Конфетти.
Окончание предыдущей главы + новая глава
читать дальше
7.
Дима проводил сына взглядом и… помрачнел.
Хотелось верить, что все дело в том, что Мир ему солгал. Мялся, мучительно краснел, пытался найти выход из ситуации, и лгал. Боялся? Но чего? Того, что он запретит сыну видеться с девушкой? Проводить с нею время? Бред… Ему семнадцать, он экзотично красив, на него обращают внимание. Он со школьной скамьи кружил девчонкам головы, что уж говорить теперь!
А может, вся проблема не в этом? А в том, КАК на него смотрели на приеме? Женщины и мужчины. Жадно. Сально. Им было совершенно не важно, что он, в сущности, еще совсем мальчишка. Они хотели его. И Диме стало страшно.
Ну, а теперь? Что теперь? Чего он боится? Того, что Мир влюбится? Но это же прекрасно! Того, что однажды в этот дом войдет та, которую он назовет своей? Нет, было что-то еще, и это «что-то» пожирало его изнутри.
Дима прошел на кухню и щелкнул кнопкой чайника.
За окном было, пожалуй, даже слишком светло для подступающей ночи. Неоновые огоньки вдали, мельтешащие габариты авто...
Может, он слишком давит? Все-таки школа экстерном, постоянные репетиции - это не та юность, о которой мечтают подростки. Но с другой стороны – Мир сам выбрал это. И решение сына он уважает.
Мир вышел из ванной комнаты, прислушался к звукам в доме и тенью проскользнул к себе. Скинул с бедер полотенце и, как был нагишом, юркнул под одеяло. И плевать, что ночь только-только началась. Он… Слишком устал. День был долгим. Очень долгим.
Мир натянул одеяло по самый нос и выдохнул. И почему это все должно было случиться с ним? Он по-детски трогательно потер глаза, зевнул, и тут комнату разорвала мелодия телефона. Сердце мгновенно ухнуло куда-то в желудок, и Мир, рывком откинув одеяло, потянулся к телефону, вибрирующему на прикроватной тумбочке. Кому он мог понадобиться?
Один взгляд на дисплей, и Мир чуть не швырнул телефон в стену. Но потом взял себя в руки и нажал кнопку:
- Да?
- Извини, если разбудил, - голос Соколовского-старшего был виноватым, но прохладным. – Просто забыл тебе сказать – завтра начинаем репетировать в театре. Сделаем первый прогон того, что разучили. В костюмах, декорациях – в общем, все, как надо. Так что с утра жду тебя в «Маскараде».
Мир облизнул внезапно пересохшие губы:
- А… Огонь тоже будет?
- Да. Я хочу посмотреть, как это выглядит на сцене.
- Хо… Хорошо, - выдохнул Мир и, пропустив мимо ушей слова прощания и пожелания спокойной ночи, отключился. Вернув телефон на тумбочку, он сжался на кровати в комочек, подобрав ноги под себя. Завтра… Огонь. Мир зажмурился, пытаясь побороть дрожь. Страшно. А он – идиот. И Вадим, и Соколовский… Они же оба говорили, что это будет ОГНЕННОЕ шоу. Но он пропустил это мимо ушей. И вот теперь…
Мир боялся огня, как… огня. Ему нравилось смотреть на костер, но… Его злая сила внушала ужас. За секунду от искры до пожара… Страшно. СТРАШНО!
А, может… Может, отказаться? Сказать, что передумал и все. На мгновение он представил себе, как говорит это сначала Соколовскому, а потом отцу и сжался. НЕТ! Нет… Слишком многих людей он подведет. А отец… Он поймет, но вот сам Мир больше не сможет посмотреть ему в глаза, боясь увидеть в них разочарование. А Макс…
Мир мотнул головой и упрямо сжал одеяло. Все будет хорошо. Это не первое огненное шоу. Да и Герасимов вряд ли решился бы предлагать ему участвовать, если бы не знал точно, что все будет в порядке. Просто… Будет немного горячо. Может, чуть-чуть опасно. Но он справится. Нет, не так. Он ДОЛЖЕН справиться.
8.
Кофе закончился очень быстро.
Самое прискорбное заключалось в том, что останься он на кухне, и ночь наедине с пепельницей и очередной чашкой кофе, будет долгой и мучительной. Отчего-то в последнее время ночи были особенно мучительны. И каждая последующая все хуже и хуже.
Дима усилием воли заставил себя подняться и выйти, оставив в пепельнице недокуренную сигарету. Горький привкус во рту. Противный горький привкус. Но, по крайней мере, ненадолго он отвлекает от мыслей. Всяких. Разных.
О человеке, с горизонта которого он исчез давно и не появляется так упорно, что самому себе уже кажется призраком. Дмитрий Бикбаев – призрак. Реален только Дмитрий Берг. Тогда… имеет ли право Дмитрий Берг просить Мира, Мира Бикбаева быть ЕГО миром? Имел ли право Дмитрий Берг вспоминать о просьбе учителя Димки Бикбаева?
Его давно нет. Его просто нет. И с этим надо смириться. И забыть, отпустить призрачное чувство, жить дальше. Вот только почему-то не выходит.
Дима поднялся на второй этаж и остановился перед комнатой сына. Осторожно приоткрыл дверь.
Ну, что тебе неймется? Зачем явился? Пусть мальчишка отдохнет. Репетиции, занятия, свидания – выматывают. Это ты, кроме своего кабинета и издательства, больше ничего не видишь. Затворник. Изгой, о котором давно позабыли все. Твоей улыбки больше нет в журналах. И даже твоя жена носит свою девичью фамилию. Известная актриса, а ты – всего лишь ее тень. Ты только тень. Тебя нет… Зато есть он. Пусть он живет. Без твоей тени. Без твоего призрака. Ты должен его отпустить.
Соблазн – войти и тихо-тихо сидеть рядом, вслушиваясь в дыхание, был велик, но Дима только покачал головой и так же неслышно прикрыл дверь.
Замок мягко щелкнул, закрываясь, и Мир расслабился под одеялом, чувствуя одновременно облегчение и разочарование. Так хотелось поговорить с отцом. Поделиться с ним своим страхом. Но… Но.
