Лайси!! Садистка!!! А работать я когда буду???

*мрачно* Сначал столкнуть человека вниз, а потом заключать пари - таки разобьется этот человек или сумеет выжить. Но при этом вроде как даже ему сочувствовать.Ага. Вместо того, чтобы хоть как то попробовать исправить то, что испортил. *еще более мрачно* Особенно мне понравились рассуждения Амори o том, что вот он бы да в такой ситуации не подстилкой становился, а на белом коне, да с шашкой в рукaх.....Приятно размышлять на тему "испытать себя", когда и сам в шоколаде, и близким ничего не грозит.
Laise , замечательная история. И так хорошо прописаны персонажи, я вот не сразу отдала себе отчет в том, что плююсь ядом по поводу событий, которые никогда не происходили. Я правильно поняла, что брат Эри жив до тех пор, пока Эри остается в борделе, то есть, если он попробует cбежать, брата казнят? и еще- ну то, что родственники Эри отошли в сторонку и сделали вид, что они тут ни причем -это можно предположить, а друзей тоже не оказалось? Никого, кто за два года рискнул хоть как-то его подержать?
Shellar Arranktur , ППКC. Тут поработаешь, как же, когда такие тексты один за другим выкладывают..

и еще- ну то, что родственники Эри отошли в сторонку и сделали вид, что они тут ни причем -это можно предположить, а друзей тоже не оказалось? Никого, кто за два года рискнул хоть как-то его подержать?

если судить по описаниям - то страна описана на основе Японии)) а уж какое у японцев почитание императора... тут точно все отойдут в сторонку и не будут отсвечивать...

Shellar Arranktur, тут точно все отойдут в сторонку и не будут отсвечивать... да я понимаю, что по сюжету так нужно, так что это скорее был риторический вопль, чем конкретный вопрос. и что реагирую я неадекватно, тоже понимаю, совершенно фантастическая история, но почему-то задела.

Remie , меня тоже зацепило)) и больше чем предыдущая)))

Следующий прием, на который был приглашен Амори, состоялся через три дня и был куда более многолюдным и пышным. Уже памятные послу певицы и танцовщики присутствовали и на нем - очевидно, это был необходимый элемент здешнего торжественного застолья. Они вновь исполняли изумительно слаженный танцы... вот только давешнего юноши среди них не было.
Он был среди тех, кто наливал чарки и подносил их гостям - и кого лапали откровенно и немилосердно. Одет он был на сей раз совершенно иначе. Собственно, из одежды на нем были только черные шелковые штаны, тончайшие и прозрачные настолько, что с тем же успехом они могли бы быть стеклом, за которым выставлено на полгяд это тело. Они не скрывали ничего - в том числе и отсутствия набедренной повязки, и только спереди вышивка прикрывала "стратегический пункт". Волосы были уложены не в сложную прическу, как в прошлый раз, а в простую раковину, которую легко распустить одним движением и несложно потом заново собрать самому. В ушах покачивались тяжелые серьги. В левом соске - еще более тяжелое золотое кольцо. Юноша был босиком, щиколотки его обнимали браслеты, такие же браслеты были на запястьях, штаны, мало того, что прозрачные, были приспущены до середины ягодиц, открывая целиком выколотого на спине и ягодицах дракона. И веер у бедра свисал с пояса - серебряный.
По сравнению с прошлым разом его наряд был невыносимо вульгарен... а вот сам он - не был. Он двигался все так же грациозно, настолько плавно, что его браслеты не звенели, и его улыбка была все такой же призывной, соблазнительной и покорной, а голос, которым он декламировал стихи, поднося чарку - все таким же мелодичным... контраст между вульгарностью наряда и внутренним достоинством был разительным. И... соблазнительным.
Министр финансов оказался человеком удивительно деликатным и интересным собеседником. В общем, одним из тех сановников, общество которых можно не терпеть, а наслаждаться. При чём, даже тем, как тот рассуждает на тему урожая какого-то там червя. Речь его была на удивление правильной и сочной. Даже странно было слышать вместо сухих расчётов юморные комментарии. Потому и смеяться было не в пример легче и искреннее.
Амори вежливо отвечал, делился мнением, уверял в своевременности действий и мудрости принятых решений, где лестью, а где иронией над самим собой убеждая в чистоте собственных намерений и заинтересованности всем, чем только можно интересоваться.
Было жарко, и он даже порадовался, что предпочёл традиционному бархату распространённый в этих местах шёлк. Куда удобнее, хоть и несколько вызывающе. Жемчужно-серая туника, расшитая по подолу и горловине тёмно-зелёной нитью и жемчугом, белая сорочка, болотного цвета брюки и мягкие сапожки до колен, весь вид буквально вопит: я не ваш, но среди вас, я не знаю ваших обычаев, но не злоупотребляю неведением…
Привычно, совсем как при дворе – протянул руку, ожидая, пока кто-нибудь из прислуги подойдёт, наполняя его чарку и не важно, вином или соком. Решительно не хотелось оставлять свой наблюдательный пост, уж очень удобно: какой-то-особо-известный-генерал не рисковал отрывать посла от беседы с министром, а потому, не пытался ненароком тронуть за локоть, скользнуть ладонью по спине или под столом поелозить рукой по колену. В первый момент герцог с трудом сдержался, чтоб не зарядить наглецу по зубам, а потом попросту ретировался, сопровождаемый понимающей улыбкой финансиста. Потому, настырному вояке оставалось дарить улыбки его спине.

Изящная рука с золотыми браслетами протянулась с кувшинчиком вина и наполнила чарку посла.
Эри сделал это молча - посол и министр заняты беседой, и никаких стихов в приправу к вину им не требуется, наоборот, стихи бы только помешали, им и улыбки твои не нужны, Эри - а ведь так хочется улыбнуться, еще раз посмотрев в нефритовые глаза...
Опомнись, Эри - он тебя не хочет, и какое ему дело до того, что твое тело впервые проснулось от взгляда иззелена-серых глаз, что тебе так хотелось бы прильнуть к этим сильным плечам, коснуться губами шеи там, где она переходит в затылок и замереть, наслаждаясь этим прикосновением... это твоя беда - и только твоя... забудь и не надейся...
Министр на секунду умолк, улыбнувшись одними только уголками губ, и отвёл взгляд. Амори непонимающе нахмурился, подозревая самое страшное, что только может приключиться за этот вечер: что генерал всё же решился на решающую атаку и во весь опор мчится штурмовать крепость, не пожелавшую пасть к его ногам. Медленно, точно невзначай, точно в поисках кого-то, или чего-то, обернулся.
Юноша стоял рядом, салфеткой смахивая с узкого горлышка кувшинчика янтарную каплю вина, дабы ненароком не испачкать одежд гостей. Чёрно-золотая тень.
- Похоже, господин министр, один из ваших чиновников мне должен… - мужчина улыбнулся, вот только не министру. Вернее, не совсем ему. – Не так давно мы говорили о судьбе и её превратностях. И о том, что боги никогда не назначат своему избраннику испытаний больше, чем смертный может вынести и не сломаться. По неведению я совершил ошибку… По законам моей страны же – поступил так, как должно. Стечение обстоятельств или судьба снова предоставят мне возможность исправить ошибку, как считаете? Или же… мне стоит поспорить с провидением и бросить свою удачу на чашу весов, к удаче того испытуемого?
Амори коротко кивнул юноше, благодарно – за вино и немного виновато за то, что невольно стал виновником его падения.
Министр посмотрел на Амори с одобрением. Да - он знал, о чем идет речь. Он ведь был на том приеме и видел, как черно-золотой красавец танцовщик принял последствия своей ошибки - как оказалось, не только своей. И министр был действительно добрым человеком… возможно, едва ли не единственным в этом зале, для кого черно-золотая тень была живым человеком...
- Ошибка должна быть исправлена всегда, - улыбнулся министр. - Тем или иным способом. Иначе она... нарастает. Это все равно, что ошибиться в расчете бюджета на медную монету и не заметить этого... ошибка множится, и потом счет уже пойдет не на медь, а на золото, и не на одну монетку. Я не знаю, лучше ли для вас подождать судьбу или поторопить ее - но оставлять неисправленную ошибку за спиной и в самом деле не стоит. Как знать, чем она может обернуться?
- Ещё раз убеждаюсь, что у нас с вами очень уж схожие взгляды на решение вопросов долга. Не люблю быть должным. - *И считаю, что волен совершать любые поступки, чтоб выплатить свой долг сполна, даже если придётся положить всё состояние до копеечки…* - Благодарю за поддержку, господин министр. И вас, юноша, благодарю. – добавил тише, чтоб никто ненароком не услышал, едва-едва шевеля губами, чтоб издали прочесть сказанное не представилось возможным. – И помните, моя удача уже на чаше весов.
Кто бы знал, отчего захотелось рискнуть? Поставить на кон очень многое, ради совершенно не знакомого человека, который, в сущности, никогда не… Впрочем, никогда не стоит говорить «никогда». И теперь стоило поразмыслить что же делать дальше. И, желательно, чтоб охальник-генерал рядом не ошивался, вздыхая и бросая больные взгляды на заезжего посла.

*За что ты благодаришь меня, хотелось крикнуть Эри, что я сделал такого, за что меня можно благодарить?!
Он не понимал этого - равно как не совсем понимал и слова о чаше весов и удаче... но отчего-то под сердцем от них разлилось ровное тепло...*
Однако долго наслаждаться этим теплом ему не довелось.
- А я хочу, чтобы он танцевал! - голос у капризного хлыща был даже не похотливым, а прямо-таки похабным.
- Но ведь он уже не золотой веер, а на этом пиру серебряным нельзя...
- Ну и что? - настаивал все тот же хлыщ. - если его накажут за самовольство, это будут его проблемы - а я хочу, чтобы он танцевал!
Серебряный веер - не золотой, он не имеет права отказываться - даже если потом его и накажут за то, что он делал то, на что не имеет права.
Эри вышел на середину зала, где только что танцевали золотые веера, и глубоко вдохнул, стараясь не думать ни о наказании, ни о том, кто потребует его после танца - этот ли хлыщ или кто другой... думать только о минуте тепла и о нефритовых глазах.
*Для тебя. Я буду танцевать для тебя...*
Он поднял голову, замер... и браслеты зазвенели - казалось, еще раньше, чем он начал двигаться.
Мышцы под нежной кожей текли, как вода, они плясали, хотя Эри еще не сошел с места... а потом их движение словно увлекло его в танец...
Танец был неимоверно чувственным - и в нем не было ни бесстыдства, ни стыда, была лишь чистая красота желания, то страстного, то томного, движения то замедлялись, то ускорялись, и никакой музыки - только звон браслетов и щелчки планок веера... и дыхание зрителей, все более тяжелое... желающее...
Эри не думал о наказании, об этом дыхании, о том, что кто-то возьмет его, когда он окончит танцевать... только о танце и нефритовых глазах...

Танец «вееров» был восхитителен. Но ни в какое сравнение не шёл с действом, что развернулось благодаря прихоти какого-то…
В первый момент, заслышав капризное «ХОЧУ!» ему тоже захотелось. Ударить. Наотмашь отвесить такую затрещину, чтоб прохвост подавился своим «хочу» и давился всякий раз, натыкаясь в разговоре на это дивное слово. Вот только нельзя. Не за что. Потому что это самое хочу - было в праве сопляка, а парнишка сказать «нет» не может. Потому что не в праве. Из-за него не в праве. Как не в праве сам Амори ответить на порыв мальчишки. Потому что мальчишка… потому что.
Сопляку захотелось представления?.. он его получит!
Вежливо раскланявшись с министром, походя отобрав у одного из слуг веер, кажется, обычный, ничем не примечательный, пробрался ближе к выскочке.
А парень танцевал… звенели золотые запястья, и поволока скрывала чёрную бездну взгляда туманом. О, можно понять, почему он лучший. Был лучшим и лучшим останется. Потому что он похож на золотой луч, прорывающийся сквозь чёрные штормовые тучи. Потому, что совершенство блекнет пред ним, ведь на самом деле никто не придумал название истиной красоте, как не смог сказать, где её отыскать. И как несправедлив был тот, кто бросил хрупкий сосуд, юность, нежность, редкую прелесть пополам с притягательностью, на самое дно… А от того, что собирался утворить сам герцог, в иной ситуации его попросту стошнило бы.
О да, господин-новоявленный-герцог был с некоторых пор родовит. Неприлично, вульгарно родовит, и походя опускал на родине зазнаек. В том числе и из королевских миньонов. Достаточно удачной выходки, чтоб потешался весь двор. Втихомолку, само собой. Потому что «шуточек» сам герцог не любил и не принимал, а праздных балагуров и шутов так и вовсе ненавидел… не один и не двое были проучены на дуэлях. Может, потому, чтоб не сносить непокорному голову, любезный дядюшка и посоветовал властителю отправить нечаянного родственника по важному делу.
Вся соль была в том, что миньоны того вполне заслуживали… а вот мальчишка – нет. Но иного выхода Амори просто не видел.
*Надеюсь, за это ты меня простишь…*
- Это вы зовёте танцем?.. – посол громко фыркнул. Пренебрежительно так… мерзко донельзя, присовокупив к интонации ещё и презрительный взгляд. Так даже на жабу в болоте не смотрят. – Моя кошка, когда пузатая, и то проворнее лапами перебирает… И вы тоже… суууударь…
Амори выпятил губу, поморщившись, точно выбор хлыща показался ему столь оскорбительным, сколь и нелепым, сущим образцом безвкусицы.
- Не сочтите за наглость… В моей стране принято учить тому, чего кто-то, не иначе как по упущению учителей, не обучен. – герцог быстро расстегнул тяжёлый пояс, с удовольствием отметив, сколько накладок и прочей мишуры на нём понавешано. Да и кинжал-зубочистка, жемчуг на золоте, да в оголовье крупный изумруд… да перстень герцогский… не глядя швырнул танцовщику. В него же бросил небрежно снятую тунику и рубашку.
Осталось лишь молиться о том, чтоб его безумство возымело должный эффект. Именно тот, что нужен. Риск – благородное дело.
- Дай-ка мне этот твой… плащик… - Один из разряженных вертопрахов, тем не менее, выполнил просьбу враз ополоумевшего посла. А плащик-то… плащик… ну точно павлин! И после этого тутошние пытаются спорить о чувстве прекрасного?!
Эри застыл от жестоких слов... но застыл, подхватив брошенную ему тунику и рубашку, поймав тяжелый пояс... зачем это, за что?!
И... что собирается делать посол? ведь он сбросил одежду до пояса - но... но это не может, не может быть тем, о чем Эри подумал!
И глаз не отвести от литой силы гибкого подтянутого тела - прекрасного тела воина, фехтовальщика...
На плечах шелка не чувствовались, а перья уж очень выгодно подчёркивали взгляд. *Павлин и есть… идиот, и это даже целителям исцелить не по силам! И что я делаю?!...*
А тело уже вспоминало. Очень жаль, что перья павлиньи, а не фазаньи, или соколиные. Потому что изначально этот танец звался полётом сокола. И школа была соколиная… И наставник его звал не иначе, как соколёнок. Давно и неправда, а память в теле сильна… не вдруг и не сразу позабудешь то, что запоминалось годами, изо дня в день. Как жаль, что нет в руках деревянных ракушек кастаньет.
Полы плаща взмыли вверх, на секунду приоткрывая тело, но лишь на миг, до того момента, когда мужчина припал к холодному полу, настороженно-резко поведя головой из стороны в сторону, подражая птичьей повадке. Бесшумно, едва касаясь мрамора, и снова взмывая вверх, будто устремляясь в небо, за пытающейся скрыться добычей, и полы – как крылья, и на краткие мгновения – снова показать себя, напряжённую руку, изгиб бедра под тонкой тканью брюк, и выгнуться в прыжке, точно настигая изнемогающую жертву, и камнем вниз, к белоснежной плитке, распластавшись диковинной тварью… охотник в пёстром оперении… волк в овечьей шкуре…
Черные глаза распахнулись болью и радостью. Это было больно. Это было прекрасно...
Давно ли Эри и сам танцевал боевой канон своей школы, а не томные пляски для ублажения клиентов? Два года. Всего два года назад... и танец посла раздирал его тело безумной болью вспомнивших мышц, раздирал сердце болью памяти - пусть это и другой канон, но тоже канон - танец, на который Эри теперь не имеет права...
Цепкая память фехтовальщика и танцора фиксировала каждое движение, тело раздиралось безмолвной болью, сердце заливало кровью... но душа летела вслед каждому движению, а глаза сияли...
Я погиб, погиб бесповоротно... я никогда уже не забуду этой красоты... и не забуду этой боли... и того, как все мое тело, все мое сердце отозвалось - не забуду, и этой жажды, которую никто не утолит, потому что ты не хочешь меня, а я буду тосковать по тебе вечно... не забуду... желанный мой...
Он не помнил, точно ли повторил все движения боевой формы. Он проигнорировал самое главное в этой форме – два кулачных широких ножа. Но и так ли это важно?
Поведя плечами – сбросил плащ на руки подоспевшему владельцу, и хмыкнул. Кажется, впечатлить особо впечатлительных удалось, теперь бы палку не перегнуть.
- Вот как надо… - и протянул руку, ожидая, когда юноша подаст ему рубашку.
Когда посол закончил танец и протянул руку, Эри подал ему рубашку, преклонив колено... а потом склонил и голову, накрыв сжатый кулак ладонью, как кланяются мастеру, превосходящему тебя.
- Похоже, вам придется сегодня ускользать от ретивых поклонников, - негромко, почти на ухо Амори сказал министр.
Амори едва ли не с ужасом огляделся, в поисках сначала генерала, за малым не распустившего слюни, а потом ещё парочки «почитателей таланта».
- Вообще-то, я намерен сделать ещё кое-что… Надеюсь, это не поставит крест на моём здесь пребывании. – герцог коротко поклонился. Правда, уже надев тунику, скрывшись подальше от соблазнов под парой слоёв тонкого шёлка. – А подскажите, любезные… где владелец этого… несчастья?
Мужчина кивнул в сторону коленопреклонённого парня.
*Нельзя… рано ещё, рано… погоди, малыш, только не пойми меня неверно…*
Тяжёлый пояс с болтающимся на нём кинжалом – небрежно перекинут через плечо, вся поза выражает нетерпение.
- Господин Ояма - вон тот, видите, с хлыстом и ключом на поясе? - услужливо подсказал тот самый хлыщик, который требовал, чтобы Эри танцевал. В поведении Амори он усмотрел исключительно желание унизить танцовщика, поглумиться над ним - и теперь жаждал "продолжения банкета".

