Сезон охоты
Валюсь в снег. Пар валит изо рта, жарко как в аду, но пальцы замёрзли так, что кажется, будто стоит ненароком наткнуться на какое-то препятствие – и они со звоном разобьются. Лопнут, совсем как сосульки, что срываются с крыш и осыпаются на асфальт дорожек.
Господи, как же я устал! Как мне хочется лечь и уснуть. Я не спал уже… сколько? Двое суток? Трое? Как-то так. Я просто продолжаю бежать. Заставляю себя переставлять ноги, плутать, совсем как заяц. Никогда бы не подумал, что однажды уподоблюсь зверю. Буду настороженно выглядывать тех, кто преследует меня. Буду путать следы. Буду чуять ловушки.
Дитя мегаполиса, герой своего времени. Интересно, на моём месте какой-нибудь бомж уцелел бы? Рафинированный мальчик – вряд ли. Хоть, может быть, будь он каким-нибудь чёртовым гением из категории – я знаю где здесь Север и вот эти ягоды можно есть, а если растянуть шнурки вот так – можно соорудить вот такую вот хрень…
Но я не бомж и не рафинированный мальчик. И за эти трое суток цивилизованности во мне явно поубавилось.
Поднимайся… поднимайся, твою мать!
И поднимаюсь, снова заматываю лицо шарфом и бегу дальше. Другого выхода у меня попросту нет.
Чёёёрт… я не заметил этого склона.
Ветки больно хлещут по лицу, лихорадочно прикрываюсь. Жить хочется. Желательно не уродом одноглазым. Обожгло руку. Окончательно съезжаю вниз, не иначе как чудом не размозжив собственную голову о скользкие камни внизу. Между камнями весело скачет ручей. Оно, конечно, очень кстати, но… боооже… из рукава торчит сук. Восхитительно!..
Для полного феншуя как раз не хватало пропоротой руки. Что такое невезёт и как с ним бороться? Да очень просто. Если завалил сессию, если окончательно рассорился с девушкой, если начальник на работе грозит увольнением – поди и напейся в баре. Самым пошлым образом, в хлам, в дымину, до зелёных чертей, чтоб нихрена не помнить на утро. Тем более не помнить, как оказался на борту вертолёта, летящего над лесом. Совсем таким, как в кино видел. И ещё на канале Дискавери. Мне казалось, что я сплю, что всё это происходит не со мной. Это вообще не меня выворачивает и не у меня в глазах двоится. Мне только кажется… кажется…
Сутки я провёл в крошечной комнате с единственным окошком и нужником в виде ведра в уголке. Там было тепло. Там пахло сосновой смолой и грибами. Потом в комнату впихнули ещё одного парня и какая-то здоровая мужиковатого вида баба молча поменяла ведро и принесла нам поесть. Потом, спустя часа три – ещё одного. И ещё двоих. И пару девчонок. В клетушке стало совсем тесно, но не надолго. Вскоре явился какой-то хрен с калашом через плечо и вывел нас…
Самая настоящая тайга. Зимой.
У Бажова в сказках такие места называются «заимками». Только я попал не в сказку. И они тоже не в сказке очутились. Куда уж сказочней, если стоишь на дворе, изо рта пар валит, а хвалёный пуховик Коламбии ничерта не спасает. Равно как и тёплые, в условиях города, естественно, ботинки.
Мне было страшно? Нет, мне было погано. Просто погано, что я, как последний придурок, если не сказать хуже, вляпался в очередную дурно пахнущую историю и нихрена не знаю, как из неё выбираться.
А потом, из солидного, можно сказать, господского дома, вышли ОНИ.
Три женщины и четверо мужчин. Навороченные внатуре, как сказал бы Тоха, мой друг. И сострил бы что-нибудь, совсем в КВНовском духе.
Женщины, будь они помоложе лет на… пять-семь, сошли бы за полный состав ВИАГРЫ. На крайняк за амазонок каких. Самому старшему из мужчин вряд ли было больше тридцати пяти. А уж то, как одна из дам держала винтовку с оптикой, не оставляло иллюзий на тему для чего мы здесь. Сезон охоты у них, мммать, зимней!
- Глазастенькая – моя! – рыжая сука плотоядно улыбнулась, выбрав себе жертву. Глазастенькой она назвала девушку ярко-славянского типажа. Длинная русая коса и синие глазищи.
- Тогда моя – стриженная, – чернявая подруга славяночки вздрогнула, и с усилием перевела взгляд на говорившего здоровяка. Тут же вспомнилась самая первая реклама Спрайта. И тот козлинобородый хрен, который рассекал по Красной площади за ненатуральной блондинкой с силиконовыми сиськами. Копия. Только тому хрену сейчас под сороковник, а этому и тридцати нет.
- А я азиатика хочу! – Блондинистая сука поигрывала здоровенным «свинорезом». Откуда только такой достала? В кино увидела и попросила?
Нас перебьют. Кого-то пристрелят, кого-то прирежут. Но никто и никогда нас не отыщет. Мы будем значиться пропавшими без вести. Украдены инопланетянами. Растворились в суете города. Суета сует.
Он стоял и смотрел на меня. Улыбался и молчал. Мне казалось, что у блондинистой девчонки глаза синие. Нихрена. У него глаза были странного цвета, почти электрик, и от этого нехорошего взгляда меня как током прошибло. Я видел перед собой своего персонального охотника. Это был мой убийца. Мой, ничей больше.
- Кажется, Киммериец выбрал себе зверя… - рыжеволосая сука медленно обошла кругом так и не проронившего ни слова охотника. Потом столь же неспешно перевела блудливый взгляд на меня, подошла поближе, стянула перчатку и мазнула кончиками пальцев по моей щеке. Мне не нравилось её прикосновение. От неё пахло какими-то очень тяжёлыми духами и мускусом. Может быть она считала, что эта ядерная смесь должна возбуждать?
Она остановилась у меня за спиной и обняла за талию. Впервые в жизни я обрадовался необъятности пуховика. Добраться до тела весьма проблемно.
- Может, поохотимся вместе?..
Улыбка не сошла с губ Киммерийца, но исчезла из его глаз, ещё мгновение назад бывших такими весёлыми и… злыми. Теперь взгляд был просто злым. И холодным. Совсем как жидкий азот. Взгляд, стремящийся по своей холодности к абсолютному минусу, если такое вообще возможно. Вряд ли. Мой препод по физике за подобную мысль меня пристрелил бы на месте. Но мне отчего-то было глубоко наплевать.
- Я охочусь один, Рыжая, - Как сказал бы Тоха – «От одного только звука голоса я едва не обоссался». От того, с какими интонациями говорил Киммериец, и ЧТО он сказал, мне с трудом удалось подавить дрожь. – Суть охоты в… близком контакте со зверем.
«А трахнуть тебя я всегда успею» - этого он не произнёс. Этого, или чего-то другого. Может даже «Убивать – интересней, чем трахаться с тобой», или – «Отлюбись, меня твои позы зае…». Да, этого он не произнёс. Об этом весьма красноречиво говорил его взгляд.
На секунду мне показалось, что она пристрелит меня тут же, немедленно. Я пятой точкой чуял её ярость. Похоже, от этого опрометчивого поступка её удерживал только взгляд Киммерийца. Чёртов варвар отсрочил мою смерть. Всё верно, он ведь мой охотник. А я должен быть его зверем.
На меня накатило позже. Много позже. Уже после того, как меня спихнули со снегохода. Я орал, матерился, я пинал сугробы, проваливался по колено, по бёдра. Кажется, я даже выл. Но в тот момент я думал только о том, что где-то я этого Киммерийца видел. И попал в семёрку смертников не случайно.
Реалити факин шоу. Бегущий, блядь, по сугробам человек. Над пропастью в дерьме. Да по самые уши.
Они ведь не коммандос, не хищники какие, в самом деле! Даже если они и привыкли убивать – не может быть, чтоб они сами пёхом по тайге носились! Что им за радость в снегу валяться?
