Майданутый свидомит
Конфетти 8
читать дальше1.
Макс лежал, бездумно уставившись в потолок, сжимая телефон в побелевших от напряжения пальцах. Все в комнате напоминало о творившемся несколькими часами ранее безумии. Даже повернутый плюшевой мордой в угол медведь. Простыни, пахнущие Миром, подушка, пахнущая Миром… Только Мира не хватало. Мира рядом.
- Идиот! – выдохнул он сквозь зубы. Законченный идиот! Вот что стоило промолчать? Ну, прогулял бы пары, и что?.. А теперь… Бестолочь.
Мир расстроился. Это чувствовалось. Как… как капля слезы на губах. Его голос горчил, не как мята. Как полынь. И все равно, его хотелось целовать, этот голос, этого человека. Парня…
Макс заставил себя закрыть глаза и расслабиться. Надо хоть немного поспать. А завтра… А завтра предстоит бесконечно долгий день. И было бы так хорошо, если бы его можно было пережить снова, и снова, и снова. Просто для того, чтоб, взявшись за руки, бродить по Измайловскому парку, пугать белок и стариков-шахматистов. На Воробьевых горах на той площадке наверху… смотреть на зеленое море деревьев, возноситься над городом. Бродить по улицам, плечом чувствовать тепло его плеча. Просто быть рядом! И читать в его глазах, слышать в его голосе, что ему хорошо.
- Господи… пожалуйста. Пусть все будет хорошо…
- СО-КОЛ!!! СО-КОЛ!!!
Реальность ворвалась в утро так же внезапно, как сбегающий на плиту кофе. Макс резко вскинулся, сел, пытаясь понять что происходит, но, так и не разлепив глаза, лбом врезался в «выдающуюся» челюсть Самого-младшего. Стас охнул, пятой точкой приземлился на пол, хохоча и, так не решив, что ему больше хочется потереть - собственную челюсть или задницу, фыркнул.
- Траходроооом…
- ЧЕГО?! – глаза распахнулись сами собой, и Макс, скатившись с кровати, как был, лохматый, полуголый, в расстегнутых джинсах, надетых на голое тело, припечатал Пьеху к полу.
- Ммм… Верочка приехала, да? – попытки стряхнуть с себя Соколовского Стас не предпринял. – Извини, брат, я не Пономарева, так что слезь с меня. Ты, как объект сексуальных фантазий, меня не возбуждаешь.
Макс выдохнул и тихо засмеялся.
- Придурок… - беззлобно бросил, поднимаясь на ноги и протягивая приятелю руку.
- Между прочим, если ты немедленно не оденешься, и не изволишь доставить свое тело бренное к машине, мы непременно опоздаем. – Стас гибко поднялся на ноги, окинув взглядом традиционно не прибранную комнату. - Ого… Вы тут прям оргию устроили! Соколовский, гигант хренов… Пожалел бы девушку, а? Ты ее домой хоть отвез?
- Стасик, если ты сейчас не заткнешься, на пары пешком попрешь. Или на такси, но точно не со мной, - проворчал Макс, зарываясь в шкаф. Угроза действия не возымела, но отчего-то было глубоко все равно. Верка не признается, а большего и не надо. Главное – вчерашний вечер был. И Мир был. И все БЫЛО. По-настоящему. Но Стасику это знать абсолютно ни к чему.
На пару они все равно опоздали и пробирались в аудиторию под укоризненными взглядами Чусовой и комментарии, что-де вот они - ЗВЕЗДЫ! И парни, дабы не посрамить высокого звания, сияли голливудскими улыбками, лучились позитивом и всячески искрили. И, по меньшей мере, одному из парочки неразлучных обормотов, как любила говаривать о них Нина Васильевна, для того, чтоб сиять, не приходилось прилагать ни малейших усилий.
- Соколовский, не забудьте в перерыве съесть лимон. Уж больно лик довольный, аж зависть берет ваших не столь счастливых коллег…
- Ночь любви? – свесился с верхнего ряда Красилов.
- Бля буду…
- Будешь, Стасик, будешь, - похлопал Самого-младшего по плечу Петька Страхов.
- …вы его в постели не видели… Аллегорическая картинка: отлюблен до полного неадеквата, – ничуть не смутился Стас.
- На хуй, это туда, това*гищи! – Макс по-ленински отправил троицу в пешее эротическое путешествие, пытаясь сосредоточиться на лекции. Но перед глазами снова и снова было только ЕГО лицо, искаженное болью и… удовольствием, совершенно неземное, прекрасное, любимое…
…Чусова поймала его уже возле самого выхода. Долго смотрела в глаза, хмурилась и молчала. А он освобождаться от захвата сухой крепкой ладони не торопился.
- Я понимаю, что он нашел в тебе. Ты очень на него похож. Я сейчас не о твоем отце говорю. Я говорю о Диме, – она слабо улыбнулась. Макс медленно кивнул, все еще не понимая, к чему этот странный монолог. – Я не сомневалась, что он захочет с тобой поговорить, когда пригласила его на твой этюд. Не разочаруй его, Макс. Ты талантливый мальчик. Просто… не разочаруй его.
- Меня утвердили, Нина Васильевна. На роль Дориана Грея. В его постановке, – Максим прислонился спиной к двери, глядя в ее живые глаза. – Но вы ведь уже знаете… Боюсь, утвердили меня не столько из-за моего таланта, сколько из-за впечатления, которое я на него произвел. Неизгладимое, да? Вот только не его я хочу впечатлить. И не его мнение мне важно. Хоть оно мне и льстит. В моей жизни есть два человека, чье мнение для меня действительно важно, и ОН к ним не относится.
- Макс… - в голосе послышались металлические нотки. - Ты сейчас выставляешь себя…
- Щенком неблагодарным? – понимающе улыбнулся Макс. – Да, вероятно, так оно и выглядит. Но… Нина Васильевна, я мечтал добиться всего САМ. Понимаете? А теперь поток будет шуметь о том, что Соколовский купил себе место под солнцем за этюд. И не хухры-мухры этюд. Берговский! И Берг растаял и роль на подносике преподнес. Я мог бы гордо отвернуться, сказать, что мне это не нужно. Но это – моя мечта. И потерять ее я не могу. Если это все, что вы хотели мне сказать, я пойду. Мне через час в театре надо быть.
Пальцы разжались, и Макс вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь аудитории.
Поездка, пробка, театр. Улыбка на лице Проханова, уверенное пожатие руки, текст. Улыбки будущих партнеров, откровенные изучающие взгляды и напряжение, все нарастающее и нарастающее. Каково это, играть с теми, о ком до сих пор только слышал и читал? Видел работы в театре и в кино, равнялся и мечтал, отчаянно, горячечно мечтал.
Это уже не ученическая сцена. Это уже не этюды. Это – спектакль, это зритель, который будет верить в игру или не верить, который будет любить, ненавидеть, смеяться и плакать, который будет смотреть на него. На НЕГО. И что он увидит перед собой?
Макс на секундочку прикрыл глаза, почти не вслушиваясь в жужжание актрисы, которой предстояло играть Сибиллу. Если ему поверит Мир. Если ему поверит Отец. А большего и желать не нужно. Потому что отражение себя, отражение своей жизни на сцене, он хотел видеть только в них двоих. А слезы… слезы Дмитрия он видел.
- Максим? – Проханов чуть тронул его за локоть, и Макс вскинул на него взгляд.
- Все хорошо, я просто задумался. По задумке… Там, в конце, портрет вспыхивает. Этот эпизод останется?
- Пока не знаю, - пожал плечами старик. - Все будет зависеть от режиссера.
- А разве не… - Макс удивленно воззрился на Проханова, трескотня затихла, а худрук улыбнулся. Озорно, почти по-мальчишески.
- Нет, Максим, нет. Дима решил приступить к репетициям через неделю, когда все ознакомятся с текстом…
…К «Маскараду» Макс подъехал за пять минут до оговоренного времени. Выбрался из машины, закурил. В несколько глубоких затяжек приговорил сигарету и долго смотрел, как тлеет окурок на асфальте парковки.
Режиссер – Дмитрий… Берг? Бикбаев? Кто? И, главный насущный вопрос, что с этим делать? Зачем он взялся за постановку снова? А, впрочем, его можно понять. Пьеса – его детище, его творение. И кто, как не автор, сумеет лучше объяснить, рассказать о чувствах и эмоциях героев?
После второй – достал телефон и «маякнул» Миру: «Подъехал, жду». Во рту стало горько. И плевать, что дорогой табак, а не какое-то палево, что сворачивают где-то в далеких украинских Прилуках. Все равно горько. Может, от понимания, ЧТО свалилось на него, может, от непонимания, ЧТО с этим всем теперь делать.
2.
Мир закончил связку и остановился, тяжело дыша. Сложный элемент, очень сложный. Но не настолько, чтобы путаться в последовательности! Очень недовольный собой, Мир выключил центр, прочитал полученное от Макса сообщение, тепло улыбнулся, но вместо того, чтобы начать собираться, сел на скамейку и прислонился спиной к холодной зеркальной поверхности.
Вчерашний день казался сном. И даже саднящая боль, которая дала о себе знать утром, а потом – очень громко заявила, когда он начал разминку, не помогала поверить в то, что все это было на самом деле, а не приснилось ему. Хотя выходной оказался правдой и теперь в малом репетиционном зале «Маскарада» он был один. Соколовский-старший был на сцене и даже досюда долетал его властный, холодный голос, отдающий распоряжения. Интересно, а ТОГДА он тоже таким был?..
Мир только покачал головой и встал. Надо бы душ принять. Но быстро, очень быстро. Мир вскочил и завертелся, как юла. Быстрый, действительно быстрый душ – только для того, чтобы смыть пот с тела, одеться, расчесаться, покидать вещи в новую сумку (старая, видимо, навечно теперь прописалась в машине Макса) и вылететь из зала, отстраненно отмечая, что репетиция прошла лучше, чем он ожидал. И саднящая боль – лишь фон. Имеющий место быть, но не более того. Пару секунд Мир добросовестно размышлял над этим, а потом махнул рукой: по сравнению с тем, как иногда болит все тело после очередной тренировки…
Попрощавшись с, кажется, так и не заметившим его ухода, Соколовским-старшим, Мир прошел по лабиринтам коридоров и вышел на крыльцо черного входа. Пару секунд с замершим сердцем просто любовался стоящим у машины Максом, а потом шагнул вперед, выступая из тени, и нахмурился. Макс… Эта его морщинка, словно перечеркивающая лоб…
- Максим? Что случилось?