Господин Ояма выглядел вполне приятно на первый взгляд. Невысокий, пухленький... вот только поджатый рот и колючие глаза портили впечатление, если приглядеться. И сейчас они были очень злыми, эти глазки - и взгляд их сулил несчастному танцовщику двойное наказание - за танец и за то, что он оказался недостаточно хорош. И никакой надежды умолить владельца, соблазнительно улыбнувшись, не было и быть не могло - господин Ояма был евнухом, и прелести его живого товара не вызывали в нем желания смягчиться... уж если, то скорее наоборот.
- Итак… Благодарю, милейший… - Амори сухо кивнул господинчику и как можно пренебрежительнее смерил взглядом парнишку. Подмазываться, так по полной. Вот только, придётся допустить, чтоб пару раз перетянули плетью поперёк спины, для убедительности, иначе – никак. Иначе – не хватит убедительности. А так…
*Низко пал ты, малыш, ниже просто невозможно… И оба раза виною твоего падения становлюсь я. Правда – первый раз ненамеренно. А теперь…*
- Чаши весов вновь качнулись, мальчик… - и невидное со стороны из-под ресниц: верь мне…
Верю, ответила Амори глубина черных глаз.
*Верю тебе. Ты не хочешь мне зла. Я не знаю, зачем ты все это делаешь - но ты не хочешь мне зла. Я верю - не твоим жестоким словам, не пренебрежительному тону... твоим глазам.
Верю.*
Однако времени обмениваться взглядами у него не было - господин Ояма уже подзывал его. И Эри подошел к своему владельцу, почтительно склонив голову.
Долгих объяснений не было.
- Как ты посмел!
Хлыст взвился в воздух, и плечи Эри пересекла багровая полоса.
- Как ты посмел танцевать!
Еще один удар.
- Как ты посмел... опозорить своим поведением... и своей неуклюжестью... мое заведение!
Каждая пауза сопровождалась ударом, каждый удар вычерчивал на нежно-золотистой коже багровую вспухшую черту - и многие снова начали тяжело дышать и облизывать губы, потому что выглядел Эри невыразимо чувственно. Эти следы словно кричали - да, с этим телом можно делать все, что угодно, и такое тоже, оно исполнит самые темные твои желания, возьми его... а еще - Эри не выглядел жертвой, и желание согнуть его, сломать окончательно, кружило сейчас многие головы...
Черные глаза были влажны от непролитых слез, губы потемнели оттого, что Эри закусывал их - а Ояма, заметив это, ударил еще сильнее, и юноша мучительно вздрогнул...
*Сейчас…*
Плеть вычерчивала багровые полосы на коже. Уродуя… уничтожая красоту. Смотреть на это было выше его сил. Но он смотрел. Более того, заставлял себя смотреть с праздно-отстранённым любопытством стороннего наблюдателя. И улыбаться.
- Любезный… - несколько шагов уравняли его с замершим в страшной неподвижности юношей. – Вы никогда не вырвете из него стон боли, если будете бить так…
Амори протянул вперёд руку, в немой просьбе передать ему плеть. Улыбнулся чуть шире, когда оплетенная рукоять коснулась его ладони.
- Понимаете… Вы вкладываете всю силу в удар. Потому, он выходит равномерным, размеренным… и мальчик успевает подготовиться к следующему… Если же ударить вот так… - плеть отрывисто даже не свистнула, взвизгнула, вспарывая воздух. В самый последний момент герцог остановил руку, и движение продолжила лишь кисть, и плеть коснулась спины лишь кончиком, в одной точке, беспощадно, жестоко жаля.
Ох, чего ему стоило удержаться и не застонать самому. Не вскрикнуть. Не качнуться вперёд. Устоять, продолжая отстранённо рассматривать наливающийся под кожей кровоподтёк.

Короткий отрывистый взвизг плети... и резкая вспышка боли, именно вспышка - боль не растеклась по всей длине плети вдоль спины, а коротко и с беспощадной точностью взорвалась в одной-единственной умело выцеленной точке... и на этот раз Эри не смог удержать вскрика, короткого, рваного, такого же внезапного, как удар.
*Нет. Нет. Не надо. Пожалуйста, не надо. Пусть это будет сон. Пусть я проснусь...
Это не сон.
Ты насмешливо смотришь, держа в руках плеть... но я...
Я верю тебе. Я не знаю, зачем ты все это делаешь, почему, но я верю.
Потому что если я верю ложно, то мне остается только умереть... а мне нельзя умирать... мне придется жить и помнить, что нефритовые глаза тоже могут лгать...
Нет.
Я верю тебе...*
- А вы во всяком деле мастер, господин посол! - уважительно произнес Ояма. - Не желаете ли поучить этого оболтуса уму-разуму? А то ведь нос выше головы задирает, сладу с ним никакого нет...
Судя по всему, такое предложение не было чем-то из ряда вон выходящим - многим клиентам это явно нравилось, и Ояма собирался убить сразу двух зайцев - наказать юношу и доставить удовольствие господину послу... в этом можно было не сомневаться, видя, на скольких лицах при этих словах отобразилась живейшая зависть к прыткому послу...
Амори мечтательно закатил глаза, расплываясь в улыбке. Потом досадливо вздохнул и покачал головой.
- Моими либо бывают, либо нет… И если что-то принадлежит мне, никто не смеет коснуться отмеченного мною. Так что, господин Ояма, поучать не могу. Но если вы уступите мне мальчишку… обещаю непременно показать вам ещё что-нибудь. – вовек не отмыться! Ни с пеной, ни с золой ни с песком не оттереться от этой грязи. Только это потом. Всё потом. Сейчас важно закончить с делом. – Назовёте вашу цену?
Ояма уставился на него с восхищенной яростью.
Вот теперь толстый евнух отлично понял, что посол просто-напросто умело сбивал цену - и сам Ояма не сумел бы придумать, как это сделать лучше! И ведь не откажешь хитрому пройдохе! Держать при себе мальчишку после того, как цена на него так упала - чистейшее разорение... и притом повода отказать у него нет! Наоборот - треклятый посол - большая шишка, его ублажать надобно!
- Ну, за такой порченый товар цена невелика, - сладко пропел Ояма, сощурив глазки. - Это будет, раз уж вам угодно...
Цену он назвал действительно приемлемую. Золотой и даже серебряный веер стоил бы дороже - но даже серебряным веером после сегодняшнего позора юноше не бывать...
- Но за эту сумму вы берете его, в чем он есть - все его тряпки и побрякушки остаются заведению... если посчитать, сколько он за эти два года съел, да выпил, да износил - верите ли, господин посол, прямой убыток!
Эри замер, не в силах поверить своим ушам. Нет - он не жалел одежд и драгоценностей, а деньги он хранил не в борделе - иначе Ояма присвоил бы их себе, он постоянно обыскивал комнаты своих подвластных. Черт с ними, с драгоценностями, хотя для него каждый медный грош важен... но - неужели этот красавец с нефритовыми глазами и в самом деле хочет его выкупить в собственность?
Ночи, не заполненные чужими ненавистными телами... и дни, свободные от унижений... теперь я понимаю, зачем ты затеял эту страшную игру... и выиграл ее... ты хочешь...
Но почему?
Я помню дрожь отвращения в твоих пальцах - так почему ты выкупаешь меня?
- Конечно, господин. – Всё, игра окончена. Амори сдержанно поклонился и улыбнулся самой дьявольской из улыбок собственного арсенала. – Предпочитаю собственность одевать в то, что мне нравится… или не одевать… Что до суммы… увы, такой суммы с собой нет, а на слово не привык. Обещания и посулы хороши, но до поры. Так что, если вы не против…
С лёгким полупоклоном герцог протянул пояс с кинжалом Ояме.
- Поверьте, фальшивки не ношу. Впрочем, кому, как не вам разбираться в драгоценностях? – Комплимент был кривоват, изяществом не блистал, но был правдив от начала и до конца. *Ага, это счастье потянет в половину больше запрошенной цены, ну да чёрт с ней, главное, чтоб взял* - Так что уж последние месяца три объедания вашего, без сомнения, уважаемого заведения, я компенсирую.
Не смотреть на мальчишку, не смотреть и, главное, не касаться. Иначе, станется пожалеть или отколоть ещё какую глупость. А я… жестокая чёрствая мразь, которая только что из прихоти обзавелась мальчиком для биться, а все прочие – глаза дОлу, не ваше и нехрен взглядами шарить!
Эри не слышал пренебрежительного тона, не видел ухмылки... он только знал, что господин Ояма больше не властен над ним... и верил серо-зеленым глазам.
Господин Ояма прикинул на взгляд цену пояса, расплылся в улыбке и начал кланяться... и Эри шагнул к послу и опустился на колени рядом с ним. И какой же вздох разочарования пронесся над окружающими!
Одного этого вздоха хватило бы, чтобы Эри почувствовал себя избавленным, даже если бы считал посла той самой жестокой мразью, какой он прикидывается... по крайней мере, эта мразь ОДНА... но он верил послу. Верил. Верил.
И теперь он принадлежит ему. Принадлежит тому, кто его не хочет. Если бы посол брал его для себя, для своей постели, он бы сделал ее для Амори небесной обителью богов... а так он даже отблагодарить не в силах... потому что нечем ему... что он может сделать в ответ на избавление?

Так… надо бы хоть как-то подтвердить собственное право на парнишку, или всем дать понять, что это моё, и баста! И чтоб ни одна мелкая скотинка и пальцем не смела коснуться.
Амори неспешно выдернул из рукава шнурок. Придётся для симметрии и из второго тоже, но это уже не важно. Самолично снял с юноши все браслеты, серьги и прочую гремяще-звенящую снасть, и отдал толстяку. Вот и всё, в расчёте.
Тесёмки охватили изящные запястья вместо браслетов, а на палец село герцогское кольцо. Собственность герцога Адана. Теперь рекомый герцог ещё и рабовладелец, в довершение ко всем злоключениям.
- Запомни, мальчик, больше повторять не стану. – нарочито суровый голос и полная серьёзность на лице. Ни нотки сострадания. – Сейчас мы прощаемся с гостями и уходим отсюда. С того момента, когда мы покинем зал, меня можешь звать господин герцог, и никак иначе. Идти будешь в полушаге от меня. Посмеешь отстать, и тебя ждёт наказание. Посмеешь пойти впереди, и будешь наказан. Ты должен молчать и не поднимать глаз. Только я могу приказывать тебе и только меня ты обязан слушаться беспрекословно.
Кивок… хорошо… молодец… Всё понял… Всё-всё?.. да.
Как хорошо, малыш, как замечательно! Никто ни о чём не догадался. Амори взглядом поймал взгляд нахмурившегося министра финансов, и только покачал головой, лишь обозначив на лице улыбку. Всё нормально, господин, просто, сейчас так надо.
Послать улыбку взглядом... только взглядом... даже в краешках губ ее не обозначить... потому что нельзя... только взглядом, которого не увидит никто кроме того, кому он предназначен.
- Я понял, господин герцог.
Опустить голову - покорно, глубоко склонив... сомкнуть губы и не поднимать глаз, как и велено... занять место в полушаге от посла... мне не будет трудно идти за тобой в полушаге, не отставая и не обгоняя, и никто в этом зале, видя тебя уводящим меня, не скажет, что я сделал что-то не так, как ты велел...
Сомкнулись створки дверей. Амори жестом указал на повозку, и только когда дверцы закрылись за пассажирами, а ноши легко закачались в воздухе, уносимые прочь от дворца, герцог смог вздохнуть спокойнее и улыбнуться.
- Какие же вы сложные! – устало откинулся на подушки, приглашая следовать его примеру, и вдруг хлопнул себя по лбу. – Идиот… тебе же больно… Так, а теперь слушая мои указания. Дома можешь забыть о тех глупостях, что я наговорил. Так тебе придётся вести себя только при чужаках. Называй меня по имени. Зовут меня Амори. Комната у тебя будет отдельная, никто дёргать и унижать не станет. Лично прослежу…
Осторожно, стараясь не причинить лишней боли, отодвинулся чуть в сторону, уступая место парню, предлагая устраиваться так, как ему будет удобно.
- Извини, что пришлось… бить тебя. И за приём извини. Я не знал…
Эри устроился не спиной к подушкам, а боком, изящно полуопираясь на них - не знать, что его спину пересекают алые рубцы, нипочем не подумаешь, что ему больно - кажется, будто он просто устроился так, чтобы повернуться к Амори лицом.
- Я понял... Амори. Я не подведу вас при посторонних.
Имя произнести было нелегко, привычка говорить "господин", в самом буквальном смысле вбитая в него за эти два года, мешала страшно - но единожды произнесенное, имя само просилось на язык, оно было необычным и сладким во рту, его хотелось катать на языке, как спелую виноградину.
Так вот ты какой, Амори - когда ты не на показ, не для всех. Вот каков ты на самом деле. Улыбчивый, легкий, ничуть не скованный... честный, гордый и добрый. Ты столкнул меня вниз нечаянно, не желая того - но ты не пожелал об этом забыть, не оставил меня внизу... ты вытащил меня, выкупил - и выкупил для меня, а не для себя, ведь ты не желаешь меня, ты сделал это не ради своей постели, а для того, чтобы я не погиб совсем - и как, чем мне воздать, как благодарить тебя за эту доброту, ведь у меня нет ничего, совсем ничего, и сам я никто, у меня есть только я, только мое тело, только я сам - но ты не хочешь...
- И вам не за что просить у меня прощения. Я... - Эри чуть примолк. - Это вы простите меня. Я... не хотел ставить вас в неловкое положение...
*Предлагать тебе то, чего ты не хочешь, что тебе противно - и притом ты не вправе просто выкинуть меня вон…*
- Это всё… стечение обстоятельств, рок или судьба, не знаю. Понимаешь, я ведь не знал, что у вас так принято. По сути, я ничего не знаю о вашей стране. Меня просто прислали… от греха подальше. Так что… нашла коса на камень, а ты нарвался на меня. И ты же не мог знать, как я отреагирую… - Амори пожал плечами и вздохнул. Всё хорошо, что хорошо кончается. А пока что, первый акт действа под названием «Чужак в чужой стране, или господин герцог точно спятил» можно считать успешно оконченным. Аплодисменты благодарной публики, спасибо… спасибо… актёры кланяются. – Боги… хорош из меня избавитель! Я ведь даже не знаю имени твоего! И как только не сорвал переговоры с такой непроходимостью!
В полутьме экипажа улыбка Эри блеснула влажной белизной зубов.
- Меня зовут Эри... и провалить переговоры у вас просто не получится. Если вы, ничего почт не зная о наших обычаях, разыграли такую партию почти вслепую и выиграли... вы и дальше будете выигрывать.
Еще одна улыбка - почти застенчивая, и вновь такая непохожая на те улыбки, которые Амори видел на его губах там, в зале...
- И кроме того - у вас теперь есть я. И я расскажу вам о наших обычаях все, что вам только будет нужно, Амори. Вам еще и слушать надоест...
*Амори. Как сладко имя на губах - почти как поцелуй... я целую твое имя, а ты и не знаешь...
И я расскажу тебе все, что пожелаешь... хоть так я смогу отплатить тебе за твою доброту. Ты не провалишь свои переговоры. Я все сделаю, чтобы ты не провалил их.*
- Выходит, это действительно судьба, Эри. И в том, что ты подошёл ко мне, и в том, чтоб всё так случилось. Я буду признателен тебе за помощь, Эри. И вот что… Раз уж я тебя купил, ты больше не принадлежишь этой стране. А значит, не можешь быть собственностью. В моей стране рабство не в почёте. – Амори потянулся и вынул из волос юноши заколку. Золотистые локоны рассыпались по плечам, как шёлк, как живое золото. – Потому, для всех в посольстве ты будешь моим помощником и секретарём. Всё остальное позже…
*Я сделаю всё, чтоб больше ты не чувствовал себя… всё, чтоб ты снова улыбался и забыл о том, что тебе пришлось пережить. А если боги будут благосклонны, то куплю свободу тому, ради кого ты позволил опустить себя на самое дно… Но и это потом. Сейчас же просто забудь…*
Повозка, а по сути своей – носилки, наконец, остановились у входа в посольство, и Амори вышел, придержав дверцу перед своим… приобретением? О нет, перед нечаянной находкой, чудесным обретением, перед подарком судьбы.
Когда Амори протянул руку, чтобы вынуть заколку из волос Эри, юноша угадал его желание - и приопустил голову, чтобы золотые пряди, растекаясь по плечам, прикрыли лицо... на минуту, не больше, на ту минуту, которая нужна ему, чтобы собраться, совладать со своим лицом, не показать того, что таится в самой глубине глаз, в черном омуте... потому что эта рука не продолжит движение, не коснется щеки, не проведет ласково кончиками пальцев вдоль скулы... и потому Аомри незачем видеть, что там, в темноте его глаз...
Амори, это не твоя вина, это моя беда, что ты не хочешь, и не ты виноват, что мое сердце заговорило, когда я увидел тебя, что мое тело проснулось впервые за эти два года, за два года боли и позора... ты не увидишь, что у меня в глазах... хуже дело обстоит с другим - ведь эти проклятые штаны прозрачные настолько, что я мог бы быть и голым с тем же успехом, и веером не закроешься, он остался у этого живоглота Оямы, но я могу сидеть в якобы небрежной позе, и правая моя рука прикрывает пах настолько непринужденно, будто бы я и не собираюсь ничего такого прикрывать, ничего, уже недолго осталось, мы ведь приедем когда-нибудь, и выйдем из повозки, где мы сидим так близко, что твое дыхание то и дело касается моей голой кожи, так близко... и так недосягаемо...
Вскоре повозка и впрямь остановилась - но к этому времени Эри успел совладать с собой. Когда он вышел вслед за Амори, возбуждение удалось унять, вспоминая самые противные минуты этих двух лет, и он мог проследовать за герцогом, не выдавая себя ничем.