Но вторая часть меня нехорошо усмехается. Да, это же естественно! Адреналин – лучший из наркотиков. Никакая дурь искусственная не способна с такой эффективностью держать человека на грани. Потому и сигают с парашютами, лазят по скалам. Всё ради того, чтоб кровь в жилах кипела. Всё для того, чтоб ещё раз ощутить себя тет-а-тет с целой вселенной.
А кому-то и этого слишком мало. Кому-то надо ходить по самому краю. Чувствовать дыхание смерти своей или чужой. А в идеале – чувствовать, как по рукам течёт кровь. Если ты простой смертный – быть тебе в лучшем случае экстремалом. В худшем – маньяком-убийцей. А если ты один из представителей «золотой молодёжи» или власть имеешь – охотником. А дичь отыщется всегда. Правда, убивать бомжей или беспризорников, хоть и безопасно, но скучно. Одурманенный, полумёртвый организм не способен оказать сопротивления. Не способен доставить всего удовольствия.
Мне оставили мои вещи. Отобрали только телефон, совершенно, правда, в этой глуши бесполезный. Оставили даже мой швейцарский нож и зажигалку. И рюкзак с конспектами и парой учебников. Ну естественно, чем в лесу может помочь учебник по высшей математике или программированию на С++? Липкая лента или моток проводов и клемм?
Да, мне тоже сначала показалось, что ничем. Первые полкилометра по сугробам едва не доконали меня. Я взмок, я выдохся после этого маленького марш-броска. Одно дело когда топаешь по вполне городским сугробам. Да и что там за сугробы? По щиколотку, ну ладно, до средины икры и всё. До снегоступов я дозрел скоро. Увы, лыжи посреди леса мне взять было негде, но вот соорудить из прочных ветвей плетённые «ласты», да примотать к ногам… Я перестал проваливаться в снег и дело пошло быстрее. Осталось решить где затаиться и как… выбираться отсюда.
Мне хотелось жить. Хотелось отчаянно. Вернуться домой, каждый день ходить в универ, на работу, ругаться с родителями, сослуживцами и приятелями, спать с девушкой. Мне этого хотелось, только по моему следу уже идёт варвар, которому на мои желания плевать.
Чёрт побери, таким как этот Киммериец плевать на всех, кроме себя самих.
Даже когда он смотрел мне в глаза, я не видел в его взгляде ничего человеческого. Бывают люди, а бывают звери. Из нас двоих кто был человеком? Сейчас я этого уже не знаю.
Больно. Адски больно. Я никогда не ранился. Я имею в виду, травм, сильнее ушиба на физкультуре или потянутых связок у меня никогда не было. Ни сломанных конечностей, ни операций. Никакого аппендицита или ещё чего. Хорошо что холодно. Хорошо что снег. Инфекции и прочая фигня не распространяется, когда вокруг температура в глубоком минусе.
Хорошо что я не упал в ручей. Купание мне на пользу совершенно точно бы не пошло, но… Ветка это ветка. Не хватало мне столбняк подхватить или схлопотать заражение крови.
Поднимаюсь и иду. Куда? Не знаю. Важно просто идти. Бежать, ползти. Важно просто двигаться, потому что стоит остановиться, стоит хоть на миг прекратить пинать самого себя – и варвар меня достанет.
Вчера я слышал выстрел. Далеко. Но здесь, в тишине, звуки разносятся далеко. Это в городе за шумом автомобилей, шагов, голосов невозможно услышать крика о помощи. Здесь можно многое услышать.
Выстрел… это значит, кого-то достал его охотник? Тогда почему я ещё жив? Или это тоже прихоть варвара?
До конца жизни, сколько бы её у меня не оставалось, буду помнить его лицо. Холёное, спокойное, очень уверенное. И глаза. Весёлые и злые глаза странного пугающего синего цвета.
Если очень долго и очень напряжённо чего-то бояться – страх становится обречённой усталостью. Если же страх – не что-то вот здесь и сейчас наявное, материальное и реально угрожающее, а такой себе шебуршунчик подкроватный – страх превращается в привычку. И боишься ты только потому, что привык бояться именно этого подкроватного, а не того, который стоит напротив.
Кровь текла недолго. Ну может с полчаса. Вяленько так, лениво. Почти нехотя. Потом к ране прилип свитер и кровь течь перестала. Зато футболка под свитером присохла к коже намертво. Не представляю как придётся её отдирать. Лучше пусть пеня пристрелят раньше.
Ладно, это я загнул.
Интересно, амурские тигры здесь водятся? И медведи. Нет, медведи сейчас спят, но волки-то здесь водятся совершенно точно. И рыси. И лисы… Бог знает сколько живности водится в лесах. Не всех же люди перебили, на самом-то деле! А если так, то ближе к ночи по моим следам будут идти не только люди.
Вперёд… поднимайся и беги дальше. Бутерброд и пару яблок я съел уже давно. И чипсы, превратившиеся в труху, и половину сникерса, завалявшегося в рюкзаке чёрт знает с каких времён.
Хочется не просто есть. Хочется ЖРАТЬ. И с каждым шагом всё быстрее.
В воде недостатка нет, вон сколько нетронутого снегу вокруг. Я подбирал горсти снега на ходу и ел его. Хотя бы жажду не испытывал. Зато вчёра начал кашлять. И чем дальше – тем тяжелее. Черт… почему я никогда не носил с собой банальный аспирин, чтоб похмелье снимать?!
У ручья я нашёл пару камешков. Круглую крупную гальку. С пращей я промаялся час, пока не соорудил нечто, более-менее способное называться пращей. Нет, я никогда не подбивал воробьёв и голубей. А зря. Несколько раз мне пришлось рыться в сугробе чтоб найти своё импровизированное оружие. Да, в детстве я много читал книг про индейцев. И Следопыта я тоже читал. Должен сказать – повезло. Иначе я попался бы в первые же сутки.
Зайца я подбил не иначе как с великого психу. Или с перепугу. В нормальном своём адекватном состоянии я ни за что бы его не поймал бы. И совершенно точно бы не убил. Но когда третьи сутки на исходе, а последняя еда, которой я подпитал собственный организм – поганенькие «Лэйс» позавчера – да, я уподобился нашим далёким предкам.
Господи, спасибо тебе за зажигалки! И за бумагу. И за то, что у слуги твоего руки не совсем из одного места, и костерчик мне удалось не только соорудить, но и поддерживать достаточно долго, чтоб престарелый заяц поджарился. Престарелый потому, что жевать его было сущим мучением, таким жёстким он был. С другой стороны, в моём ли положении ныть?
Не могу сказать, что почувствовал себя намного лучше, но… соображать потихоньку начал.
Итак… начнём с самого начала. Что я помню из событий, предшествующих моему появлению здесь, у чёрта на рогах.
Меня попёрли из универа. Я распсиховался. Меня попёрли с работы. Я распсиховался ещё сильнее. Работа курьером не бог весть что, но по крайней мере хоть какие-то деньги. Для студента метмаша это большой плюс. Конечно, оставалось ещё репетиторство, но это не так много и не регулярно. А кушать хочется всегда…
Так, значит меня вышвырнули. Я набрался. Где-то в промежутке между полным неадекватом и трезвостью я встретился с Тохой. Некоторое время мы надирались совместно. Тоху бросила девушка. Меня, кажется, тоже. Потом мы устроили прогулку. Я просадил остатки денег, и в одном из ночных клубов я подрался. Тоха уговаривал меня не нарываться, но я был в ударе, клеился к какой-то рыжей чиксе в красном платьице. Да, это, кажется было не платьице даже, а одно название. А потом… не помню. Кажется, какой-то здоровяк мне вломил, хоть я и блеял, что видал я таких, как он и миллионы его папочки мне не указ, пусть ими подотрётся…
Ну хорошо, а потом? Что потом?!
Что было потом я так и не вспомнил. Ни после зайца, ни после привычной горсти снега, ни после приступа удушливого кашля, от которого перед глазами вспыхнули звёзды и кометы. Оказывается, если у тебя что-то пропорото, кашлять чертовски больно. Окей, решили, поняли. Не будем совершать лишних телодвижений. Лишних, а не жизненно необходимых.
Значит ли это, что мне не нужно взлетать на дерево, если я вижу волков?..
Ну вот и дождался.