Макс вскинул на него взгляд и, в два шага преодолев расстояние, разделявшее их, крепко обнял за плечи.
- Страшного – ничего. А хорошего – снова случился ты. А вообще – поехали, я хочу отвезти тебя в одно место, тебе должно там понравиться. Там тихо… и еще готовят хорошо… Я есть хочу, просто умираю.
Мир только кивнул, садясь в машину. «Страшного – ничего». Макс не соврал. Но и правды всей не сказал. А Миру до крика хотелось, чтобы тот поделился с ним… Хоть частью своей жизни. Но… видно, опять не судьба.
- Как прошел твой день? – Мир закинул сумку на заднее сидение, к своей предшественнице, пристегнулся и только тогда подал голос.
- Проснулся от воплей Пьехи, не успел позавтракать, выслушал лекцию о безопасном сексе от Красилова и Страхова. Попугайчики-неразлучники как всегда были фееричны, вытерпел две пары у Чусовой, и нотации спешл фор ми, мастер-класс «Как не разочаровать наставника, или вот ваш светлый путь!». Познакомился с партнерами по спектаклю. Выяснил, что репетиции начнутся через неделю, когда подучим текст. А режиссировать все будет… твой отец.
Машина сорвалась с места, и Макс тут же свернул в узкую улочку, пробираясь только ему известными тропками-переездами-дворами.
Мир закусил губу. Странно, но удивления не было. Видно, что-то внутри него знало, что так и будет. Что отец не выдержит. Что потянется. Потому что… Потому что.
- Наверное, могу только посочувствовать. Он очень требователен. Предельно требователен. Но, возможно, тебе даже понравится. У него всегда было много идей. Он может изменить постановку прямо на ходу или перед спектаклем. Но ты справишься, - он коротко улыбнулся Максу и снова отвернулся к окну. Теперь понятно, почему Макс так… загружен. Действительно, страшного – ничего. – Спасибо, что рассказал.
- Не более чем мой, - улыбнулся Макс, проскальзывая между стеной и мусоровозом. Вдогонку мощно посигналили и пожелали, чтоб стражи правопорядка умнику из хвоста перья повыщипали. – И ты ведь ловишь кайф… Значит, и я буду. Как ты… себя чувствуешь? В смысле…
Соколовский мучительно покраснел, но бросил короткий изучающий взгляд в сторону сидящего рядом Мира.
Тот только улыбнулся. Немного поколебался, а потом решил ответить честно:
- Нормально, Макс. Правда. Только кажется, что все это во сне было…
Джип последний раз вильнул, въезжая в какой-то проходной двор, и Макс припарковался, аккуратно всунувшись между убитым «жигуленком» и щегольским «лексусом». Заглушил мотор, отстегнул ремень безопасности, а потом, перегнувшись, впился поцелуем в губы Мира.
- И теперь… во сне?..
Мир неосознанно облизнулся и улыбнулся, проводя кончиком пальца по щеке Макса:
- Нет. Теперь – нет, - выдохнул, еще чувствуя вкус губ Макса. – Я скучал по тебе. Прости за вчерашний разговор. Я странно себя вел.
- А я опять паясничал… Когда волнуюсь – становлюсь жутким треплом, и не поймешь, когда я шучу, а когда серьезен, – взгляд поплыл, а сам Макс едва не повалился вперед, стараясь продлить легкое, почти невесомое касание. – Собственно… «Блиндаж», тут, в подвальчике за углом… Идем… - еще раз вжавшись губами в губы – отстранился. И если бы джип был открыт, было бы полное впечатление того, что Макса почти выдернули из машины, с такой поспешностью он вытряхнулся из салона.
- И почему ты все время от меня сбегаешь?.. – прошептал сам себе Мир и вышел следом за ним из джипа – Ну, веди, - «Сусанин» - замерло на кончике языка и застыло улыбкой в глазах. – Надеюсь, там готовят что-нибудь посерьезнее кофе.
Там готовили таки нечто посерьезнее, чем кофе и любимые в столице роллы. Пицца, паста, ризотто и прочее разности-вкусности итальянской кухни.
- А «Блиндаж» – потому что в подвале. Хорошо, что «Окопом» или «Траншеей» не окрестили. Да и готовят тут вкусно. Ммм… особенно соус «болоньезе»… не знаю, как я не разожрался и не превратился в шарик, - Макс устроился в самом дальнем углу, за столиком, полускрытом в нише. Вообще планировка заведения больше напоминала катакомбы, и если бы не уютный декор, ресторанчик именно катакомбами бы и являлся.
- Пасту! – выпалил он, едва только к ним подошла официантка, чтоб принять заказ. И тут же несчастный исстрадавшийся желудок подтвердил выбор тоскливым урчанием. – И ему… пасту! Ты же будешь, да? Молодой растущий организм… да после приключений и пережитых стрессов…
Мир фыркнул и покачал головой. Улыбаясь, поймал взгляд официантки и произнес:
- Равиоли. И сок. Апельсиновый.
Девушка понимающе кивнула и отошла от их столика. Мир выдохнул, откинулся на спинку стула, еле подавив желание потянуться, поймал чуть удивленный и непонятный взгляд Макса и вскинул бровь:
- Что?
- Любуюсь, - покачал головой Макс, как зачарованный наблюдая за процессом заказа у Мира. Поворот головы, чуть дрогнувшие ресницы, улыбка на красиво очерченных губах. Соколовский подпер кулаком тяжелую голову и улыбнулся. – Хочу тебя поцеловать. Но если коснусь – не знаю, хватит ли мне сил остановиться и заставить себя от тебя отлипнуть. Та веник не взял?
- Забыл, - на щеки плеснуло румянцем. Мир только выматерился про себя, чувствуя себя школьницей на своем первом в жизни взрослым свидании. Вот дикость-то… А потом мечущийся по обстановке ресторанчика смущенный взгляд застыл на Максе. Пару секунд Мир просто изучал его лицо, а затем подался вперед и, пользуясь тем, что их никто не видит, сжал его лежащие на столе пальцы и потянул к себе. Коснулся подушечек губами, невесомо целуя, а потом отпустил. Улыбнулся, глядя лукаво и нежно:
- Знаешь, что такое «непрямой поцелуй»?
Пальцы обожгло. Обожгло и губы отчего-то, будто не пальцев, а губ коснулись поцелуем. Макс стиснул зубы, молясь про себя, чтоб только не застонать, и закрыл глаза. Хоть так было ничуть не лучше. Напротив, шепот Мира окунал все глубже и глубже в легкую слабость по всему телу, в головокружение. Макс прижал кончики пальцев к губам и только тогда открыл глаза и кивнул.
И сознание Мира отключилось. От жеста Макса, от выражения его глаз у него словно вырубило все предохранители. И он стремительно подался вперед. Взял лицо Макса в ладони и, глухо шепнув: «но прямой – лучше» вломился в рот, раздвигая языком губы, целуя сильно, жадно. До собственного хриплого стона.
Этот поцелуй нежным не был. Скорее напоминал схватку, поединок, дуэль, где каждый стон – шаг вперед по оккупированной территории, каждый жадный глоток воздуха – победа. Макс дрожащими пальцами перехватил сильные тонкие запястья и вынырнул, задыхаясь, глядя в подернутые поволокой глаза, откинулся на спинку стула, пытаясь восстановить дыхание. Кажется, этого эпизода не заметил никто, во всяком случае, в это хотелось верить.
- Мир… остановись… Светлый мой, стоп…
Мир выдохнул, сжимая пальцы в кулаки, и глухо произнес:
- Не хочу… останавливаться, - вскинул пылающий взгляд. – Слышишь? Не хочу. Потому что если остановлюсь, если только остановлюсь… То вспомню, что ты – ПАРЕНЬ, Макс. Что так нельзя и неправильно. Что я отвечаю за отца, и что если он узнает, КОГО я люблю, его мир рухнет и теперь уже окончательно. Я не могу жить так, как ты – одним днем. И боюсь, все время боюсь, что однажды мне придется сделать выбор. Только ты… Только с тобой рядом я забываю об этом. Только если ты держишь меня за руку, если… Чеееерт… - Мир мотнул головой и спрятал лицо в ладонях. Пару мгновений посидел так, заставляя себя успокоиться, а потом пустым голосом произнес: - Извини, Макс. Извини. Я не должен был говорить тебе всего этого. И целовать тебя здесь, на виду у всех - тоже. Не знаю, что на меня нашло, - он отнял руки от лица, попытался улыбнуться, но дрожащие губы слушались плохо. Взгляд пробежался по приборам на столе, споткнулся о сжимающие салфетку пальцы Макса. Пару секунд Мир смотрел на побелевшие от напряжения костяшки, а потом встал, избегая взгляда голубых глаз:
- Мне надо отойти. На минуту. Привести себя в порядок и не портить тебе день. Я быстро. Ты даже заметить не успеешь, - он, словно прося прощения, легко погладил кончиком пальца тыльную сторону ладони лежащей на столе руки Макса, а потом отошел, ища глазами дверь, помеченную треугольничком с вершиной вниз. Отдышаться, умыться… И вспомнить наконец о чертовом самоконтроле! Любовь еще не повод выворачивать душу наизнанку и знакомить любимого человека со своими «тараканами». Не сейчас… Еще все так хрупко и зыбко между ними.
Мир набрал в горсть воды и плеснул в лицо, ничуть не заботясь о том, что намочит одежду. Плевать… Ему нужно успокоиться.
Макс проводил взглядом Мира и обернулся к подошедшей официантке.
- Я сейчас подойду, и еще сок грейпфрутовый, пожалуйста…
Девушка улыбнулась. Макс здесь бывал достаточно часто, чтоб обслуживающий персонал его узнавал. Да и по имени знал тоже.
Мир… Ну как ему объяснить, что нет ничего страшного в том, как их тянет друг к другу? Страшно, что показывать нельзя. При всех. Не поймут. Осудят. Накажут. Разлучат. А жить без него – невозможно. Как ему рассказать, что он, Макс, ради Мира на край света пойдет и в лепешку расшибется? А не только в туалет.
Максим тонко улыбнулся и проскользнул внутрь. И тут же наткнулся на потерянный взгляд в зеркале. Капельки воды стекают по коже, подрагивают на ресницах… Подошел, крепко обнял со спины, не отрывая взгляда от глаз отражающихся там, в зеркале.