Майри коротко поклонилась, пропуская посла и его спутника, ничем не выказав собственного удивления.
- Майри, ты не могла бы позаботиться о комнате для Эри? – привычно, спокойно, и только на немой вопрос покачал головой. Нет, все расспросы потом, и потом всё объясню, тётушка, и мальчик этот здесь не просто так… Амори обернулся к Эйри. – Это Майри, моя… экономка. Ей ты можешь сказать всё и обо всём, что пожелаешь...
Он хотел бы сказать: чувствуй себя как дома, просто будь, будь собой, будь таким, какой ты есть, ты же не всегда был вот таким, скованным и немного жеманным, ты не всегда был обитателем этого мира, где ты раб желаний других.
- Одежду мы тебе подберём, и… - уже сворачивая в кабинет, пропустил перед собой Эри и закрыл дверь. – Я знаю о тебе.
Четыре слова. Очень тихо, почти шёпотом, и стараясь не смотреть на юношу. Нельзя дать почувствовать ему ущербность или ограниченность… Или то, что он что-то должен. Это рок, судьба, это то, что есть, и от этого никуда не деться…
Эри сразу понял, что имеет в виду Амори. И от этого ему стало сразу спокойнее. Вот если бы еще не...
Эри прошел чуть вперед, будто разглядывая кабинет с его убранством, совершенно непохожим на привычное ему, зашел за спинку высокого кресла и облокотился об нее - словно ему так легче стоять. Стоять так, бесспорно, легче, и уж точно легче, чем сидеть, стараясь не соприкоснуться ни с чем спиной - но дело не в этом, дело в том, чтобы спрятать от взгляда предающее тело, я могу справиться с лицом, с глазами, с голосом - но как мне в этих насквозь прозрачных штанах спрятать, что я взглянуть на тебя не могу без того, чтобы...
- Это хорошо, - спокойно и серьезно кивнул Эри. - Я боялся, что вы не знаете, с чем столкнулись и какие тут могут быть последствия для вас. Хорошо, что у вас не будет неожиданностей. Но я бы рассказал, если бы вы не знали, правда...
- Верю, более того, знаю. – Амори прошёл к столу и сел на краешек, полуобернувшись к собеседнику, покачивая в воздухе ногой. – И я хочу предложить тебе…нет, не сделку, и ты даже не обязан это делать. Ты помогаешь мне, рассказываешь о ваших обычаях, о том, от кого и чего мне ожидать. А я помогу тебе вытянуть твоего брата. Просто, если я не выполню приказ, если я оступлюсь, я не смогу вернуться. У тебя одно условие, Эри, у меня совершенно иное.
О да… и знать бы, чем это условие аукнется ему в дальнейшем. Не в ту сторону прыгни боком – и конец игре, а в финале – голова господина герцога расстанется с шеей и отправится в самостоятельное путешествие по ступенькам эшафота.
Эри побледнел разом, вся кровь от лица отхлынула.
- Амори, - произнес он ломким каким-то голосом, - это опасно. Я... у меня есть деньги, чтобы попытаться подкупить стражу, не то чтобы много, но на одного человека хватит... и если заподозрят, что ты не то что помогал мне - хотя бы знал... головы тебе не сносить. Я думал... - он тяжело сглотнул. - Я думал... когда я буду устраивать побег... оставить тебя связанным, чтобы слуги утром нашли. Одно ведь дело, если тебя провел купленный невольник, обманул, удрал... а другое - если ты помогал ему.
От волнения Эри даже не заметил, что перешёл на "ты", словно с равным - но ведь они и были равными по праву рождения, разве нет?
- Я расскажу тебе все о наших обычаях, об интригах, о том, кто с кем связан и как... шлюх не стесняются, при нас обсуждают иной раз такое, чего родному брату не скажут, и я знаю многое... я все расскажу тебе, ты выполнишь свой приказ... но тянуть тебя за собой в пропасть я не стану!
Не стану... я сумею опоить тебя так, что ты и не заметишь, и вправду оставить связанным - никто не подумает, что ты на моей стороне... ведь если невозможно выполнить условие императора, остается только побег... Амори, я не отплачу тебе за твою доброту черной неблагодарностью!
- На одного ему хватит! – передразнил он парнишку, склонив к плечу голову. Потом, оттолкнулся от пола, и повернулся лицом к Эри, перекинув ноги через стол. – Ага… а потом этот один тебя первый и сольёт. Как же, держи карман шире, милый! Во-первых, лишние деньги не помешают, во-вторых, куда проще спрятать беглеца на территории посольства, всё-таки, территория моей страны, и если ваш император не желает войны, в посольство он не сунется. А к тому моменту, я успею связаться с домом… и если мой управляющий организует телепорт…
Амори поднялся со стола, коленом стал на кресло, обеими руками упираясь в подлокотники, и улыбнулся, глядя в бесподобно расстроенные глаза.
- Я даже знаю, о чём ты подумал. Даже не пытайся! И думать позабудь. Знаешь, я ведь не даром сказал, что не позволяю трогать то, что считаю своим. Так вот… Ты только что сказал мне «нельзя». Не сказал даже, подумал, чтоб покуситься на моё право делать то, что мне заблагорассудится. А мы, господин герцог, Амори из Адана, изволим спятить и рискнуть!
Вот-вот… именно за подобное самодурство, сумасбродство и нахальство и был послан вышеозначенный герцог в столь отдалённые места. Но поскольку, упомянутое самодурство и сумасбродство приправлены ещё и немалой долей ослиного упрямства, то переубедить герцога действительно можно лишь огрев, чем тяжёлым, по голове.
- Так что… - мужчина потянулся и взъерошил золотистые волосы парнишки. – Дуралей ты, Эри! Сам же и расписался. Предупреждён – значит – вооружён!
Эри отвел глаза, зажмурился от этой случайной ласки, за которой не было никаких задних мыслей - но для него это было прикосновение... и если он хорошо сумеет держать себя в руках, такие случайные прикосновения иногда будут случаться... а он будет хранить их в памяти и перебирать, как жемчужины ожерелья.
А еще... а еще Амори с каждой минутой делался все понятнее - и все восхитительнее. Это безумие, самое настоящее... и такое сладостное... даже в горечи своей сладостное...
- Ну, предупредить я обязан - а вот чем ты результате вооружен, - засмеялся неожиданно для себя юноша, - еще не сказано! Оружие ведь разное бывает... Амори, а если герцог спятил, он сумеет управиться с оружием?
Шутить было легко, смеяться было легко, Амори был потрясающим созданием - Эри не смеялся уже два года, только улыбался... подобающим образом. А тут - словно печать с сердца сорвало - ведь мертвое сердце не смеется... я жив, Амори... жив, и быть живым хорошо... даже если и больно...
- Ха! Легко и непринуждённо! Что ж я тогда за мастер, если не справлюсь. Ну и в конце-концов, справляются ведь тоже по-разному! – а смех у него хороший, искренний, светлый. Совсем-совсем юный. Будто годы в рабстве не наложили отпечатка, а шкура бордельной игрушки, сошла с него, как шкурка змеиная, открывая совсем другого человека. Человека, которому эти годы ещё только предстоит наверстать. И, ежели будет на то воля богов, эти годы будут добрыми.
В дверь тихонько поскреблись, и герцог был вынужден отойти. Майри коротко поклонилась, едва приоткрылась дверь.
- Всё готово? Замечательно… Одеть его можно в костюм Милана. Всё равно паршивца домой пришлось отправить… Будет впредь осторожнее. – Амори обернулся к Эри и поманил к себе. – Пойдём, отведу тебя в комнату.
Они шли по коридору, чуть отставая от экономки. Уютная темнота, чуть разбавленная светом свечи в руках пожилой женщины, скрадывала усталые порывистые движения обоих, и надежно скрывала наготу парнишки. У двери Майри остановилась, позволяя молодому господину и его спутнику пройти, и прикрыла за ними дверь.
Комната была небольшая и особыми изысками не отличалась. Простая удобная постель, застеленная белоснежными простынями, маленький прикроватный столик, на полу – ковёр, у стены – сундук, могущий служить как лавкой, так и столиком, да пара небольших кресел у окна. На сундуке стоял большой кувшин, наполненный тёплой водой, кувшин поменьше с холодной, небольшой фарфоровый стаканчик, неглубокая, но широкая миска и губка. На кровати аккуратной стопочкой было сложено отдельно бельё, отдельно – брюки, рубашка и тонкая туника того же жемчужно-серебристого цвета, что и одежда у Амори.
- Так… теперь… - мужчина плеснул в миску тёплой воды и взялся за губку. – Садись-ка друг мой, будем тебя приводить в порядок… попортили мы тебя малость.
- Это не так страшно, - виновато пробормотал Эри, послушно усаживаясь спиной к герцогу. - Это заживет быстро. Бывало и хуже, честное слово.
Бывало и хуже, и сильно хуже... особенно вначале - а уж вспоминать, как корчилась тогда от позора его душа, ведь он был воином и сыном воинов, его никто и никогда в жизни не ударил...
Не все рубцы были тяжелыми, но на некоторых кожа была рассечена, хоть и не очень глубоко.
- Амори, - спросил Эри, - а что сделал тот юноша, чей костюм мне дали... Милан... что его отправили домой... чем он провинился?
Эри задал свой вопрос и заранее прикусил слегка губу, чтобы не вскрикнуть даже слегка, когда Амори начнет обрабатывать его раны.
- Всё очень просто. Этот не очень умный мальчик умудрился выбраться без спросу на ваш рынок. До отвала наесться фруктов и ещё… Мне отчего-то кажется, что слопал этот охламон что-то, что было не до конца как бы это сказать…ммм… мёртвым!
Всё действительно было не так страшно. За исключением трёх рубцов, на которых кожа всё-таки лопнула. Присохшая корочка размокала, когда он осторожно касался израненной спины губкой. Раз, ещё, и ещё. А вот точечный кровоподтёк вспух безобразным багрянцем, наливаясь синевой. Амори закусил губу. Надо бы вскрыть и выпустить застоявшуюся кровь, чтоб, не приведи боги, не начал… Да, зубочистка бы пригодилась. Пришлось вернуться к сундуку, и наконец, обнаружить ещё две вещи, оставленные экономкой: тоненький стилет и мазь.
- Будет больно. – честно предупредил он. По-хорошему, лекаря бы, а ещё лучше – целителя. Но увы, недосягаемы, как луна. Стилет приятно пах какой-то травяной смесью и остро – железом. Как и должно хорошей стали. И тут старушка постаралась!
Надрез вышел правильный. Неглубокий, вскрывший кожу, но не повредивший плоти. Кровь была тёмная, застоявшаяся, в какой-то момент пришлось надавить на припухлость, на побелевшем теле так страшно смотрелись вязкие сгустки.
Только закончив обрабатывать раны, Амори прекратил свои издевательства, чуть подтолкнув паренька к изголовью.
- Теперь отдыхай… А завтра спешить не будем и всё с тобой решим. Идёт?

Амори предупредил, что будет больно - и больно было, короткой резкой честной болью. От нее не хотелось кричать. Не такое уж и большое усилие потребовалось, чтобы ее стерпеть. Но сегодняшний день выпил из Эри много сил. Пир, где он был серебряным веером, а не золотым, как прежде, наглые похотливые руки на его теле - куда более наглые, чем прежде - танец, наказание, безумная выходка любимого, нежданная помощь - и вот этот дом, и ласковые сильные руки, обмывающие его раны... Эри внезапно ощутил, что слаб почти до дурноты, голова кружилась. Ничего такого, чего не исправит ночь сна - но сейчас ему и впрямь нелегко держаться достойно.
- Идёт, - улыбнулся он. Амори... спасибо...
- Тебе спасибо, малыш… - усталая улыбка юноши потеряла ту призывность, которой блистала на приёме. И первый раз кольнуло в сердце. И так же погасло, оставив по себе странную ноющую боль. У Эри есть ради чего жить. Ради кого жить. И жертвовать собой. За такого младшего брата он сам, не задумываясь, голову бы сложил, позволил с себя спустить шкуру, и ещё распевал бы похабные песни, подмигивая придворным дамам. Но он один. Хоть мог бы быть счастливым любящим братом…
Он не знал, как воспримет этот жест Эри. Может, с отвращением и ужасом, что не мудрено, учитывая, сколько ему довелось прожить в доме терпимости… Но отказать себе в иллюзии, хотя бы в игре или мечте о родном человеке, он так и не смог.
Легонько погладив юношу по волосам, губами коснулся лба. Отдыхай, братишка… тебе так нужен покой!
Он слабо помнил, как добрался до собственных покоев, как раздевался и растирался влажным полотенцем, стирая с тела усталость и неистребимый запах курений, что, кажется, въелся намертво. И уснул он мгновенно, провалился в сон, и снова танцевал, танцевал на эшафоте, снова и снова спасая чью-то жизнь.