Он был один. Пока что один, ведь волки ходят и охотятся стаями. Вот и мне мою стаю недолго ждать осталось, кажется. Вот завоет серый, и сбегутся его приятели. И порвут меня на тысячу маленьких кровоточащих Димочек. Да… Димончиками то, что от меня останется, назовут вряд ли.
Когда-то я избегал прямых взглядов. Мне казалось, что посмотреть кому-то в глаза – всё равно что прочесть чью-то душу, заглянуть в мысли, покопаться в чувствах. Смотреть в глаза – значит признаваться собеседнику в том, каков ты на самом деле. Я никогда и никому не смотрел в глаза. До сих пор. Потом был Киммериец, и его взгляд так ясно и так прямо дал мне понять, что я только дичь. Его дичь. Волчий взгляд равнодушен. Волку всё равно кто ты и что ты. Человек, сколь бы бесчеловечен он ни был, всё равно видит тебя. Волк… волк видит продолжение жизни. Еду.
Я когда-то читал, что до войны волки не ели человеческой плоти. Война извратила звериное их естество… Но кто, кроме нас самих, извратил нас?
А ведь я почти даже рад, что не достанусь Киммерийцу… Почти рад.
Волк сел на снег, по-прежнему не сводя с меня внимательного взгляда. Обернул лапы пушистым хвостом, навострил уши, будто слышал, ждал чего-то. Он просто смотрел на меня, а я не мог даже пошевелиться. Боль растекалась по телу, душил кашель, в желудке точно булыжник покоился престарелый заяц, но я не смел, просто не смел шевельнуться.
Скрип снега я различил не сразу. Скрип снега под полозьями. Или под лыжами. А снег очень красивый на закате. И когда вечереет тоже красивый. Это днём он такой, сверкающий. Глаза болят от постоянного белого сияния. Ночью он становится голубоватым. Таким глубоким и загадочным. И ночью он скрипит по-особенному. Таинственно, предупреждающе.
Волк тихо рявкнул. Не будь он волком – я решил бы что это просто собака. Большой пёс. А может так и есть? Я ведь не великий знаток.
На пятачок, облюбованный мной, вылетел человек. Высокая фигура на фоне голубоватого ночного снега. Волк даже ухом не повёл, значит хозяин.
Когда-то давно я видел фотки коренных жителей севера. Хантов. Штаны и куртки из оленьих шкур, расшитые бисером, унты, рукавицы, шапки… Он был слишком высок для ханта. Северяне все мелкие и сморщенные, не в обиду, конечно. А этот… он замер посреди полянки, скинул с рук лямки лыжных палок и сбросил с головы капюшон.
Господи, лучше бы палка пропорола мне не бок, а попала прямо в сердце. От судьбы не убежишь. Последнее, что я видел, прежде чем свалиться лицом в снег, был весёлый и злой взгляд моего охотника.
Бред преследовал меня неотвязно. Каждый миг, каждый удар сердца. Бред устроил осаду моего сознания. Осаду по всем правилам. Мне было то холодно, то нестерпимо жарко. Мне казалось, что я – просто промёрзшее до сердцевины, заиндевевшее бревно, а в следующий момент меня неостановимо трясло. Сознание на миг возвращалось ко мне, чтоб мне достало сил приоткрыть тяжёлые веки. Высоко над головой мельтешат разлапистые ветви сосен и кедров, укрытых пушистым снегом, в чёрном небе – тысячи, миллионы звёзд и тяжёлое дыхание рядом. Мчится через ночной лес – волк и страшные синие его глаза…
Я снова проваливался в беспамятство и мучительно продирался сквозь бредовые видения, сковавшие мой разум. Вот я танцую в огненных сполохах… мои движения порывистые и ломанные, немного неуклюжие, но всякий раз, когда я почти что падаю – появляется синеглазый волк и толкает меня своим огромным лохматым телом, и пляски святого Витта продолжаются.
Рыжая сука смеётся, протягивает руки. Рыжая дрянь в алом платьице-одно-название. Но волк снова между нами и холодно смотрит в глаза бестии. Та зло смеётся, а я падаю, падаю, падаю…
А моя синеглазая смерть… он преследовал меня даже там. Я помню. Я видел его, чувствовал, как до боли сжимаются стальные пальцы на запястьях, как в пропоротом боку вспыхивает боль, как становится нечем дышать, как последние глотки холодного воздуха растворяются в чужом жадном дыхании…
Я всё-таки упал и меня вырвало. Как я не повалился лицом в отвратительную лужу – не знаю. Да и знать не хочу. Лучше пребывать в блаженном неведении. До поры до времени. Кажется, меня кто-то поддержал. Кажется, отёр лицо холодным и влажным и аккуратно уложил назад. Куда это назад? Кто это был? Разве в бреду эти вопросы кого беспокоят? В бреду есть только бред и ты в нём. Ты, снова ты и опять ты. И там, в бреду, я снова бежал через замёрзший до сухого треска лес. И во след мне мчался волк с синими глазами.
Пробуждение было не менее мучительным, чем предшествующие пробуждению трое суток. И всё же мучительным совершенно иначе.
Во-первых – было тепло. Тепло, пахло нагретой на солнце смолой, сеном, какими-то травами. Солнце дробилось яркими прямоугольниками на чисто выскобленном деревянном полу, задевая самым краем плетённый из ярких лоскутов ковёр.
Я лежал в самой настоящей кровати, массивной и обстоятельной. На самой настоящей постели, укрытый, насколько я мог судить, лоскутным одеялом и одеялом из лисьего меха, пушистым и тяжёлым. Судя по ощущениям, я был бессовестно голым, там, под одеялами. Если не считать тугой повязки, наложенной на мой многострадальный бок.
Опять же по ощущениям – блевал я долго и страстно. Престарелый заяц мне страшно отомстил после своей смерти в моей утробе. При одной мысли о еде мне стало дурно, и я поспешил прикрыть глаза и перевести мысли в иное русло. Более… нейтральное, нежели то, в которое то и дело устремлялось моё воспалённое воображение.
Кажется, я снова задремал, потому как в следующий раз, когда я изволил открыть глаза, у печи, аккурат посреди лоскутного коврика, сидел большой пёс. С какого перепугу этот громила собачьего роду-племени мне почудился волком – я без малейшего понятия. Главное, кто-то меня нашёл и приволок к себе. Живого, качественно потрёпанного и не сказать что совсем здорового.
Зябко.
Я понял это только когда выбрался из постели. Сколько же часов спустя? Не знаю, да и знать как-то не очень хочется. Главное, я жив. Даже если только пока. Я, чёрт побери, дышу, у меня есть шанс делать это и дальше. И за каждый вздох я буду драться. И если даже драться мне придётся с той рыжей сукой или Киммерийцем.
Моими вещами в комнате даже не пахло. В прямом смысле слова. Действие дезодорантов во времени ограничено, потому, основательно провонявшийся собственным потом, дымом костерка и импровизированного шашлыка, за трое суток шатания по лесу, сутки нахождения на заимке и сутки нормального обитателя городских джунглей – должно быть, я благоухал как заправский бомж, или, как говорит одна моя знакомая – мой секс-символ, беглый балалаечник дядя Вася. В общем и в целом, на месте моего спасителя я бы тоже первым делом меня раздел и все мои шмотки как минимум бы постирал. Да, стирать при морозе в минус двадцать это сильно.
Просторная комната. Достаточно тёплая. Но мне, перемёрзшему и порядком простуженному, она казалась стылой. Кровать, стол, пара стульев, плетёный лоскутный ковёр на весь пол и только у входа пятачок чисто выскобленного деревянного пола. Комод, пара сундуков, посудный шкаф. Всё это благолепие обогревает печь, выложенная плиткой. Я такие только в фильмах старых видел. У такой печи дедушка Ленин грелся… Теперь вот, ещё и я, стою как идиот, кутаюсь в лоскутное же одеяло и пялюсь на волчару и размышляю на тему – и чего я в этой жизни пропустил?
- Уууу?.. – то ли пёс, то ли волк заглянул мне в глаза, поднялся со своего места, неспешно подошёл ко мне и потянул за край одеяла.
