Відлуння

[never-agen]

Відлуння моє, де ти є? (укр.) - Эхо мое, где ты есть?
Відлуння - так же можно перевести как отголосок.

- Відлуння моє, - едва слышно, на выдохе. Так, чтоб никто не слышал. Никто-никто. Чтобы ветер, перебирающий пряди еловых лап высоко, выше остроконечной крыши, чтобы он тоже не слышал. Чтоб никто, даже ледяные песчинки звезд Млечного пути не поймали слов, сорвавшихся с губ паром теплого дыхания. – Відлуння моє, де ж ти є?..
Облачко скользнуло прочь, выстывая, взвиваясь над гребнями гор, бесснежных пока что Жандарма и Драгобрата и растаяло в черном бархате октябрьского неба. Только громче застонал ветер и заскрипели ели, пытаясь хоть на миг коснуться недосягаемых искр.
Хмель вот так же шумел в голове. Шумел, медленно раскручивая карусель мира вокруг. Яркие пятна светящихся окон первого этажа, далекую звездную ленту, разорванную кое-где широкой иссеченной стеной гор, кое-где перемеженную острым частоколом вековых елей.
- Відлуння моє... де ти?.. Де ти в біса є?..
Как хорошо кружиться вместе с миром. Кружиться, раскинув руки в стороны, ничуть не заботясь, что промозглый ветер холодными пальцами проникает под одежду, что парят горнолыжные штаны, надетые прямо на голое тело, что ветер спутывает волосы, что под ногами вертится Ларго, а его лохматая подружка тихонько поскуливает у порога, не решаясь спуститься и крутиться вместе с веселой каруселью мироздания.
- Відлуння моє...
Вита зажмурилась и вдруг… странное чувство. Как-будто ночной октябрьский горный ветер дохнул теплом. Ощущение теплой ладони на щеке и ответ – Я тут… тут…
Нет страха. Есть щемящий восторг. Почти детский. Неимоверный. Точно вместо крови по венам течет игристое шампанское, шипит и искрится при каждом вздохе. Пробивает дрожью до кончиков пальцев. И хочется кричать, вот только губ касается ветер, и словно целует, кончиками невидимых пальцев проводит по скулам, и вместо крика новым выдохом к звездам уносится беззвучный смех.
- Дякую…
И ответом:
- Я тут… я тут, з тобою…

- Держись! – коварный камень, казавшийся таким устойчивым, ушел из-под опорной ноги, и только крепкая рука, подхватившая ее под локоть, помогла устоять и не рухнуть в ручей. – Отлично.
Поднимать взгляд было неожиданно совестно. Но пришлось. Хотя бы для того, чтобы сказать:
- Спасибо. Простите, я такая неловкая.
- Первый раз?
- В смысле?
- Первый раз в горах? – тонкие губы. Копна светлых волос, щедро приправленных сединой. А глаза ярко-голубые. Теплые.
- Нет, - Вита покачала головой. Отличный диалог. Особенно если учесть, что одной ногой она стоит на камне, который весело журча обтекает вода. Ледянная, изумительно чистая вода. – По крымским ходила. И еще у себя...
- Крымские другие совсем, - улыбка. Узкие четкие скулы, и неожиданные ямочки на впалых щеках. – Не надо смотреть вних. Не смотри на воду и камни. Нужно смотреть на другой берег и думать о том, что ты идешь на другой берег. Если будешь выбирать куда ступить – оступишься обязательно. Ты без палок?
- О... да. Не думала что так далеко зайду. Наши все вокруг колыбы порядок наводят. Целую гору бутылок стащили. Пластик жгут, а стекло Сергей предложил газоном позже вывезти...
- Идем-ка, - он ловко перебрался парой камней дальше, освобождая ей простор для маневра.
- Я пить хочу, - по крайней мере теперь балансировать стало на порядок проще. Во всяком случае соседний камень, на который он указал, был устойчивым. А вода – вкусная. Такая вкусная. Хоть и странно это, наклоняться и пить прямо из ручья. И не бояться кишечной палочки, сточных вод и бог знает какой химии.На высоте полутора километров нет многоэтажек, заводов и других людей.
Как когда-то пел ее земляк Веня Дыркин – А может, это я хожу и гажу?
- Дитя цивилизации? – улыбнулся он.
Кислотно-желтая куртка, ядовито-оранжевый рюкзак, сдержано-черные брюки и гамашИ. Обветренное открытое лицо и большие руки.
- Я бы так не сказала. Хожу время от времени сама. Опенок от поганки отличу.
- Но здесь впервые.
- Да, - Вита обвела взглядом окружающие деревья. На том берегу ручья ели. Здесь – золотая листва буков. Такая яркая, что своим светом даже сейчас может посостязаться с солнцем. Побуревшие после дождя листья устилают землю. Где-то под толстым слоем прелой листвы спрятались осклизлые камни. Неловкий шаг – и прощай, Виталина. Покатишься вниз, вниз, пока не зацепишься за ствол. И все-таки, до чего же здесь красиво!
В просвете меж деревьев можно увидеть ельник, и широким языком уходящий вниз крутой спуск. Там парни будут готовить трамплин. «Машеньку». Зимой Будут спускаться бордеры и лыжники. То еще зрелище будет. Фееричное.
- Леший и Михась сейчас крашенные лыжи крепят на елях на основных спусках, - зачем-то сообщила она.
- Да знаю я… - он дождался, когда она переберется на берег, и только тогда снова протянул ей широкую мозолистую ладонь. – Роман.