- Я теряю контроль, когда вижу тебя. Каждое твое прикосновение… каждый твой поцелуй. Ты тоже парень, Мир. Но мне все равно. Что нельзя? Что неправильно? Любить неправильно? А как правильно, Мир? Расскажи? – Макс шептал, губами касаясь шеи, наплевав окончательно и бесповоротно на то, что они в туалете ресторанчика, что могут войти. Отчего-то это совершенно не казалось важным. – Никто тебе не скажет как правильно. Потому - я люблю тебя. Понимаешь, люблю.
Мир выдохнул и откинулся на Макса, расслабляясь и закрывая глаза. Боже, как хорошо в его руках, как спокойно…
- Прости… Я просто потерялся. Понимаешь… - говорить об этом было почему-то… странно. – Ты – моя первая настоящая любовь, Макс. И я просто не знаю, не понимаю… Все, что я на самом деле хочу – это быть рядом. Но я так боюсь, что когда-нибудь это закончится.
- Мой отец сказал мне, чтоб я тебя берег. Потому что без тебя мне не будет жизни. Потому что без тебя я буду таким, как он… - Макс говорил тихо, глухо, почти зло, будто переживая то, о чем говорил. - Он смотрел мне в глаза и просил, чтоб я не повторял его ошибки. И я не буду слушать тех, кто попытается доказать мне что ты и я – это неправильно. Потому что жизнь так распорядилась. Потому что мы с тобой только друг для друга. И между нами никого.
- Никого… - эхом выдохнул Мир и повернулся в кольце его рук. Улыбнулся чуть застенчиво, коснулся щеки кончиком пальца. А потом просто приник к Максу, обнимая за плечи, лаская горячим дыханием шею. - Спасибо.
- Я не отпущу тебя, Мир, - Макс легонько поцеловал его в висок. - Даже и не надейся. Между прочим, пока мы тут с тобой то да се перетираем, остывают твои равиоли и моя паста! Ты же не дашь помереть с голоду бедному студенту?
- Конечно, нет. Что я без тебя делать буду? - Мир с сожалением отстранился от Макса. Замер, качнулся вперед, ведомый желанием коснуться губ, а потом отшатнулся, вспомнив, где они находятся. Слабо улыбнулся:
- Пойдем… Мы и так здесь провели слишком много времени.
- Пойдем, - кивнул Макс. Шагнул вперед, прижался, быстро, сильно поцеловав, и только потом отступил на пионерское расстояние и толкнул дверь. И мир не рухнул в одночасье, апокалипсис не приключился, а его всадники повернули на какую-то другую дорогу жизни. – Наш обед подан!
3.
Спустя почти час рассказов о студенческой жизни, смеха, взаимных поддразниваний и взглядов украдкой, Мир откинулся на спинку стула, уже в открытую любуясь жмурящимся, как сытый кот на солнышке, Максом.
- Спасибо, что привел меня сюда, - быстрое благодарное касание лежащей на столе руки. – Но если ты меня откормишь, я стану толстым, не смогу танцевать, и ты меня разлюбишь, - его глаза смеялись. – Я так наелся, что даже двигаться не хочу, - Мир вздохнул с искренним сожалением. Но шевелиться действительно не хотелось. Равиоли были очень вкусными, и Макс, смеясь над тем, с каким аппетитом он их уплетал, даже заказал вторую порцию. Правда, ее они съели уже на двоих.
- Двигаться? Ну, на самом деле добираться нам чудоооовищно далеко, - закатив глаза, протянул Макс. – Аж до «мерина». А вообще, я придумал, куда мы можем выбраться, и где нам гарантировано не будут мешать, а твоя душенька получит как раз то, чего ты хочешь. – Он понизил голос до заговорщического шепота. – Общения с природой! Идем!
Расплатившись по счету и оставив чаевые, Макс потянул Мира к выходу, но на лестнице пропустил вперед себя, шепнув:
- Как мне нравится смотреть на то, как ты ходишь… - плавно покачивающаяся пятая точка Мира интриговала, просто-таки как загадочная улыбка Моны-Лизы.
- Будешь так пялиться, нас и без прилюдных поцелуев запалят, - прошипел Мир, заливаясь краской. Такое открытое выражение чувств Макса безумно нравилось и также безумно смущало. – Куда мы едем? – он остановился у дверцы, оглядываясь и запоминая место: этот «Блиндаж» ему действительно понравился.
- В лоно природы, - широко ухмыльнулся Макс, ныряя на водительское сидение. – Нет, правда, тебе понравится. Зелено, тихо, сад, дом… отец в «Маскараде», мама в загуле, приятели не явятся… Только ты, я, пледик и птички.
- Дай, догадаюсь, - Мир замер, так и не сев на пассажирское сидение. – Легендарная дача Соколовских?
- Легендарная? – Макс удивленно выгнул бровь. – Боюсь спросить, откуда легендарность берет свое начало.
Мир неожиданно смутился, чувствуя себя так, словно вторгся на чужую территорию:
- Это… Из старых времен. Тогда о ней все фанатки твоего отца знали. Да и он сам часто ее упоминал.
Макс перегнулся через пассажирское сидение, взял Мира за руку и потянул внутрь салона.
- Граждане пассажиры, убедительная просьба занять ваши места, согласно… Короче, душа моя, садись, иначе я тебя сюда ммм… всажу… господи, как звучит-то… засажу… - о том, что у отца были фанатки, более того, знали о даче, Макс старался не думать. Мелькнула и погасла мысль: а если его и Мира застанут фотографы?.. – Черт, а об этом я как-то и не подумал. Отец личность известная. Его часто пытаются подловить: все-таки режиссер, хореограф, шоу-мэн. И меня тоже. Пытаются. Типа, «золотая молодежь»… Придется тебе купить очки и бейсболку. Мы и знать не будем, когда нас поймают.
- А вы параноик, Максим Всеволодович, - Мир покорно устроился на сидении и потянулся к ремню. – Хотя в чем-то ты, конечно, прав. Отец столько лет убил на то, чтобы мы с мамой могли спокойно по улицам ходить… - он щелкнул ремнем и повернулся к Максу. Откинул голову на подголовник и улыбнулся:
- Поехали?
- Мы па-е-дем, мы па-мчим-ся на а-ле-нях утрам-ра-нним… - заорал Макс, врубая музыку. На «Ретро-ФМ», правда, отчего-то заиграла душераздирающая «Лесной олень», но несоответствие это Соколовского волновало меньше всего.Джип сорвался с места и все так же, дворами-переездами-переулочками помчался в это самое легендарное «лоно природы». - Меня просто достало, что иногда, после очередной отцовской премьеры или какого-нибудь скандала с маман, мне приходится отсиживаться в общежитии или пробираться домой по-спайдерменовски.
Мир только кивнул, мысленно благодаря отца за то, что тот позаботился об этом. И у дома не дежурят папарацци, а про него не пишут в газетах.
В салоне играла тихая, ненавязчивая музыка, Макс был сосредоточен на дороге, отвлекать его не хотелось, и Мир закрыл глаза. Тепло, уютно, мягко… И можно расслабиться, забыть хоть на время о всех своих страхах. Это – и есть Любовь? Когда хорошо молчать рядом. Когда можно свернуться калачиком на сидении, смежить веки и доверить свою жизнь тому, кто так крепко держит руль. «Я люблю тебя», - ему казалось, что он произнес это вслух. Но губы даже не шевельнулись.
…Макс мягко затормозил. Вышел, открыл ворота, заехал во двор по дорожке и заглушил мотор. Мир спал. Что ж, по меньшей мере, одно из его желаний исполнится: он будет рядом, когда это чудо проснется и увидит, каким он будет при пробуждении.
Тишина почти оглушала. Макс обошел машину, открыл дверь с пассажирской стороны и опустился на колени перед спящим красавцем.
Такие мягкие черты. Такие спокойные, удивительно гармоничные. Он долго просто сидел, любуясь Миром, положив голову ему на колени. Потом все-таки заставил себя оторваться и организовать досуг. Открыл дом, привел в чувство садовые качели, расстелил под деревьями большой плед, чувствуя себя если не прекрасным принцем, то каким-нибудь влюбленным романтиком точно. Только когда все было готово – вернулся к джипу, чтоб легко тронуть поцелуем губы.
- Просыпайся, мой спящий красавец…
Ресницы дрогнули, поднимаясь. Открывая беззащитные глаза еще полные сонного тумана. Сладкого, светлого тумана. Ему было так хорошо…
- Макс? – чуть хрипло позвал Мир, совсем по-детски хлопая ресницами. – Я уснул? Мы уже приехали?
- Ага, - улыбнулся Макс, снова его целуя. – Приехали. Добро пожаловать в еще одно мое любимое место…
- Маааакс, - выдохнул Мир, прикрывая глаза и тянясь за новым поцелуем. – Только не убегай от меня снова.
- Не сбегу, - улыбнулся Соколовский. Осторожно, стараясь не особо тревожить свое сонное чудо, присел на самый краешек сидения, погладил теплые расслабленные плечи. Доверчивый. Светлый. И целовать его сладко, хорошо.
…Хорошо. Так хорошо. Чувствовать, как ласкают нежные губы, как мягко, невесомо поглаживают горячие ладони спину. Пару долгих мгновений Мир просто наслаждался тем удовольствием, что дарил ему Макс, а потом сам подался вперед. Прижимаясь, ласкаясь, как котенок. И целуя, целуя, целуя податливые губы…
А Макс млел, Макс жмурился и таял как шоколад на солнце. Еще чуть – и забудется желание просто поваляться на пледе.
- Мир, там… я плед расстелил… Это побегом считаться не будет?
- Плед? – Мир отстранился, переводя дыхание. – Только если сбежишь вместе со мной.
- С тобой, - кивнул Макс, отстегивая ремень безопасности. Получилось донельзя интимно. Конечно, верхом романтизма было бы на руках вынести Мира и осторожно опустить на веселую клетчатую шерсть. Вот только качаться надо, Максим Всеволодович, качаться! – Идем, - протянул руку, приглашая выбраться на ласковое вечернее солнышко, и кивнул в сторону. – Вот мой маленький рай.
- Мне нравится, - Мир вложил свои пальцы в его ладонь и выскользнул из салона машины, оглядываясь. Взгляд пробежался по крыльцу дома, старому дереву стен, словно обласкал качели и остановился на большом пушистом пледе, который так и звал к себе лечь и расслабиться.