Эри только глаза опустил... стерпеть боль молча оказалось не так трудно - а вот не бросить в ответ в объятия, не обвить руками, не коснуться губами в ответ... это потребовало всей силы воли. Всей силы, которая еще у него оставалась. Когда Амори вышел, изнеможение навалилось на Эри разом. Он медленно встал, переложил с постели на сундук одежду, которую наденет завтра, и рухнул на постель лицом вниз.
Если бы он мог лежать на спине, все было бы проще - но не потревожив только что обработанные Амори раны, он не мог лечь на спину, и боль не дала бы ему уснуть. Он лежал лицом вниз... как много раз лежал прежде... именно в этой позе его и имели чаще всего, ткнув лицом в подушки, а потом он уже и сам привык ложиться именно так, и к тому же так оно легче, не надо улыбаться, можно зарыться лицом в подушки, можно даже вцепиться в подушку зубами, и совсем не надо улыбаться... он привык... и сейчас привычка дала о себе знать... он привык ждать, лежа лицом вниз, что чужое тело придавит его своей тяжестью к постели... а сейчас он знал, что это закончилось, что его ужас, боль и позор закончились, что сюда не войдет никто, совсем никто... сколько раз он, закусив губу, ждал, лежа лицом вниз, мучительного для себя - а сейчас его тело привычно ждало прикосновения - впервые желанного... ждало любовника, который не придет... плавилось в боли томления... Эри в мыслях рисовал себе картины одну откровеннее другой и даже не краснел... его тело каждым мускулом, каждым кусочком кожи безмолвно кричало, молило ночную прохладную темноту о ласке, которой не будет... так близко, рядом, в одном доме - и так недостижимо...
Эри в конце концов уснул, вцепившись зубами в подушку - утомление и слабость взяли свое. А сон оказался милосерднее яви, и шептал голосом Амори что-то неразборчивое, но такое ласковое, и дыхание этих слов касалось его...

- Что ты натворил на сей раз? – Майри с укоризной поглядела на любимое чадо, разглаживающее складочки на тунике тёмно-зелёного цвета. – Пояс потерял? Нет, дай подумать… отдал? За мальчика этого? Ох, Амаи…
Так повелось, что для няньки-экономки он навсегда остался Амаи, сладким, сорванцом, и даже получив герцогскую корону, в её глазах он не прибавил в значительности. Сорванец и есть, волокущий домой что ни попадя, а потом получающий выволочку от управляющего. Или от тяжёлого на руку отца.
- У меня была очень важная причина, Майри. Могу поспорить, ты ещё гордиться будешь.
- Я тобой и так горжусь. – проворчала женщина. – Ладно, завтрак твоему Эри отнесёшь сам?
Мужчина кивнул, поцеловал тётушку в щёку и вышел. Уже пробираясь к комнате парнишки с тяжёлым подносом со всяческой снедью, успел перекинуться парой слов с курьером, получить почту, свежую порцию сплетен о том, что же на самом деле произошло во дворце, и один раз не вписаться в поворот, больно приложившись плечом о дверной откос.
Миска была пуста, в кувшине стыла тёплая вода, а сам обитатель комнаты спал сном праведника. Будить его казалось кощунством, но, оставив поднос на сундуке, чуть потеснив принадлежности для умывания, присел на край кровати и осторожно тронул юношу за руку.
- Эри... - шепнул сон... нет - на этот раз явь! Голос был наяву, на самом деле! И Эри быстро приподнялся на локтях, обернулся - и в самом деле увидел Амори.
- Доброе утро... ох - это я так заспался? - смущенно произнес Эри, садясь на постели.
Сон и правда пошел ему на пользу - сейчас он был уже не таким бледным, исчезли темные круги, которые вчера вечером обвели глаза юноши, раны затянула здоровая корка, почти не стягивающая кожу. Еще теплый спросонья, открытый, он был очарователен - тем очарованием, которого не знал в себе, хотя полагал, что изучил все способы соблазна... но ведь за эти два года он ни разу не отдыхал даже во сне, не расслаблялся, засыпая действительно не вполглаза, и никому не доверял - а доверие вызывать к жизни такую чудесную улыбку, какой Эри за эти два года ни разу не видел в своем зеркале...
- Доброе, соня… - Амори улыбнулся, и потянулся откинуть с лица юноши пушистые пряди волос. Осторожно собрал в жгут и перекинул через плечо, чтоб не мешали. – Замечательно, надеюсь, сегодня ты будешь чувствовать себя лучше.
Вот такой, чуть смущённый, сонный, Эри походил на неуклюжего котёнка-подростка, ломкого в своей кошачьей, уже не детской, но ещё далеко не взрослой грации.
- Умывайся, снимай свои жуткие тряпки и давай, завтрак стынет. Не знаю, как тебе понравится кухня моей страны, но как по-моему, оно куда сытнее, вкуснее и безопаснее того, что едят у вас!
- Ты просто еще не знаешь толком, что у нас едят на самом деле, - запротестовал Эри. - Ты судишь по пирам... и по тому рыночному происшествию... я тебе как-нибудь сам приготовлю.
Умываться в присутствии Амори было тем еще испытанием... но сон подкрепил Эри, и юноша ухитрялся благополучно не краснеть и вообще держаться спокойно. С одеждой он справился без труда - хотя она и была ему незнакомой, но вчера, когда герцог сбрасывал рубашку, Эри запомнил, как это все одевать.
Жемчужно-серебристый цвет туники не отдавал должного его золотистым волосам и нежно-золотистому цвету кожи, одежда с чужого плеча не вполне хорошо сидела на нем, но когда Эри заложил тунику в складки и затянул пояс, это уже не было существенно - юноша ухитрялся выглядеть подтянутым и изящным даже в новой для него одежде. А когда он быстро расчесал свою золотую гриву и затянул ее в высокий хвост, ниспадающий на спину сияющим каскадом, посмотреть на него было решительно приятно.
- Но я верю, что кухня вашей страны мне понравится, - улыбнулся он.
- От ума отстать, ты ещё и готовить умеешь? – Всё любопытственней и любопытственней! Юноша из благородной, судя по всему, семьи, который получил достойное образование, по меньшей мере старший ученик школы, такая грация и уверенность в движениях далеко не случайна, и вдруг… умеет готовить?
Амори скептически оглядел комнату и, вздохнув, перетянул сундук к окну, поставив его, где пинками, где волоком, меж креслами. Теперь можно и устроиться поудобнее.
- Ну так… теперь я хочу услышать всё по порядку от тебя. Что сочтёшь нужным, и как решишь, это уж твоё дело, но… Помимо всего прочего, я любопытен и упрям сверх меры. – герцог умостился в кресле, придвинув к себе половинку курицы и толстый ломоть хлеба.

Laise - сотрите потом этот месседж, чтобы не засорял повествование... Просто очень хочется продолжения!
После первого куска чуть инфаркт не случился, когда показалось, что это и есть все.

- Готовить я умею, - улыбнулся Эри, присаживаясь на подлокотник кресла, - а как же иначе? Кто же воину в походе готовить будет? Ну... полководцу, конечно, или хотя бы главному в отряде приготовят - такие же юнцы-ученики, как я сам. Ну а я пока не полководец...
Он внимательно смотрел за тем, как и что есть Амори - на столе не было ни привычных ему палочек, ни мисочек-пиал, так что учиться приходилось вприглядку.
- Так что готовить я умею - что угодно, из чего угодно и в каких угодно условиях. Готовить, ухаживать за одеждой и оружием, даже чинить его по мелочи... это входило в мое достойное образование. - Эри снова улыбнулся, изящно отделил от своей половинки курицы несколько небольших кусков, пристроил их на ломоть хлеба поменьше и посмотрел на сооружение с некоторым сомнением - полагается это откусывать прямо как оно есть, пользоваться ножом, понемногу брать пальцами или как-то еще. - Кажется, мы уже начали - хотя и не по порядку... зато как раз о наших обычаях.
- У нас говорят, что рыбу, птицу и женщину надлежит брать руками. – отломил ножку и с наслаждением впился зубами в нежное мясо. После осторожно вытер руки салфеткой. – Это к вопросу о наших обычаях.
Оруженосцем записать? Самое оно, вот ещё б каков в деле глянуть…
- И никаких ложек-вилок-ножей и палочек. Этими вашими палочками… - чуть не сказал, в носу ковыряться только. – Я вот, готовлю преотвратно. Правда, я не полководец и готовит у нас Майри, я всё больше по словоблудию и дурачествам.
Амори стянул с подноса кубок с охлаждённым лёгким травяным отваром, и откинулся на спинку кресла, чуть пригубив.
- Я вот думаю… шутки шутками, но не спорол ли я ерунды? Я имею в виду… Когда я вчера исполнял канон, господин министр сказал, что мне теперь придётся…ммм… отбиваться от почитателей таланта. Как ваши обычаи? Не говорят, что я каким-то особо изощрённым образом себя предложил в качестве… в этом самом.
Смутить его сложно, но можно. И сказать, что его беспокоило больше он никак не мог.
Эри посмотрел на него весело и едва ли не подмигнул.
- Нет, - сказал он, вообще-то нет. Не предложил. Высокие господа как напьются, еще и не такое отколоть могут - вот только у них так красиво не получится...
Воспоминание о вчерашнем танце... о том, как напрягались и перетекали вчера мускулы на руках и спине Амори... о том, как жаркая волна обдавала изнутри лицо Эри, когда он смотрел на это желанное тело, такое прекрасное в каждом движении...
Эри опустил глаза - ресницы, казалось, аж ветерок подняли - и аккуратно взял пальцами кусок курицы.
- Просто ты дал себя увидеть... дал увидеть, как ты красив...
Он отправил в рот курицу - в основном, чтобы взять передышку, чтобы успеть совладать с собой и со своим голосом.
- Ты очень красивый... и экзотичный, непохожий, так что за тобой ведь наверняка и раньше ухлестывали и намекали... а если еще и без одежды увидеть, пусть хоть наполовину... - еще кусок он жевал довольно медленно. - Нет, ты не предложил себя никому - ни изощренным образом, ни каким-то другим... вот главный казначей как напьется, так в одной набедренной повязке прямо на столе может танец приветствия середины весны сплясать... с тарелкой вместо веера... и ничего. Это не предложение - просто чудит господин казначей. Но на него никто и не польститься. А на тебя наверняка льстятся... а теперь будут еще сильнее. Так что если ты начнешь получать письма с любовными стихами - что-нибудь привязанное к цветущей ветке, надушенное благовониями и так далее - не удивляйся. Просто сразу покажи мне. Я тебе подскажу, как ответить, чтобы от тебя отстали, не обидев.
Если ты, конечно, хочешь, чтобы от тебя именно что отстали...
Амори с всё возрастающим изумлением слушал Эри. И тем сильнее удивлялся, чем медленнее говорил юноша. Красив?.. Не дурен собой по меркам родной страны, всего только. К тому же, воин, грубиян и задира, острослов и хулиган (по словам дядюшки). И вдруг, красив. И дал это увидеть другим.
Значит, и ты так считаешь?.. потому и подошёл тогда, на том злополучном приёме? Как сказал тот вельможа… сам выбрал, кого одарить своей любовью?..
Амори рассеянно засмеялся, представив себе этого самого главного казначея, козлом скачущего на столе, весьма неграциозно размахивая большим плоским блюдом вместо веера…
- Знаешь, я ведь думал это они просто так… из любопытства… Ну, чужеземец, ну не похожий, ну варвар сущий, по вашим меркам. Но я бы даже не подумал о том, что может быть так.
В дверь тихо постучали. Герцог вздохнул, и уже привычно отправился открывать дверь. Говорить «войдите» было бы несколько не корректным, ведь эта комната не была его обиталищем, и хозяином, с некоторых пор, в ней был не Адан. На пороге стоял один из курьеров, протягивая господину послу маленький подносик, на котором сиротливо ютился небольшой конверт зелёного цвета, поверх которого лежала небольшая веточка, усеянная нежно-розовыми мелкими цветочками.
Мужчина только застонал тихо. Ну вот и приехали, господин посол… Дожили, начинаем принимать воздыхания от воздыхателей!
Изуверски хотелось изодрать конверт. В клочья, в стружку мелкую, сжечь, чтоб воспоминаний не осталось. Но пальцы уже срывали печать, с оттиском символа «огонь» на алом воске.
Хрусткий, изумительно тонкий лист дорогой бумаги хранил в себе несколько строк, и уже от первых стало тошно так, что немедленно захотелось прибить фантазёра, написавшего их на месте. Уж лучше б он написал смешно, или глупо, не марая канон пошлостью. Но увы, не было в строках оборотов навроде: мой гордый птиц или звезда моих очей…
Тот, кто писал - прекрасно понимал о ком пишет, и о том, что на самом деле в павлиньих перьях скрывался сокол, и что в конце сокол скогтил добычу…
Вот только в богатом воображении писаки, сокол вернулся к сокольничему. Гордый сокол, свободный хищник, хозяин небес…
Дверь закрылась, едва не прищемив нос вестнику.
- … И клёкот восторженный твой разорвёт тишину небес… - Амори раздосадовано рухнул обратно в кресло, сминая веточку и лист.

Когда за вестником закрылась дверь, Эри вернулся на свой подлокотник - потому что не успел еще Амори эту самую дверь открыть, как юноша мигом оказался стоящим возле его кресла в само что ни на есть почтительной позе, как и следует при посторонних - а в том, что пришел посторонний, Эри не сомневался, варвары носят другую обувь, и потому даже из-за двери их шаги звучат иначе.
- Ну вот, - сказал он, - так и есть. Цветущая ветка в знак цветения чувств... даже страсти - это не бутоны, а распустившиеся цветы, значит, и чувства в самом цвету... и зеленый конверт - опять же свежесть чувств... весенняя... вот только почему каждая крыса уверена, что сокол будет от нее в таком восторге, что будет клекотать на все небеса? Вообще-то такое письмо слишком самоуверенно... так что вежливо отправить его автора на птичий двор индюкам перья ощипывать и соколам не моститься не так и сложно - он сам подставился, - добавил Эри. - Одно плохо - послу так впрямую высказываться не подобает. Или все-таки можно?
- Какие вы сложные… - Мужчина вздохнул, потёр переносицу и пристально посмотрел на Эри. – У нас всё решилось бы очень просто. По шее получил бы охальник, чтоб думал, что и кому говорить. А у вас приходится ещё и слова подбирать. Потому что утончённость во всём, знаки во всём… чувств у него весна, и страсти, вашу медь, расцвет! И от кого… от генерала этого припадочного, чтоб ему!!!
Амори залпом выпил отвар и вдруг подумал, что с такими темпами, очень скоро он станет начинать день с бутылки вина. А потом… а потом всё очень плохо закончится.
- А как можно дать знать всем, что меня не интересует никто? Ну, совсем никто? Или показать, что есть некто, кто значим? Или вообще… ведь тогда же никто не станет?
- Ну, отписать этому охотнику до соколиного клекота такую "ответную песню", чтобы и думать забыл о любовных стихах, нетрудно, - задумчиво сказал Эри. - А вот отвадить всех... нет, пойми, ты не обязан ублажать всякого ухажера только потому, что ему в дурную голову взбрело, что он к тебе воспылал. Но вот не ответить согласием вообще ни на чью страсть - это... невежливо, скажем так. Это не принято. Так что если ты хочешь, чтобы от тебя отстали, путь только один. Разыграть великую любовь. С кем-то, кто согласится тебе подыграть. Везде появляться вместе, бросать страстные взгляды и так далее... может, даже изображать ревность...
Быть везде вместе... иногда якобы украдкой касаться, чуть приобнять за плечи или талию... улыбаться будто исподтишка мнимому предмету твоей страсти... Амори - да кто же не влюбится в тебя, если ты поведешь такую игру - даже если этот кто-то будет предупрежден и согласен на игру?! А если даже он и будет таким бесчувственным, чтобы остаться равнодушным... как же ему повезет, этому кому-то... кого ты будешь касаться, обнимать... я бы душу отдал за то, чтобы хоть для виду оказаться твоим мнимым любовником, твоей великой страстью - даже умирая от тоски по тебе... но по крайней мере ты хотя бы иногда обнимешь меня - хоть для того, чтобы не обнимать других...