Мир не сомневался в том, что сделает отец, как только услышит о предстоящей репетиции и его сомнениях. Попытается отговорить. И не потому, что не верит. А потому что любит и боится за него. Мир перевернулся на бок и устремил взгляд в окно. Нет, отцу рассказывать нельзя. Если бы… Если бы Макс был рядом. Он бы понял. Поймав себя на этой мысли, Мир глухо застонал в подушку и велел себе выкинуть эту ересь из головы. Макса нет. И не будет. А он… Он справится сам.
Поерзав еще немножко в попытке устроиться поудобнее, Мир вздохнул и закрыл глаза.
Пожалуйста. Пусть ему ничего-ничего не приснится.
Часть 5.
1.
Во рту устроили общественный туалет все кошки окрестных помоек. На столе, как на зло, остатки выдохшегося пива и теплая, не менее выдохшаяся минералка. Хотелось просто умереть. Просто умереть. Адски болела голова, веки подниматься отказывались, хотелось аки Вий сказать замогильным голосом: поднимите мне веки!! А кто во всем виноват? Мир!
Кто виноват в том, что мучительно хотелось? Хотелось и еще раз хотелось. Весь вечер, всю ночь. До мучительных стонов, до ледяного душа среди ночи, до блюза на подоконнике, пополам с кошачьим концертом под окном. Хорошо, что отец спал. Хорошо, что любезная маман ушла в очередной загул. Хорошо… Хорошо, что ОН сбежал. Потому что невыносимо было видеть собственное отражение в зеркале, лицо, искаженное тем самым, что высокопарно зовут желанием, больные глаза… дрожащие руки, искусанные губы.
Макс ненавидел себя. Искалеченную ногу. И больное воображение. Дурацкую манеру все сводить к шутке. И то, что его не воспринимают всерьез.
Макс ненавидел себя за то, что отпустил. За то, что не сумел удержать и за то, что даже спустя ночь и душ, попойку и кофе – он все еще чувствовал. Руки Мира, губы Мира. И пугающее странное понимание сродни откровению. Мир – парень. Мир – ПАРЕНЬ! Его объятия – мужские. Его поцелуи… Его ласки… Его тело – не нежные девчачьи округлости. Но то, как перекатывались под кожей крепкие мускулы, свивались, сплетались змеями – это было прекрасно!..
…Блядь, в душ, Соколовский, в душ!..
Футболка с длинным рукавом, клетчатая рубашка, потертые старенькие джинсы, кроссовки. Его никто не назовет «золотым» мальчиком, маленьким принцем. Его отец – король-солнце, а он – так, гадкий утенок. Только машина не вписывается в образ оборванца. По идее, надо было выклянчить у кого-нибудь стаааренький «горбатый» и вперед. Паяц – он везде паяц. А иначе как клоуном его не называют.
Макс пристегнулся, развернулся, бросил на заднее сидение сумку. И замер. Мир… забыл свои вещи у него в машине. Он так спешил смыться с глаз долой и сердца вон, что совершенно позабыл о собственных манатках. Значит, нужно будет заехать в студию и… что, собственно, «и»?
Мир совершенно однозначно показал, что видеть его не желает. Просто сбежал. Испугался. Его или себя? Хотя какая, в сущности, разница, если сбежал? Смылся, удрал, сделал ноги. Пятками сверкал так, что пыль столбом вилась, и майка за плечами хлопала.
Макс скрестил руки на руле и уткнулся в них лицом.
Идиот… какой же он идиот… И не лечится.
Надо ехать, иначе опоздает. Взревел мотор и автомобиль сорвался с места, сыпанув гравий веером из-под колес. Красиво, но глупо. Благодарный зритель его вне зоны досягаемости. И пусть.
Все-будет-хорошо. Он не раз и не два стоял на сцене. Сцена – вот его жизнь. Настоящая жизнь, при свете рамп, под сотнями взглядов. Жизнь, в которой никогда не будет Мира. Жизнь, в которую так боится заглянуть отец. Жизнь, которую ненавидит его мать.
Макс тряхнул головой и включил радио.
Минута классики на «Ретро-ФМ». Берлиоз. Красивая и тяжелая вещь. Симфония «Фантастик», кажется. Очень в тему. Как всегда, впрочем. Минута рекламы. Анонс фильмов, идущих в кинотеатре, реклама ночного клуба… Снова музыка. Он не прислушивался, пока… Удивительно знакомый голос не мазнул кисточкой по нервам. Макс сделал погромче и разочарованно взвыл. Песня закончилась, а он даже не успел развеять свои догадки, но голос ди-джея бодро проблеял:
– Это была группа «БиС», дорогие друзья, герои хит-парадов почти двадцатилетней давности… Их песня «Кораблики» продержалась на вершине топовых двадцаток ведущих радиостанций страны более десяти недель, это было большим достижением для молодых и по возрасту и по опыту участников группы… Ну, а теперь, в продолжение нашего музыкального часа, мы…
Дальше он слушать не стал. Группа «БИС», значит?
Голос одного из солистов до чертиков напоминает отцовский. Из той старой записи «Ночного неона». Любопытно, а отец всегда пел сольно, или начинал в какой-нибудь группе, как дед в свое время?
Макс вырубил радио, мягко толкнул в магнитолу диск и выбрал нужный трек. Наверное, это странно, быть фанатом собственного отца, давно ушедшего со сцены и посвятившего собственную жизнь шоу-бизнесу и ШОУ. Но в детстве его успокаивал именно голос отца и засыпал он не под колыбельные, а под его записи, под его музыку и его песни.
- Манит нас с тобой ночной неон,
И цветомузыки мир нам дарит новый хит…
Мы с тобой забудем обо всем,
И наша ночь улетит в неона яркий миг…
Он привык подпевать, то тише, то громче, лихо разворачиваясь, стараясь успеть проскочить до того, как на светофоре загорится красный. Ускоряясь, томно протягивая некоторые фразы, играя голосом, как мог, как любил. Он отбивал пальцами такт на руле, чувствуя, что если только остановится, если прекратит петь – попросту свалится и уснет, здесь же, на дозволенной сотне километров в час.
