойными и уверенными, по-кошачьи мягкими. Он даже улыбнулся собственным мыслям о том, что несмотря на всю свою мягкость и осторожность, коты умеют топать и шуметь ничуть не хуже слонов.
Последний инструктаж он прослушал в пол-уха. Выйти на сцену, остановиться на крестике на полу, когда камера дает крупный план – не слишком играть. На вопросы отвечать четко и не пытаться изображать из себя Мистера Бина. И улыбайтесь, судьям нравится улыбка…
- Добрый вечер, - Том остановился четко на крестике, щурясь от света бьющих в лицо софитов.
- Здравствуйте, Томас, - поприветствовала его женщина. Приятный, спокойный голос человека, привыкшего не просто командовать, но и учить.
- Расскажите нам немного о себе, - попросила почти-невидимая-женщина.
- Я родился и учился в Вестминстере, - улыбка стала немного грустной.- Последние четыре года я жил в Амстердаме…
- Профессионально танцуете?.. – вопрос задает мужчина, тоже почти невидимый с этой точки. Это раздражает. Совсем немного, но не настолько чтобы подпортить настроение.
- Практически с детства. Я… пробовался в Королевский балет, но отказался от этой идеи, - не самое приятное воспоминание. Похороненное давно. Отболевшее. И все равно время от времени напоминающее о себе далекими отголосками боли. Уколами. Такими, как эти бабочки в животе.
Шепот. С легким намеком на удивление.
- И почему же, если не секрет? – третий. Мужчина. Низкий глубокий, чуть хрипловатый голос. Властный и уверенный.
…у тебя будет все, Том. Слава, деньги, все что пожелаешь, Том… - и рука, тянущаяся обнять…
- Это личное, и с вашего позволения, я бы предпочел об этом не вспоминать… - уклончиво. Но единожды отринутое лучше не тревожить.
- Что ж… - разочарование. И снова тот же властный голос. – Тогда начинайте.
И на сцене зазвучала музыка…
Не дольше трех минут. Такова должна быть продолжительность выступления. Три минуты лицедейства. И ты либо в дамках, либо пропал. Ну что ж…
Том кивнул звукооператору и глубоко вздохнул. Чуть развязная походка, соблазняющие движения танцовщика go-go. Эхом отдаляется музыка ночного клуба. Тот самый «gangnam style», который набил оскомину половине мира. Усталый он буйства ночных огней танцовщик покидает клуб. Шальная улыбка стекает с лица как оплавившийся воск. Пороки и страсти – все плывет и меняется, капает на остывший за ночь асфальт.
Говорят – привилегия женщин как слабого пола – слезы. Говорят, мужчинам плакать не подобает. Какая к черту разница? Мужчина ты или женщина – боль, отчаяние, горе – одинаково гнут к земле и тех и других. А радость, любовь и счастье – одинаково окрыляют.
Танцовщик, покинувший когда-то давно королевский балет, в один момент лишился всего. Любимого занятия, любимых людей, цели в жизни. Он был вынужден уйти зная, что никогда на родине ему не дадут шанса танцевать. Ни в одном, даже самом захудалом театре. Его сценой мог стать только подиум в ночном клубе…
Тоска в глазах, усталые ломкие движения. Полынная горечь поставила его на колени. Пронзительный взгляд в невидимое зрителям небо. Гул взлетающего самолета и единственная слеза, скатившаяся по щеке. И звон, как звон от лопнувшей струны. Он принял решение. Спустя годы. Вернуться и попытаться вернуть все, что он потерял когда-то давно. Вернуться и вернуть. Ведь второй шанс дается в жизни только один раз…
Он танцевал.
Танцевал о том, что не жил – выживал все это время. Как ломали его душу мелькающие один за другим дни. Как отравляли мысли чужие слова и поступки. Он был болен предательством. Он был ранен собственным учителем. Кеннет… Кеннет… как же ты мог! Зачем ты так?!.. За какие грехи?.. Он доверял наставнику, каждому его слову. Доверял и ушел когда понял, что всегда был на привязи, а поводок был в руках у любимого врага.
Он танцевал о своей боли, танцевал о потерях и разочарованиях. Танцевал о том, как от него отвернулись те, кого он считал своими близкими. Танцевал о разлуках и о новом начале. И о последней капле, переполнившей чашу терпения.
And if I only could,
Make a deal with God,
Get him to swap our places,
Be running up that road,
Be running up that hill,
Be running up that building.