О… он бы ещё долго стенал бы над своей невезучестью, если бы не одно НО.
- Это выход! Выход для тебя, Эри! – в горячке спонтанного решения, он вскочил на ноги, и принялся мерить шагами комнату, то и дело останавливаясь, чтоб всей пятернёй вцепиться в собственную шевелюру. – Смотри… Подумай только! Я освобождаю тебя для всех, что там у вас в таких случаях делают? Лютики-цветочки, прогулки под луной? На колени паду при всех… Чёрт… По законам моей страны я не могу… не имею права. У нас запрещено, но я же могу сказать при всех, назвать при всех, и если свидетели подтвердят, то… твой брат будет свободен, да?
Ну что же ты молчишь? Почему ничего не говоришь? Это ведь выход, для тебя, маленький, выход… Ты будешь волен уйти, ведь тот, родной тебе по крови будет жив и на воле.
Амори порывисто упал на колени перед юношей, ухватив того за плечи, и легонечко тряхнул.
- Что скажешь, Эри? Мы сможем? Ты сможешь?.. Ты только скажи, что нужно? Эри?..
- Это... больше, чем выход, - тихо и медленно произнес Эри. Губы его дрожали. - Это... спасение. Ты... можешь это сказать и даже сделать - брак по законам нашей страны у вас недействителен... я ничем не свяжу тебя по твоим законам...
Ничем, свет мой... ты будешь свободен от любых обязательств - потому что твой закон тебя не обязывает, даже наоборот... но он и преследовать тебя не будет - мало ли что может сделать дипломат для ублажения всяких там заморских шишек, тебя еще и похвалят за самоотверженность... а я ничем не свяжу тебя, клянусь!...
- Это... выход... если ты согласишься на брачный обряд при свидетелях - это выход... и... Ори будет свободен, и ему не придется бежать, и его жена и ребенок... я голову ломал, как мне помочь ему бежать и одновременно вытащить и их... Амори - это выход... я... я сделаю все, как будет нужно, клянусь!
Он рухнул на колени рядом с герцогом и уткнулся лицом в его плечо, боясь разрыдаться.
- Я все скажу, что нужно делать... Амори... спасибо тебе...
- Какие же вы сложные… - в сотый раз повторил Амори, как повторял на сотню разных ладов эти слова целый месяц, в мыслях и вслух. Стараясь не беспокоить спины, обнял за талию, и осторожно погладил золотистые волосы. – Ты дурак, Эри, и я не меньший, хоть и старше тебя буду… Ну вот мог ты, человечище, раньше сказать, что сын у него, что жена… я ж не знал… Я ж думал, только брат твой в застенках… А ты, выходит, ещё и их собой спасал… Дуралеище, ты, маленький, дубина… а я скотинка себенаумешная, и всюду выгоду ищу, а ты гадаешь, как бы меня не подвести… Вот только не ври, не отрицай, всё равно по физиономии твоей пойму, что я, зря посол, дипломат и всё такое? Мы ж сможем всё сделать, только если и ты и я будем знать, что каждому надо… Знаешь, как это называется? Ком-про-мисом это называется, когда и тебе и мне, и чтоб по уму, и чтоб оба довольные…
Какую феерическую чушь нёс господин герцог. Никогда такой ахинеи не порол, никогда в жизни, но ведь никогда в жизни не приходилось успокаивать чуть не плачущего от облегчения парнишку, да самого себя.
- Так что давай, говори уж… кого ещё откуда вытягивать будем, кому письма пригласительные слать, а кому перья индюшиные… я ж ненароком кому на любимый мозоль наступлю, без тебя…
Бережное объятие, теплая ладонь...
Слезы все-таки потекли, хоть Эри и старался не подпускать их к глазам... он не плакал эти два года иначе, как наедине с собой, да и от этого начал уже отвыкать - но эти два года слезы из него выбивала боль, а сейчас это была ласка... ласка, тепло - от которых он отвык настолько, что почти забыл, как они выглядят...
- У него есть жена... и ребенок... год с небольшим... он родился, когда Ори уже был в тюрьме, сам понимаешь... она живет у отца, и ее не трогают, но если бы Ори бежал, тронули бы, и еще как... ох... Амори...
Эри сжал зубы, пытаясь совладать с собой... или хотя бы не прижаться изо всех сил к этому теплу... тепло, защита, сила, живое горячее сердце... нет, я не стану платить тебе дурно за твое доброе сердце, не стану навязывать тебе то, что тебе неприятно...
- А приглашения... если ты берешь в супруги своего же купленного наложника, пышной свадьбы не устраивают, ранг у меня для пышной церемонии неподходящий... нужно шесть свидетелей... и наряд свадебный по нашему обычаю, для тебя тоже, и прическа... я должен встать перед тобой на колени и поклониться три раза земно - а ты меня поднимаешь с колен - ну, как бы поднимаешь в ранг супруга из ранга наложника... мне дают облачиться в такой же наряд, как и у тебя... потом сесть за специальный маленький столик и съесть обрядовые печенья... обменяться чарками... поклониться свидетелям, и все. Потом свидетели остаются пировать на ночь, чтобы подтвердить, что утром мы вышли из твоей спальни вместе - и брак считается заключенным.
- А по статусу тебе что полагается? – плечи чуть подрагивали. Плачет? Хорошо… пусть плачет… Это очень даже хорошо, когда слёзы. И смех хорошо, и слёзы. Главное, всё вовремя, главное, это очень-очень правильно. – Я по нашим законам, самая что ни на есть большая шишка. Просто-таки чирь невообразимый, раздувшийся прям посреди носа и важный донельзя. Светлость моя, точно тебе говорю, и тебе светлостью быть придётся. Моей герцогской. А ты кто получаешься? Мне ж у нас должно быть влюблённым сверх всякой меры, понимаешь?
Плачь, маленький, со слезами легче, слезами отмоешься. Это я никогда, а ты очень даже… Хоть что хорошее сделаю, хоть для тебя, для брата твоего, для малыша его и жены.
И гладить, осторожно, по напряжённым плечам, крепким мускулам под тонкой израненной кожей, по рукам, и совсем легонечко, едва ощутимо, по спине. А крепче нельзя, потому что больно. И не только спине, шкурке порченной.
- А я пока не светлость, я пока имущество, - засмеялся сквозь слезы Эри. - Вот после свадьбы буду светлостью - твоей, личной, так светиться буду, что хоть вместо фонаря в сад ночью выставляй...
Твои пальцы, такие ласковые, нежные, закрыть глаза, утонуть, растаять от их тепла... плавиться как воск на твоем огне... боги, сколько боли и счастья сразу - прикосновение любимого...
- А быть влюбленным сверх меры... ну, пока я еще имущество - при всех меня на колени к себе сажать... или разрешать сидеть на полу возле твоих колен, пока ты будешь мои волосы гладить, это тебе будет не так неприятно, наверное... бросать на меня всякие там восхищенные взгляды... наверное, побрякушки какие-нибудь красивые подарить... и вообще смотреть на меня так, словно вот прямо сейчас обнял бы, да при посторонних неприлично... а после свадьбы и на колени сажать не придется - только рядом, это тебе будет проще... и брать меня с собой повсюду... Амори - а как у вас себя влюбленные ведут?
- Ну… - Амори на секунду замер, силясь вспомнить. Тихо фыркнул, щекой потёрся о шелковистые прядки. – Лютики… цветочки… прогулки там всякие… сухие веточки в книгах… кажется… Не знаю даже. Я ж никогда влюблён не был. Да и не скажет никто, что ты влюблён, а если и скажет, то ты сам не поверишь, пока не узнаешь, не поймёшь сам. Может, дуреют… может, всякие глупости начинают творить. А волосы твои я и так глажу, потому что нравится, они у тебя как шёлк… золотой мягкий шёлк… Я тебя в первый вечер знаешь как назвал? Тенью чёрно-золотой.
И пропускать этот шёлк между пальцев и впрямь приятно и хорошо. И успокаивает так, что ни на новости, ни на донесения, ни на идиота-генерала злиться уже не хотелось. И вправду котёнок, по-другому и не назвать. Тихий и ласковый. Мелкое чудо, хвост морковкой, глазищи удивлённые…
- А вот у ног моих не потерплю… ненавижу я это… и раболепство ненавижу… А без взглядов обойдёшься, обормот… Пока канон мне свой не оттанцуешь. А то всякую похабщину плясать… А канон, поди, забыл уже!
От ласковых слов и прикосновений Эри просто таял от блаженства, голова кружилась, и кто знает, не наделал ли бы он тех самых глупостей, о которых сказал Амори - но тут последние слова герцога выдернули его из блаженного полузабытья.
- Забыл? Я? - возмущенно воскликнул Эри, поднимая голову. - Амори - да как ты можешь... я его каждый день танцевал, по утрам, перед тем как спать лечь, пока не видит никто... чтобы не забыть...
Каждое утро. Как бы ни болело истерзанное тело. Как бы ни кричала изболевшаяся душа. Каждый день. Чтобы не забыть канон. Чтобы не забыть СЕБЯ. Не забыть, кто я такой и зачем я здесь. Не забыть...
- Так что я тебе могу его хоть сейчас станцевать - хоть весь, хоть по частям!
Эри всмотрелся в лицо герцога - и губы у него чуть дрогнули в улыбке.
- Амори... да ты смеешься! Это ты шутишь так... но я и правда помню канон, весь!
- Конечно смеюсь… ещё как смеюсь. Хохочу, и за тебя тоже. Потому как дай волю и ты весь лужицей растечёшься, а нам с тобой ещё столько сделать надо! И вообще, господин мой помощник, подъём, пиши список.
Амори поднялся на ноuи, потом, для пущей внушительности момента – наклонился и поднял на ноги Эри. Выудил из-за шнуровки рукава рубашки тонкий платок и самолично вытер мокрые щёки.
- Эри… как там твоё клановое имя?.. должен сделать следующее… так, запоминай… Выбрать и заказать костюмы, выбрать нужные побрякушки, пригласить свидетелей, выбрать дом в приличном районе, купить его… я плачУ… подобрать прислугу, такую, чтоб не падаль какая, купить всё нужное в дом, перевезти невестку с дитём, назначить дату свадьбы, светиться счастьем, ещё раз светиться, чтоб сад освещал уже сейчас, я скряга, не люблю тратиться на свечи, и вообще, что столбом стал, тебе записывать полагается, и да, канон мне оттанцуешь…ночью после свадьбы.
- Мне не нужно запоминать, я запомнил, - Эри поневоле улыбнулся, захваченный этим вихрем. - Выбрать и купить дом я могу хоть сегодня - я знаю, где... поверишь моему выбору или сам смотреть будешь? Тебе принесут счет на оплату. Выбрать и заказать костюмы еще проще - к утру будет готово. Прислуга - это дольше искать надо, за день не управлюсь, наверное... а невестку с ребенком можно будет перевезти только в сам день свадьбы. Светиться от счастья начинаю прямо сейчас...
Он и в самом деле светился - тихо и робко, исподволь - но сейчас, рядом с Амори, не было места для боли, только для улыбки...
- А канон... - улыбка стала гордой и сильной, - ты увидишь, как только я закончу все приготовления и можно будет устроить свадьбу.

Хорошо...

Очень, очень хорошо!
Написано так, что оторваться невозможно
Спасибо! Смею надеяться, что продолжение будет?

Будет, как только подразгребусь.
А то я, кроме как о гудящих ногах и урчащем с голодухи желудке, больше думать не могу )

Танцевать канон... для тебя... для тебя одного, любовь моя... сердце моего сердца, душа моей души... для тебя...
- Верю. И горжусь тобой. – Амори кивнул в сторону недоеденного завтрака и укоризненно покачал головой. – Но свой завтрак ты просто обязан прикончить. И курицу, и салат. Иначе Майри расстроится. А она, когда не в духе, начинает зудеть, и поверь мне, это куда неприятнее всех генералов вместе взятых! Хммм… а не пригласить ли нам господина генерала в качестве Свидетеля?.. А что, идея мне даже начинает нравиться…
Мужчина ухмыльнулся, и, потянувшись во весь рост, бодрым шагом направился к двери. На пороге обернулся.
- Деньги возьмешь у Майри… Кстати, я бы посоветовал пойти вместе с ней… торгуется она так, что просто равных нет… А уж по части посыланий, просьб умолкнуть и уничижающий взглядов…
Только у себя в кабинете он понял, как дрожат руки. И что тело с душой попрощаться готово. И что сейчас придётся сделать ещё несколько дел, которые отлагательства не терпели, особо же в свете всего случившегося.
- Ты точно решил? Не передумаешь? – Майри смахнула пылинку со стола и сурово поглядела на воспитанника.
- Не передумаю. Сама знаешь, приключиться может разное, а я не хочу чтоб… Он прав был, когда поместье не отдал, я не говорю, что поступил он дурно, просто он был прав. Я ведь уверен, что дядюшка специально так сделал, чтоб избавиться, чтоб потом всё вернулось. А я не позволю. И выход найду, и заставлю его признать. Мне важно, чтоб меня поддержала ты. – Он не молил, не просил. Он вообще не просил никогда, у близких. Тех немногих, кто был с ним ДО короны.
- Ты же знаешь, поддержу. – экономка на миг обняла мужчину, и вышла, оставив посла наедине с долгом.

* * *
Легко сказать - пойти вместе с Майри... тут еще кто с кем вместе! Сам он чужак для этой женщины, обуза, свалившаяся на плечи герцога... кем она считает Эри? Как знать...
Когда Майри вошла, юноша как раз успел управиться с едой - приготовленной непривычно, но очень вкусно. Он не затягивал завтрак, но все же ел не торопясь, стараясь распробовать каждый кусочек - ведь именно к такой еде привык Амори... его любимый, которого он совсем не знает - и в то же время знает в самом глубинном, в его благородстве и доброте, а вот привычек его Эри не знает совсем - ну смешно же стараться распробовать еду, чтобы хоть понять в своем любимом, понять, что ему нравится, к чему он привык... смейтесь, если хотите!
Эри как раз встал из-за стола, когда отворилась дверь, и он немного растерялся, не зная, как ему говорить с этой женщиной... от растерянности он слегка покраснел и тихо сказал:
- Спасибо... это все было так вкусно...
- Не за что, малыш. – женщина улыбнулась, и сложила руки на животе, сжимая в пальцах небольшую сумку. Как раз чтоб положить кошель, да кое-какие мелочи. Длинная юбка поверх рубашки и туника, подпоясанная тонким кожаным плетеным ремешком, волосы аккуратно убраны в косу, уложенную на голове в венок, благообразна и степенна, как и полагается хозяйке. – Амаи нам с тобой задание дал и не так много времени на исполнение. Ты ведь торопишься, не так ли?
Она протянула руку вперёд, ожидая, когда юноша подойдёт к ней, и легонько оправила сбившиеся складочки на одежде Эри.
- Славный мальчик… Ну что, пойдём смотреть твой дом? Начнём с важного!
У Эри просто камень с сердца упал.
Что ты сказал обо мне это женщине, любимый, что она так добра ко мне? Или она просто видит, что я готов дать себя в куски изрезать ради тебя? ведь она тоже тебя любит... может, ради этой любви к тебе?
- Это очень красивый дом, - рассказывал Эри, шагая рядом с Майри. - И новый... так лучше, ведь никогда нельзя знать, что старый дом помнит и какие призраки там гнездятся... а это новый дом. Его строил третий помощник императорского цензора, а теперь он получил огромное наследство в провинции, так теперь ему этот дом не нужен, он перевелся служить начальником канцелярии тамошнего губернатора и задержался только чтобы дом продать, как продаст, так и уедет...
Эри знал об этом - потому что каких только дел не обсуждают при шлюхах, забыв, что они тоже живые... и знал, на какой улице находится дом, но так давно не выходил никуда, что едва не свернул не в тот переулок - хорошо хоть, вовремя заметил это.
Дом и в самом деле был красив - куда красивее, чем Эри думал по рассказам тех, кто его видел. Очень удобный и просторный, куда просторнее, чем казался, с башенками в кайанском стиле - не дом даже, а маленькая усадьба со всем необходимым, будь то хозяйственные постройки, жилые комнаты или сад - с беседками, ручейками и всевозможными укромными уголками... сад, который будет красив в любое время года. Ну а о такой "мелочи", как тренировочный зал в доме и площадка для фехтования в саду и говорить нечего!
- Вам... нравится? - чуть дрогнувшим голосом спросил Эри.
- Нравится. Амаи в восторге будет, это я тебе точно скажу. Ему ведь, на самом деле кроме школы, книг да спокойного житья ничего не надобно. Только покоя не дают. Вот как герцогом стал, так и не стало Амаи, а Амори он другой совсем…Так что тебе спасибо надо сказать. – Майри погладила Эри по плечу и вздохнула, поджав губы, словно пыталась скрыть тяжёлый всхлип, рвущийся из горла. А потом вдруг улыбнулась. Как будто из-за туч лучик солнца выглянул, по щеке погладил, тёплая, чуть усталая, по-матерински светлая улыбка. – Он скорее даст себя выпороть, чем признается, что любит с цветами возиться. Не разбирается совершенно, может выдрать вовсе даже не сорняк, но как-то странно, растут и цветут… Садовник наш в поместье всё пытался не пускать его в сад, говорил, розы виться начинают, а от аромата лилий подмастерья дуреют как мартовские коты… Так что ему – понравится.
При мысли о том, что Амори понравится выбранным им дом, Эри тут же изобразил собой пресловутый садовый фонарь - то есть рассиялся до невозможности.
- А это не удивительно, что у него все растет и цветет, - улыбнулся юноша. - По-моему, даже если он самую что ни на есть орхидею вместо сорняка выдернет, у него чертополох орхидеей расцветет.
Он так хотел расспросить Майри о герцоге... о том, что Амори был герцогом не всегда, и что он другой совсем - а какой же тогда? Нет, в том, что Амори добр и благороден, юноша не сомневался - но ведь так хочется узнать о любимом побольше...
Однако по дорожкам сада навстречу им уже спешил управляющий владельца дома, приземистый, в темных парчовых одеждах и с ключами на поясе.
- Что вам будет угодно? - спросил он после того, как обе стороны обменялись приветствиями.
- Узнать цену на дом и, если в цене сойдемся, купить его, - ответил Эри.
- Дом стоит шестьде... э-эээ... я хотел сказать, тридцать... - произнес управляющий.
Эри чуть не засмеялся. По приказу ли господина управляющий хотел назвать цену вдвое большую - вдруг да удастся ее слупить - по своей ли воле, чтобы положить разницу в карман и разбогатеть... но только одно дело дурить голову чужеземке-варварке, которая и цены-то вряд ли знает, а совсем другое - такому, как он, Эри. Вот и решил управляющий не рисковать.
Но... хотя цену управляющий назвал справедливую - а может ли герцог позволить себе такой расход?...