Макс почти не помнил, как добрался до здания театра, как парковался, как на автомате выбирался из машины. Сознание включилось только, когда ему указали в какой стороне зал, где как раз сейчас прогоняет какие-то сцены Проханов.
- Проходите, не задерживайтесь, - подтолкнул его к двери кто-то там, и Макс, решившись, почти ворвался в зал.
Театр… Здесь все совсем иначе. Здесь особая атмосфера, даже воздух другой. Не такой как в кинотеатре или концертном зале. Немного пахнет пылью занавес, под пальцами мягко скользит плюш обивки кресел, звук шагов приглушает ковролин, а на сцене разворачивается таинство. Лицедейство.
Макс медленно подошел к первому ряду и замер, наблюдая за монологом. А потом улыбнулся. Некто бледный и трепетный читал монолог Гамлета. Встав в пафосную позу, восклицал:
- Офелия? - В твоих молитвах, нимфа, Да вспомнятся мои грехи.
- Хорошо. Спасибо, Андрей. Я хотел бы обсудить с вами вашего… Гамлета. О, вы явились, молодой человек… Прекрасно, тогда удивите меня. Начнем с классики?
Макс бросил короткий взгляд на сидящего в самом крайнем кресле старика, и молча поднялся на сцену, чудом разминувшись с бледным вьюношем, спускавшимся в зал, трагично вздернув подбородок. И вдруг все стало таким глупым и смешным… И переживания, и трагедии и даже эта вот мечта: попасть в театр, жить на сцене, что Макс, не долго думая, выдал, медленно шагая по самому краю:
- «Гамлет, или феномен датского кацапизма». Действующие лица: Гамлет - датский кацап, Маргарита - мать Гамлета, Призрак - страшное чудо, старательно прикрытое простыней, замызганной в дерьме и крови, Клавдий - сладострастный дядя принца, Зигмунд Фрейд - известный психиатр… - говорил он очень буднично, даже немного будто бы с налетом скуки в голосе, выделяя интонациями лишь имена действующих лиц. – Действие первое. Берег моря. Слышно наглые вопли морских птиц, рев моржей, а также другие звуки, издаваемые разной морской сволотой. Входит Гамлет, одетый в удобную просторную толстовку и такие же парусиновые штаны, красиво подпоясанные узеньким кожаным пояском. Он босой, бородатый и пацаватый. В руках у него палка*…
Он не смотрел на Проханова. Он смотрел куда-то в зал, и ни единый мускул не дрогнул на его лице. Только спокойствие и скука, буднично и размеренно, будто он всю жизнь только и делал, что перед заслуженным театральным деятелем маты гнул. И вдруг, без перехода:
- Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться...**
Вот он смотрит в зал, вскинув лицо, искаженное отчаяньем и мукой, пополам со злостью на целый мир, на мысли, разрывающие душу, на ярость, закипающую глубоко внутри, на себя самого, ведь не сумел обуздать все то, что переполняет его. И взгляд в никуда. И улыбка, пугающий оскал искажает губы, и вдруг…
- Его глаза - подземные озера,
Покинутые царские чертоги.
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о Боге…***
Строки Гумилева слетали с губ так же легко, как до этого мат и экспрессия классика. Романтичные, прекрасные, тонкие, они очаровывали, когда Макс, прикрыв глаза, почти видел того, чей портрет написал словами классик. Так чутко, так восхитительно, будто и не жил почти сто лет назад, будто видел ЕГО. Ангела, такого неприступного, такого порочного и страстного.
- Влиять на другого человека - это значит передать ему свою душу. Он начнет думать не своими мыслями, пылать не своими страстями. И добродетели у него будут не свои, и грехи, - если предположить, что таковые вообще существуют, - будут заимствованные. Он станет отголоском чужой мелодии, актером, выступающим в роли, которая не для него написана. Цель жизни - самовыражение. Проявить во всей полноте свою сущность - вот для чего мы живем. А в наш век люди стали бояться самих себя. Они забыли, что высший долг - это долг перед самим собой. Разумеется, они милосердны. Они накормят голодного, оденут нищего. Но их собственные души наги и умирают с голоду. Мы утратили мужество. А может быть, его у нас никогда и не было. Боязнь общественного мнения, эта основа морали, и страх перед богом, страх, на котором держится религия, - вот что властвует над нами…****
Макс закончил своим любимым фрагментом из «Дориана Грея». Закончил и выдохнул. Как много сил душевных ушло на эти скачки, на перепады настроения от безумия к ледяному спокойствию, от страсти к отстраненности, от любования, почти что любви, к игре в декаданс. У него еще хватило уверенности на то, чтоб спуститься по ступенькам со сцены, но когда задумчивый, чуть надтреснутый голос ударил его в спину – не удержался, осел на пол, цепляясь за подлокотник кресла.
- Он был прав. Но я думал, что вы решите сразить меня Апухтиным, а вы, оказывается, самый настоящий игрок на нервах.
- Я больше не стану читать Апухтина, - Макс оторвал взгляд от пола, когда в поле зрения нарисовались растоптанные, но без сомнения удобные туфли хозяина здешней сцены.
- Отчего же, позвольте полюбопытствовать? – испещренное морщинами лицо и такие живые и мудрые глаза.
- Я не умею играть, - честно признался Макс. – Я живу на сцене. А играть я не умею. Но сойти с ума там, влюбиться там или там умереть – не боюсь.
- А что, по-вашему, вы делали только что? Дима… был прав. Он верно подметил, что вы талантливы. Я бы даже сказал чудовищно талантливы. И в этом ваша беда.
Макс кивнул и поднялся на ноги. Колени дрожали, и первый шаг дался огромным трудом. Приходилось преодолевать не только физическую слабость, но и нахлынувшее разочарование, разливающееся во рту полынной горечью.
- Спасибо, что потратили на меня свое время, Сергей Борисович, и… извините меня за… вольную трактовку классики.
- А кто сказал, что я его потратил? Мы с вами еще не закончили, молодой человек. Как вас кстати зовут?
- Максим. Соколовский. – Удивиться не получилось. Слишком он устал для удивления.