- Отец меня часто сюда привозил… Особенно после того, как я год по больницам валялся, - Макс стряхнул кроссовки, наклонился, стянул носки и дальше шел уже босой, путаясь в траве. – Когда мы приезжали, дед и бабушка демонстративно уезжали. Отец расстраивался, но… вдвоем нам было веселей, чем если бы вокруг прыгали мамки-няньки. – Он опустился на плед, вытянув ноги, а потом откинулся назад, увлекая за собой Мира.
Тот сел рядом и, склонив голову, наблюдал за Максом из-под длинной челки. Расслабленный, чуть печальный, но все такой же озорной. Настоящий. Повинуясь желанию сердца, Мир подался вперед, навис над Максом и принялся осыпать крохотными поцелуями любимое лицо. Лоб, веки, ресницы, скулы, нос… Все, кроме губ.
Макс жмурился, фыркал, а потом, потянувшись за неожиданной лаской, принялся ловить его губы, норовя увлечь в поцелуй. Но поцелуев ему было мало. Очень мало. Слишком мало. Теплые пальцы забрались под футболку и принялись вырисовывать узоры на чувствительной коже.
- Око за око… зуб за зуб!
Мир только усмехнулся.
- Опять паясничаешь, родной? – Мир мягко тронул губами бьющуюся на шее жилку. – Расслабься. Я всего лишь целую тебя.
- А я... – Макс запрокинул голову, закусил губу и сорвался на прерывистый шепот – Не сбегаю… не сбегаю от тебя…
- Я знаю… Даже если захочешь, я тебя не отпущу, - больше не в состоянии держать себя на руках, Мир осторожно опустился на распластанного Максима. Зарылся лицом в волосы, ужалил коротким поцелуем шею. – Макс, - дыхание обожгло влажную кожу. – Сейчас Я тебя спрашиваю… Чего ты хочешь? Вот сейчас, прямо сейчас – чего ты хочешь? Все будет только так, как ты скажешь.
Наверное, это свойство глаз: темнеть, если внутри пожар, подсвечивать огнем сжигающий душу взгляд, выплескиваться наружу. Голубые глаза почти почернели, когда Макс посмотрел на Мира и выдохнул, обеими руками зарываясь в светлые пряди.
- Тебя, Мир, тебя… - длинные ноги обвились вокруг бедер Бикбаева. – Именно так.
Кончики ресниц Мира дрогнули, а потом взметнулись вверх, открывая пылающий взгляд. Пару долгих секунд он просто смотрел в глаза Макса, а потом, все еще находясь в кольце его ног, с силой вжался бедрами в его пах. Двинулся вверх, а потом медленно – вниз. Изучая реакцию, пытаясь понять, что нравится его любимому. Склонился ниже, расстегивая кнопочки легкой джинсовой рубашки Макса, то целуя, то пробуя на вкус упругую кожу. Шея, ключицы, легко прикусил мочку уха, поцеловал бьющуюся в истерике жилку. А потом – ниже и ниже. Туда, где под губами напрягаются маленькие горошинки сосков. Лизнул, поцеловал. И снова вверх. Обласкал скулы и замер в миллиметре от губ.
...как же хорошо… как сказочно, волшебно хорошо… как замечательно, что тело, его глупое, дурацкое, непослушное тело способно жить само, невзирая на попытки разума воздействовать на него, потому что… Как раз разума в глазах Максима Соколовского сейчас и не наблюдалось. Только тени-сполохи. Страсть – чистая, незамутненная сомнениями и страхами. Хоть последнюю команду уплывающий разум телу все-таки отдал, и теперь нервные пальцы комкали тонкий мягкий трикотаж футболки Мира.
Навстречу сильному уверенному движению, точно волна, поддаваясь напору, на миг ощутив то возбуждение, что владело сейчас Миром, и назад… И все тело, от макушки до кончиков пальцев пронзает острое удовольствие, сводит судорогой, заставляя дрожать от каждого движения, от каждой ласки. Дрожать, кусать губы, и раз за разом подаваться вперед и вверх, и умолять тихо-тихо, на грани слышимости:
- Мир… миленький… Мир…
И едва только губы любимого оказались вблизи от его губ, Макс жадно впился в них, как умирающий от жажды человек, дорвавшийся до живительного источника.
– Мир…
- Тише, тихо… любимый… все хорошо… - шептал между сильными, голодными поцелуями Мир, лаская кончиками пальцев грудь и живот. Оторвался, задыхаясь, улыбнулся расширенным глазам Макса и опять принялся нежно, но сильно изучать напряженное тело, освобождая его от одежды. Плечи, руки, лизнул запястья, игриво прикусил подушечки пальцев и отбросил рубашку в сторону. Кончиками длинных волос коснулся обнаженной кожи и провел ими вниз. Неторопливо, нежно, осторожно…
Щелкнул пряжкой, спустил джинсы и обласкал трогательные косточки. Грубая ткань расставалась с узкими бедрами неохотно, но Мир словно уговаривал ее. Тянул медленно, аккуратно, изучая поцелуями обнажающееся тело. И замер на долю секунды, когда взору открылась сетка шрамов на идеальной коже бедра. А потом просто обрушился вниз, игнорируя слабый протест Максима. Лаская нежно, запредельно нежно. Словно стремясь забрать себе ЕГО боль.
- Мир, господи-боже… - теперь и Макс знал, насколько верно утверждение «душе в теле тесно». – Что же ты делаешь… со мной…
Тогда, поздним вечером ему не было стыдно за собственное изувеченное тело, за шрамы, безобразной сеткой оплетающей ногу. Сейчас, при свете дня, он готов был сгореть, вот только безумная нежность любимого человека… возносила до небес. Самый красивый. Самый любимый. Самый желанный.
А еще – ощущение джинсы, швов на внутренней стороне бедер, когда Мир скользил все ниже, заставляя желать ЭТОГО лишь сильнее. Макс выдохнул резко и потянул его на себя, вверх, и глухо застонал, когда ткань терлась, продолжая ласку. Наступил на спущенную штанину, путаясь в своих и ЕГО ногах, тихо-нервно рассмеялся и жарко шепнул:
- У меня в глазах темно только от того, что ты на мне… Что же будет, когда ты окажешься во мне?..
…Но Мир не ответил. Он только рассмеялся и лизнул приоткрытые губы Макса. Нежно отвел прядку со лба. Он словно разделился. Тело требовало своего. Ласки, страсти. А влюбленное сердце таяло от нежности. И Мир послушно выполнял его желание. Целовал, ласкал, нежил. Освободил Макса от мешающихся джинсов и накрыл ладонью пах. Несильно сжал бугорок, провел кончиком пальца, а потом, отвлекая Макса поцелуями, стянул белье...
…Жарко. Но от возбуждения ощутимо потряхивает, и озноб по телу, и даже легкий ветерок не в силах охладить разгоряченную кожу. Как в старой сказке – держаться нету больше сил, и тело двигается само, подается вперед, стелется под ласкающие пальцы.
А голос куда-то пропал. Сел до шепота и тихого шелестящего шепота:
- Люблю… люблю тебя… Светлый мой…
Макс нетерпеливо потянул футболку Мира, пытаясь снять, чтоб коснуться его обнаженной кожи, снова обвил его бедра ногами, чтоб хоть на миг удержать и захлебнулся стоном. Слишком ярким было это ощущение. Слишком… чувственным.
Мир замер, тяжело дыша. Прижатый к обнаженному, дрожащему телу, в кольце его ног и рук, сам еще почти полностью одетый, он никак не мог заставить себя отстраниться от Макса. Такого возбужденного, такого покорного, такого… своего. Чувствуя, как ласкают кожу его чуткие пальцы, Мир опустил голову, закрывая глаза. Дал себе пару секунд, чтобы взять под контроль собственное возбуждение, а потом потянулся к Максу, накрывая его своим телом. Чувствительно прикусил губы и сразу же нежно поцеловал, прося прощение за доставленную боль. Поймал горящий взгляд затуманенных глаз и шепнул севшим голосом:
- Отпусти меня, родной… Отпусти… Мне надо раздеться.
- Просто… сними футболку… - Макс с трудом сфокусировал взгляд и улыбнулся, облизнувшись. – Мне нравится… нравится ТАК, - сносит крышу. Просто сносит крышу. Сколько еще дурацких словечек можно придумать? Слетают с нарезки? Дуреют? Шизеют? Все вместе взятое. Все и сразу!
Мир долгую минуту недоуменно всматривался в потемневшие голубые глаза, а потом вдруг улыбнулся. Дерзко, чуть похабно. Вскинул бровь и, не отпуская взгляда Макса, скользнул рукой вниз, между их плотно прижатыми друг к другу телами. Чуть отстранился, чтобы дать себе больше свободы, лязгнул пряжкой ремня и медленно расстегнул «молнию» на своих джинсах, дразня.
- Хочешь, чтобы я любил тебя так, мой солнечный? – Мир облизнулся и, став на колени, быстрым движением стянул майку, закинув голову и подставляя солнечным лучам лицо и шею.
- Хочу, - губы сложились в единственное слово, вытолкнули коротким выдохом. Макс приподнялся, ладони прошлись по обнажившейся груди, и вновь, в который раз внутри вскипел восторг: совершенство. Мир совершенен. И хочется гнать прочь солнечных зайчиков, самым наглым образом скачущих по золотистой коже. Макс накрыл губами солнечное пятнышко, лизнул и посмотрел вот так, снизу вверх, из-под ресниц. – Хочу!
Мир со стоном выдохнул и несильно толкнул Макса, возвращая его на плед:
- Я хочу посмотреть на тебя, - жаркий взгляд скользил по обнаженному телу, касался губ, плеч, отмечал тяжело вздымающуюся грудь и влажные прядки, прилипшие к вискам.
- Ты… прекрасен, Максим… - наклонился, оставил след поцелуя на бедре. – Перевернись.
Макс аккуратно подобрал ноги и чуть неловко повернулся на живот, вытягиваясь на нагретой солнцем шерстяной ткани. Чуть помедлив, встал на колени, и замер, упираясь ладонями в широкие клетки, желтую и красную, чувствуя, как лицо ожгло румянцем. «Твистер» для двоих.
- Примите колено-локтевую позу, Максим Всеволодович… - он тихо хохотнул, глядя на Мира через плечо. – Войдите, не заперто…
- Не заперто, говоришь? - Мир фыркнул и вдруг провел кончиком пальца между упругих ягодиц, заставив Макса вздрогнуть. Фыркнул, провел языком вдоль позвоночника, а потом отстранился. Запрещая себе думать, запирая страх причинить боль любимому человеку на замок, потянулся к заднему карману джинсов за маленьким тюбиком маминого крема, который стащил из ванной комнаты сегодня утром. Выцеловывая узоры на влажной коже спины смазал пальцы…
- Расслабься, родной… - накрыл его своим телом, прижался грудью к спине, целуя выступающие позвонки. – Впусти меня.