If I only could…
О, если бы он только мог повернуть время вспять!
Что тогда? Сказал бы он Кеннету «да»? Рассказал бы все кому-нибудь? Или снова взвалил бы все бремя ответственности на себя? Снова смолчал бы?
Времени назад не повернуть. И нужно двигаться вперед. Взбегать на вершину холма, преодолевать препятствия, достигать… Чего?
Он танцевал о тех демонах, что поселились в нем. О сомнениях, о тревоге, о неуверенности. Он жил этим танцем. Он дышал им. Он был танцем. Потому что танцевал он о себе.
Музыка растаяла в тишине. Том замер, прикрыв глаза и тяжело дыша. Капли пота стекали по спине, по шее. Отчаянно хотелось слизнуть горько-соленую камельку, предательски застывшую над губой, но он сдержался.
Тишина грохотала в висках бешенным пульсом. Билась в нем вместе с кровью. Он не может проиграть. Не имеет права проиграть. Этого он себе уже не простит. Потому что это станет последним падением в его жизни.
И когда он готов был уже заорать от отчаяния, оттуда, из темноты, со стороны судейского стола, раздались аплодисменты. И ни слова больше. Рукоплескания вплелись в его панику, растеклись по телу дрожью. Колени подгибались, но он все стоял и стоял, до рези в глазах вглядываясь в темноту, силясь увидеть лица тех, кто решал его судьбу.
- Это прекрасно, мистер… Хиддлстон. - Женщина по всей видимости заглянула в его анкету, прежде чем обратиться к нему. – У вас превосходная техника. В вас чувствуется классическое образование. Отличная постановка, и очень чувственное исполнение соло. Я вас поздравляю, вы проходите в следующий тур…
Вспыхнул свет. Том зажмурился на миг, позволяя глазам чуть-чуть адаптироваться. Предстояло спуститься по ступенькам в зал и пройти мимо судейского стола к выходу. Сквозь выступившие слезы он заметил рыжий сполох. Где-то он видел это лицо и эту огненную шевелюру. Пару месяцев назад, на площади! Он про себя назвал обладательницу медной гривы «мегерой». Но тогда…
Он медленно перевел взгляд вдоль стола и сбился с шага. Но лишь на мгновение. На то самое короткое мгновение, в которое его сердце споткнулось в клетке ребер. Пронзительный взгляд ледяных голубых глаз. Викинг. Крис Хэмсворт смотрел на него с судейского места. Викингу, Крису Хэмсворту предстоит судить его выступления. Викингу, Крису Хэмсворту он отказал. Трижды. Как когда-то отказал Кеннету.
Том плотно сцепил зубы. О нет, он не сдастся. Пусть хоть десяток австралийских богов смотрит на него. Он будет танцевать. Так, как не танцевал никогда в жизни. Он заставит всех аплодировать ему снова и снова. Потому что пути назад нет. Больше нет.
Он спустился по ступенькам с идеально прямой спиной и гордо вздернутым подбородком. И до самого выхода он чувствовал тяжелый взгляд. И точно знал, кому этот взгляд принадлежит.
- Ча-ча-раз-два… - он отсчитывал ритм уже несколько часов. Несколько часов танца без остановки. Его партнерша время от времени останавливалась, чтобы заклеить пластырем новые разодранные в кровь водянки на ногах. Стирала с глаз слезы и снова становилась на каблуки. И снова бесконечный ритм. И улыбка, сияющая, счастливая, восхитительная улыбка, обольстительная, потому что иначе как с улыбкой на губах танцоры латиноамериканских танцев двигаться не могут.
- Ча-ча-раз-два-три… Ча-ча…
Изнуряет, выматывает душу тяжелый изучающий взгляд. Он сопровождает везде и всюду. Он ощутим даже в туалете, но это, конечно, всего только усталость. Постоянное напряжение порой играет дурные шутки, как например эта.
Присутствие за спиной почти физически ощутимо. Так и кажется, сейчас шагнет вперед со своего места и начнется маленькая холодная война. Противостояние.
Австралиец придирается к нему по любому поводу. Малейшая даже не неточность… то, что он запросто спускал остальным, нарочито выпячивалось и подчеркивалось в его варианте. Нечеткое движение обзывалось смазанным, нерасставленные акценты – бездушным исполнением танца. Это замечали все. И судьи и ведущие. Однажды Мари даже пошутила на тему того, что австралиец просто тащится от собственных замечаний в адрес британца. И не какого-то там, а этого самого.