- Ах, сколь часто мы ошибаемся, милейший… Иногда ошибки случайны, иногда столь нам приятны, что мы сами начинаем верить в их истинность… - Майри понимающе улыбнулась, а в глазах на миг промелькнула отнюдь неженская сила и властность. – Верно ли мы расслышали сумму, названную вами?..
Женщина чуть устало оперлась о руку Эри, и обвела взглядом дворик, часть сада, остановив тяжелеющий взгляд на управляющем. И снова улыбнулась, чуть иронично, но не зло.
- Итак, что скажете, молодой господин? Думаю, господин герцог сам с удовольствием поглядел бы на дом, но он собирался обсудить некоторые вопросы с министром, и только потом присоединиться к нам…
О, она могла сказать да, или сказать нет. Но приказ Амори был очень однозначен. Она могла быть рядом, но не принимать решения. Теперь этот юноша должен будет не только зваться молодым господином, но и стать им.
- Это верная цена, - ответил Эри.
Разумеется, это была верная цена - та, которую владелец дома называл во время попойки при развлекающие его и его собутыльников танцовщиках. Гораздо больше его удивило, что Майри назвала его молодым господином - вот уже два года его никто так не звал, он отвык, по сути дела он еще не имел права так называться... но это явно было приказанием Амори.
- И мы согласны на нее.
Майри коротко почтительно кивнула.
- В таком случае, мы можем подписать документы… Надеюсь, уважаемый владелец дома не будет против, если указанную сумму мы положим не золотом, а камнями? Сами понимаете, такие деньги уж больно неудобно с собой носить… - бойкая экономка склонила голову к плечу, на миг задумавшись. – Пять сапфиров, два рубина и бриллиант…
Сухонькая ручка скользнула в сумку, извлекая на свет кошель. А когда завязки разошлись, в солнечных лучах заиграли гранями крупные, с фалангу мизинца, чистые камни.
- Если пожелаете, можем сходить к мастеру-ювелиру, чтоб тот оценил камни, и сказал, в расчёте ли мы.
- Н-нн..не нужно, уважаемая... - выдавил из себя управляющий, так и впившись глазами в сияющие камни... и ведь было на что посмотреть! Эри таких красивых и крупных камней, да притом такой чистой воды и сильной окраски в жизни не видывал.
- То есть... мастер-ювелир все равно будет сейчас вызван для официального подтверждения при составлении купчей, но я и сам вижу, почтеннейшая, что камни того стоят...
Дальше все завертелось с полной скоростью - слуга сгонял в управу, оттуда явился нотариус, уполномоченный составлять записи о купле-продаже, и ювелир-оценщик... в общем, не прошло и получаса, как дом полностью и окончательно перешел в собственность господина герцога.
- А теперь - одежда и украшения, какие полагается? - спросил Эри, слегка ошарашенный скоростью происходящего, у Майри.
- А так же гости, генерал, ещё несколько свидетелей, пир, переезд и новоселье. – Майри упрятала бумаги в сумку. – Он ведь ужасно не любит ждать и тянуть кота за хвост. Ему подавай всё и быстро, а если чего-то приходится дожидаться, он улыбается, и говорит: ну что вы, я возьму сам! И знаешь, ему редко возражают.
Тепло и солнечно, и очень спокойно, будто это утреннее сумасшествие не их коснулось. Будто стремительно не менялся привычный уклад жизни. Четыре дня с момента злополучного приёма. Всего только ночь со дня сумасбродного танца. И если всё успеть к завтрему, то уже к вечеру ободок массивной герцогской печатки украсит собой изящную руку Эри. Не та печатка, которой был отмечен танцовщик ещё вчера. Вторая, малая, что дарится испокон избранным, кто разделит путь коронованного господина, станет его тенью, его половинкой.
- Приглашения для гостей, генерала и свидетелей я напишу сегодня вечером, - улыбнулся Эри. - Для этого нужна специальная бумага, она продается в той же лавке, куда мы сейчас идем.
Он все-таки был ошеломлено скоростью и размахом событий - и одновременно принимал их как должное, ведь Амори был в этом весь, во всем своем великолепии... так и есть ли смысл удивляться?
Он привел Майри в лавку, где торговали всеми свадебными принадлежностями - и тут же забраковал все уже готовые наряды. За безвкусицу - и за то, что даже лучшие из них не были бы к лицу Амори.
- Шить надо, - заявил он. - Это не годится.
Замороченный хозяин лавки выложил перед Эри образцы шелка - и Эри долго перебирал их, пока не вытащил один кусок, жемчужно-серый, как и нравилось Амори - но при малейшем движении шелк вспыхивал зеленым отливом, словно и впрямь редкая жемчужина. Рисунок на шелке являл собой морские волны.
- Вот этот, - выдохнул Эри.
Потом настал черед пояса - его подобрать к такому наряду было не так и легко - шпилек для прически и застежки для воротника, символизирующей пару. Фыркнув при виде неизбежных уточек-мандаринок и тому подобного, Эри снова углубился в созерцание драгоценностей - и выбрал застежку в виде крылатки клена из двух половинок. Сердце кольнуло при мысли о том, что это ложь... но думать об этом он себе запретил. А застежка была прекрасна.
- Я правильно выбрал? Ему понравится? - тихо, шепотом спросил Эри женщину.
- Мне кажется, ему понравится всё, что ты ему покажешь… - Майри сидела на мягком кресле, наблюдая за тем, как Эри придирчиво перебирает образцы, подносимые хозяином, как растёт горка забракованных украшений, как хмурится юноша, и как внезапно проясняются черты, стоило только упомянуть об отсутствующем герцоге.
- Он приходит в ужас, если нужно что-то выбрать, купить или долго искать. О, он может, если возьмётся, но с такой дотошностью, что ты тысячу раз пожалеешь, что согласился пойти с ним. В результате он найдёт именно то, что задумал, но ты бы сам успел оббежать кучу мест и справить кучу дел, чем искать одну-разъединственную, но идеальную шпильку…
Майри поднялась, подошла и погладила изящное украшение кончиками пальцев, потом приобняла парня за плечи и кивнула.
- А ещё эта ткань ему в цвет глаз, тут ты прав как никогда.
Эри снова просиял - тихим неброским светом - и занялся выбором ткани уже для себя. Он с сожалением посмотрел на черно-золотое - но ведь не годится на свадьбе быть в тех же цветах, в которых меньше пяти дней тому назад он плясал на погляд кому угодно... да и негоже выглядеть роскошнее герцога. На самом деле ткань для наряда Амори он выбрал изысканно богатую - ну так изысканность еще уметь оценить надо... так что после недолгих раздумий Эри выбрал зеленую ткань с узором из листьев бамбука, пояс с таким же узором, заколку в виде цветка орхидеи и шпильки в тон наряду.
- Когда молодой господин хочет получить свой заказ? - спросил хозяин лавки с почтением. Почтение объяснялось просто - уж если заказчик настолько придирчив, то у него есть на то основания!
На этот раз Эри не вздрогнул, когда его поименовали молодым господином.
- Завтра утром, - ответил он. - Зеленое будете шить на меня. А первый наряд... - Эри прищурился, помолчал полминуты - а потом выдал все мерки Амори, рост, ширину плеч и груди, обхват талии и бедер, длину рукава... воин обязан уметь подобрать на глазок доспехи для своего господина, а их не ушьешь - так и трудно ли определить на глаз мерку для одежды?
- И все, что полагается для свадебного обряда - вся утварь... это тоже должно быть готово к утру.
- Когда только успел?.. – прошептала Майри, рассчитываясь за приобретения.
Она, конечно, ничего не скажет Амори. Воспитанник, либо всё поймёт сам, либо совсем замучает парнишку. Хотя, Амаи мальчик не глупый, не впервой выходить из сложных положений, вот только, не привык он жонглировать чувствами людей. Особенно, такими искренними, светлыми и глубокими. Может, хорошо, что пока не знает. Иначе, как знать, как бы тогда поступил.
Нет, Майри не понимала странных обычаев этой страны, да и как понять такой союз? Браки, они освящаются богами, а дар богов – здоровые крепкие сыновья и красивые дочери. А Эри никогда не сможет подарить любимому человеку наследника…
Впрочем, нашёл же выход старый герцог. Надёжный выход, не самый простой и далеко не самый добрый, но у старика на то были собственные причины, а Амаи давно уже не ребёнок, хоть и поступает иногда уж очень необдуманно.
- Ох, малыш, ну и тяжесть же ты взвалил на себя… Утянешь ли?
Эри непонимающе поднял глаза на Майри... и потом неудержимо побледнел.
- Утяну, - коротко сказал он и опустил голову. - Майри, я... утяну. Сам. И свою ношу навешивать не стану. И того уже довольно, что Амори на себя принял...
Утяну. Сам. Не скажу, не посмотрю лишний раз... не отплачу за неоплатное добро неблагодарностью...
- Я... не стану ставить его в неловкое положение...
- Он сам мастер, так что, не поставишь, даже если очень сильно стараться станешь. – Майри взяла Эри под руку. – Ты, главное, попробуй просто. Сам должен понимать, за право любить надо бороться. А за право быть любимым, надо быть готовым и кулаки в кровь, и на шип терновый грудью, и в омут с головой.

Они шли по улице, неспешно, наслаждаясь теплом и уединением, несмотря на снующий вокруг народ, торговцев, работников, разных мастей и достатка.
- Сейчас ты только для себя любишь. Лелеешь в себе свою любовь, прячешь, как сокровище великое, перебираешь каждое воспоминание, каким бы коротеньким оно не было, как бусинки на нитке, и боишься кому показать, чтоб, не приведи боги, не потерять, не отобрали чтоб. Бусинки-жемчужины без тепла и солнца тускнеют. И самые красивые камни, когда они в сокровищницах лежат радости не приносят…
- А разве моя любовь может принести ему радость? - очень тихо и очень просто спросил Эри. - Ему... мне кажется, что ему было бы... нет - даже не неловко, а... неприятно.
Какое там "кажется" - так оно и есть... Эри отлично помнил дрожь отвращения в пальцах, перехвативших его запястье в тот день, когда он впервые задохнулся, увидев нефритовые глаза...
- Майри... я ведь все готов сделать, лишь бы ему было хорошо... лишь бы ему хоть минуту радости подарить... но разве моя любовь ему может быть в радость? Я... я же помню, как... как он посмотрел, когда я на пиру поднес ему чарку... я не понимаю, почему - но это было так... ему было... неприятно...
- Не любит он шлюх… ой не любит! Потому что пошутили над ним жестоко. Не кто-то, а почти родной человек. У нас про таких говорят – седьмая вода молоку. Он тогда мальчишкой был, тебя младше. Годков пятнадцати. Старый герцог его тогда уже давно в дом взял и стал воспитывать как наследника… - Майри свернула в чайную, устроилась в тени, под навесом и благостно кивнула, когда расторопный слуга принёс им за столик поднос, чайничек да пару пиалок. И от засахаренных орешков не отказалась.
- Не сказать, чтоб над ним издевались… он никогда в обиду себя не давал. Даром, что ль, лучший ученик своего мастера…
Тонкие пальцы сомкнулись вокруг тонкого фарфора. Женщина грустно улыбнулась, вспоминая прошедшее, но даже спустя годы ей всё ещё было невыносимо горько.
- Дядька его решил устроить подарок ему ко дню рождения… ну и устроил… Отвёл парнишку в дом терпимости. Самый что ни есть лучший, там только знать и околачивалась. И купил Амаи шлюху, дорогую, красивую, одну из тех, кому равных не было в искусстве утех… - по щеке скатилась слезинка, но Майри поспешила смахнуть её.
- И... что же случилось? - очень-очень тихо спросил Эри.
Ему трудно было поверить, что шутку могла сшутить купленная девушка - на его родине за такую шутку можно поплатиться настолько дорого, что ни у кого охоты шутить не станет. Шутку сшутил, как сказала Майри близкий человек... и это было отвратительно. Настолько отвратительно, что Майри и сейчас горько вспоминать об этом.
- Майри... я просто... я не знал, когда выбрал его... я и сейчас не знаю - и ничем, ничем не хочу ему даже случайно напомнить... что произошло тогда?
Пятнадцать лет... раны, нанесенные в таком возрасте, не заживают долго... особенно нанесенные в шутку...
- А там мальчик увидел себя. Почти как в зеркале увидел. Но лучше б никогда и никак… - женщина поспешила скрыть судорожный вздох за крохотным глоткой ароматного чаю, и только потом, уняв непрошенные слёзы продолжила. – Представь, что ты входишь в комнату, в которой на постели лежишь ты же… Ты глядишься в свои глаза, твои волосы вьются так же, как у того, кто на постели, и всё ваше отличие состоит в том, что на тебе надеты одежды, что полагаются сыну герцога и наследнику земель и титулов, а тот, кто готов ублажать тебя куплен за тридцать золотых монет… Амаи убежал, едва снял с той девочки маску. А когда вернулся на следующий день, узнал, что та не вынесла того, что увидела и узнала.
- На нее... надели маску... чтоб скрыть похожесть на него?! - Эри смотрел на Майри с недоверчивым ужасом. - Но... зачем?! Как же это?!
Случись такая шутка в его краях - тот, над кем подшутили, мог бы подумать... многое. И что на постели - его незаконная сестра, мало ли какую служанку мог поиметь его отец в дороге, и значит, сам он было на пороге от кровосмешения... и что перед ним – двойник, смертная судьба, видение намороченное... и что оборотень на постели лежит... трудно сказать, что подумал Амори, которого женщина называла Амаи, в свои пятнадцать лет - но это не могло не быть потрясением...
- А что случилось с той девушкой? - так же тихо спросил он. - И... с Амори? У него...
Слова почти не шли с языка.
- У него после этого... был хоть кто-то?
- Она, та девочка, поняла… Она ведь и правда была похожа на него как две капли воды, только тоньше… всё же, девушка и парень отличаются, да… Чтоб он не понял ничего, полумаску бархатную на лицо надели, а он снял. И увидел…
Беспомощный взгляд пожилой женщины полнился слезами. Непролитыми, и тенями тех, что заливали лицо много лет назад.
- Девочка та из окна вышагнула. Что до Амаи… Он после того с отцом говорить отказался. Герцог отказался от дочери, но взял сына. Этого мальчик не простил ему до самой смерти. Только вот с тех пор молодой господин и заделался тем, кого знают все. И чудить начал, и при дворе разошёлся, и дядюшку своего, министра, ни в грош не ставит… И к себе никого не подпускает. Не знаю я, маленький, тут ничего не скажу, только он ведь совсем не любил, когда к нему прикасаются, и сам никого не касался, если мог того избежать.
- Как же это было можно... - ломким шепотом произнес Эри. - За что... боги пресветлые... - оказывается, он просто не дышал, пока Майри рассказывала - и даже не заметил этого, только тогда заметил, когда в висках заколотило. - Майри, это он с тех пор не любит, когда к нему притрагиваются, да?
Любовь моя неласканная... ты ведь даже не знаешь, что это такое... и не любишь прикосновений...
Но... как же ты тогда обнимал меня, волосы мои гладил? Неужели стену можно сломать? Ту стену, за которой ты совсем один?
- Он никогда не говорил, а я не спрашивала. – Майри развела руками и вздохнула. – Только знаешь, у тебя получится. Я просто знаю, что получится. Уж если он сам такой выход предложил, значит сам для себя что-то решил, что-то понял… Иначе, он бы и мне ничего не сказал. Уж мне поверь.
Женщина достала из кошеля пару монет, и оставила их на столике. Потом взяла юношу за руку, и заключила тонкие пальцы в ладони, пристально глядя в глаза.
- Он тебя пустил к себе, ты же ещё раньше заболел им… Светлый, и сердце у тебя доброе и верное, раз столькое вынес ради дорогого человека. Он тоже умеет так. Только не было ради кого. Вот ты ему смысл и дай. Потому что без смысла никак нельзя. И без тепла нельзя, и без любви.
- Нельзя без тепла, - эхом отозвался Эри. - Я... я сделаю все... все, что могу... и что не могу - тоже.
Я сделаю все, любимый... потому что ведь нельзя же так, нельзя, чтобы ты тихо каменел в своем одиночестве...
- Вот только прислугу нанять, наверное, не сумею, - неожиданно улыбнулся Эри, переводя печальный разговор в нечто более шутливое - как делал и сам Амори. - Потому что про дом я знал, что он продается - а вот прислугу при таких, как я, не обсуждают, это ведь не интриги, не камни драгоценные, не дома... это просто прислуга... такая же, как и мы... Дом есть, наряды и утварь будут завтра, пир будет, какой полагается, и приглашения я напишу... а вот что мы будем делать с прислугой?
И он улыбнулся Майри - ободряя и утешая. Так, словно ничего, кроме отсутствия прислуги, не мешало некоему безоблачному счастью.
Она не могла не улыбнуться. Да и как можно, когда помощь искренняя, а переживания настоящие.
- Ну, придётся мне поднапрячься и немного помучить нашу посольскую челядь. А уж потом молодая госпожа сама найдёт людей достойный… Ради дурнушек или глупых на такое безумство не решился бы брат? Ладно уж, пойдём…
До самого посольства грустных тем они больше не обсуждали, и всё, о чём могли говорить – предстоящее действо и то, как можно скорее забрать из императорских застенков брата.