Макс закрыл глаза, доверяясь рукам Мира, губам Мира, погружаясь в его голос. Мир ведь тоже доверился ему. Доверился, позволил владеть собою. И теперь… Теперь его очередь.
Макса безбожно вело. Голова кружилась, и стоило только вновь открыть глаза – разноцветные клетки завладели взглядом, ощущения обострились и каждый поцелуй, скользящее касание губ, чувствовалось как откровение свыше, остро, почти болезненно. Усилие почти нечеловеческое – заставить мышцы расслабиться и позволить тонким сильным пальцам… боооже…
- Прости… Прости, Макс… родной мой, любимый… - тщательно сохраняемый контроль Мира рухнул в один момент, стоило только почувствовать узость и жар тела Макса. Возбуждение плеснуло в крови, мышцы почти свело судорогой… - Прости, не могу больше… - Мир стиснул зубы, зажмурился, уговаривая себя подождать. Еще чуть-чуть… Пожалуйста… Пусть расслабится дрожащее тело…
…Непривычно, странно, пугающе даже. Тело противится, но куда меньше, чем представлялось, может потому, что чует – можно, нужно и на самом деле – хочется! На какой-то миг Макс замер, а потом осторожно подался навстречу ласкающей… терзающей руке, застонал хрипло. Еще чуть – и кто-то из них попросту спятит от скрутившего напряжения.
- Мир… хватит, хватит уже… Давай!
- Маааакс… - Мир чуть не плакал, но терпеть сводящее с ума возбуждение просто больше не было сил. И он, заведя руку вперед, крепко, но нежно обхватив Макса ладонью, погрузился внутрь желанного тела. Замер, застыл, не переставая ласкать напряженную плоть, покрывая поцелуями мокрую кожу плеч…
…Беззвучный вскрик сорвался с губ и, показалось, но только показалось, что тело его разорвалось, нет, разбилось на кусочки, на осколочки. Больно. И в то же время хорошо. Боль пополам с удовольствием – дурной коктейль, отрава, заставляющая шевельнуться, а потом… потом чуть сжаться и расслабиться вновь, привыкая к ощущению ЕГО внутри себя. И больше не думать. Отпустить себя, запрокинуть голову, губами ловить ускользающие прядки волос Мира…
…Движение… Пока еще мягкое, неуверенное, неторопливое… Чтобы ушло напряжение из каменной спины, расслабилось тело, сжимающее его внутри так, что хочется кричать, захлебываясь воздухом.
- Макс… - ладонями вдоль позвоночника, кончиками пальцев – по бокам. А потом стиснуть талию и с головой погрузиться в ритм, движение. Глубже, сильнее… Ища то, что вчера его самого заставляло стонать и плакать от удовольствия. И шептать, шептать, шептать…
- Люблю… Люблю, люблю тебя… Макс…
…Холодная пряжка ремня… теплая жесткая ткань… зубчики молнии… сильные пальцы на талии, и сильные толчки внутри, почти в ритме сердца, в том же безумном ритме сорванных вздохов, когда от гипервентиляции кружится голова, а перед глазами плавают багровые круги. Хотел узнать?.. Тогда перед глазами просто темнело, а теперь его просто больше нет. Ничего нет, кроме этого ритма, кроме вжимающихся друг в друга тел, кроме горячечного шепота.
Вскрик был мучительным, восторженным, Макс с силой вжался в Мира, выгнулся мартовской кошкой и простонал:
- Сильнее, Мир… господи, да…
От стона Макса Мир тихо взвыл. От желания увидеть его лицо, заглянуть в глаза судорогой свело горло. Стиснув зубы, прикусив губу, Мир выскользнул из разгоряченного тела, вызвав протестующий вскрик и быстро, почти грубо перевернул Макса на спину. Одним движением развел бедра в стороны как можно шире и, глядя в глаза, снова вошел в еще не успевшее закрыться тело. Замер, прижался к губам и толкнул себя вперед.
Макс прикусил на секунду прижавшиеся к его губам губы - маленькая месть, но тут же вцепился в плечи Мира, и с силой бросил тело вверх, навстречу толчку узких бедер, и снова, и снова. Быстро, жестко, безжалостно и к нему и к себе. А внутри – жарко, больно, сладко. Внутри расплавленный металл и огонь по венам. И ладони скользят по рукам, по спине, ногти оставляют красные полосочки на коже…
- Еще… не жалей меня…
И тихий, яростный стон в ответ. А потом… Пальцы на бедрах, до синяков, до полумесцев от ногтей. И вглубь желанного тела. Сильнее, еще сильнее… Глубже. Жестче. И контрастом – нежно кончиком пальца вдоль налитой плоти, размазывая прозрачные капли. Взгляд из-под ресниц и языком по испачканной подушечке. ЕГО вкус. Пряный, сильный, острый, как он сам…
Этого зрелища Макс не выдержал. Рывком притянул к себе Мира, впиваясь в губы. Это уже слишком. У них все так. Любовь – запретная. Страсть – запредельная. И рассудок на острой грани балансирует…
Макс вламывался в его рот, прикусывал чувственные губы, сжимая в горсти влажные волосы, и кричал без единого звука. Всем телом кричал, всем собой: только не останавливайся.
И Мир не останавливался. Жадно, горячо отвечая на пьющие дыхание поцелуи, все ближе прижимал к себе дрожащее тело. То ласкал, то царапал мокрую от пота кожу, и двигался, двигался, двигался… А когда Макс сжался внутри, зарычал, почти захныкал и сорвался в бешеный, беспорядочный ритм.
В горле Макса вспухал крик, рос, заполонив собою все, пока не прорвался наружу, сквозь стиснутые зубы, алые от поцелуев губы, звериный рык, почти вой, принесший за собой освобождение, столь яркое, столь внезапное, что целая вселенная подернулась темнотой, сжавшись до темной зелени глаз любовника.
Мир утонул в этом взгляде. Ухнул с головой в пылающий огонь удовольствия любимого. Огонь, которого он не боялся. Жаркий, голодный, опасный, но сладкий и такой нужный. Губы на губах, тело к телу… И так близко… Едины. Неразделимы. Беспорядочные поцелуи, горячий шепот и полный бред. Люблю…
- ЛЮБЛЮ!! – ворваться в его тело в последний раз и… остаться, крича и тихо плача. – Люблю…
4.
…чья, интересно, это рука?..
Его. А вот эта обнаженная нога, поверх потертых джинсов – не ЕГО, потому что ОН как раз в джинсах. Здравствуй, капитан очевидность… Значит пятая точка, обтянутая джинсами, принадлежит Бикбаеву, а голое бедро – Соколовскому…
Кончики пальцев очертили припухшие губы, накрыли крошечную родинку, погладили скулу. Пробежались по обнаженной влажной груди, скользнули на талию, забрались под пояс джинсов, нарисовали сердечко на скрытой тканью части тела, той самой, первопричиной, и остались там, угомонившись.
- Спасибо…
Мир выдохнул, лениво потерся щекой о плечо, приподнялся в попытке заглянуть в лицо, но руки задрожали, и он снова опустился на Макса, в этот раз почти полностью накрыв его собой. Переждал, пока перед глазами перестанут мелькать огненные точки, а потом уперся ладонью в землю рядом с головой Макса и оттолкнулся, переворачиваясь на бок и увлекая его за собой. Выгнулся, потянулся и, коротко улыбнувшись, принялся покрывать неторопливыми, нежными поцелуями опухшие губы.
- Это тебе спасибо. За доверие. И удовольствие.
- Ты мне тоже доверился… - Макс на секунду прикрыл глаза, а потом принялся аккуратно выводить узоры на обнаженной влажной спине Мира. Мысли все еще путались, и отказывались быть связными, но нужно ли это, когда тебя понимают с полувзгляда? Когда тебя чувствуют? – Если доверие не взаимно, тогда это не доверие. А я хочу, чтоб между нами… не стояло ничего. Как-то так…
- Ну, у меня не было особого выбора, - Мир закрыл глаза и расслабился, млея под лаской Макса. – Я слишком сильно хотел тебя для того, чтобы сомневаться. И сейчас… Я все еще хочу тебя…- словно в подтверждение своих слов Мир, не открывая глаз, на ощупь нашел руку Макса и лизнул кончики его пальцев. А потом распахнул глаза и, глядя пронзительно, требовательно спросил: - Почему? Что в тебе есть такого, что от твоей близости я забываю обо всем?
- Ты. – Макс погладил целующие губы и лбом прижался к покрытому испариной лбу Мира. – Во мне есть ты. А в тебе есть я. Мы просто две половинки одного целого. И потому нас так тянет друг к другу. Каждую секунду тянет соединиться. И только когда мы занимаемся любовью, тяга ненадолго утихает… или не утихает, потому что я тоже очень хочу тебя.
- Романтик… - Мир мягко улыбнулся, погружаясь в снова понемногу темнеющие глаза, как на дно океана. – Моя половинка… - не отпуская взгляда Макса, он начал гладить любимое лицо. Словно изучая, запоминая каждую родинку, каждую ресничку. Лоб, виски, щеки, скулы… Прижался к обнаженному телу, а потом вдруг вывернулся из рук Макса. Встал, рванул с себя джинсы вместе с бельем и снова вернулся в сильные объятия. Поймал вопрошающий взгляд Макса и прижался к нему всем телом, идеально совпадая изгибами и впадинками:
- Хочу… Хочу чувствовать тебя всей кожей.
- Чувствуй, - и снова – ладони с силой проходятся по спине, по выступающим лопаткам, очерчивая перетекающие под кожей мускулы. – Я не знаю от чего мне крышу сносит сильнее… от тебя во мне, или просто от того, что ты рядом… - Макс тихо рассмеялся. – В «Блиндаже»… если бы мы не разбежались… Я бы отдался тебе прямо на столе.
- Мааакс,… - прошипел Мир, изгибаясь, следуя за его руками. От его слов угасшее, было, возбуждение вспыхнуло с новой силой, мутя рассудок. – Замолчи… Чеееерт… Иначе я сам тебе сейчас отдамся… - он всхлипнул, а потом накрыл его пальцы ладонью и, почти не соображая, что делает, с силой провел ими по собственному телу. Шея, плечи, грудь… И ниже… Туда, где снова становилось тяжело и жарко.
