Первый раз – это была осечка.
Лайт-фифти редко даёт осечку, но в этот раз, впервые за всё время его одиночного плаванья - дала. В самый ответственный момент. И да, самое главное, упущенный момент. Объект ушёл, играем дальше.
Во второй – растяжка сработала… на кошке. Чёрной. В пятницу. Тринадцатого. Чёрный юмор, и тогда ему подумалось, что Лаки полностью оправдывает своё прозвище.
В какой-то момент эта охота стала напоминать самую настоящую войну. Со взрывами, стреляниной в подворотнях, партизанщиной и прочими радостями. Но когда однажды на воздух взлетела газовая плита в его кухне, стало ясно, что это игра на вылет. Кто кого.
В чашке остывает кофе. На столике в книге – цветное фото. Лаки.
Русоволосый крепыш в камуфляже. Закушенная травинка, чуть прищурены ярко-синие глаза. Хотелось бы сделать ремарку: характер нордический, стойкий. Истинный ариец. Но ничего подобного. Счастливчик порывист и азартен. Способен спустить кучу денег в ближайшем казино. Любит жить на широкую ногу, красиво кутить и, непременно, с красивыми женщинами. Отдаёт предпочтение восточному типу.
Наверное, в какой-то момент становится любопытно, как далеко простирает своё покровительство госпожа удача. Раз уж девять граммов в сердце пока что не спешат.
Мелочь на столе, и остывший кофе, к которому он так и не прикоснулся.
Солнце и адская жара. Ни облачка в небе. От раскалённого асфальта в воздухе марево, срывающееся в мираж. Лужа, истаивающая, стоит подойти ближе, и отпечатки кроссовок в плывущей смоле. Кто-то срывающимся голосом жаждет сдохнуть… Но он не разделяет желания говорящего. Нет… ЕМУ как никогда хочется жить.
Блик резанул по глазам.
Раз… ниша в стене. Два… шаг в сторону. Три… поворот. Что-то взвизгнуло и кирпич стенной кладки сыпанул острым крошевом. Пуля… Точность – вежливость снайпера… Не хватало планирующего с той крыши «самолётика» с запиской: извини, промахнулся.
Значит, на съёмную квартиру нельзя. Там выследят. Осталось только решить, как быть дальше. А пока… в метро.
И быстрым шагом среди толпы прохожих на оживлённом проспекте. Это где-нибудь в Испании сиеста… В оживлённой Москве такое понятие отсутствует напрочь. Даже в сорокоградусную жару.
Главное, не смотреть назад и не оглядываться. Просто повезло, не более того, в следующий раз может и не повезти. И одним висяком у следователей станет больше. Кто заказал Булата? Кто заплатил за голову Булата? И кому заказал?
Строго говоря, очень сомнительно, что его хладный труп соотнесут с тем фаршем, что он, будучи живым, учудил на площади, месяц назад… и три месяца… и полгода как… Ну мало ли многопрофильных специалистов в городе? Гастролёров, и так, на постоянной основе?
Залечь? Спрятаться? Выехать из города? Но тогда, плакал заказ. А что дороже, собственная шкура, или… с позволения сказать, профессиональная гордость?
Идёт по улице молодой человек. Несёт в руке томик Азимова. Интеллигентный вид, дорогой костюм. А то, что внешность с изюминкой, так что удивительного? Олимпиада ещё не таких оставила.
В метро спустился так же неспешно. Точно, по делам, или развлечения ради, не суть. Просто так, в душноватой, но кондиционированной прохладным воздухом подземке спасения ищут многие. Можно и в Измайлово, в парк, но там вероятность пули составит процентов 80. А если покататься в метро по меньшей мере ещё часа три, вероятность отрыва от хвоста возрастёт… Как возрастёт вероятность появления знакомых лиц.
В палатке у метро он купил бутылку замёрзшей минералки. Как таковая могла заваляться в недрах холодильника – большой вопрос.
Книга раскрыта уже на турникетах, и на эскалаторе он уже погружён в чтение.
И фото на открытой странице. Ироничный взгляд ярко-синих, чуть прищуренных глаз. Лаки… тебе снова повезло. И почему заказали тебя?

Слишком быстрой стала игра. Почти как русская рулетка. Осечка за осечкой, быстро, не успеваешь вздохнуть, как снова осечка, и ещё, и ещё… В Лайт-фифти одиннадцать патронов. В барабане нагана всего шесть. Мы кошки, Лаки… ты и я. Сколько шансов использовано, или сколько жизней из нас выбили, Лаки?