Степыч позаимствовал у Лешего гитару. Музыку выключили, в ней давно не было необходимости. А вот из-под стола достали весь алкоголь, который понаехавшие привезли с собой. Получился внушительный арсенал, грозивший чувствительно достучаться до печени всех участников вечернего мероприятия.
- Ооо… Витек, ты еще и петь умеешь?! – после второй трети «Бехеровке» голос прорезался. И не просто прорезался. Вита вспомнила и годик вокала в школе, и то, как когда-то любила петь и все песни которые знала и не знала. А что помнила слабо, активно подсказывал «Гугл».
После «Дороги в Дублин», «Молли Мэллоун», «Поминок у Ланнигана» «Холодных камней» и еще десятка ирландско-героических, ирландско-застольных и просто безумных песен, внезапно вспомнили о старой доброй «Мельнице».
- Ты не в том ритме, эй… ЭЙ!.. – пару раз хлопнув ладонью по столу и опрокинув в себя еще стопку чешского пойла, Вита вздохнула и… - Над болотом туман, волчий вой заметает следы. Я бы думал что пьян, так испил лишь студёной воды...
- Йоптвоюмать, Степыч, играй давай, маэстро!..
Стало тише, подпевать и горланить уже никто не пытался, только два голоса, ее и Степыча, и гитара Лешего, и ветер за стеклянной стеной, и спускающийся со склонов Драгобрата туман. Туман стекал, как густой акациевый мед. Пышные белесые пряди ластились к стенам отеля, так и казалось что из него сейчас вышагнет темная тень Воина Вереска.
- И ты молчала?
- Ну я ж пою?
И «Оборотня», и «Двери Тамерлана», и «Нибелунга» Венечки, и древних рокеров «ДДТ» вместе со «Сплинами». Они со Степановым (для своих просто Степыч) перебрали все, что смогли воспроизвести без риска для голосовых связок и ушей благодарных слушателей. Ближе к трем ночи народ начал потихоньку расходиться по номерам. К четырем за столом остались пятеро самых стойких и гитара.
- Степыч, слыш… «Господина горных дорог» знаешь?
Відлуння моє...
Пальцы потемнели от сладкого сока черники и «пьяной» брусники. Губы обветрились от того, как часто приходилось их облизывать и теперь припухли. Но все равно, как хорошо, как безумно хорошо было ей сейчас. Опустевший бар отеля горнолыжного курорта. Октябрь. Настоящего снега еще нет. Только кое-где в излучинах лежат белые сахарные пласты, да пробиваются сквозь них алые шляпки мухоморов.
Можно закрыть глаза и представить. Цепочку следов, уходящую к перевалу. Метель. Седое небо. И стоном рвется из груди:
- Я хотела остаться с тобой… я уже успела посметь… пахнет снегом прозрачная боль, то ли даль, то ли быть, то ли смерть…
Де ж ти є?