- Мииир… - пальцы легонько сжались, лаская напряженную плоть. Напряженную снова, будто не сходили они с ума совсем не давно. – Кролики… господи, мы с тобой как кролики…
Ему никогда не надоест целовать Мира. Чувственные его губы – верх эстетического удовольствия. Стоит только задержать взгляд на губах, особенно когда по ним пробегает язык, чтоб схлопотать оргазм. Самый настоящий.
- Знаешь, что я думаю?.. Что твои губы – моя эрогенная зона…
- Ммм, - дрожа, вскидываясь навстречу ласкающей его руке, Мир, дразня и играя, отвернулся, уходя от очередного поцелуя. Пальцы Макса сжались в отместку, и он вскрикнул, впиваясь ногтями в плечи Соколовского. Застонал, заскулил… А потом вдруг отстранился. Легко толкнул Макса в плечо, заставляя лечь на спину, обжег взглядом и склонился вниз. Накрывая разведенные бедра покрывалом своих волос, смыкая губы вокруг возбуждения Макса, пробуя его на вкус.
Макс рванулся всем телом, ошарашено глядя на любимого, но…
- Боооожеее… - выдох был прерывистым, протяжным стоном. Пальцы сжались на плечах, и Макс ни за какие сокровища мира не сумел бы заставить себя разжать их. – Я… не… не ЭТО… имел в вииидууу…
- Я знаю, - выдохнул Мир, на миг отрываясь от своего занятия и обжигая дыханием влажную от его слюны кожу. – Но я хочу… Хочу ТАК, Макс… - взгляд сквозь cетку волос. – Тебе не нравится? – медленно языком по губам. А потом легко поцеловать вершинку, не отпуская глаз и снова и снова смаковать его острый, сумасшедший вкус. Без стыда или отвращения. Без сомнений и сожалений.
- Нравится… - Макс говорил через силу, каждый раз с усилием втягивая в себя жаркий воздух. А может, ему просто казалось, что жаркий? Потому что взгляд, шалый взгляд серо-зеленых глаз обжигал, как солнце в пустыне?
Макс облизнул губы и тысячу раз проклял собственный болтливый язык. Тело почти звенело от запредельного напряжения. Он боялся, панически боялся шевельнуться, понимая, что если сорвется – зрелище вылюбленного до невменяемости Мира не оставит его до конца дней.
А Мир словно потерялся в ощущениях. Он словно рисовал языком, губами картины…. То сильно, то нежно, то изводя медленными, протяжными мазками, то резкими, почти грубыми. А когда возбужденное тело Макса напряглось до невозможности, словно сведенное судорогой, вдруг оторвался. Приник, прижался всем телом и заскользил вверх. Ожег дыханием и завладел приоткрытыми губами, целуя глубоко, сильно.
Макс застонал в целующие его губы. Вкус Мира и его собственный причудливо смешались на губах и безумное возбуждение, не отпускающее тело, достигло своего пика. Макс рванулся навстречу Миру, вжимаясь в него всем телом, обеими руками прижимая его бедра к своим, и закричал.
Если бы он был многоруким богом – он прижимал бы к себе тонкое сильное тело танцора всеми руками и никогда, никогда не отпускал.
А поцелуй все длился, бесконечный, жадный, отбирающий дыхание, до головокружения, терзающий, сводящий с ума.
Перед глазами стремительно темнело от нехватки воздуха, и Мир со стоном оторвался от терзающих его губ. Облил Макса безумным, полным неудовлетворенного желания и боли взглядом и уткнулся ему в плечо, дыша со всхлипами. Тело била дрожь, пальцы беспомощно царапали мокрую соленую кожу…
- Макс… - мольба в голосе, почти плач… - Макс, пожалуйста…
Макс заглянул в его глаза, всем телом толкнулся от земли, опрокидывая Мира на спину, подминая под себя.
- Да… светлый мой… да… сейчас… - цепочка поцелуев от губ, вниз, по изящной шее, по груди, широким кольцом обводя горошинки сосков, вниз, прихватывая солоноватую кожу губами, вниз… темнеет в глазах, когда пальцы мягко, но сильно сжимаются на подрагивающем от возбуждения стволе. Макс похабно усмехнулся, губами отхватывая головку. Вот так… правильно и хорошо. И пусть по телу волнами расходится удовольствие и все еще кружится голова, от этого взгляда восторг в тысячу раз сильнее
- МАААКС!!! – Мира выгнуло дугой, оставив на земле только плечи и широко разведенные в стороны бедра. Боже… – Еще… О, пожалуйста… еще… - влажный жар рта, нежность губ Макса… Зажмуриться, мотнуть головой и снова распахнуть ресницы. Бесстыдно раскинутые ноги, короткие стоны-всхлипы и расцветающий под веками огонь…. Еще немного…
- Пожалуйста… - умолять о чем-то, просить… И чувствовать, как начинает рассыпаться на осколки душа… - Люби… Люби, люби, люби!
Вместо ответа Макс сильнее сжал его бедра, не позволяя двигаться.
Нет ни тени брезгливости, ни капли отвращения. Это ведь Мир. Его Мир. Только его Мир. Мир, от которого напрочь сносит крышу, которого хочется касаться, которого хочется целовать и любить… вот так, чтоб он метался, чтоб кричал, чтоб просил, чтоб забывал обо всем на свете с ним. Только с ним. Всегда с ним.
Последней мыслью – только бы не спятить. Только бы не…
Не в силах больше терпеть, переносить это удовольствие, Мир сжался, вздрогнул и, когда Макс… боже… его язык… губы…
- МАКС!! – последний крик перешел в стон, закончился всхлипом и забился где-то в горле, мечась, как сам Мир. Вздрогнувший, забившийся в сильных руках Мир. Легкий поцелуй, и вселенная все-таки распалась на кусочки. Выплеснулась безумным, невыносимым перламутровым удовольствием.
- Макс… Максим… - опухшие губы дрожали. – Поцелуй… Пожалуйста…
Руки дрожали, когда Макс потянулся вверх, облизнув дрожащие губы.
Солоно. Пряно. Непривычно, но хорошо. Хорошо. Просто прикасаться к его губам, дышать им и улыбаться. В его губы улыбаться.
- Люблю тебя, светлый мой…
- Люблю... - погребенный под ошеломительным удовольствием, Мир силился улыбнуться, поймать словно порхающие над его ртом любимые губы. А когда они слились, всхлипнул. Вот теперь... он целый... Теперь - удовольствие совершенно... И можно, можно ускользнуть в мягкую темноту, прижимаясь к НЕМУ. Не отпуская...
Макс прижимал его к себе, нежно поглаживая влажные светлые волосы, губами повторяя контур лица. Скулы, тонкий нос, полные губы, снова скулы, шея…
- Хороший мой… я буду с тобой, пока ты этого хочешь… пока тебе это нужно… Люблю…
Сердце Макса постепенно замедлялось. Приходил в норму бешеный пульс, сведший с ума его тело, его кровь. Возбуждение мягко покачивало. Не взрывало его, не заставляло бездумно корчиться в единственном желании: касаться-целовать-владеть. То накатывало, то сходило, как морской прибой, повинуясь тихому легкому дыханию Мира.
5.
Сознание возвращалось медленно. Сначала пришло ощущение тепла, нежности, восхитительной неги. Потом – прохлада ветерка и легкие касания. Словно… словно паутинка. Невесомо. Но так… остро. А потом… обнаженное тело, ласковые объятия…
Мир открыл глаза, улыбнулся Максу, подался вперед, прижавшись к нему, и выдохнул куда-то в шею:
- Спасибо… И, Макс, умоляю, оденься… Иначе минут через пятнадцать я потребую повторения…
- Я ж говорил - кролики… - Макс рассмеялся – Хорошо, что досюда дотерпели. Дома бы спалились, а здесь есть шанс, что через пятнадцать минут ты меня просто в уголочек зажмешь, а яааа… с превеликим удовольствием поцелую тебя каким-нибудь особо экзотическим способом…
Губы еще раз проследили плавную линию скулы-шеи-плеча, и Макс, отстранившись, поднялся на ноги, всем телом потягиваясь, совсем как большой, отчего-то рыжий кот. Отыскал взглядом джинсы, с легкой долей ехидства глянул на сброшенные впопыхах плавки и с неповторимой ироничной улыбочкой принялся натягивать джинсы на голое тело.
- Для тебя, что угодно, любовь моя… хоть кота с дерева…
Мир счастливо фыркнул и потянулся на пледе, до звона напрягая все мышцы.
- Как же хорошо… Я бы остался здесь навечно с тобой…
Взгляд устремился в пронзительное голубое небо, и Мир тихо рассмеялся, впервые в жизни слыша, как поет душа. Тонко, нежно, счастливо. И слова из груди вырвались сами:
- Я люблю тебя. Больше жизни, больше этого неба люблю…
Макс справился с пуговицей, снова опустился на плед и, коснувшись поцелуем плоского подтянутого живота Мира, положил голову так, чтоб можно было смотреть, не отрываясь, в любимые глаза.
- Знаю, светлый мой. Чувствую, - кончиками пальцев погладил стройную ногу. – Но лучше бы и тебе одеться. Иначе я за себя не ручаюсь.
Мир на мгновение прикрыл глаза, млея от неожиданной ласки. А потом на миг представил себе, как выглядит все это стороны, и нахмурился. Боже… Он ведет себя, как девчонка…
- Ладно, Макс, - Мир вздохнул и открыл глаза. – Отпусти меня, родной, мне действительно нужно одеться. А то если еще немного полежу на солнышке, то не захочу вообще двигаться. И одевать меня придется тебе.
- Жестокий… одевать тебя, - жарко и пафосно воскликнул Макс, перекатываясь на спину, чтоб Мир мог подняться. – С какою мукою сравнится это действо? Под страстным взором и дрожащими руками мне облачать твой стан лилейный в семь покрывал целомудрия! Нет, не бывать тому! А, впрочем… чтоб от взглядов жадных и чужих тебя сокрыть, да, я готов! – по губам скользнула коварная улыбка, что в комплекте с заломленной бровью с головой выдала в Максе просыпающегося Отелло. – Только если одевать тебя я буду очень долго… не обессудь. Мне трудно смотреть на тебя и не показывать, как я на самом деле хочу тебя. Каждую секундочку.
- Ты сексуальный маньяк, Максим Соколовский, - проговорил Мир с наигранным возмущением. А потом навис над Максом и одарил сильным, болезненным поцелуем. - Тебя спасает только то, что я, похоже, такой же.