Стекло треснуло, и, пуля, взвизгнув, срикошетила от голой бетонной стены и ушла в пол. Чёрт бы побрал эти «эксклюзивные» интерьеры. Серая стена и мягкий ковролин с густым ворсом. Сочетание, которое приведёт в ужас ценителя прекрасного, но вгонит в экстаз записного «тусовщика». Теперь на стене глубокая царапина, а в полу дырка. И простреленный стеклопакет.
Пора выметаться? Не через это окно – точно.
У самого пола в коридоре – растяжка. Просто, эта квартира в тупиковой рекреации этажа. Дурацкая планировка… А мог бы взлететь на воздух.
Вызвать лифт и тихо, мягко побежать вниз по ступенькам, к пожарной лестнице. Совершеннейшая глупость, это может быть блефом. А может и нет…
В тамбуре темно. Кто-то разбил лампочку. Это в элитном-то доме? Что называется – «не верю!»
Неожиданно-ожидаемо прикосновение воронёного дула к подбородку…
Провернулся барабан… Готовится к отсчёту жизнь номер один….
- Ну здравствуй, Артём Арсэнович… - палец глушителя очерчивает скулу, запрокидывая голову. Шёпот ожёг щеку. Нестерпимо захотелось оттолкнуть невидимого оппонента. Но пистолет за поясом, под пиджаком. Благо, на спине. А в рукаве только нож. Приходится осторожно отстёгивать крепление. Рукоять привычно скользнула в пальцы. – Руки за голову…
Очень неосторожный приказ… очень… Но чужие пальцы стальной хваткой стискивают запястье. Достаточно одного нажатия болевой точки, чтоб нож упал. Кажется, у парня прибор ночного видения. Неприятно.
- И без глупостей.
Пистолет в левой руке. Правая мягко скользит по груди, по бокам, под пиджаком, и, наконец, ложится на талию. Миг, и замирает на спине, чуть поглаживает. Теперь до зуда хочется ввести в соприкосновение с собственным коленом причинное место наёмника.
- Без глупостей, я сказал… - «Макаров» падает к ногам, и точным пинком отправляется в долгий полёт куда-то вниз. Колено скользнуло по внутренней части бёдер, точно проверяя, а не затесалось ли часом ещё чего любопытного на теле, и… легонько толкнулось в пах. Не грубо, не причиняя боли, а мягко, похоже на настойчивое касание руки. – Отрадно, да…
Булат чертыхнулся. Перспектива безрадостная. Убийца выше и физически сильнее. Можно попробовать выкрутиться и ударить. Но слишком близкое расстояние. Захват достаточно крепок, а выкручиваться, когда мозги могут славно украсить в стиле «граффити» стенку – удовольствие не для слабонервных.
- Ты меня заставил побегать… А я думал, что это мне может так бессовестно везти… Lucky one… - Шёпот хрипловатый. Тёплое дыхание с примесью вишнёвого табака у виска. На полголовы выше… Сердце пропускает удар. И срывается на частую дробь. В висках колотится пульс.
- Сссука… - не сложно догадаться о намерениях, когда означенные намерения капитально упираются в живот, совершенно недвусмысленно намекая о продолжении. Можно даже попытаться солгать. Себе солгать, что на самом деле это куда меньшее из зол. И этот явился не по его душу, а всего только по его задницу. Мало ли охотников до острых ощущений.
- Считай это маленькой… компенсацией за причинённый мне моральный… ущерб. – в животе разливался холод. Или жар? Да хрен разберёт теперь. Обычный адреналин уступил место взрыву. Нет, колени не дрожали. И руки тоже. Колотило внутри. Как при жёстком «отходняке», когда первый раз убивал, когда первый раз убивали…
Он всё-таки был без этой хреновины. Тихо вздохнул, в ухо, прикусил мочку и тихо засмеялся.
- Ты красивый… Красивее чем можно было предположить… - губы у него были сухие и тёплые. И жёсткие. Совершенно не похожие на женские. Что и ясно.
- Трахай и вали… - Булат бёдрами подался вперёд и тихо зашипел сквозь стиснутые зубы. Отрезвляющей боли не вышло. Убийца сильней раздвинул его ноги и буквально вжал его в стену. Низ живота свело судорогой. Ожидаемо. Сладко.
- Трахну, Тёма… - язык скользнул по губам, размыкая, и ласкал изнутри. Хорошо, почти правильно. Даже если это последний секс…Но этот не сможет пялить его, удерживая одной рукой. Ему придётся отложить пистолет! – Прогуляемся?..
В основание черепа сзади ткнулось острое. Так, верно, удобнее. Шанса не будет.
- Идём.
По ступенькам вверх, мучительно-медленно. И у самой двери, перед тем, как толкнуть её и открыть, убийца ещё ближе прижал его к себе. И поцеловал. Ещё раз. Свет резанул по глазам. И они, как два школьника, целующиеся в подворотне, в тайне ото всех. Так долго подниматься по ступенькам, всего этажом выше, к той самой съёмной квартире.