- Чего тебе?.. – не самая правильная стратегия. Я имею в виду смотреть псу в глаза. А разговаривать с ним… клиника. Но не мог же я совсем за трое суток одичать?
- Уууурррр… - мой лохматый собеседник настойчиво тянул меня к постели. По всей видимости был в этом некий глубокий сакраментальный смысл, поскольку стоило мне вернуться в тёплые объятия подушки и одеяла, мой соглядатай успокоился, вернулся к двери, пару раз рявкнул и сел, обернув лапы пушистым хвостом.
Дверь приоткрылась спустя пару минут, впуская в комнату облако тумана. Да, помню, так бывает, если перепад температур между помещением и застеньем слишком велик. И если влажность разная. Я поспешил зажмуриться, прикинуться спящим, и между тем рассмотреть из-под ресниц моего…
Не глюк и не бред. Он именно такой, каким я его запомнил. Выше меня. Эффектнее меня. Сильнее меня. Он подавлял своим… совершенством. Точно. Поставь рядом Тоху – первого красавца на потоке, фотомодель к тому же, и вот этого, присыпанного снегом, в меховой куртке, смешных расшитых бисером унтах – на Тоху даже не глянут.
Ффффак… Влип, студент. Как есть влип…
Даже если я вскочу, даже если пёс на меня не бросится. Даже если я успею вломить варвару стулом… Я всё равно не успею. Потому что он сильнее меня. Он выше меня. От одного его взгляда хочется вырыть себе могилу… как там у великого украинского поэта – среди широкой степи, да чтоб Днепр и кручи… И скромненькое надгробие. Родился, бездарно прожил куцую свою жизнь и помер. Зэ энд. Нот хэппи энд.
Киммериец стягивает с рук рукавицы, знакомым жестом откидывает просторный капюшон, отороченный пышным песцом. Переглядывается с псом, немного рассеянно треплет высокую холку и улыбается. Не так как трое суток назад. Совсем-совсем по-другому. Тогда улыбка и взгляд были злыми. Напряжёнными и злыми. Сейчас они были удивительно спокойными, почти умиротворёнными. И это было странно.
Я не комиссар Мегрэ, я не мисс Марпл и не мистер Шерлок Холмс. Я скромный студент метмаша. Оки, бывший студент. Но нас учили думать. Нас учили анализировать полученную информацию. Нас учили как правильно пользоваться собственными извилинами, и тот дурак, кто этого не может. Потому, я лежал тихо, как мышь, украдкой глядел на своего охотника и думал что мне делать.
Если бы да кабы, во рту выросли грибы, как говаривала моя ныне покойная бабуля. Если бы я как кретин не набрался – не оказался бы в идиотской ситуации.
- Хорошь прикидываться, Ворчун тебя с потрохами сдал. – В подтверждение его слов пёс с воистину королевской невозмутимостью подгрёб к моему лежбищу, сунул нос под одеяло, чихнул, попятился, и со всей решимостью стянул с меня верхнее меховое одеяло. Ворчун, значит?..
Убивать он меня пока не намерен. Ага, ключевое слово ПОКА.
Блинский нафиг… я НЕ понимаю. Я ничего не понимаю. И какая аналитика, когда я без малейшего понятия кто он, какого дябла гнал меня трое суток и отчего не прикончил, когда нагнал? Я настолько жалко выглядел, что мой хорошо отполированный череп вместе с позвоночником на стену в качестве трофея не повесить? Или в его планы не входило гробить доходягу? Или это не по кодексу его охотничьей чести, ежели таковая в наличии есть, конечно.
Естественно, глаза мне продрать пришлось. Потом, хорошенечко ещё раз пораскинув мозгами, поплотнее завернуться в одеяло, которое мне оставил добряк-Ворчун и сесть на моём монументальном лежбище, скрестив ноги по-турецки.
Конечно, я не ждал того, что меня накормят-обогреют и отпустят восвояси. Но и подобного поворота событий не ожидал. Моё проклятие скользнул в комнату и сразу занял собою всё пространство. Как оказалось, тёплые унты он оставил у порога, куртку повесил на вбитый в стену у печи гвоздь, чтоб не выстывала. Как по мановению волшебной палочки на столе нарисовался котелок с чем-то восхитительно пахнущим, отчего мой желудок утробно взрыкнул и жалобно заскулил. Кажется, издаваемым звукам удивился даже Ворчун.
- Ты ничего не ел сутки с того момента, как заяц попросился назад. Ты ослабел и это нормально, - комментировал Киммериец, наливая в толстостенную глиняную чашку прозрачный бульон. Сверху на чашку он водрузил угрожающих размеров кусок чёрного хлеба и подал мне. – Потому – ешь, набирайся сил…
- Для чего? – не выдержал я. Конечно, верх кретинизма и полное отсутствие инстинкта самосохранения, вот так вот нарываться, едва только угроза миновала. Впрочем, нет. Не миновала. Вот он, сидит на стуле, грея руки о свою чашку и смотрит мне в глаза. Не мигая. Только в уголках губ застыла вежливая такая улыбка из категории «да-что-вы-говорите?». – Снова оденешь, выставишь за дверь и дашь форы двадцать километров? Снова по сугробам со спайперкой?
Как говорилось в одной чудесной книжке – и тут Остапа понесло. Мне бы заткнуться, но остановиться, когда как их пробоины хлещут и хлещут слова – выше человеческих сил. Блин, ну как в анекдоте – И я не смогла… девочка и литр водки.
- Для того, чтоб больше вы не попадались, господин Нездешний. Или мне тебя Тирменом называть? – если до этого момента мне казалось, что я в глубочайшей жопе, я ошибался. И ошибался чудовищно. Вообще, на самом деле вся мой жизнь ошибка. Череда случайностей, приведших меня на край географии в компанию чувака, который, несомненно, жаждет моей крови. Раз уж и о фамилии озаботился узнать и о прочих фактах моей биографии.
Выходит, предпосылки, отправные точки моих рассуждений все эти дни были в корне не верны. Меня простенько и без затей нашли.
Я бы предпочёл чтоб он меня вообще никак не называл. Никогда и нигде. Ни по фамилии, ни по имени ни моим ником.
- Ты попался, Дима.
Я держал в руках тяжёлую кружку и смотрел в весёлые глаза своего мучителя, не в силах понять, смеётся он надо мной, над моей невезучестью или ещё над чем-то, чего я ещё пока что не знаю.
Вообще-то в некотором смысле мой род деятельности можно назвать несколько противозаконным. Учиться в наше время дорого. Очень дорого. Вот и приходилось мне в меру своих скромных сил и возможностей гулять по Интернету, помогать дядям и тётям исправлять собственное финансовое положение, отыскивать хорошо спрятанное, и если за это хорошо спрятанное мне хорошо не платили – хорошо спрятанное таковым быть переставало. В общем, на учёбу мне хватало. До того момента, пока я не решил завязать.
Естественно сбережения мои истаяли довольно быстро. А потом на мою электронку пришло сообщение с предложением поработать ещё раз. И весьма щедрое предложение. Естественно я согласился. Было это месяца полтора назад. Денег я получил в половину меньше, но как говорят – грешно жаловаться. Главное, мне было на что прожить. Неприятности начались позже. Сначала мой счёт оказался заблокирован, потом меня попёрли из любимого учебного заведения, а уж потом я лишился официальной работы, начал играть в орлянку и покатился…
А на самом деле вот оно в чём всё дело. Это не Димка Нездешний влип. Это всё проблемы хакера по прозвищу Тирмен. Хотя, теперь-то это без разницы. К моему глубочайшему сожалению Димка и Тирмен мирно сосуществовали в одном и том же теле последние четыре года. И лучше бы Тирмен потерялся на просторах Интернета и больше никогда не заглядывал в заветный почтовый ящик!
- Молчи, ешь и слушай.
Вполне логично, что я заткнулся, отпил из чашки бульону и принялся без энтузиазма жевать хлеб.