Мир гибко поднялся и, ничуть не стесняясь своей наготы на улице средь бела дня, потянулся за отброшенной одеждой. Следуя примеру Макса, проигнорировал белье, натянул джинсы, но не стал застегивать «молнию» до конца, оставив обнаженным маленький треугольник кожи с дорожкой светлых волосков. Тряхнул головой, потянулся и опустил взгляд на Макса:
- Покажешь мне свои владения, храбрый рыцарь?
- Завсегда с радостью и…ммм… превеликим удовольствием, мой прекрасный провокатор! – Макс поднялся, взял Мира за руку и повел по саду. Трава была мягкой, дорожки чистыми, гравий, правда, колючим, но когда это останавливало молодые неокрепшие романтичные умы?
Экскурсия то и дело прерывалась короткими и не очень поцелуями, остроумными комментариями, шутливыми подначками и почти жеребячьим ржанием. Макс готов был сам себя по рукам бить, только бы снова, обнимая Мира за талию не совать ладонь ПОД пояс болтающихся джинсов.
Сад. Качели. Поцелуй до стонов.
Дом, комната, угол стола, вжаться посильнее в любимого, желанного до звездочек под веками.
Спальня. Кресло… ммм… кресло-качалка!
- Макс… - выдохнул Мир, откидывая голову, открывая шею. – Максим… Ох… - ведомый противоречивыми желаниями прижаться сильнее и отстраниться, Мир отступил, запнулся и, испуганно вскрикнув, повалился назад. Падая в словно для этого поставленное сзади кресло, которое от сильного движения почти опрокинулось назад, зависло над полом на несколько секунд, а потом снова выпрямилось. Пальцы Мира беспомощно сжали воздух в попытке удержаться, но… Секунда безумного полета и… он в сильных, безжалостных объятиях.
Макс рассмеялся, поймав летящее сокровище, и зарылся лицом в его волосы, а потом безапелляционным тоном заявил, едва сдерживая плеснувшее в крови возбуждение:
- Снимай джинсы, сердце мое… - и потом, потеревшись щекой о щеку выдохнул: – и быстро…
Потемневший взгляд мазнул по комнате. По родительской комнате. Замер на туалетном столике, пробежался по тюбикам-флакончикам-коробочкам и остановился на бутылочке с массажным маслом.
Мир зашипел сквозь стиснутые зубы. Адреналин в крови от испуга, желание, только задремавшее после безумства в саду… От мгновенного возбуждения стало тяжело дышать. Голова закружилась, и Мир отступил от Макса. Не спуская с него глаз и пользуясь тем, что кроме джинсов на нем нет ничего, медленно, дразняще провел ладонью по груди, животу, на мгновение погрузил руку под болтающийся пояс, а потом со стоном стянул джинсы. Переступил через них и предстал перед Максом. Обнаженный, возбужденный, с румянцем на щеках, ничего не стыдящийся. Поймал жадный взгляд Макса и хрипло рассмеялся, облизывая пересохшие, опухшие губы:
- И пятнадцати минут не прошло… Я весь твой.
Макс глухо застонал, в три шага преодолел расстояние до туалетного столика, стащил флакончик масла, на ходу пытаясь вытряхнуться из джинсов. В первый раз в жизни проклял узкий крой и понял смысл той самой фразы, на которую не раз и не два натыкался у классиков: влюбленный мальчишка. Влюбленные мальчишки дышать не могут без предмета своей любви. Не могут и не хотят. Влюбленные мальчишки на руках готовы носить предмет обожания и выстилать путь розовыми лепестками. Влюбленные мальчишки быстро устают, но… столь же быстро восстанавливаются, потому что вот она, природа, которая всегда свое берет.
Дрожащими руками стянул с себя упрямую ткань, опустился в кресло, поманив к себе Мира.
- А по-моему, это неприлично долго… Непростительно много времени… Иди сюда!
Мир сделал шаг на дрожащих ногах. И еще один. Почувствовал, как касается его жар тела Макса и остановился. Склонил голову и, облизнувшись, прошептал:
- Мне нравится твоя идея отметить каждый уголок твоего дома…
- А уж как мне нравится… что тебе нравится… - фыркнул Макс, потянувшись, касаясь груди Мира губами. – Мне очень нравится, что тебе нравится… и я думаю… что тебе нравится, что мне нравится тоже…
Цепочка поцелуев опускалась ниже, Макс лизнул впадинку пупка, продолжая нести какую-то совершенно запредельную чушь. Но от этого всего - от Мира рядом, от его возбуждения, от собственного возбуждения – было просто хорошо.
читать дальше1.
Макс лежал, бездумно уставившись в потолок, сжимая телефон в побелевших от напряжения пальцах. Все в комнате напоминало о творившемся несколькими часами ранее безумии. Даже повернутый плюшевой мордой в угол медведь. Простыни, пахнущие Миром, подушка, пахнущая Миром… Только Мира не хватало. Мира рядом.
- Идиот! – выдохнул он сквозь зубы. Законченный идиот! Вот что стоило промолчать? Ну, прогулял бы пары, и что?.. А теперь… Бестолочь.
Мир расстроился. Это чувствовалось. Как… как капля слезы на губах. Его голос горчил, не как мята. Как полынь. И все равно, его хотелось целовать, этот голос, этого человека. Парня…
Макс заставил себя закрыть глаза и расслабиться. Надо хоть немного поспать. А завтра… А завтра предстоит бесконечно долгий день. И было бы так хорошо, если бы его можно было пережить снова, и снова, и снова. Просто для того, чтоб, взявшись за руки, бродить по Измайловскому парку, пугать белок и стариков-шахматистов. На Воробьевых горах на той площадке наверху… смотреть на зеленое море деревьев, возноситься над городом. Бродить по улицам, плечом чувствовать тепло его плеча. Просто быть рядом! И читать в его глазах, слышать в его голосе, что ему хорошо.
- Господи… пожалуйста. Пусть все будет хорошо…
- СО-КОЛ!!! СО-КОЛ!!!
Реальность ворвалась в утро так же внезапно, как сбегающий на плиту кофе. Макс резко вскинулся, сел, пытаясь понять что происходит, но, так и не разлепив глаза, лбом врезался в «выдающуюся» челюсть Самого-младшего. Стас охнул, пятой точкой приземлился на пол, хохоча и, так не решив, что ему больше хочется потереть - собственную челюсть или задницу, фыркнул.
- Траходроооом…
- ЧЕГО?! – глаза распахнулись сами собой, и Макс, скатившись с кровати, как был, лохматый, полуголый, в расстегнутых джинсах, надетых на голое тело, припечатал Пьеху к полу.
- Ммм… Верочка приехала, да? – попытки стряхнуть с себя Соколовского Стас не предпринял. – Извини, брат, я не Пономарева, так что слезь с меня. Ты, как объект сексуальных фантазий, меня не возбуждаешь.
Макс выдохнул и тихо засмеялся.
- Придурок… - беззлобно бросил, поднимаясь на ноги и протягивая приятелю руку.
- Между прочим, если ты немедленно не оденешься, и не изволишь доставить свое тело бренное к машине, мы непременно опоздаем. – Стас гибко поднялся на ноги, окинув взглядом традиционно не прибранную комнату. - Ого… Вы тут прям оргию устроили! Соколовский, гигант хренов… Пожалел бы девушку, а? Ты ее домой хоть отвез?
- Стасик, если ты сейчас не заткнешься, на пары пешком попрешь. Или на такси, но точно не со мной, - проворчал Макс, зарываясь в шкаф. Угроза действия не возымела, но отчего-то было глубоко все равно. Верка не признается, а большего и не надо. Главное – вчерашний вечер был. И Мир был. И все БЫЛО. По-настоящему. Но Стасику это знать абсолютно ни к чему.
На пару они все равно опоздали и пробирались в аудиторию под укоризненными взглядами Чусовой и комментарии, что-де вот они - ЗВЕЗДЫ! И парни, дабы не посрамить высокого звания, сияли голливудскими улыбками, лучились позитивом и всячески искрили. И, по меньшей мере, одному из парочки неразлучных обормотов, как любила говаривать о них Нина Васильевна, для того, чтоб сиять, не приходилось прилагать ни малейших усилий.
- Соколовский, не забудьте в перерыве съесть лимон. Уж больно лик довольный, аж зависть берет ваших не столь счастливых коллег…
- Ночь любви? – свесился с верхнего ряда Красилов.
- Бля буду…
- Будешь, Стасик, будешь, - похлопал Самого-младшего по плечу Петька Страхов.
- …вы его в постели не видели… Аллегорическая картинка: отлюблен до полного неадеквата, – ничуть не смутился Стас.
- На хуй, это туда, това*гищи! – Макс по-ленински отправил троицу в пешее эротическое путешествие, пытаясь сосредоточиться на лекции. Но перед глазами снова и снова было только ЕГО лицо, искаженное болью и… удовольствием, совершенно неземное, прекрасное, любимое…
…Чусова поймала его уже возле самого выхода. Долго смотрела в глаза, хмурилась и молчала. А он освобождаться от захвата сухой крепкой ладони не торопился.
- Я понимаю, что он нашел в тебе. Ты очень на него похож. Я сейчас не о твоем отце говорю. Я говорю о Диме, – она слабо улыбнулась. Макс медленно кивнул, все еще не понимая, к чему этот странный монолог. – Я не сомневалась, что он захочет с тобой поговорить, когда пригласила его на твой этюд. Не разочаруй его, Макс. Ты талантливый мальчик. Просто… не разочаруй его.
- Меня утвердили, Нина Васильевна. На роль Дориана Грея. В его постановке, – Максим прислонился спиной к двери, глядя в ее живые глаза. – Но вы ведь уже знаете… Боюсь, утвердили меня не столько из-за моего таланта, сколько из-за впечатления, которое я на него произвел. Неизгладимое, да? Вот только не его я хочу впечатлить. И не его мнение мне важно. Хоть оно мне и льстит. В моей жизни есть два человека, чье мнение для меня действительно важно, и ОН к ним не относится.
- Макс… - в голосе послышались металлические нотки. - Ты сейчас выставляешь себя…
- Щенком неблагодарным? – понимающе улыбнулся Макс. – Да, вероятно, так оно и выглядит. Но… Нина Васильевна, я мечтал добиться всего САМ. Понимаете? А теперь поток будет шуметь о том, что Соколовский купил себе место под солнцем за этюд. И не хухры-мухры этюд. Берговский! И Берг растаял и роль на подносике преподнес. Я мог бы гордо отвернуться, сказать, что мне это не нужно. Но это – моя мечта. И потерять ее я не могу. Если это все, что вы хотели мне сказать, я пойду. Мне через час в театре надо быть.