- Ча-ча-раз… - ладони легли на бедра, заставляя тело двигаться несколько иначе. Неловкость сковала мышцы, но уже в следующий момент злость заставила завершить плавный поворот бедер, сделав его более округлым, что ли.
К мысленному счету прибавился четкий ритм, который задал Хэмсворт. Он хлестко бил по нервам, стекал щекоткой вдоль позвоночника, отбивался в глазах усталой девушки яркими сполохами.
- Ча-ча-раз-два-три-четыре… раз-два-три-четыре… ну что ты как паралитик? Или танцевать после Амстердама разучился?!
- Ча-ча-раз-два-зае-бал!.. – процедил Том, стараясь не сбивать дыхание
- Ча-ча-раз-два… не начинал еще даже… - шепнул ему на ухо Крис и отстранился, отбивая дальнейший счет резкими звонкими хлопками в ладоши. – Развязнее, Томас Уильям, не надо лирики, это же ча-ча-ча… Я не прошу тебя танцевать мне тут задумчивую румбу!.. Давай, Томас Уильям, не спи, или ты не помнишь значения слова «флирт»?
- Чего он к тебе придолбался?.. – не выдержала его партнерша на этот танец. Соня пятым витком обернула многострадальный большой палец на ноге, глядя на него исподлобья.
Сам Том в третий раз поменял футболку, надеясь, что хотя бы на сегодня это уже конец. Он держался на чистом упрямстве. Том самом, что не позволило ему забрать документы и свалить с конкурса. Упрямстве, что заставило его вскинуть руку в интернациональном жесте типа FUCK.
- Любит он меня, - вытерев лицо относительно сухим кусочком рукава, Том отбросил мокрую тряпку в угол на пол. Так и так стирать. – Нежно и трепетно любит. Но ты не волнуйся, на моих партнеров это чувство не переходит. Не заразное. На тебя он точно не станет кидаться.
- А по-моему он кидается на всех, с кем ты танцуешь, - мрачно заметила девушка. – В на прошлой неделе ты танцевал со Стэф. Крис ее выпер на голосовании. После танца «за жизнь». А до этого тебе пришлось танцевать с Максом. Помнишь, куда ушел Макс?
- Думаешь, твоя очередь? – поджал губы Том.
- Почти уверена, - девушка застегнула пряжку туфельки и, поморщившись, поднялась на ноги, ухватившись за протянутую руку партнера. – Знаешь, мне уже просто интересно, чем ты его так достал? Ты просто непотопляемый на проекте… он тебя валит, а за тебя все голосуют и голосуют, а он валит…
- Я тебе потом как-нибудь расскажу. Если до финала доживешь, - в динамиках снова заиграла набившая оскомину музыка. В дверях показался мрачный Хэмсворт, на лице которого была явно написана решимость. То ли уморить к чертям, то ли вынудить плакать, умываясь кровавыми слезами.
Соня тяжело вздохнула, принимая позицию. На лице расцвела профессиональная улыбка.
- Иии… ча-ча-раз-два-три…
Удивительно, но Соня не вылетела. То ли Хэмсворт решил что хватит девчонок валить, то ли силушки не хватило на то, чтоб вытурить ее на сей раз. Но в следующий раз они с Томом встретились в танго.
- Вы что, в ледышки превратились со своего последнего танца, дети?..
Том заскрипел зубами, молясь, лишь бы только не сорваться. Так сложно. Не танцевать, не раз за разом умирать на сцене, не изрывать под жаром софитов и юпитеров. Нет. Ни одна мозоль, ни один синяк, ни одно растяжение не доставляло ему столько мучений, как тяжелый взгляд австралийца. А тот – будто мысли его читал, еще яростнее, еще злее, еще отчаяннее вцепившись в него, раз за разом макая уже даже не в неточности. Черт знает во что.
Плечо не так стоит. Руку выше. Подбородок вперед. Задницу подтяни. И улыбайся, Хиддлстон, улыбайся. Или ты – не профессионал?
Никаких слез. Никаких оскорблений. Только колкие подначки и едкие ремарки. Только колючие взгляды и шепотки коллег за спиной. Соня какое-то время еще пыталась заступаться. Но потом и она замолчала. Сплетен просто так не избыть. Чем сильнее стараешься уверить в том, что ты не виноват – тем активнее тебе не верят.