- Вы присаживайтесь, Максим Соколовский, в ногах правды нет. Вы ведь не знаете, о чем он еще сказал. – Проханов опустился в соседнее кресло и с любопытством принялся разглядывать его лицо в ярком свете рамп. – Вы вряд ли в курсе, но когда-то Дима Би…Берг был здесь. Талантливый и яркий, он горел на сцене. Прекрасный актер, многогранная личность. Он писал глубокие пьесы и играл столь сложные роли, что со временем… Но что случилось, то случилось. История сослагательного наклонения не терпит. Он дал мне слово, что если ему встретится человек, чей потенциал поразит его, он приведет его сюда. В театр. И пусть он больше не играет, но его пьесы снова будут поставлены на этой самой сцене.
Старик осторожно коснулся его подбородка, чуть приподняв лицо. Подслеповато прищурился, глядя в глаза поверх очков.
- Жизнь удивительная штука, Максим… Он молчал столько лет, чтоб совсем недавно вспомнить о своем обещании. И сказать, что придете вы. И что только вас он видит в роли Дориана Грея. В ЕГО роли. Но я с ним согласен.
2.
Влад нервно постукивал кончиком пальца по подлокотнику, глядя то на суетящихся рабочих, то на дверь. Мир опаздывал. Что было более чем странно, потому что обычно он приходил на тренировку первым. Влад вспомнил его голос вчера в трубке, и прикусил губу. Что-то в нем… задевало. Резкий, почти грубый вначале и по-детски беззащитный в конце.
- Добрый день.
Влад резко развернулся и облегченно выдохнул. Пришел. Правда…
- Мир? Что случилось? – Влад смотрел на осунувшееся, слишком бледное лицо, лихорадочно блестящие глаза и все больше хмурился.
- Ничего, - Ратмир повел плечами, словно сбрасывая с себя его тревогу. – Все в порядке. Уже все готово?
Влад повернулся к сцене:
- Почти. Костюмы ждут в гримерке. Пока вы разминаетесь, рабочие все закончат.
Мир облизнул пересохшие губы:
- Вы… Как все это будет?
Влад кинул на него острый взгляд. Кажется, он начинает что-то понимать.
- Пойдем, я покажу тебе.
Мир поколебался немного, а потом решительно двинулся за Соколовским к самому сердцу зала. Проигнорировав ступеньки, они буквально взлетели на сцену, и Влад сразу направился к ее середине. Здесь уже все было закончено, и они не мешали рабочим.
- Здесь твое место в самом начале. В пламени.
Мир вздрогнул, и Влад отвел глаза. Он правильно угадала. Ратмир боится огня. Осуждать его за это более чем глупо, а помочь…
- У тебя все получится. Просто будь точен.
- А что это за отверстия? – стараясь отвлечься от предстоящего, Мир осматривал пол.
- Через них пойдет газ, который и будет гореть. Его напор, а, значит, высота пламени, контролируется с пульта, - Влад кивнул куда-то наверх. – Помнишь те движения, когда ты водишь руками вокруг себя то выше, то ниже?
Мир кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
- На самом деле ты водишь ими над огнем. Время и высота очень точно рассчитаны под твой танец и тебя. И со стороны должно казаться, словно это ты управляешь языками пламени, делая их то выше, то ниже. Все, что тебе нужно – четкость и концентрация. Этот момент в танце – единственный, когда ты настолько близко к огню. Все остальное время он просто горит вокруг тебя. На безопасном расстоянии. Но будет жарковато.
Мир как зачарованный, кивнул, давая знать, что понял. Потрясающе… Если он все правильно себе представил, то со стороны его танец должен выглядеть просто… феерично. И он не имеет право его испортить!
- Все нормально? – Влад окинул его внимательным взглядом, отметил легкий румянец на щеках и горящие предвкушением глаза и улыбнулся. Настоящий артист до кончиков ногтей. Страх забыт, сомнения отринуты. Дима… наверное, гордится сыном.
- Иди, переодевайся, - Влад отвернулся, чтобы Мир не увидел темную тень на его лице. – Гримируйся, разомнись немного и начнем.
Мир послушно отправился в гримерку, пытаясь сохранить то чувство предвкушения, которое появилось во время разговора с Соколовским. Рассеянно поздоровался с остальным балетом и тут же попал в цепкие ручки костюмерши. Под ее суровым взглядом Мир разделся до белья и, вздохнув, покорно принялся облачаться в концертный костюм. Шаровары из тончайшего, прозрачного шифона, браслеты на лодыжки и на предплечья, пояс с длинными, тонкими и звенящими цепочками. О, да, Мир отлично представлял себе, КАК они будут играть в отсветах пламени. Хорошо хоть, что движениям они не мешают.
- Повернись, - это уже гример дернула его за голое плечо, и Мир невольно выгнулся и зашипел, когда спину начали намазывать чем-то холодным.
- Что это?
- Масло, - гримерша снова повернула его и принялась за плечи и грудь. Мир морщился, но стоически терпел, радуясь про себя, что масло не такое густое, как обычное и совсем не пахнет.
По волосам прошлись расческой, а потом лоб стянул тонкий, золотой обруч, и Мир дернулся:
- Туго! – рука взметнулась вверх, но ее перехватили.
- Не трогай. Мы сами поправим.
Возня, ругань вполголоса, и давление чуть ослабло.
- Так нормально?
Мир повертел головой и кивнул:
- Вполне.
- Вот и отлично. Свободен.
Мир вздохнул с облегчением и, не забыв сказать «спасибо», удрал в зал.
Влад встретил его полным одобрения взглядом, заставил покрутиться, чтобы продемонстрировать костюм, и восторженно выдохнул:
- Отлично! Даже лучше, чем я ожидал.
Мир слабо улыбнулся и, кивнув Соколовскому, отошел вглубь сцены. Сделал пару пробных движений, чтобы убедиться, что непривычный пока костюм ничуть не мешает, и с головой погрузился в разминку.
Влад пару минут смотрел на него, а потом спустился в зал. Рабочие закончили и ушли со сцены, и теперь на ней не было никого, кроме разминающегося Мира. Можно было начинать репетицию, но Влад медлил. Он просчитал все, он проверил ВСЕ. Каждый жест, каждый взмах. Собой проверил. Но все равно было страшно. За мальчишку этого. Тонкого, отчаянного. За сына Диминого. Если бы Влад мог… Он бы вернулся назад и сделал все, только бы не досталась Миру эта главная роль. Опасная. Феерическая.