- Не пойми меня превратно. Ты мне нравишься. Ты неплохой парень, умный и грамотный. И главное, ты знаешь меру. И чувствуешь грань, на которой нужно остановиться. И не твоя вина в том, что так сложились обстоятельства. Не в твою и не в мою пользу. – Охотник отпил ещё бульону и, обмакнув корочку хлеба в ароматную жидкость, протянул угощение псу. Ворчун принял подношение благосклонно и довольно осклабился, продемонстрировав мне здоровенные, чуть желтоватые клыки. Меня слегка замутило при одной только мысли, что будь Ворчун чуть менее послушен своему хозяину – вполне мог бы поохотиться на меня самостоятельно. – Мне импонирует твоя манера работы, но кое-кто считает, что раз уж мне удалось до тебя добраться, выяснить кто ты, что из себя представляешь и суметь подкопаться под тебя – я смогу выяснить и непосредственных заказчиков. Через тебя.
Час от часу не легче.
Лучше бы меня замела доблестная наша милиция. Нынешние олигархи хоть и приобрели лоск и налёт цивилизованности, в сущности остались теми же зверями, что и в начале девяностых. Методы, правда, поменялись. Никаких утюгов на спину да кипятильников в зад. В наше славное время нанимают высококвалифицированные кадры, да и пугают куда профессиональнее. И не спрячешься нигде. Разве что в джунглях Амазонки. Но я ж не какой-нибудь генерал СС, чтоб прятаться от возмездия в Южной Америке? Да и поздно. Возмездие меня уже настигло. Только всё продолжает тянуть кота за хвост.
Кипятильника в обозримом пространстве не наблюдалось, но пятой моей точке всё равно было до чёртиков неуютно от осознания полной своей беззащитности.
Кажется, вся гамма чувств на моём лице отразилась как в зеркале, потому что Киммериец поднялся, хлопнул меня по плечу, отчего меня перекосило ещё сильнее, и хмыкнув что-то навроде «Не дрейфь, салага», вышел, оставив меня наедине с собственными домыслами и ворчуном, уютно привалившимся лохматым боком к тёплой печке.
Подведение промежуточных итогов на бис.
Я залпом допил бульон, выбрался из постели и добрёл до стола. Задумчиво водрузил на него опустевшую чашку, зябко кутаясь в одеяло. Ноги мёрзли, но мне даже хотелось ощущать этот холод. Он был милосерднее, чем недосказанности охотника.
Зачем-то он не убил меня несмотря на тот факт, что наши м ним интересы совершенно точно пересекались. Я всё ещё относительно цел и невредим, хоть по меньшей мере раза три уже должен бы быть новопреставленным. И кажется по меньшей мере уже трижды я, сам того не желая, его должник.
Последующие сутки слились для меня в яркие бредовые вспышки. Я снова погружался в них, а когда выныривал – видел только обеспокоенный взгляд. Время от времени меня извлекали из моего кокона, обтирали холодной водой, вкалывали что-то болючее, отчего по венам моим начинала течь не кровь, а какая-то кислота, разъедающая тело, заставляющая измученный бредовыми видениями мозг возвращать усталый разум в не менее бредовую реальность.
Когда реальность окончательно приняла меня, я отчётливо понял ЧТО не так. Я по-прежнему был наг, я по-прежнему лежал под двумя одеялами. Но мой живот и грудь согревал большой мохнатый пёс, а вот спину… Мои тылы совершенно определённо согревал человек. И единственным человеком который помимо меня обретался в этом богом забытом месте был Киммериец. И в данный момент он тоже был наг. От слова совсем. И это самое конкретное совсем, самым конкретным образом упиралось мне конкретно в пятую точку.
Я не стал орать. Я не стал дёргаться. Просто внезапно мне захотелось оказаться как можно дальше отсюда. Даже если это гипотетическое «где-то далеко» географически совпадёт с медвежьей берлогой или северным полюсом.
От Спящего Киммерийца я попытался отодвинуться. Тихое возмущённое ворчание предупредило меня что от подобного моего решения не в восторге Ворчун.
- Не съем я тебя, - в свою очередь прошептал человек, и я ощутил, как слабеет его рука у меня на талии. Оказывается, всё это время он меня ещё и обнимал! Чёртов извращенец! – Тебя лихорадило сутки… Спи…
Ага, как-будто можно просто закрыть глаза и уснуть. Забыть, что рядом как ни в чём ни бывало спит мужик, который способен скрутить меня а бараний рог не напрягаясь. Спит голый, и его, блин, достоинство упирается мне в задницу так, будто он со своей рыжей сукой не спал месяца три. И мне надо СПАТЬ?!
Я думал что не усну. Но я уснул. Кажется, из-под одеял наружу торчал только мой нос. Так глубоко и спокойно я не спал никогда в жизни. Была ли тому виной душевная и физическая усталость, или просто чистый лесной воздух так на меня подействовал? Не знаю, и, честно говоря, задумываться не хочу. Не важно это. Важно что я спал. И по обе стороны от меня спали волк и пёс, отчего-то взявшие меня под опеку. Маугли, блин…
Заяц был вкусным.
Нежным, мягким, и главное – не престарелым. Не знаю что этот человек ещё умеет делать, но готовит он куда лучше, чем знакомые мне девушки. Изумительно. Выше всяких похвал… Так о чём это я?
Ели мы молча. Он вообще предпочитает молчать. А может просто знает цену словам. Но по собственному опыту знаю – молчание – золото. И чем удачнее ты молчишь, тем выше вероятность того, что уцелеешь. Ведь каждому известно, что собственную жизнь ни за какие деньги не купишь.
На третий день молчания, сна и ничего неделанья пополам с тяжёлыми мрачными мыслями, я буквально взмолился… дать мне хоть какое-то занятие.
Вообще-то, сильно подозреваю, что всё это благодаря дурацкому стокгольмскому синдрому. И то, что я больше не считаю что уже через пару минут меня пристрелят, и то, что станут прикладывать утюг к ногам и кипятильник в задницу воткнут ну и так далее. Не могу сказать, что я начал понимать своего… похитителя. Не могу сказать, что я ему сочувствую или хочу помочь. Кто бы мне помог! Он по-прежнему выглядит (да и есть, что греха таить?) до чёртиков опасным. Но я знаю, я просто знаю, что зачем-то я ему надо.
Надо мной таки смилостивились, вручили веник и велели прибраться в доме. Перед этим, правда, я стал счастливым обладателем меховых штанов, меховой куртки и точно таких же унтов как те, которые носил охотник. Колорит ему мил, что ли?
Приспосабливаться ко всему этому добру было странно. Ну вот просто странно. Вроде бы штаны, куртка – всё как всегда. Просто необмятые они были. А к новым вещам я всегда долго притираюсь. И всё-таки мысль вкралась, незваная-непрошенная: это что ж выходит, он часто народ сюда тягает, раз дежурный костюмчик на фазенде держит? Он что, как дракон или Кащей из сказок? Девок всяких там невинных себе тягает? А потом что, жрёт? Буквально выражаясь?
В домике было удивительно чисто. Уютно. Не хватало только герани на подоконнике. И занавесок с рюшечками. Только так далеко на севере это экономически не выгодно. Холодно очень! Потому и окошки узенькие. И закрываются они хорошо выделанной кожей. Забавно.
Дом я чисто вымел. И комнатушку, в которой мы ночевали, и небольшую кухоньку, и холодные сени. Я даже дров принёс, аккуратно сложил у печи, чтоб не пришлось тащить охапку смолистых ароматных сосновых поленьев вечером, когда единственный свет – лунный, отражённый в искристых снежинках. Больно, конечно. Боль отзывалась в руке и в боку. Оказывается, при падении у меня таки пострадали рёбра. Но терпеть боль и хоть что-то делать – как-то веселее, чем весь день в тишине плевать в потолок.
Поднимаю взгляд и снова натыкаюсь на его. Внимательный, цепкий, изучающий. Как ни в чём ни бывало беру последнее полено и удаляюсь в дом. И только его тяжёлый взгляд провожает меня. Взгляд в спину. Почти как тяжёлый толчок промеж плеч…
- Послушай, я не знаю кто меня нанял! Я не знаю кто ты. Я не знаю где я перебежал тебе дорожку! Я ничего не знаю, а ты ни капельки мне задачу не облегчаешь. Даже если ты думаешь, что я начну тебе сочувствовать или попытаюсь понять какого беса ты приволок меня сюда, почему не пристрелил на своей дикой охоте и почему не стал делиться с рыжей – то нет. Ты для меня Киммериец. И всё. Я тебя не знаю, что бы ты себе там не возомнил. И мне плевать что ты привык спать раздетым. Вот. Можешь пристрелить теперь!