Сдавленное старушечье «Святый Боже! Распустились, поганцы! Хоть бы не при всех!..» Отчего-то хочется рассмеяться, но мешает мысль о ноже… Нож мешает…
Растяжку они переступают почти синхронно, и только тогда Булат замечает синий взблеск. А дверь он, когда уходил, так и не закрыл…
- Лаки… - дверь закрылась со щелчком. Пиджак, совсем уж непонятным образом падает на пол. Нож уже не холодит затылок.
В ярко-синих глазах плавают смешливые льдинки. Светло-русые пряди рассыпались по плечам. Язык скользнул по серой стали клинка и скрылся в тонкой улыбке. Несомненно Лаки. Молодой мужчина с фотографии. Убийца, который тащится от восточного типа. Женщин.
Пуговицы отлетают одна за одной. Как отстрелянные гильзы.
За каждый его поцелуй можно убить.
- Мне заказали тебя. – зубы на шее сжимаются чуть сильнее. Булат вскрикнул и обеими руками вцепился в волосы Счастливчика, запрокидывая голову. Острие ножа на пару миллиметров вспороло кожу.
- Догадываюсь кто… - на шее бьётся голубоватая жилка. Чертовски правильный ход: поймать пульс губами. Лаки хрипло смеётся. - Lucky one…
Чертовски приятно ощущение длинного мягкого ворса по животу. И мозолистая ладонь, ласкающая плоть. И поцелуй меж лопаток, и там же, в основании шеи. И так щекочет нервы тот факт, что пять минут назад он сам, как ангел танцевал на острие… не иглы, правда, а клинка…Странно кричать в ладонь. Странно толкаться в руку, и чувствовать в себе… не пулю так точно. Странно чувствовать себя снова живым.
Две малолетки поют о простых движеньях. А большего и не надо. Тело бОльшего и не просит. Простых размеренных движений, хриплых криков, приглушённых ладонью, и боли в плече, в которое далеко не ласково вцепился зубами любовник, давясь собственным стоном…

- Почему Булат?
Кофе горчит на губах. Настоящий, дорогой, смолотый не далее как пять минут назад и сваренный здесь же, на идеально чистой кухне.
- Потому что никому не удалось согнуть. Буквально. – Булат пригубил крошечную чашечку, с удовольствием вдохнув богатый аромат.
- Но ведь я согнул. Буквально. – Лаки совсем по-мальчишески улыбнулся, склонив голову к плечу, и бросил на стол газету. Один из заголовков обведен маркером.
- У тебя было на попытку больше. – Булат лениво скользнул взглядом по строчкам. Пуля в висок. Чистая работа. Уложил с первого выстрела. Страховка не понадобилась. – А стреляю я лучше, чем ты.
Лаки фыркнул, поведя плечами.
- Осечка не считается. Это всё твоё lucky one…
- В следующий раз я не буду так нежен…
Булат поднялся из-за стола, подхватил пиджак и перекинул его через руку.
- Но в следующий раз… моя очередь…

Какой беде из века в век обречены?
Какой нужде мы платим дань, прощаясь с милыми?
(с) Ю. Ряшенцев

Ты спишь… а я не могу заставить себя прикоснуться к тебе. Это больно… Боже, как это больно, так больно, что проще лечь и умереть. Вместо тебя умереть. Если бы я только мог! Но смерть – легче пёрышка, а долг… долг – тяжелей, чем гора . Мы все рабы долга, у каждого - свой господин и повелитель.
Между нами лишь узкие нары. Между нами годы… Но даже сквозь эти годы я люблю тебя! Со всей ясностью мысли люблю. Любил. Буду любить. Тебя, мой спящий ангел. Ангел, уснувший, положив голову на мои колени … Доверчивый и нежный. Ты всегда был таким… Тогда и сейчас.
Кто бы сказал, почему ты это ты?
Ромео, ах, зачем же ты Ромео?..
Я готов целовать прах у твоих ног, руки твои, тебя! Если бы я мог отыскать тебя раньше… Даниэль.
Я помню. Да, теперь помню, и удивляюсь, как мог в первый момент не узнать тебя? Много ли за все эти годы я видел красоты? Уродства – сколько угодно. Война и смерть не могут быть красивыми. Война- это грязь. Война -это кровь. На войне нет места нежности. На войне нет места тебе, Даниэль. Потому что ты – моя нежность. Вся моя нежность, нерастраченная.