- Всеволод Андреевич? – за спиной вырос помощник, и Влад потер лицо. Пора.
- Мир, ты готов?
Тот завершил последнее сальто и выпрямился, глядя на Влада почти с вызовом:
- Да.
- Хорошо. Тогда начинаем.
3.
От театра до студии – рукой подать.
От студии до «Маскарада» час в пробках. Уж лучше бы он машину на стоянке возле студии оставил и по старинке в метро да пешочком. Только нога разнылась, притапливая педаль в пол .
Его? На роль в пьесе, которую не ставили уже двадцать лет. На главную роль в постановке Уайльда. Студента-второкурсника в один из ведущих театров Москвы, в труппу, слава которой гремит не год и не два. О таком можно только мечтать. И то тихо, молча, даже по секрету никому не рассказывать о ночных грезах. Но его брали. Нет, не так. Его – ВЗЯЛИ. Свершившийся факт.
Макс припарковался кое-как, подхватил с заднего сидения сумку Мира и побрел к запасному входу. Через парадный топать не хотелось по целому ряду причин, да и очередная фотосессия для прессы в его планы не входила.
Глубоко внутри, в большом зале, гудела музыка. Значит, уже репетируют. Макс ускорил шаг. Судя по всему, отец на сегодня запланировал первую прогонку в костюмах и при полном гриме со спецэффектами. Маленький предпремьерный показ. Спешл фор Макс Соколовский.
Угасший, было, энтузиазм поднимал голову. Любопытство брало верх над усталостью, и Максим ускорил шаг. Охрана пропустила его без проблем. У него давно был допуск за кулисы. ВИП-персона, мальчишка с по-отцовски обаятельной улыбкой. Соколовский-next.
А музыка тянула, звала, манила… Музыка, ритм, ускоривший биение сердца, подхлестывающий, заставляющий почти бежать коридорами и ломиться в зал, и напороться взглядом на огненный вихрь в самом сердце сцены.
Когда в одном месте сходятся два гения – берегите вашу душу. Они изорвут ее в клочья, заставят рыдать кровавыми слезами, стенать, молить о пощаде и… молить не прекращать, не останавливаться, только не останавливаться. Чтоб вечно звучала музыка, чтоб вечными были огненные цветы, распускающиеся у ног танцующего повелителя пламени, чтоб танец длился вечно!
Мир… гениальный танцор, в забытье, в своем, собственном мире, сотканном для него еще одним гением, его собственным отцом. Мир, окутанный золотистым сиянием, как жадно ласкают его языки пламени! Мир, отдающийся огненной страсти столь же самозабвенно, как отдавался его рукам, его губам вчера. Только вчера… Там, на сцене, в этом пылающем огненном кругу он должен быть не один!
Огонь. Ярость. Жар. Языки пламени словно лизали сияющую кожу, танцевали в золотых звеньях цепей и целовали браслеты. Музыка билась о стены, заставляла дрожать пол, но Влад видел только танцующую в круге огня фигурку. Тонкую, натянутую, как тетива лука. Она то кружилась, то замирала, падала и взмывала ввысь. А потом… Фрагмент, ради которого Влад убил несколько месяцев жизни… Мир подался вперед, раскрывая руки, и блуждающий по сцене огонь словно собрался у его ног. Затанцевал нетерпеливо, недовольно. Жаждущий свободы, но вынужденный подчиниться. Взмах, и языки пламени взметнулись ввысь. Еще один и они у самой земли. Красиво… Боже, как же красиво!
Макс шел прямо, не замечая больше ничего и никого. Шел, видя перед собой только ЕГО. Его одного. Мира… Мира… И когда замер, растворился в пространстве зала звук – споткнулся, напоролся взглядом на фигуру, буквально взлетевшую на сцену. Отец… Обнял, прижал к себе, отчаянно, до боли, дрожащий от пережитого восторга, возбужденный донельзя. А Мир…
Мир растерянно замер, уткнувшись лицом в плечо обнимающего его мужчины. Пару секунд просто постоял, приходя в себя, а потом вдруг подался вперед, с силой стискивая широкие, сильные плечи. Напряжение потоком хлынуло из тела, и ноги задрожали. Тогда, в огне… Он не боялся, он сам был пламенем, пожаром. Но сейчас, в теплых, сильных объятиях… Вернулся страх, о котором он, было, забыл. И снова исчез. Растворился, сметенный накрывшим с головой ощущением покоя и защиты. Как… Как в любящих отцовских руках.
Сумка выпала из разом ослабевших пальцев. Десяток шагов до фонящей безумием сцены, преодолеть которые он не в силах. Потому что Мир рванулся на встречу объятиям, с силой вжимаясь, окружив себя кольцом сильных рук. Макс качнулся, ощутив прилив дурноты. Земля уходила из-под ног, но он держался на одном только упрямстве. Актеры… они сильные. Они могут сыграть все что угодно, даже если играть совершенно не умеют.
Нарисуй на лице улыбку. Вот так. Хорошо. И в глаза… давай же, иронии, так, чудесно. Все лучше перевести в шутку, не так ли, паяц? Или лучше сказать – клоун? Какая разница, лицедей. Сути это не меняет.
Мир всхлипнул и вскинул голову, пытаясь заставить себя отстраниться. Выбраться из обнимающих его рук. Взгляд метнулся по потолку, стенам и споткнулся о высокую фигуру, замершую в проходе. Тускло сияющие волосы, кривящиеся в усмешке губы, валяющаяся у ног сумка. Его, Мира, сумка, забытая вчера на заднем сидении машины… Сердце взвыло, и Мир застыл. Прикрыл глаза и тихо шепнул, высвобождаясь из крепких объятий:
- Мне нужно уйти.
Отступил на шаг, отметил краем сознания жирные пятна масла, расплывающиеся на тонкой рубашке Соколовского-старшего и метнулся за кулисы, проносясь по сцене стремительной тенью, оставив после себя только шлейф эха нежного звона цепочек.
Влад выдохнул, сжал, разжал кулаки, приходя в себя, стряхивая ощущение восторга и эйфории, и повернулся лицом к залу.