Laise, чудесно! Совершенно чудесно! Я даже испугалась после первой части, мне помстилось, что Амори после заключения этого пари действительно исчезнет на два года, оставив Эри выживать. Как славно, что я ошиблась. После того, как я поняла, что ошиблась - это такое удовольствие читать про них. Спасибо.
Laise , потом молодая госпожа сама Имеется в виду жена брата? Дядька его решил устроить подарок ему ко дню рождения То есть дядя Амори сознательно это устроил? Зная, кто эта девочка? Не носила же она маску все время.

Да, жена брата и да, дядька знал )
Вот такой он мерррзавец!

прелестно, просто прелестно!Только пожалуйста, не пиши роман толщиной с "Войну и мир" - это испортит самую лучшую идею.

Поздняк. В нём - восемьдесят страниц тексту и под конец такая мистика попрёт, что сейчас я просто не знаю что с ней делать!

Но хэппи-энд будет, надеюсь? Амори + Эри = долгие счастливые отношения? Последнее время все авторы словно спелись - кровища и все умирают!

Кольцо лежало на столе. Совсем такое же, как его собственная печатка, поменьше разве. Глубокого зелёного цвета камень с вырезанным на нём гербом в обрамлении старинного красного золота. Амори всем сердцем ненавидел этот символ, но, как все его предшественники носил. По праву носил. И по странной прихоти судьбы.
Кольцо было отправлено не далее как час назад из родового поместья, неприлично дорогим способом, телепортом, узким, направленным, чтоб никто перехватить не смог. Шутка ли, переправляется не что-нибудь, а малая герцогская печать. Никто лишь не знал для кого. Из сокровищницы его достали по приказу молодого герцога, объявившего, что намерен взять супруга из чужой страны.
К кольцу прилагалась записка министра. Очень злая записка, очень резкая. Господин министр выражал своё недовольство действиями племянника. Грозился отозвать посла, ежели тот не образумится.
Господин посол отвечал честно и прямо: индюшиным пером, воткнутым в комок влажной глины. «Ты не получишь и самого захудалого птичника, не то что мои земли…»

Майри и юноша явились уже ближе к вечеру - усталые, но устроившие все, кроме найма прислуги.
- Все сделано, - с застенчивой улыбкой сообщил герцогу Эри. - Кроме прислуги, все уже готово... смотри, вот купчая на дом - нет, не это, здесь бумага для свадебных приглашений.
Он знал, спиной ощущал, что Майри, глядя на него, улыбается - и был рад. Ведь Майри любит герцога, он для нее до сих пор мальчик, родной ее сердцу... и если она улыбается, значит, все правильно...
Кивком отпустив экономку, Амори закрыл за ней дверь кабинета и обернулся к сияющему и чуть смущённого Эри. И не удержавшись, улыбнулся в ответ.
- У меня есть кое-что для тебя, Эри. И я хочу дать тебе эту вещь прежде, чем мы закончим на сегодня все дела…
Мужчина подошёл к столу и взял с полированного дерева тяжёлое кольцо. Странно это было. Странно и очень… верно. Иные слова и не подобрать. Казалось, как можно вручать себя другому человеку? Играючись, может, подписывая самому себе приговор, вот только именно это и казалось самым правильным. Весь вчерашний вечер и весь сегодняшний день.
Перед юношей он опустился на колено.
- По законам моей страны, для того, чтоб ты считался моим спутником жизни, я должен скрепить союз клятвой. Ты получишь власть в моих землях, равную моей и ты станешь частью меня… Не спрашивай, я сам не могу ответить зачем и почему. Так надо… Один человек… не хороший человек, долгие годы пытался получить то, что принадлежало моей семье. - Амори горько улыбнулся, но продолжил. – Он не остановился ни перед чем, лишь бы… свести со свету меня, а потом и отца. Я не был хорошим сыном, но я надеюсь, стал хорошим господином людям, что живут в маноре Адан… Я не в праве сделать этого насильно, но до тех пор, пока я один, он может попытаться снова. Если со мной разделят клятву… в землях истинным господином станет больше. Так вот, Эри… я хочу просить тебя… разделить со мной эту клятву.
Тот, кто устроил над тобой "шутку" в твои пятнадцать лет? Твоя сестра вышагнула в окно - возможно, не устояв в рассудке - не той ли судьбы тебе хотел тот, кто устроил эту мерзость? Но ты выдержал шок - и остался один... это тоже результат... желанный для него результат...
Я не дам ему добиться своего, кем бы он ни был! По законам твоей страны я тебе не супруг - но нас свяжет другая клятва, и я разделю с тобой твою ношу и закрою тебя от этой опасности...
Эри опустился на колено рядом с Амори.
- Клянусь... - голос его чуть дрогнул, - клянусь принять твои обязательства и разделить с тобой твое бремя, быть верным твоим людям, как им верен ты. Я разделю с тобой твою клятву. Амори, я не знаю, как клянутся у вас - скажи, и я дам эту присягу... от всего сердца.
Амори поднял руку, сжатую в кулак к глазам и разжал пальцы. На ладони, мягко светясь, лежала вторая герцогская печатка. Мужчина взял в свою руку изящную ладонь Эри и надел кольцо на средний палец. Ободок мигнул, и чуть уменьшился.
- У этой клятвы нет формы… никто слово в слово не повторяет древних строк. Она идёт от сердца и полнится решимостью… И клясться ты будешь лишь в том, что тебе искренне близко и глубоко не безразлично… - пальцы рук сплелись, а кольца соприкоснулись ободками и запульсировали в такт биению сердец. – Я клянусь тебе, Эри, защищать и оберегать тебя, как земля хранит всё живое, клянусь не предавать тебя, как никогда не предаст тебя место, где ты в дар получил жизнь… Клянусь до последнего вздоха делить с тобой все радости и горести, как мы, плоть от плоти земли, разделяем с нею все невзгоды, клянусь отыскать тебя где бы ты ни был и по первому слову прийти к тебе, как дух жизни является снова и снова… Клянусь быть твоим.
- Клянусь... беречь тебя, как свое сердце, быть тебе верным, как твоя рука, быть единым с тобой, как твоя кровь и дыхание, - ответил Эри, чуть сжав его руку. - Клянусь, что приду тебе на помощь всегда и во всем, что буду с тобой в горе и в радости, клянусь прийти к тебе хоть с края света по первому же твоему слову. Клянусь быть твоим клинком и щитом, быть соколом на твоей руке и кольцом на твоем пальце. Клянусь всю свою душу отдать тебе до последнего дыхания. Клянусь быть твоим.
С каждым ударом сердца, сияние становилось всё сильнее, отдаваясь во всем теле тяжёлым шумом крови. Казалось, отпусти они сейчас руки, и эти приливы-отливы крови расшвыряют их в стороны, разметают как сухие листья.
- Прими дыхание моё… - касание губ было совсем лёгким, чтоб согреть губы юноши, подарить ту самую толику дыхания, разделить пополам и дыхание тоже, каждый вздох, потому что, как бы ни сложилось дальше, даже если Эри захочет остаться с братом, или однажды уйдёт, их сердца будут биться в одном ритме.
Как больно, как нежно, как сладко, как невесомо твое дыхание ласкает мои губы... а потом и сами губы твои, такие теплые, сильные и нежные, стократ желанные, Амори, Амори, что же ты делаешь со мной, что же ты делаешь, как же мне удержаться, когда ты так близко, как скрыть трепет тела, любовь моя, и мои губы касаются твоих так же бережно, чуть приоткрыв, и кончик языка чуть касается их, и сил нет оторваться, голова кружится, Амори, все во мне тянется к тебе, до боли, любимый, даже если это будет мой единственный поцелуй...
- Прими... сердце мое... - задыхаясь, не в силах оторваться, дыхание в дыхание...
Клятва раскрывает самые потаённые мысли, самые трепетные чувства, всё, до донышка, как на раскрытой ладони душа, нагая, чистая, любящая, и усталая, разбитая, но полная надежд… Разные, такие разные, разделённые и слитые воедино.
Маленький… за что мне эта радость, скажи… за что дар твой… чем я заслужил тебя, счастье нечаянное…
- И ты моё, Эри, прими… - и кто бы сказал, когда успел обнять и прижать к себе, крепко-крепко. Ему больно, и всякий раз, касаясь, он, Амори, причиняет боль, не просто боль, душу в клочья, сердце на кусочки режет…
Отдал мне всё, себя всего, любовь свою и в замен ничего не ждёшь… Мотылёк чёрно-золотой… сколько ж сил в тебе… простишь ли…
И продлил ещё на вздох касание, и ещё на один, до искр перед глазами, до осыпающихся пеплом стен глубоко внутри, до дрожащих на щеках ресниц и тихого стона.
Что хочешь бери… тебе отдам, никому больше… никогда…
Словно истаяла стена... истаяла, стекла по пальцам обжигающим воском, и нет ее... истаяла, исчезла... и всем телом, всем сердцем обнаженным чувствовать - можно... вот теперь - можно... можно прильнуть, обвить руками... дыханием коснуться кожи, губами, пальцами, сияющим взглядом... целовать вот здесь, в уголке губ, вот эти веки с темными ресницами, и губами ласкать ладонь, теплую, узкую... целовать запястье, бережно, и не столько целовать даже - просто касаться губами, тело к телу, сердце к сердцу... стон в стон, да, любимый, я твой... навсегда... с первого взгляда...
- Амори... Амори, сердце мое...
- Твой, твой, маленький… - не может быть неловкости, когда ты и так наг, когда коснёшься не одежд и даже не тела, а чего-то глубже, самой сути, нутра мягкого, того самого, что зовётся Амаи. В мыслях нет и не будет прятаться или оттолкнуть, никогда больше не будет, только и ты не молчи, никогда не молчи, и говори всё, даже если слова боль причинят. Нет боли, которую нельзя было бы перенести, как нет испытаний больших, чем мы можем вынести… но нас двое, Эри, двое, значит, мы сильнее отныне и навсегда… И не важно, что скажут ваши законы, я свои законы заставил принять тебя… А если надо будет, напишу новые, для тебя…
И взглядом затуманенным: твой… только скажи, скажи чего хочешь… губы ищут поцелуя… возьми поцелуй, и ещё один, все возьми, твои все, каждый твой… и этот, на плече, и этот, меж пальцев, и этот… в ямочке у основании шеи… А рубашка нам совсем не нужна сейчас… особенно твоя, всё равно она тебе не идёт, так прочь её… она не достойна касаться тебя, мотылёк, тень моя, без которой я – не я…
Как же это упоительно хорошо - отдаться ласке твоих рук, раздевающих меня... а я уже снял с тебя твою рубашку, а ты и не заметил... потому что меня учили этому - так раздеть, чтобы это не мешало ласке... или чтобы само по себе было любовной игрой... так учили, что рубцы не сходили по месяцу... как же я ненавидел свое умение, как же благословляю его сейчас... как же это может так казаться, что все это, ненавистное, проклятое и проклинаемое, стало благословенным... стало - потому что я люблю, потому что сердце мое живое, душа моя трепещет на кончиках моих пальцев...