Пепельные прядки слиплись от крови. Веки тонко обведены светлой лиловой каймой. Едва заметно… Усталость. Но глаза – те же, чёрные бездны, укравшие сияние солнца. Разорванная у ворота рубашка распахнута на груди… И тонкие твои ключицы… Уже тогда так болезненно-остро хотелось прижаться к ним губами, и ощутить дрожь, и пульс поймать, согреть дыханием, как бьющуюся птицу…
Командир тогда позвал по имени, и сказал, что до суда я должен стать твоим тюремщиком. И только имя. Ведь больше мне ничего и не надо было.
Даниэль… Твоё имя таяло на языке как шоколад. Таинственным образом пробуждало что-то давно забытое, что-то, чего я никак не мог достичь, поймать, и вспомнить.
Суд был скорым. Тебя назвали террористом. Убийцей. Заклеймили и приговорили к смерти. Ведь всё против тебя. А я помню, как ты мечтал лечить людей. Ты - целитель волей неба, и каждое твоё прикосновение изгоняло моих демонов. Тогда, семь лет назад.
Ты улыбнулся. Но как тебе хотелось жить... Я знаю, я чувствовал это. Ты поднялся с колченогого стула и просто сказал: « Бог вам судья.» Но твой взгляд, твой солнечный взгляд всё ещё лучился жаждой жизни. И неуёмной тоской.
А мне захотелось кричать. Кричать, подняв лицо к серому пасмурному небу, готовому разразиться слезами, что есть силы кричать, до исступления, до хрипоты, до онемевших губ. Потому что, хоть ты ещё был жив, ты уже похоронил себя… Моя душа… Моё сердце…
Ты всегда был беззаботно-светел. Ухлёстывая за девушками, танцуя шальной квик-степ, или сосредоточенно сидя над книгами. Даже в очках на кончике носа ты умудрялся быть… удивительным… И я не уставал говорить тебе об этом, покрывая твои выходки. Но… любя. И однажды услышал в ответ не смех, а тихое :«Докажи…»
Даниэль…
Почему так поздно?! Слишком поздно, чтобы что-то изменить. Ты – здесь. В холодной тесной камере. И я, спиной, затылком, всем телом прижимаюсь к двери, окованной полосами железа. И прислушиваюсь, отчаянно, безнадёжно, к тихому твоему дыханию там, за этой проклятой дверью! Что мне стоит войти, упасть перед тобой на колени, и… Но ты на ТОЙ стороне. И ты приговорён. А мне исполнять приговор. На рассвете.
- …Диего… - я вздрогнул, качнувшись к оконцу, распахнул его, и наткнулся на твой взгляд. Твой солнечно-туманный взгляд.
Полсвета обойду, лишь бы найти тебя… В тысячах лиц отыщу… Но смотрю в твои глаза и таю. Как много лет назад. Таю, как тает шоколад, как твоё имя тает на языке. Даниэль…
- …Диего… я ничего не забыл… помнишь ли ты?..
Помню… каждый твой поцелуй, каждый стон… каждый вскрик, и закушенные губы. Помню, как побелевшие пальцы смыкались, сминая простыни, и светлый ореол твоих волос…
На скуле ссадина. Припухли губы. И та же лиловая кайма. Ты так устал! Но улыбка тает в глазах, ты снова тот же, мой ангел, моё горькое счастье!
Ты смеёшься, когда я обнимаю тебя снова. И шепчешь что-то, тихо, бессвязно. Я замечаю в уголках глаз твоих слезинки.
- Так поздно, Диего… Так поздно…
Я никого не любил до тебя. Ты мой, а я был предназначен тебе. Так поздно, Даниэль, поздно… Посты на каждом перекрёстке. И у каждого поворота. На ступеньках людей вдвое больше против обычного. Нам не уйти…
- Люби меня… ещё раз… Диего…

Прости… прости меня… Рядом с тобой нельзя, невозможно сдержаться. Потому что ты сама суть искушения. Ты светел, но смертные в свете всегда найдут тьму… Даже если они сами привносят эту тьму в суть света…
Прости меня… прости за поцелуи… за бесстыдные касания… за все и за каждое прости… Нет сил знать тебя, и не знать. Нет сил видеть и не касаться тебя. Святый Боже… мой грех!
За это прикосновение, за тебя на моих коленях, и за каждый твой стон прости, если сможешь… Прости за ладонь на твоей щеке, за то, как я касаюсь губами губ твоих, и пью, пью твоё дыхание… Прости меня, мой светлый!
Прости, что не смогу без тебя жить, и что не могу вырвать тебя из этого безумия! Что бы мы не совершили, нас будут судить. Но мне нет прощения на небесах… Потому что я предал самое дорогое, что даётся свыше: я предал любовь.
Ты спишь… Добрых снов тебе, мой Даниэль… Лёгкой тебе дороги…