К сожалению пижаму мне не выдали. Ну хоть трусы дал и на том спасибо. В нижнем белье я чувствую себя как-то поспокойнее. Никогда не подумал бы, что совершенно не эстетичные боксёры доведут меня до состояния экстаза!
- Андрей, - нарушил собственное молчание охотник, отставив на стол опустевшую чашку. В моей на донышке плавали листочки и ягоды голубики и ещё каких-то там растений. Вот честно, не силён я в ботанике. – И вообще-то ты слил бухгалтерию моей фирме моим… конкурентам. Так что ты мой должник.
- И для того, чтоб сказать мне это в лицо, было необходимо лететь за тридевять земель? – Кажется, я понял, что его так развлекает. Ему нравится наблюдать за моей беспомощностью. Ну да. Совсем как воробей. Нахохлившийся такой воробей. Даже под одеялом сижу сгорбившись, подобрав под себя ноги.
- Нет. Для того, чтоб тебя не убили. – роняет он.
И чёрт побери, я ему верю. Мать моя женщина, я ему верю. Потому что вижу тот же беспощадный холод, который обжёг рыжую. Мне хочется задать ему миллион вопросов, но я молчу. Наверное потому, что пока что мне хватает и того, что я уже услышал. И это услышанное мне нужно, жизненно необходимо переварить.
- …нет… нет… это ведь мои проблемы, не так ли?.. нет, Иза, дай мне спокойно поиграть… я приехал сюда охотиться, а не трахаться с тобой… мне плевать, что ты считаешь это грубым… в постели это тебя заводит, почему я должен отказываться от своих привычек?..
Я лежал и слушал. Просто лежал и слушал как он говорит. Телефон здесь не ловит а значит у Киммерийца… Андрея есть рация. Или нас посетили гости. Но тогда я слышал бы и голос той, с которой мой похититель говорит столь резко.
Отчего-то было горько. Выходит, он всё-таки играет и это только вопрос времени, когда игра ему осточертеет и мне в грудь упрётся дуло его винтовки. Или может, он выстрелит в голову? Так, чтоб наверняка не могли опознать?
- Блядь, мне просто нравится спать в палатке! Ты об этом не подумала?! Изольда, да пошла ты на…!
Жмурюсь. Приоткрываю глаза. Ворчун вопросительно смотрит мне в лицо, но ни единым звуком не выдавал своего присутствия, покуда я спал. Умница, псина…
- Доброго утра, - Андрей вошёл размашистым шагом, бросил в угол стопку перетянутых верёвкой пушистых шкурок и присел на стул. Осторожно киваю. Я просто не знаю как реагировать на его откровенности и на его перемены настроения.
- Ещё не наигрался?.. – он вздрогнул, как если бы хорошо так, с чувством съездил ему по физиономии. Но взгляда не отвёл.
- Откровенно говоря, ещё не начинал.
- Так может, выпустишь меня отсюда, а? Веселее будет… - не знаю что на меня нашло и с какого перепуга я по-новой на него взъелся. Кажется это потихоньку начало входить в привычку. Когда сутками только и делаешь что ешь, спишь, тягаешь дрова да следишь, как этот помешанный растягивает шкурки на распорках и чем-то там их обрабатывает… Наверное я всё-таки повредился умом. Как-нибудь иначе я объяснить своё поведение просто не могу.
- Кажется, я уже говорил, что у меня нет намерения тебя убивать? – он улыбнулся и принялся раздеваться. Тут бы мне и заткнуться окончательно. Но откуда мне было знать, что он больше никуда сегодня не собирался уходить? – Это во-первых. А во-вторых, я предпочитаю охотиться на пушного зверя. Позер, знаешь ли… люблю хвастаться эксклюзивными вещами и рассказывать что все меха, из которых они сшиты, добыты мною.
Разделся он практически полностью. Подбросил ещё дров в печь и влез под одеяло. Ворчун, решив разнообразия ради соответствовать своей кличке, слегка возмутился непрошенному соседству, но успокоился и положил голову на грудь Андрею.
- Мне казалось, не все мозги у тебя ветром из головы выдуло, - на это я даже оскорбляться не стал. Он прав. Я – сглупил. Но время для вопросов пришло. Забавно, и когда я перестал шарахаться от него? Должно быть, единственная постель в доме и постоянный холод здорово сближают.
- Я много думал, - начал я. На его лице читалось то самое непередаваемое «ну надо же, ты иногда даже думаешь?». – И пришёл к выводу, что кое-какие моменты твоей отрывочной информации… не стыкуются с той информацией, которой обладаю я. Так что раз уж раскрывать карты, то все и на чистоту. Без тузов в рукавах. Во-первых. Если бы я слил бухгалтерию твоим конкурентам, тебя бы здесь не было. Ты спасал бы остатки своей маленькой империи, а не спорил бы с этаким бараном.
- Угу, - рассеянно почёсывая Ворчуна за ухом, согласился Андрей. – Я продал компанию. Это оказалось выгоднее, чем пытаться восстановить её положение. Всё равно контрольный пакет акций мне уже не был нужен, ну и к тому же, я всё равно предпринял кое-какие действия, которые не позволят моим глубоко уважаемым коллегам ставить мне палки в колёса и в дальнейшем.
- Почему ты решил, что меня намерены убрать? Да и вообще, кому я нужен? Я ведь всего только исполнитель…
- А исполнители долго не живут. Как и свидетели. Явки, пароли, чужие дачи… - его голос был нарочито беспечен и на короткий момент мне показалось, что он на самом деле сейчас именно такой. Расслабленный и совершенно не беспокоящийся ни о чём. – Ты обладаешь минимумом информации, которая даст мне возможность прижать… добрых людей, столь падких до чужих рынков сбыта. Счёт с которого сделан перевод. Ты ведь не в яндекс-деньгах брал расчёт. Да, сейчас с помощью Интернета можно всё что угодно провернуть, но, насколько я знаю, есть такая штука как айпи адрес, номер компьютера с которого тебе отправляли послания. Более чем уверен, что ради перестраховки ты сохранил эти данные… Если, конечно, у тебя на плечах – именно голова а в ней мозги, а не потёкший маргарин.
Андрей повозился под одеялом, устраиваясь поудобнее и прикрыл глаза.
- Ты не идиот. Во всяком случае показал себя с лучшей стороны. Да, ты стал бы молчать. Ты ведь получил немалые деньги. Но. Есть в нашей чудной стране такая организация, которая следит за своевременной выплатой налогов в казну. И вот твои, честно заработанные, но никем не учтённые деньги. Как думаешь, ими бы заинтересовались?.. Ещё как. И постепенно ниточку бы размотали. И привела бы эта ниточка к кому?..
Я поёжился. Дамбу прорвало. Молчаливый охотник разом превратился в цепкого хваткого бизнесмена, способного слово за слово вытянуть нужную ему информацию. Думаю, мисс Марпл, комиссар Мегрэ и сам мистер Шерлок Холмс спасовали бы сейчас перед ним. И ещё мне вдруг подумалось, что только что Андрей начал собственную партию. И ещё, что он сумеет уцелеть. Что бы против него не предпринимали. А вот сумею ли уцелеть я – это ещё бабушка надвое сказала.
Я иду по минному полю.
Впрочем нет, не иду. Несусь вприпрыжку. Скачу сайгаком. И удивительно как при этом меня ещё не разнесло взрывом на мелкие кровоточащие ошмётки. Не знаю. И задумываться над этим не хочу. Мне везёт. Везунчик я, счастливчик. Или может просто такой себе «Неуловимый Джо» который на самом деле неуловимый просто потому, что его никому нахрен ловить не надо.