- Какой ты красивый, Амори... душа замирает, какой красивый...
Как ты красив, любовь моя неласканная... ты ведь даже еще и не знаешь, как ослепительно взрывается наслаждением все внутри, когда вот так - кончиками пальцев вдоль изгиба шеи... и губами... и чуть прикусить сосок, задыхаясь от собственной дерзости... подарить тебе это все, любимый... всего себя...
Это небо раскрывается звёздами… Но глаза твои, они всё равно ярче звёзд… когда ты смотришь так, из-под ресниц, а густые тени на щеках… бархатистые, нежные… и сам ты, мой нежный, как же хорошо, как хорошо, что я был таким глупым, и как жаль, что потерял целых четыре дня…
Мог не чувствовать, но не могу не знать, что хорошо… Знаю, что даже если очень сильно захочу, не смогу заставить себя оторваться от тебя, потому что это значит остановиться, поднять тебя на руки и выйти из этой комнаты… Но не так… не так всё должно быть, да?.. но чем хуже этот замечательный мягкий ковёр моего кабинета моей же постели?.. Пусть так…
Но это моя, а не твоя спина коснётся ворсинок, хоть и хочется, ох как же хочется… Зато я могу видеть твои потрясающие глаза, и не спрашивать, где можно а где нельзя… потому что можно, тебе и мне, всё можно, и это я тоже вижу в твоих глазах, читаю в каждой связочке, в каждой мышце, упруго перекатывающейся под кожей, слышу в каждом твоём вздохе… Это тоже канон… канон в котором пустая рука несёт не боль, а восторг, сладкое упоение, канон, в котором я могу ладонью очертить стройные сильные икры, а ты проведёшь рукой по моей груди в ответ…
Таять, плавиться под твоими ладонями, мое тело никогда не было таким гибким, и возвращать тебе это счастье, еще и еще, губами, пальцами, ладонями, всем телом, открывая для тебя все новые и новые маленькие чудеса, пока твое лицо не замерцает от любовной испарины, пока не начнет рваться дыхание, и вздохи превратятся в стоны, пока твои руки не сомкнутся на мне так крепко, как им хочется, забыв беречь меня, а меня не надо беречь, любимый, это ведь не боль, обнимай, крепче - не больно, слышишь?... больно будет потом - на сухую и без растяжки, потому что не сейчас ведь мне учить тебя, как это делается, да и нет у меня ничего при себе, но это ничего, потому что и это НЕ БОЛЬНО - слышишь?... Не больно... боль - это когда пустота и больше ничего, ничего, кроме позора и отчаяния, больно - это когда рядом и не коснуться, а это - не больно, это просто сильнее, резче, острее ощутить, что я твой, ощутить - вот сейчас, оседлав твои бедра, сейчас - приподняться и опустить себя на них, принимая тебя в себя, и застонать от боли и счастья, застонать - моляще и торжествующе сразу, и выгнуться, и запрокинуть голову от нестерпимого счастья... не жалей меня, любимый, не щади, не береги, я твой... твой…
- А-а-амори-и-ии... - выдохнуть, выстонать, из самого сердца...
- Эри… Эри… - эхом подхватить. Это ты, или я? Кто из нас не сдержался первым? Нет, милый, это я сокол в руках твоих, и это ты волен звать и снова отпускать, и к твоим ногам я стану опускать новые и новые дары… У твоих ног стану проводить дни, у таких сильных красивых ног, и касаться когда хочу и как хочу, и срывать стоны пополам с восхитительной дрожью, такой же как сейчас… мой волшебный, мой прекрасный Эри. Я не знаю, как свести с ума тебя, как играть на твоём теле так же виртуозно, как играешь на моём ты… Бесёнок Эри… ты сжимаешься, а я с трудом сдерживаю крик, рвёшься вверх, и я за тобою, ты стонешь, а для меня мир взрывается ослепительным фейерверком а волосы твои, золотые лепестки, водопадом осыпают меня, не дают сгореть до тла…
Еще... еще... снова и снова... Амори, любимый... это я думал, что знаю все о том, как заниматься любовью? Да ни черта я не знал до этой минуты... не знал, как может быть ослепительно хорошо, от каждого движения, от каждого вдоха, я ведь не любил раньше и меня не любили... ничего я раньше не знал, какое это счастье - до стона, до крика, любимый, какое у тебя лицо, если бы ты видел сейчас, какое у тебя лицо - оно и старше, и моложе, пугающе вечное, как лики богов, и вечно юное, как их сила - вот как выглядят те, кто любит... как ты прекрасен, какая нежность когтит сердце от этого преображения... и вырывается из горла гортанным клекотом, когда ты выгибаешься вверх в любовной судороге, и меня сотрясает та же волна... и истекает с губ нежным стоном, когда я уже лежу рядом с тобой, обняв тебя, обвив руками, расплескав золото волос по твоей груди. прижавшись губами к уголку твоих губ...
- Амори... люблю тебя...
Ни о чём не думается. Ни о вчера, ни о завтра… Как же долго шёл он к этому моменту, всю свою жизнь шёл, каждый день прожитый приближал к этому.
Возможно ли? Бывает ли такое? Вдруг, открыть глаза, прислушаться и понять, что имя своё из уст этих хочется слышать всегда, каждое утро, каждый день и вечер, и чтоб дыхание зимой согревало губы, на выдохе донося это самое «люблю»…
- Сумасшедшие… - Амори перебирал лёгкие, чуть влажные прядки, и улыбался, легко и бездумно, словно не придётся совсем скоро отвечать перед «своими». – И ты и я…
Потом – порывисто приподнял, на вытянутых руках, уложил на себя и крепко обнял, будто боясь, что исчезнет, растает, как утренний туман, как морок, как тень в сумерках, чёрно-золотая тень. Губами прижался к тонкой голубоватой жилке на шее, ловя пульс. Ровные сильные удары сердца, в одном ритме с его сердцем.
Не знаю, что живёт во мне… и что за смятение поселилось в душе… но если это любовь, то пусть она никогда не оставляет меня… Никогда!
- Сумасшедшие.. - согласно выдохнул Эри.
Он потянулся в объятиях Амори, как кот, по всему его телу прошла глубокая волна - и он словно каждым своим мускулом обласкал каждый мускул любовника, все его тело - всем своим телом.
- Невозможно сумасшедшие... ну почему я не могу иногда превращаться в туман... чтобы обнять тебя всего всем собой... целиком... только две руки - этого же так мало...
Обнять тебя всем собой, ласкать всего тебя, чтобы ничего в тебе не осталось неизласканным, истосковавшимся... Амори...
- В туман не нужно… Туман тает на солнце… А я тебе истаять не позволю.
Амори нехотя вытянул руку в сторону и принялся шарить, в попытке наощупь отыскать хоть что-то из одежды, не сходя с места. А ещё лучше и одеться так же, почти не шевелясь. Тонкий шёлк скользнул по пальцам, и снова исчез.
Герцог вздохнул, и быстро перевернулся, подминая под себя Эри. Легенько поцеловал юношу в самый кончик носа, и, чуть вытянувшись, наконец, дотянулся до рубашки.
- Если мы хотим провернуть всё быстро и не заставлять твоего Ори ждать ещё пару дней, надо вставать… - и ещё один поцелуй, и носом зарыться в волосы, совершенно игнорируя только что сказанное. О да, надо… и письма разослать надо… и за дверью снова кто-то скребётся… очень тихо интересуется, хорошо ли чувствует себя господин герцог и не позвать ли лекаря… - Подъём, соня…
- Я не сплю, - улыбнулся Эри, и в его улыбке был какой-то странный сплав нежности и ярости - ярости, готовой защищать свою нежность против всего мира. - Это не сон. Если это сон, я убью явь и останусь здесь, во сне, с тобой... но это не сон!
Он приподнялся на локте и дотянулся до рубашки, которую кончиками пальцев едва нащупал Амори.
- Сейчас... вот, держи.
Собственная его одежда лежала чуть подальше - потому что вот ее как раз снимал с него и отбрасывал в сторону герцог, непривычный к тому, что потом ведь эту одежду придется еще и отыскивать, но Эри отыскал ее без труда. Он оделся быстро - за минувший день он успел привыкнуть к незнакомой до того одежде - и только вздохнул, глядя как скрывается красота Амори за рубашкой и брюками.
Амори... ненаглядный мой...
- По-моему, там кто-то очень хочет услышать тебя, - на удивление невинным голосом произнес он, кивнув в сторону двери; глаза его сияли.
На то, чтоб одеться ушло некоторое время. На то, чтоб собрать растрёпанные волосы ещё чуть. На то, чтоб не выглядеть сконфуженным или смущённым ушли остатки самообладания, и потому, когда курьер на подносе преподнёс красного цвета конверт, благоухающий чем-то, от чего голова начала усиленно кружиться, и алую розу, увитую тёмно-лиловой, почти чёрной атласной лентой, герцог с ходу сполз на пол, в неудержимом хохоте.
- Нет, ну ты только погляди… кошмар! Охальники… Ни стыда ни совести у народа! Немедленно принять меры, Эри, ну это ж ни в какие ворота не лезет! Нет, совершенно точно тебе говорю, с приглашениями мы должны успеть именно сегодня! Я не хочу завтра к утру получить от страждущих ещё стопку посланий с воздыханиями!
- Если ты дашь мне потом самому расчесать твои волосы, я напишу приглашения прямо сейчас, - хладнокровно заявил Эри, в глазах у него чертенята плясали. - Да, я нахал и шантажист. И собираюсь пользоваться любым удобным случаем...
Он положил на стол сверток, который принес из лавки свадебных принадлежностей - стопку бумаги для формальных приглашений, тушечницу с тушью специального оттенка и тонкую кисть для письма.
- И кто это у нас такой страстный? - засмеялся он, взяв из рук Амори письмо. - А... второй секретарь министра иностранных дел... действительно охальник, этот ничего, что движется, не пропустит. Вот с него мы и начнем... - мстительно мурлыкнул он. - А господина министра неплохо бы в свидетели... хотя нет - родственники, даже по браку, неправомочны.
Увидев непонимающее выражение лица герцога, Эри объяснил:
- Понимаешь, господин министр иностранных дел - отец моей невестки. Все, что он мог - это защитить ее... хоть как-то... хотя Ори он тоже пытался защитить...
И он сильный союзник. Как странно думать, любимый, что твой порыв принес тебе союзника, на которого ты и не рассчитывал. Он очень любит свою дочь. И пойдет на многое для того, кто возвращает ей мужа и избавляет от позора его брата...
- Всенепременно, весь в твоём распоряжении. – уверил юношу Амори, с ногами устраиваясь в рабочем кресле за столом. – Нахал и шантажист? Где? Покажи? Неужто сделал чёрное дело и смылся?
Господин герцог и впрямь спятить изволили, или, не иначе как от большого ума под стол лезут нахалов и шантажистов отыскивать?

- Отыщу, тысяча дохлых кошек!!! – под столом Амори удержаться не смог и не захотел, и едва перед глазами замаячила стройная коленка, скрытая тёмной облегающей брючиной, самыми кончиками пальцев погладил впадинку за коленом. – Тогда давай и охальника тоже… в свидетели, чтоб под ногами не путался…
От прикосновения в паху сладко потяжелело... и кто тут нахал и тем более шантажист, спрашивается?!
Как хорошо, что дурной пример заразителен!
- Ты не там... ищешь... - едва не простонал Эри. - Тебе его... в зеркале... искать надо... а под столом зеркала нету...
Он опустил левую руку и поймал кудри герцога, пропустил их ласково между пальцами.
- Охальника... первого в свидетели... чтоб не охальничал... и генерала... пусть друг дружку любят... это уже двое.... а еще - главного цензора... министра церемониала - этих непременно... министра финансов - он будет рад... понимаешь, ему не понравилось то, что ты сделал - то, что он думал, что ты сделал, он очень не любит физическую жестокость - вот и случай его разуверить... и... и наверное, главного судью... вот и шестеро... Амори... ненаглядный мой...
От коленки отстать пришлось, от греха подальше, покуда Эри не вздумалось научить его, господина герцога, как же правильно эти самые нахалы, шантажисты и охальники должны по коленкам елозить, чтоб другие шантажисты и нахалы впадали в трепетный ступор.
- А министру финансов я должен и порядком… - побезобразив и чуть отведя так душу, Амори вернулся в кресло и принялся с любопытством наблюдать за тем, как плавно танцует в руке Эри кисть. Ни помарочки, ни штришка лишнего, точно кисть – продолжение изящных пальцев. Так и дОлжно быть. Неделимо искусство пустой руки и искусство убеждать словом. Как сказанным вслух, так и начертанным на чистом тонком листе уверенной сильной рукою.
- И когда случится знаменательное событие?
Эри оторвал взгляд от приглашений, которые он заполнял быстрым изящным почерком.
- Если ты не возражаешь - завтра вечером. Все ведь уже готово. Обрядовую еду для пира надо заказывать с утра - просто прислать подтверждение. Одежда будет к утру готова. И дом... Майри говорит, тебе понравится...
Сразу вспомнилось, как она это сказала, и томительная надежда, и вспыхнувшая радость от ее слов - и Эри снова просиял.
- Представляешь, всего до вечера завтрашнего потерпеть - а потом все охальники могут сидеть на крылечке и размазывать слезки... охальные...
Эри внезапно стало страшно - а вдруг это и вправду только сон... сон, от которого невыносимо проснуться...
- И будут дрожать охальные лапоньки, подкашиваться охальные коленки, охальные пузы будут трагично колыхаться, но ни одна падаль больше не коснётся тебя, клянусь! – о, он был серьёзен, очень серьёзен. Порывисто поднялся, подхватил юношу на руки, и вернулся в кресло, не принимая возражений и сопротивлений, словно говоря, твоё место рядом со мной, а моё всегда подле тебя. Потому что ты дал слово. Потому что я твой. – А по нашим законам я должен просить твоей руки у старшего твоего родственника. А он обязательно должен был мне дважды отказать, а на третий раз либо согласиться, либо погнать меня со двора поганой метлой…
Амори тихо рассмеялся, представив себе эдакую картинку: расфуфыренный, разряженный в пух и прах герцог является на поклон старшему брату Эри к стенам императорской темницы… Да Ори собою все стены снесёт, и решётки по пути прихватит!
- Однажды явился ко мне один из младших учеников школы. К мастеру отчего-то не пошёл, прямиком в мою комнату нырнул и сходу на колени, мол, век в долгу буду! А оказалось, пошёл свататься к любимой, а его бабка с первого же разу и метлой! Он второй раз с дарами ломится. Снова помелом по загривку получил… Вот и подумал, что герцогскому отпрыску бабка по мордасам дать не посмеет…
Эри рассмеялся, представив себе эту картину - грозная бабка, которая и рада бы метлой, а вот герцогскому сыну метлой ну никак нельзя, горе-то какое...
- А у нас не так, - ответил он. - У нас сперва обязательно гадальщика спросят храмового - совпадает ли там что по знакам года, дня и часа рождения и как именно, не будет ли несчастья... а потом уже и свататься. И сговор делают родители - молодые могут и вообще друг друга до свадьбы и не увидеть ни разу. Но если они сами поженились, без дозволения родителей, такой брак тоже законный. Хотя и считается на ступень ниже. Знаешь, не так давно история была смешная - проверили гадальщики карты рождения, гороскоп сулит счастье несметное, родители сговорились - а молодые ни в какую. Потому что у каждого из них есть тайная любовь на душе. Родители чем только ни грозились - а никак... в самый день свадьбы убежали жених с невестой. Чтобы с любовью своей обвенчаться. Родители их потом неделю хохотали - потому что... - Эри улыбнулся, - потому что это они и были, сосватанные! Вместо сговорной свадьбы сбежали и друг с другом поженились убегом. Вот так оно с нашим законом бывает...
Он опустил голову на плечо Амори - едва не изнемогая от того, что это явь, самая что ни на есть настоящая явь, а вовсе никакой там не сон!
- А если твой закон требует, ты будешь просить. Как только Ори будет с нами. Ты поклонишься ему за то, что взял меня своей волей без его дозволения - и попросишь столько, сколько надо. Хоть шесть раз вместо трех.
Ори... Ори будет с нами... и это все ты, любимый, твоя любовь... Ори будет с нами, он будет стоять рядом со мной... улыбаться нам...
За окном окончательно стемнело. Где-то в саду тихо звенели сверчки и укрывалась росой трава. Дневной зной давно уступил место ночной прохладе.
- Ори твоему я и сотню раз за тебя поклонюсь. Только потом, ты уж извини, подзатыльников близкородственных навешаю…
- Шли б вы спать, неуёмные… - в чуть приоткрывшуюся дверь скользнула Майри, захлопотала у стола, проворно просушила исписанные листочки мелким белым песочком. – Дальше я уж и без вас управлюсь…
- Да, тётушка, слушаюсь и повинуюсь, тётушка… - Герцог ужом сполз с кресла, умудряясь при этом не уронить ни собственного достоинства, ни благостно разомлевшего Эри.
Уже топая по коридору к спальне, мужчина, как-бы про между прочим, заявил:
- Надеюсь, к идее перебраться ко мне ты отнесёшься благосклонно… Да, отнесешься. Именно так! – само собой, ему ведь и в голову не пришло поставить юношу на ноги.
- Амори, любимый... я... я, наверное, с ума бы сошел, проснись я утром в своей комнате, один... - Эри сильнее обвил его шею руками.
Я бы сошел с ума - проснувшись без тебя и не зная спросонья, не сон ли это... не к прежней ли яви я просыпаюсь...
- А если я буду во сне обнимать тебя, ты к этому благосклонно отнесешься? - улыбка Эри была такой беззащитной... а какой же ей и быть, ведь это против боли и горя вооружаешься - а против счастья защиты нет - и хвала богам за то, что ее нет...
- Я буду более чем за, душа моя… более чем…
Ему было одиноко. Дома, на широкой постели в господских покоях, где он был один. В школе когда приезжал туда, хоть на пару дней, в своей прежней ученической келье был один, среди снующих учеников. Ему на роду написано так. Было. А он бросил судьбу свою, свою удачу на весы, и выиграл. И чудо, тихо посапывающее, крепко-накрепко сжавшее в кулаке прядь его волос, это истинное чудо, а не все блага мира, со всеми его богатствами.
- Я люблю тебя, маленький…
Очертить изгиб бровей, и тонкий прямой нос, и красивые чувственные губы, поочерёдно коснуться поцелуем сомкнутых век, высокого лба. И прилечь рядом, ограждая собой от всего мира, нежно обнимая, согревая теплом собственного тела.
- Люблю…
Это слово донеслось из яви в сон... потому что Эри спал, он уснул едва ли не сразу же, как только они легли вдвоем в эту постель, он только успел обнять Амори - и уснул, провалился в сон... оказаться в постели с любимым, желанным, единственным - и... и сразу уснуть...

Я подсела на Ваше творчество ^______^
Когда можно ожидать проды сего чуда?!

Вероятно, сегодня вечером, если не свалюсь от усталости )