- Браво... – Макс несколько раз звонко хлопнул в ладоши, отмечая аплодисменты. – Просто браво… Я всегда знал, что ты гениален, Всеволод Андреевич. Ты… сам себя превзошел…
Максим наклонился, подхватил сумку и оставшееся расстояние прошел очень прямо, ровно, гордо вскинув голову. Как же больно! Нет, все верно, доверять только себе и можно. А для попоек и гулянок есть приятели-уроды, с которыми стыдно, но весело. А доверять и доверяться нельзя никому.
Мир испуганным зайцем рванул прочь, и Максим рассмеялся, а потом бросил сумку на сцену.
Влад нахмурился, проследил взглядом полет сумки, приземлившейся у его ног, и поднял глаза на сына. И даже с этого расстояния увидел, как дрожат кончики его ресниц. Он открыл, было, уже рот, чтобы спросить, что случилось, и тут до него дошло. В какой позе застал его Макс, и что могло придумать его буйное воображение. Влад вскинул голову и, тщательно подбирая слова, произнес:
- Спасибо. Этот танец – один из самых опасных во всем шоу. А с учетом того, КАК Мир боится огня, я удивлен, что он вообще вышел на сцену. Перед этим он очень сильно нервничал. Хотя это неудивительно: одно неверное движение, и он вспыхнет, как спичка.
- Я рад, что он оправдал твое высокое доверие, - губы Макса побелели от напряжения. – И рад, что все обошлось. Надеюсь, и дальше пройдет гладко.
Хотелось бежать, вот так же, как Мир минутой раньше, так, чтоб воздух в ушах свистел, во всю прыть. Вот только для него это сродни изощренному самоубийству. Тело предаст, как уже не раз предавало. Макс медленно развернулся и побрел к выходу, сунув руки в карманы джинсов.
- Увидимся вечером, отец…
Мир коротко застонал и сжал портьеру, за которой стоял, прислушиваясь к разговору. Нет, он не ушел за кулисы. Вернулся с полпути, передумав. Зачем? Если бы он знал…
Наверное, чтобы услышать голос Макса. Надтреснутый, звенящий подкатывающей истерикой. И решиться наконец.
«Увидимся вечером, отец» и Мир, на секунду крепко зажмурившись, рванулся вперед, выходя на сцену:
- МАКСИМ!!
Нет, нет, только не опять! Только не снова, не сначала!!! Не видеть, не слышать, молчать!!! Молчать, Макс! Заткнись и беги. Ты же решил уже, да, все решил? Вот и беги!
Больно, да? Почему больно? Потому что ОН обнимался с отцом? Или потому, что он
обнимался с ОТЦОМ? Или потому, что удрал? Или потому что отец выгораживал его? Макс тряхнул головой, точно отметая зов, так и не замедлив шага.
- I want to exorcise the demons from your past…
I want to satisfy the undisclosed desires in your heart!!!
(Я хочу смирить жестокость твоего сердца,
Я хочу признать, что твоя красота - не просто маска,
Я хочу изгнать злых духов из твоего прошлого,
Я хочу удовлетворить скрытые желания твоего сердца)
- Паяц… - Мир сжал кулаки. Почему?! Почему он не хочет его отпускать? И как его остановить?!
Сердце забилось в горле, когда до него дошло, что готов причинить Максу боль. Настоящую боль. Чтобы остановить. Чтобы поговорить. И прекратить этот балаган.
- Как прошли твои пробы, Макс? – ненавидя себя за мягкий голос, готовый убить себя за этот вопрос, спросил он. Вопрос, от которого вздрогнул Соколовский-старший, до этого недоуменно прислушивающийся к разговору, смысла которого он явно не понимал. Вздрогнул, а потом покинул сцену, исчезнув за кулисами. Словно… сбежал.
Будто в спину толкнули. Промеж лопаток. Так, что Макс едва не покатился по полу, как он настоящего толчка. Макс остановился, как вкопанный, и обернулся.
- Меня взяли. Я – шут, я – Арлекин, я – просто смех… - его голос становился все громче и выше, и, наконец, он запел во всю мощь голосовых связок. – Без имени, и, в общем, без судьбы… Какое, право, дело вам до тех, Над кем пришли повеселиться вы?.. Меня утвердили. И знаешь КТО? Берг! Я – новый Дориан Грей! Я!
- Поздравляю, - также мягко произнес Мир, воя внутри. Нет, он был рад. По-настоящему рад за Макса. А потом до него дошло…
- Берг? – голос упал почти до шепота, а через секунду Мир уже смеялся. Весело, громко. Готовый сорваться в настоящую истерику. – О, да, папа всегда умел находить таланты.
Какая ирония… КАКАЯ ЗАБАВНАЯ, ЧЕРТ БЫ ЕЕ ПОБРАЛ, ЖИЗНЬ!!
- Теперь ты исполняешь мечту моего отца, как мило, - смех захлебнулся и затих. – Как он смотрел на тебя? С восторгом? Удивлением? Что он тебе говорил? Что ты талантлив и что именно тебя он видит в своей роли, да? - губы кривились в усмешке, а внутри разливалась боль. – И он абсолютно прав. Вот только он нечасто раздает комплименты… Так что – цени.
Мир сглотнул горький ком в горле и, чувствуя себя умирающей тенью, развернулся, и, срывая с себя звенящие при каждом движении браслеты, шагнул к кулисам.
Больно… Черт, как же больно!
- ПАПА?! Дмитрий Берг твой отец?! – Макса буквально согнуло от смеха. Он осел на пол, хохоча как полоумный. – Какая прелесть! Какая, блядь, прелесть… Поверить не могу такому счастью… Местами поменяться не хочешь?.. Тебе Соколовский, который на тебя только что не молится, и мать-истеричка, а мне Дмитрий Берг… легенда театра… Папа всегда находит лучших… Он весь мир к твоим ногам положит, только попроси!!! А потом обнять не забудь!
Мир замер. Застыл, спиной чувствуя волнами разливающуюся по огромному залу истерику, которая вот-вот подхватит и его.