На финальной репетиции танго какая-то добрая душа испортила его туфли. К чертям спилила каблуки. Вешать нос – бессмысленно. Улыбайся, Хиддлстон, ты все можешь. Даже танцевать танго в кроссовках и за три часа до эфира бегать по ближайшему торговому центру, чтобы купить пару туфель.
Крис встретил его перед гримеркой. Сгреб за грудки, едва не намотав на кулак тонкий трикотаж футболки.
- Где тебя носит, Томас Уильям?
Ледяной взгляд мазнул вдоль тела. Будто наждаком по коже прошлись, стесывая до живого. Замер на коробке, упакованной в фирменный пакет.
- Проблемы?
- Никаких, мистер Хэмсворт, - процедил Том.
- Вижу, - выдохнул австралиец. – Что никаких проблем. Кто?
- Да откуда я знаю?! – взорвался Том. Яростный выдох всколыхнул светлую прядь, выбившуюся из хвоста. – Ты так меня пинаешь, так активно травишь, что половина танцоров меня считает твоим любимчиком. Вторая половина заключает пари когда же ты наконец меня додавишь. Ну, давай, выгоняй. Я хочу танцевать, Крис. Но калекой оставаться не имею ни малейшего желания. Сегодня туфли. А завтра кто-нибудь костюм стеклянной пудрой обсыплет. Мне плевать на твое внимание. Я все уже тебе сказал однажды. Просто дай мне спокойно танцевать!
Стальные пальцы сомкнулись на его плече. Крис стремительно пересек коридор, буквально буксируя его за собой, не обращая внимания на удивленные взгляды съемочной группы. Вместе в молчании они пересекли холл, после чего Крис буквально втолкнул его в репетиционный зал.
Он превратился в ураган. Молчаливый, а от того ставший, кажется, еще более страшным. Он бросил коробку с обувью куда-то на скамью, содрал с Тома тонкую ветровку, и швырнул на станок.
- В первую позицию, Том. И быстро!
Тело повиновалось помимо воли. Он вытянулся, распрямив плечи. Вздернул подбородок, легко взялся за станок и замер, глядя на Криса из-под полуопущенных ресниц.
- Разминка, мистер Хиддлстон, - сухо бросил Хэмсворт, меряя шагами класс за его спиной. – И раз… и два… и три… и четыре… - каждое движение сопровождалось размеренным хлопком и выполнялось в четко заданном ритме. Безупречно. – Смотри на себя в зеркало, Хиддлстон. Томас. Уильям. И раз… и два… и три… и четыре… смотри…
Том бросил взгляд на свое отражение в зеркале и улыбнулся. Безупречно. Отточено и выверено до миллиметра. Каждый жест, каждый поворот головы, каждый наклон. Так же, как в танце – безупречно каждое па. Вымученное и выстраданное. Окропленное потом и кровью.
- Безупречно, Хиддлстон. Все безупречно. И танцуешь ты безупречно. А знаешь почему? Ты ненавидишь меня. И эту страсть переносишь в свой танец.
Том пропустил момент, когда Крис оказался за его спиной и обеими руками оперся о станок, вынуждая его замереть, глядя в глаза своему отражению. Впервые за долгие недели в его глазах светилось что-то человеческое. Живое. Теплое. Гордость. И нежность. Понимание, осознание того ада, через который шагал Том. Ведь он сам через это прошел уже однажды.
- Ненавидь меня, Том. Сопротивляйся мне. Стань совершенством. Ты сможешь. Ты все сможешь.
- Я выиграю, Крис. С тобой или без, - ответный взгляд был дерзким и упрямым. Таким же, каким он был тогда, в ночном клубе.
- Если ты выиграешь – я станцую для тебя, - усмехнулся Крис.
- Приватный танец? – вскинул бровь Хиддлстон.
Крис расхохотался от души, жмурясь, уткнулся лбом в его спину, отчего по коже пошли мурашки, а волоски на руках встали дыбом.
- Приватный танец, Том. Заметано. Только учти, я и дальше буду тебя третировать. Я не делаю поблажек никому.
- Знаю, - дернул плечом Том и вышагнул из его почти-объятий. – Другого я от тебя не жду.
Продолжение в комментах
09.09.2013
15.09.2013
3/37: Крис/Том. АУ. Амстердам. Крис - турист, Том - уличный танцор, находит в шляпе помимо монет карточку с названием отеля и номером. Приватный танец.
читать дальше
Продолжение в комментах
09.09.2013
15.09.2013
читать дальше
Продолжение в комментах
09.09.2013
15.09.2013