Я сплю в одной постели с мужчиной и, блядь, собакой. У меня напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, раз я нарываюсь и спорю. И я идиот, потому как понадеялся, что получу всё. По всей видимости, я даже двух метров земли не получу.
А я хочу жить. Хочу вернуться домой. Хочу закрыться в своей берлоге и не высовываться. Снова ходить на работу, таскаться в универ, спать с девушкой. Пить с друзьями и даже смотреть футбол в спортбарах. Мне нравилась моя жизнь такая, какой она была до тех пор, пока я не ввязался в эту авантюру. А теперь, кажется, меня накрыл стокгольмский синдром и я лежу в обнимку с Андреем и пытаюсь себя убедить что на самом деле это всё потому, что в комнате холодно, несмотря на пылающие в печи дрова, а не от того, что я хочу уцелеть любой ценой. Любой… даже ценой собственного унижения.
Итак… у меня есть шанс. Это сейчас он говорит, что ему нет смысла меня убивать. Гарантий того, что меня не бросят здесь, в этом богом забытом месте после того, как я солью всю свою информацию нет. Как нет гарантий того, что мне не прищемят пальцы дверью.
Как же всё запуталось…
Андрей спит, обняв меня за талию. С другой стороны привычно сопит Ворчун. Человек совершенно не смущается собственной наготы. Не смущается меня. Можно, конечно, списать всё на то самое самообладание или традиционная гордость за собственное физическое совершенство.
У меня всё ещё есть шанс, если мне не изменяет моя хромая на обе ноги память. Если… если я всё верно понял, если мои чувства и ощущения мне не солгали. И я просто обязан этот шанс использовать.
Эта мысль столь прочно засела в моём сознании, что я оказался бессилен от неё избавиться. И каждый тяжёлый взгляд в мою сторону, каждое прерванное движение тела, каждый сдержанный шаг всё больше убеждали меня в правильности моего решения. Он пытался меня приручить. Приучить к себе, к мысли о том, что он хозяин положения, и от него зависит, когда мы выберемся отсюда.
- Ну хорошо, - сдаюсь я, грея пальцы в густой шерсти Ворчуна. Мне смертельно надоела эта таёжная фазенда, но выбирать не приходится. По крайней мере пока. – Чего ты хочешь от меня? Почему мы сидим здесь? Или ты боишься, что стоит вернуться и пристрелят? Меня? Тебя? Кого из нас? Ради чего? Ты ведь отдал свой бизнес?
- Отдал, - кивает Андрей, вытянувшись на постели с толстым томом. Вот только существует один способ удержать своё при себе. – И именно по этой причине и пристрелят. Даже вернее чем если бы не отдавал…
В груди плеснуло кипятком. Не всё так просто. Не всё. И Андрей не прост. И ситуация такая, что хоть не высовывайся из этих хвойных джунглей до конца своих дней.
- Не понимаю, - тряхнул головой я. – Ты оставил за собой право быть… кем?
- Ничего подобного. Директора подставить куда легче. Всего только один процент акций. И изменения в учредительных документах проведенные таким образом, чтоб последующие изменения были возможны при условии единогласного принятия решения. Если же я со своими акциями проголосую против или попросту не явлюсь на собрание учредителей – они ничего не смогут сделать.
- Ты что?!.. – мне стоило немалых усилий не свалиться со своего насеста-стула. Я смотрел на него и думал кто из нас больший безумец.
Я или он? Я, раздраконивший Киммерийца там, в ночном клубе, или он, играющий в орлянку вслепую ночью на кладбище. Да ещё и с завязанными глазами. Знает ли он кто играет против него в этой партии? Да его отстреливать не станут. Просто потеряют где-нибудь на просторах России-матушки и через три года объявят умершим. И всё… И даже если у Андрея есть родственники, которым достанется его имущество, вряд ли им будет интересен мизерный один процент в уставном фонде какой-то там компании…
- Им плевать на один процент!.. Пристрелят и забудут. Пропал без вести а потом и умер по закону. И всё… нет проблемы… - Я осёкся на полуслове. Наверное, я и впрямь дурак. И мозги мои замёрзли и звенят где-то на той ветке, за которую я зацепился при падении. В глазах его, устремлённых на страницу, зажглись нехорошие огоньки. Андрей медленно сел на одеялах и посмотрел на меня в упор. Так ощутимо, весомо. Наверное, именно так ощутимо и весомо толкается в грудь пуля. Тяжело и больно.
Я поднялся, преодолевая тошноту. Так же страшно и противно мне было, только когда рыжая сука вертелась возле меня. Касалась меня. Чуть ли не облизывалась. Он понял, что я понимаю о чём он говорит. И что бы я не сделал, я всё равно не смогу его переубедить его в том, что совершенно не при чём. Что я – всего только разменная фигура. А я очень хочу жить.
Я очень хочу жить… Именно об этом я думал, когда сделал шаг по направлению к постели. Об этом думал, когда вдруг потерял опору и повалился спиной на постель. Сознание как нечто совершенно незначительное отмечало эти вспышки. Стальные пальцы, сомкнувшиеся на запястьях, тяжёлое, далеко не нежное тело, вдавившее меня в меха. Он в бешенстве. В безумной ярости. Такой, которая так и шепчет, подталкивая в ладонь рукоять ножа: возьми… заставь его улыбнуться…
Это до чёртиков больно. Ломать себя, я имею в виду. Но у меня два выхода. Либо – либо. И третьего, увы, не дано. И нет, я не закрываю глаза. Приходится смотреть в лицо зверю, понимая, что назад пути уже нет.
Я поцеловал его первым. Успел за короткий миг прежне, чем он всё-таки потянется за ножом. Отчего-то я почти уверен, что этот миг едва не стал последним в моей жизни. Но я удержал равновесие. Я остался жив. А он сорвался с цепи.
Моё первое впечатление от него всё же оказалось самым верным. И здесь, в тайге, в затерянном в лесу домике, он был самим собой. В ночном клубе он лишь казался холёным и породистым. Охота отряхнула с него лоск цивилизации, показав его истинное лицо. Зверь, чьим естественным желанием было желание убивать и иметь самую сильную самку в стае.
Он мог отстраниться. Мог, но не стал. Его взгляд калёным железом прошёлся по мне и впился в глаза. Чёрт побери, в глаза. Он словно душу во мне выжигал. Или выжигал по душе. И я сам позволил ему это делать. Своим самым первым поцелуем.
Странно что он хотел меня. Странно что чуть ли ни с первого момента. Он играл со мной все эти дни. И когда длилась погоня, и сейчас. Покрывал шею поцелуями-отметинами, заставляя кусать губы. Хотя, чего мне стыдиться здесь? Полуволка, свернувшегося у двери? Я мог проклинать его, его поцелуи, его руки. Я мог кричать, сколько хватило бы мощи лёгких. И он, словно уловив мои мысли – не отрывал взгляда от моего лица, как-будто задался целью непременно услышать мой крик. Крик боли или крик восторга?..
Я шире развожу ноги и он почти вливается в меня. И мне хочется выть. Волком выть в его лицо, красивую породистую звериную улыбку-оскал.
Он клеймил меня каждым своим прикосновением, каждым сантиметром себя, тяжёлым дыханием, осевшим на моих губах, мощными, почти животными толчками внутри меня, болью, густо замешанной на удовольствии и сознанием того, что на сей раз… на сей рааааз…
…губы искусаны в кровь и опухли. Горло болит так, будто я долго и надсадно орал. А я всего-то сдерживал собственный крики и стоны, пусть даже и вцепившись зубами в его плечо…
Я не смотрю на него.
Он не смотрит на меня.
Ничего не случилось, просто я остался жив, вместо того, чтоб попрощаться с жизнью. А он – всё-таки получил то, к чему стремился. Он – охотник. Я – его зверь. Мне не стоило об этом забывать. Нужно было помнить. На каждом шагу помнить.
Он лежит, его рука по-хозяйски обнимает меня за талию. Его глаза закрыты, но я знаю, что он не спит. Я тоже делаю вид, что сплю. Но мы оба знаем, что это не так. Он знает, что я знаю, что он знает. И от этого становится только хуже. Потому что я не знаю, что предпримет он. Вот только у меня особого выбора-то и нет. И об этом он тоже знает.