- Действительно, прелесть, - он говорит шепотом, но почему ему кажется, что его голос слышен в каждом уголке этого проклятого зала?! – Вот только… - он медленно развернулся и шагнул вперед, ведомый желанием заглянуть в полные безумного веселья глаза Макса. – Ты готов стать принцессой в башне, а, Максим? ТЫ сможешь стать для него всем миром? Стать идеальным для НЕГО? Усмирять его боль и скрывать свою? Пожертвовать… - дыхание на мгновение пресеклось… - самым ярким и чистым чувством на свете - любовью? Сможешь? – он смотрел и смотрел в глубину мятежного голубого океана глаз, подходя все ближе. – Если ты… Ты сделаешь это лучше меня…
- То что? Ты станешь Соколовским, а я Бергом, или как там тебя? Станешь? Ты готов быть таким, как я? Улыбаться и паясничать? Устраивать образцово-показательные попойки? Улыбаться на камеру, когда хочется к чертям разбить объектив? Сиять в "желтых" хрониках? Станешь? Стряхивать с себя девок, которые через твою постель хотят добраться до твоего отца? Посылать нахер куриц-подруг матери, которым хочется подержаться за твою задницу? Золотой мальчик, сын короля-солнца… - Макс захлебнулся тяжелым вздохом, но вот так, глядя в глаза, он будто по щекам хлестал ЕГО, бил, без пощады, отвечая словом на слово. – Ты себя принцессой зовешь… А кто по твоему я?
Мир усмехнулся и, дойдя до края сцены, опустился на колени, наплевав на то, что сметает тончайшим шифоном пыль, а тихо звенящие цепочки перепутались и, кажется, что вот-вот порвутся, стоит только сделать резкое движение.
- Ты – паяц, Макс. Лицедей, - Мир засмеялся, и тут же закрыл рот рукой. Таким фальшивым вдруг показался этот смех. – Боже, какой бред… Какой это все бред… - он оглядел себя, провел ладонью по груди, стирая остатки масла. – Свет погас, аплодисменты смолкли. Занавес. А, знаешь, - Мир склонил голову к плечу, отчетливо понимая, что начинает нести бред, - там жарко. В огне. И почти не страшно. Здесь – страшнее. Наверное… Мне нужно было остаться там. В нем. Думаю, это было бы красиво… - он запрокинул голову назад, устремляя взгляд в потолок. А там, наверху, было темно. Так темно…
Макс взвился. Боль плеснула в теле, но он ее даже не заметил. В глазах темно, и бешено колотится в груди сердце. Прихрамывая, он вернулся к сцене и, обхватив ладонью изящную шею Мира, притянул его ближе. Сейчас, даже несмотря на то, что Мир почти сидел на сцене – он был выше Макса, и чтоб смотреть ему в глаза приходилось запрокидывать голову. Плевать! Плевать!
Макс смотрел в серо-зеленые омуты глаз и проклинал тот день, когда впервые увидел этого человека. Потому что быть без него – невозможно. Потому что забыть его нельзя. Потому что он… любимый. Любимый.
- Если ты останешься там… я пойду за тобой, - зло бросил, прижимаясь губами к губам. – Я, паяц, влюбленный клоун, пойду туда за тобой. Так и знай.
Мир замер под этим отчаянным, болезненным поцелуем. Секунды растянулись в часы, а потом пришло понимание. Злая шутка… Просто чья-то злая шутка. Потому что этого не могло быть. НЕ МОГЛО, НЕ ДОЛЖНО!! Но было. И… Губы прижимаются к губам, ладони согревают кожу, а голубые глаза полны отчаяния и острой тоски. Можно ли сделать еще больнее? Больнее, чем сейчас или час, день, неделю назад?
Мир вплел пальцы в волосы Макса, погладил подушечками пальцев напряженную шею, легко коснулся губ губами и отстранился, заглядывая в душу:
- Кто… я для тебя?
- Целый мир, которого я не знаю, - прошептал Макс, чувствуя, как к горлу подступает ком. Хотелось плакать, совсем по-детски, отчаянно, но эти слезы, так и не случившиеся, он спрятал, уткнувшись лицом в грудь Мира. – Целый мир.
Ратмир обреченно закрыл глаза. Но, может, еще не поздно? Не поздно прекратить все это, поставить точку раз и навсегда. ОН… должен знать.
Не открывая глаз, Мир обнял прижавшегося к нему Макса и, словно прося прощения за ту боль, что собирался принести, нежно, но сильно провел ладонями по спине, коснулся губами волос.
- Это проклятье, Макс. Ты и я… Все это когда-то уже было. Давно. Так давно, что теперь об этом помнит только «Ретро-Фм» и старые хроники в Интернете. Я твой или ничей… Так это все начиналось. А потом… Пустота. И конец. Бикбаев и Соколовский. «БиС». Они были вместе, Макс. ВМЕСТЕ. Не только на сцене, но и там, где заканчивался театр, и начиналась жизнь. Один был актером. Другой – танцором. Влад и Дима. Дима и Влад. Они любили друг друга, понимаешь? Любили так, что скрыть это было невозможно. А потом… Ты знаешь эти строчки лучше меня, Макс. «Мне было хорошо с тобой»… Их говорил твой отец моему. А мой… До сих пор не может ни простить, ни забыть. И пусть того мальчишки, Димы Бикбаева больше нет, а есть Дмитрий Берг… Его боль заполняет каждый уголок моего дома. Я… не хочу так, понимаешь? Не хочу жить ТАК, как он. И пусть мы с тобой – не они. Но мы – их часть. Проклятие друг друга. Прости. Но ты должен это знать, - Мир замолчал и, обреченно опустил руки. Вот и все. Все. И если Макс сейчас уйдет… Винить будет некого, кроме себя.
Макс замер. Затих, сначала вслушиваясь в голос Мира, а потом – прислушиваясь к тому, ЧТО он говорит. И когда смысл дошел до усталого разума – тихо застонал. Почему боль – то единственное, что они несут друг другу? Как зло и как страшно пошутила жизнь. Но ведь дети за грехи отцов не отвечают? Не платят по счетам. Отец… Отец, если верить словам Мира, бросивший когда-то человека, который его любил и продолжает помнить через годы, уже платит. Жестоко платит. Жизнью рядом с женщиной, которую терпеть не может, чудовищным чувством вины перед ним, его сыном… Но Миру-то это за что?!
Почему он не удивлен тому факту, что у отца когда-то был ПАРЕНЬ?
Перед мысленным взглядом предстал тонкий строгий профиль Берга. Или, вернее сказать, Бикбаева? Да, конечно, это его пьеса… автор и режиссер-постановщик – Дмитрий Бикбаев, двадцать лет назад. Красивый. Утонченный. Экзотичный. Удержаться – невозможно. У него глаза… такие же. Серо-зеленые. Пруд лесной, подернувшийся ряской.
Макс корчился от боли, когда читал «Монпансье». Боль пронизывала каждую строчку, каждую страничку. Боль выплескивал он, когда всем собой кричал со сцены, так и не высказанное со страниц – ПОЧЕМУ?!
А отец… он этого так и не увидел. Читал что-то легенькое и ненапряжное, и пальцем не касался тех книг, которые читал Макс. Потому, так и не прочел этот вопль, адресованный ему. Именно ему. И никому больше.
Рабочие сцены… техники… звук…
Все равно.
- История повторяется, да?.. Ты верно заметил, мы – не они. Я не знаю почему… я не знаю, но значит, нам было суждено встретиться. И… я… Соколовский Максим. Люблю. Тебя. Ратмира Бикбаева. И пусть к чертовой матери все идет. И если твой отец до сих пор… если ты скажешь «нет» и уйдешь… - Макс потерся щекой о грудь Мира и, наконец, поднял взгляд. Абсолютно пустой и усталый. – Я все равно буду тебя помнить… и любить… Даже через двадцать лет…
- Знаешь… - Мир отвел глаза, словно не услышав слова Максима, и взгляд упал на легкую ветровку, оставшуюся висеть на зрительском кресле. – Я ненавидел твоего отца. Так, как никого другого в жизни. За то, что он сотворил. За каждый день, который… - он мотнул головой, заставляя себя замолчать. А потом заговорить снова. – Но сейчас это не важно. Все неважно. Ты же знаешь… Знаешь, что это невозможно. Не у нас, не сейчас. Это неправильно. Сможем ли мы, если не смогли они? Скрываться. Врать. Макс… - он подался вперед и легко, очень легко коснулся мягких губ. – Думаешь, мы сможем?
- Я – паяц, Мир… шут, клоун… когда я говорю правду – мне не верят. Когда я лгу – плачут на плече и гладят по голове. Я – лицедей. Я могу сыграть все. Все что угодно. Если сможешь ты. – Макс гладил поникшие его плечи и отчаянно боролся с острым, почти непреодолимым желанием проследить губами бьющуюся на шее жилку. – Как Ромео и Джульетта… Весь мир против нас. Один я не смогу ничего. С тобой… Только с тобой… Слышишь?
- Слышу, Макс, слышу, - выдохнул Мир, не в силах справиться с дрожащими губами. – Я… Просто не хочу предавать отца. Он не заслужил этого. Я – все, что у него есть, понимаешь? И если… - он зажмурился, принимая самое тяжелое в своей жизни решение, - если ты… Я не прощу тебя, - ресницы взлетели вверх, открывая полные тумана и огня глаза. Пару мгновений Мир изучал изгиб губ, скулы, а потом подался вперед, шепча и обжигая дыханием кожу. – Но и терять тебя сейчас я тоже не хочу. Потому что… - говорить эти слова было страшно, так страшно, что судорогой сводило горло. – Люблю тебя… Максим Соколовский.
- Не прощай… - Макс обнял его крепко. Так крепко, что сердце Мира билось о его ребра, выскакивало в него, казалось, на встречу его сердцу, сорвавшемуся в быстрый, рванный ритм. – Я сам себя не прощу.
Оторваться от него, такого близкого, такого сильного, такого желанного, было выше его сил. Может потому так тяжело дышать? И с каждым вымученным вздохом приходится заставлять себя говорить, вместо того, чтоб радоваться и молчать рядом.
- Все… уходи… мы и так с тобой тут такое устроили… Уходи…
Непослушные пальцы неуклюже гладят теплую кожу, терзают ни в чем не повинный шифон костюма… ловят пустоту… все. Остался только шаг. Шаг назад, крохотный шажок, который разъединит их сейчас. Но ненадолго. Ведь правда же? – вопрошает взгляд.
Правда, Макс, правда,- серо-зеленые глаза смотрят устало, но тепло. Почему он должен уходить? Сердце отчаянно протестовало, но разум стоял на своем. И Мир, улыбнувшись, мягко отстранился и встал. Оглядел зал, заметил сумку, все еще валяющуюся на полу и покачал головой. Вчера… Еще вчера он бежал из дома Макса, боясь того, что сегодня сам сделал реальностью. А, кажется, что целая жизнь прошла…
Взгляд скользнул дальше, и от сердца невольно отлегло, когда оказалось, что в зале, кроме них, никого нет. Подхватив сумку, Мир мягко, почти нежно улыбнулся смотрящему на него с отчаянием Максу, и пошел за кулисы.
@темы:
Творческое,
БиСовское,
Слэш,
Фанфики
-
-
26.06.2010 в 19:37-
-
26.06.2010 в 19:39Она у нас фэндом-гуру, я - йуный падаван, так что...
-
-
26.06.2010 в 19:50-
-
27.06.2010 в 23:28Нет, я понимаю, что впереди еще мильон терзаний, но все-таки.
-
-
27.06.2010 в 23:54Музы подбрасывают новые кактусы, новые стороны характеров, новые детали и ёпрст,
-
-
28.06.2010 в 02:53И это замечательно!
-
-
28.06.2010 в 04:37Не верь ей. Текст выкладываю сначала я потому что я его "причесывю". Потому готовый вариант, так уж вышло, есть только у меня.
-
-
28.06.2010 в 11:18Бва-ха-ха-ха... зато у меня черновик, со всеми его таракаааанамииии...-
-
28.06.2010 в 12:08Можно подумать, что у меня черновика нет... Может, твоих тараканов там и нет, зато там есть мои.-
-
28.06.2010 в 19:50И вообще уже пора проду! Стописят страниц накатали и зажали
-
-
28.06.2010 в 21:20-
-
29.06.2010 в 19:14