Наконец, он решает, что пора нарушить молчание.
- Кто ты?..
- Дмитрий Нездешний, - отвечаю я, так и не открыв глаз.
- Но ты – не он. – Сухая констатация факта. Я даже разочарования в его голосе не слышу. Хотя более чем уверен, что он – разочарован. Потому что я – не он. Не хакер по имени Тирмен. Моё имя – попроще. Баюн. Да и способности… средненькие, прямо скажем. Тирмен никогда не высунется. Слишком дорожит инкогнито и репутацией. Что же касается меня – у меня попросту нет выбора. Но пока что я – жив. А всё остальное – не важно.
- Я – не он, - соглашаюсь я.
- Тебя подставили? – и снова ни капли эмоций в голосе. Он умеет проигрывать. И делает это красиво. Хотя, это ведь не конец. Это ещё не конец. Можно сказать да. Можно – промолчать. Меня не подставили. Я подставился сам. – И за тобой следят. Значит наше местоположение известно.
Чёрт… чёрт… Твою мать!!!
Начались совершенно не те вопросы, которые безопасны для меня. А впрочем, что для меня сейчас безопасно? Греться в его постели? Пытаться оправдать себя в своих же глазах? Ах я бедный-несчастный! Как идиот повёлся! Ну оттрахал он меня, и что? Что ему мешает сейчас просто встать, одеться и уйти? Завести свой снегоход, забрать псину и свалить отсюда? Или ещё лучше: пристрелить меня. И всё равно свалить. Меня не хватятся. Нет… Вернее, там, дома, хватились. Может даже розыск идёт, только толку-то с того? Буду ещё одним висяком в чьём-то послужном списке. А потом сдадут в архив за давностью лет, и прощай, Димон… Я, блядь, не виноват, что я в его вкусе!!! Не виноват, что он на меня клюнул…
Не виноватая я, он сам пришёл!!! Ага, поздно, Соня, пить Боржоми!
Вот он, за спиной. Обнимает, греет. Думает о чём-то. А я боюсь, чтоб он не продолжил расспрос. Чтоб не стал задавать вопросы, на которые я не смогу ответить.
Не поднялся. Не вышел. Просто крепче прижал к себе. Наверное, он прекрасный психолог. Приступ панического страха постепенно сошёл на нет. Чудное свойство человеческого тела. Замечательная биохимия. Нужно просто крепко сжать в объятиях, чтоб безумие, захлестнувшее разум по воле гормонов и прочих ферментов и… как там эта хрень называется?..
Не знаю которое из агрегатных состояний Киммерийца мне нравится больше: Киммериец молчаливый, или прорвавшаяся плотина? Он молча обнимал меня, пока я не уснул. Никогда в жизни я до такой степени не боялся тишины, темноты и одиночества…
читать дальше…щелчок.
Я тысячу раз слышал этот звук в фильмах. В пафосных американских боевиках Крепкий орешек – Брюс Уиллис обычно приваливался спиной к стене и загонял в ствол патрон. Открываю глаза и пытаюсь рывком сесть. Блядь, лучше бы он пристрелил меня, когда я спал. Было бы не так обидно. Зачем же будить, тем более так варварски?
Он прижимал меня к постели и ладонью закрыл рот, не иначе чтоб я не орал… Ай да я, ай да Капитан Очевидность!
- Тихо, - выдохнул он мне прямо в ухо в полной темноте. – Одевайся, всё на постели…
Руки тут же задрожали, пальцы запутались в тесёмках, шерстинках и рукавах. Вообще когда торопишься – рукавов и штанин становится неожиданно много, будто одежду шили минимум на осьминога. Ну да чёрт с ним, даже если задом наперёд одену, какая в пень разница? Пристрелят раньше? Так у нас не ужастик снимают а психологический триллер… негров, визжащих блондинок и прочих сумасшедших учёных нет.
- За нами пришли…
Он собирался удивительно быстро. Только что был наг – и вот, как по мановению волшебной палочки – одет, обут, врулил Ворчуну объёмистый рюкзак, который пёс, без особых усилий утянул куда-то в сторону. И всё бесшумно, как в немом кино. Не слышно только стрекота допотопного проектора или музыкального сопровождения древнего пианино откуда-то из салуна. И всё в кромешной темноте. Да, окошко на ночь плотно занавешено кожаной шторкой, но где гарантии, что свет не выдаст нас, едва мы приоткроем дверь?..
Я тоже оделся, и дрожащими руками пытался справиться с широким поясом. Андрей тихо ругнулся и, притянув меня к себе, в два счёта щелкнул пряжкой ремня, стягивая на мне меховую куртку.
- Молчи и слушай, - едва слышный шёпот обжёг шею. – Сейчас мы оба выйдем отсюда. Вчера упало давление и сегодня, уже сейчас, там начинается метель. Если мы сумеем пройти пять километров, нам очень повезёт. Если нет, то мы с тобой оба покойники.
- Почему пять?.. – мои губы едва шевелись, но он услышал меня.
- Моя заимка. – Больше он мне и не сказал бы, зачем сдавать все свои секреты? Просто сейчас, как никогда, я завишу от него.
Пять. В пяти километрах? Или по такой погодке нам пять часов на то, чтоб туда добраться потребуется? Не знаю. В руку ткнулся холодный металлический корпус часов. Светящиеся стрелочки и буковки. Нет, не часы. Компас.
- На северо-восток. Держись Ворчуна, он выведет если что…
Чёрт. Чёрт!!! Он решил всё-таки позаботиться обо мне. Значит ли это, что я ему всё ещё нужен? Несмотря на тот факт, что он знает, что меня подставили, что фактически я совершенно не тот человек, который ему необходим? Он угадывал где я нахожусь. Совсем как зверь. Как волк, идущий по следу. Тихий выдох его взъерошил мне волосы, а в следующий момент он меня поцеловал. Вот только поцелуй этот и близко не походил на те поцелуи, которыми он осыпал меня ночью. Простое тёплое соприкосновение губ. Мягкое пожатие, так похожее на обещание. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо…
Да, наверное. Мне тоже хочется в это верить. И хочется надеяться что настоящий Тирмен не пристрелит меня, так сказать, превентивно. Ну и что, что легенда прекратит своё существование? Кто мешает ему создать другую легенду? Менее опасную и более загадочную? Тирмен погиб. Да здравствует Нео?
Отчего-то мне казалось, что нас простенько и без затей обложили. Окружили домик, вместе со всеми нехитрыми пристройками. Совсем как в дурацких америкосовских боевиках, в которых герой прорывается сквозь кольцо, весь израненный, пулями прошитый насквозь, но живой. Так только в кино и бывает. Даже симуляторы игровые в которых можно снова и снова оживать, и те доказывают, что от попадания в плечо или бедро человек теряет мобильность. Это хренов закон реальности. И закона этого для меня никто не отменял.
Холодный ночной воздух…
Нет, не так. Ветер ударил меня в лицо, едва не заставив отшатнуться назад, вглубь обречённого дома. Ударил больно, тысячей мелких острых снежинок, морозом хорошо под минус сорок, мутным всплеском серо-белого, опрокинувшегося на меня приступом боли и рези в глазах. Я поспешно напялил горнолыжные очки и припустил, как заяц, в сторону, указанную Андреем. Рядом со мной, вцепившись в рюкзак, пёр вперёд мохнатым танком Ворчун, хоть его присутствие я скорее угадывал, чем видел.
Андрей сильно смягчил ситуацию, говоря, что метель только начинается. Метель царила в лесу, перемешивая небо и землю.
Беги, Димон, беги, побегаец! Всю жизнь бежишь, бегущий, блядь, человек. От всего на свете. Жизни нормальной захотелось, родной политех не мил стал, девушку красивую, работу престижную… как быдлом был, так быдлом и подохну. Только такие как Киммериец и выкручиваются из передряг, супергерои, которые трахают всё, что шевелится, из добрых побуждений ещё шевелящееся порываются от самих себя спасти… Беги, Нездешний, пять километров по лесу в метель для бешенного пса не крюк, а самая прямая дорожка!..