Пальцы разжались, и Макс вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь аудитории.
Поездка, пробка, театр. Улыбка на лице Проханова, уверенное пожатие руки, текст. Улыбки будущих партнеров, откровенные изучающие взгляды и напряжение, все нарастающее и нарастающее. Каково это, играть с теми, о ком до сих пор только слышал и читал? Видел работы в театре и в кино, равнялся и мечтал, отчаянно, горячечно мечтал.
Это уже не ученическая сцена. Это уже не этюды. Это – спектакль, это зритель, который будет верить в игру или не верить, который будет любить, ненавидеть, смеяться и плакать, который будет смотреть на него. На НЕГО. И что он увидит перед собой?
Макс на секундочку прикрыл глаза, почти не вслушиваясь в жужжание актрисы, которой предстояло играть Сибиллу. Если ему поверит Мир. Если ему поверит Отец. А большего и желать не нужно. Потому что отражение себя, отражение своей жизни на сцене, он хотел видеть только в них двоих. А слезы… слезы Дмитрия он видел.
- Максим? – Проханов чуть тронул его за локоть, и Макс вскинул на него взгляд.
- Все хорошо, я просто задумался. По задумке… Там, в конце, портрет вспыхивает. Этот эпизод останется?
- Пока не знаю, - пожал плечами старик. - Все будет зависеть от режиссера.
- А разве не… - Макс удивленно воззрился на Проханова, трескотня затихла, а худрук улыбнулся. Озорно, почти по-мальчишески.
- Нет, Максим, нет. Дима решил приступить к репетициям через неделю, когда все ознакомятся с текстом…
…К «Маскараду» Макс подъехал за пять минут до оговоренного времени. Выбрался из машины, закурил. В несколько глубоких затяжек приговорил сигарету и долго смотрел, как тлеет окурок на асфальте парковки.
Режиссер – Дмитрий… Берг? Бикбаев? Кто? И, главный насущный вопрос, что с этим делать? Зачем он взялся за постановку снова? А, впрочем, его можно понять. Пьеса – его детище, его творение. И кто, как не автор, сумеет лучше объяснить, рассказать о чувствах и эмоциях героев?
После второй – достал телефон и «маякнул» Миру: «Подъехал, жду». Во рту стало горько. И плевать, что дорогой табак, а не какое-то палево, что сворачивают где-то в далеких украинских Прилуках. Все равно горько. Может, от понимания, ЧТО свалилось на него, может, от непонимания, ЧТО с этим всем теперь делать.
2.
Мир закончил связку и остановился, тяжело дыша. Сложный элемент, очень сложный. Но не настолько, чтобы путаться в последовательности! Очень недовольный собой, Мир выключил центр, прочитал полученное от Макса сообщение, тепло улыбнулся, но вместо того, чтобы начать собираться, сел на скамейку и прислонился спиной к холодной зеркальной поверхности.
Вчерашний день казался сном. И даже саднящая боль, которая дала о себе знать утром, а потом – очень громко заявила, когда он начал разминку, не помогала поверить в то, что все это было на самом деле, а не приснилось ему. Хотя выходной оказался правдой и теперь в малом репетиционном зале «Маскарада» он был один. Соколовский-старший был на сцене и даже досюда долетал его властный, холодный голос, отдающий распоряжения. Интересно, а ТОГДА он тоже таким был?..
Мир только покачал головой и встал. Надо бы душ принять. Но быстро, очень быстро. Мир вскочил и завертелся, как юла. Быстрый, действительно быстрый душ – только для того, чтобы смыть пот с тела, одеться, расчесаться, покидать вещи в новую сумку (старая, видимо, навечно теперь прописалась в машине Макса) и вылететь из зала, отстраненно отмечая, что репетиция прошла лучше, чем он ожидал. И саднящая боль – лишь фон. Имеющий место быть, но не более того. Пару секунд Мир добросовестно размышлял над этим, а потом махнул рукой: по сравнению с тем, как иногда болит все тело после очередной тренировки…
Попрощавшись с, кажется, так и не заметившим его ухода, Соколовским-старшим, Мир прошел по лабиринтам коридоров и вышел на крыльцо черного входа. Пару секунд с замершим сердцем просто любовался стоящим у машины Максом, а потом шагнул вперед, выступая из тени, и нахмурился. Макс… Эта его морщинка, словно перечеркивающая лоб…
- Максим? Что случилось?
Макс вскинул на него взгляд и, в два шага преодолев расстояние, разделявшее их, крепко обнял за плечи.
- Страшного – ничего. А хорошего – снова случился ты. А вообще – поехали, я хочу отвезти тебя в одно место, тебе должно там понравиться. Там тихо… и еще готовят хорошо… Я есть хочу, просто умираю.
Мир только кивнул, садясь в машину. «Страшного – ничего». Макс не соврал. Но и правды всей не сказал. А Миру до крика хотелось, чтобы тот поделился с ним… Хоть частью своей жизни. Но… видно, опять не судьба.
- Как прошел твой день? – Мир закинул сумку на заднее сидение, к своей предшественнице, пристегнулся и только тогда подал голос.
- Проснулся от воплей Пьехи, не успел позавтракать, выслушал лекцию о безопасном сексе от Красилова и Страхова. Попугайчики-неразлучники как всегда были фееричны, вытерпел две пары у Чусовой, и нотации спешл фор ми, мастер-класс «Как не разочаровать наставника, или вот ваш светлый путь!». Познакомился с партнерами по спектаклю. Выяснил, что репетиции начнутся через неделю, когда подучим текст. А режиссировать все будет… твой отец.
Машина сорвалась с места, и Макс тут же свернул в узкую улочку, пробираясь только ему известными тропками-переездами-дворами.
Мир закусил губу. Странно, но удивления не было. Видно, что-то внутри него знало, что так и будет. Что отец не выдержит. Что потянется. Потому что… Потому что.
- Наверное, могу только посочувствовать. Он очень требователен. Предельно требователен. Но, возможно, тебе даже понравится. У него всегда было много идей. Он может изменить постановку прямо на ходу или перед спектаклем. Но ты справишься, - он коротко улыбнулся Максу и снова отвернулся к окну. Теперь понятно, почему Макс так… загружен. Действительно, страшного – ничего. – Спасибо, что рассказал.
- Не более чем мой, - улыбнулся Макс, проскальзывая между стеной и мусоровозом. Вдогонку мощно посигналили и пожелали, чтоб стражи правопорядка умнику из хвоста перья повыщипали. – И ты ведь ловишь кайф… Значит, и я буду. Как ты… себя чувствуешь? В смысле…
Соколовский мучительно покраснел, но бросил короткий изучающий взгляд в сторону сидящего рядом Мира.
Тот только улыбнулся. Немного поколебался, а потом решил ответить честно:
- Нормально, Макс. Правда. Только кажется, что все это во сне было…
Джип последний раз вильнул, въезжая в какой-то проходной двор, и Макс припарковался, аккуратно всунувшись между убитым «жигуленком» и щегольским «лексусом». Заглушил мотор, отстегнул ремень безопасности, а потом, перегнувшись, впился поцелуем в губы Мира.
- И теперь… во сне?..
Мир неосознанно облизнулся и улыбнулся, проводя кончиком пальца по щеке Макса:
- Нет. Теперь – нет, - выдохнул, еще чувствуя вкус губ Макса. – Я скучал по тебе. Прости за вчерашний разговор. Я странно себя вел.
- А я опять паясничал… Когда волнуюсь – становлюсь жутким треплом, и не поймешь, когда я шучу, а когда серьезен, – взгляд поплыл, а сам Макс едва не повалился вперед, стараясь продлить легкое, почти невесомое касание. – Собственно… «Блиндаж», тут, в подвальчике за углом… Идем… - еще раз вжавшись губами в губы – отстранился. И если бы джип был открыт, было бы полное впечатление того, что Макса почти выдернули из машины, с такой поспешностью он вытряхнулся из салона.
- И почему ты все время от меня сбегаешь?.. – прошептал сам себе Мир и вышел следом за ним из джипа – Ну, веди, - «Сусанин» - замерло на кончике языка и застыло улыбкой в глазах. – Надеюсь, там готовят что-нибудь посерьезнее кофе.
Там готовили таки нечто посерьезнее, чем кофе и любимые в столице роллы. Пицца, паста, ризотто и прочее разности-вкусности итальянской кухни.
- А «Блиндаж» – потому что в подвале. Хорошо, что «Окопом» или «Траншеей» не окрестили. Да и готовят тут вкусно. Ммм… особенно соус «болоньезе»… не знаю, как я не разожрался и не превратился в шарик, - Макс устроился в самом дальнем углу, за столиком, полускрытом в нише. Вообще планировка заведения больше напоминала катакомбы, и если бы не уютный декор, ресторанчик именно катакомбами бы и являлся.
- Пасту! – выпалил он, едва только к ним подошла официантка, чтоб принять заказ. И тут же несчастный исстрадавшийся желудок подтвердил выбор тоскливым урчанием. – И ему… пасту! Ты же будешь, да? Молодой растущий организм… да после приключений и пережитых стрессов…
Мир фыркнул и покачал головой. Улыбаясь, поймал взгляд официантки и произнес:
- Равиоли. И сок. Апельсиновый.
Девушка понимающе кивнула и отошла от их столика. Мир выдохнул, откинулся на спинку стула, еле подавив желание потянуться, поймал чуть удивленный и непонятный взгляд Макса и вскинул бровь:
- Что?
- Любуюсь, - покачал головой Макс, как зачарованный наблюдая за процессом заказа у Мира. Поворот головы, чуть дрогнувшие ресницы, улыбка на красиво очерченных губах. Соколовский подпер кулаком тяжелую голову и улыбнулся. – Хочу тебя поцеловать. Но если коснусь – не знаю, хватит ли мне сил остановиться и заставить себя от тебя отлипнуть. Та веник не взял?
- Забыл, - на щеки плеснуло румянцем. Мир только выматерился про себя, чувствуя себя школьницей на своем первом в жизни взрослым свидании. Вот дикость-то… А потом мечущийся по обстановке ресторанчика смущенный взгляд застыл на Максе. Пару секунд Мир просто изучал его лицо, а затем подался вперед и, пользуясь тем, что их никто не видит, сжал его лежащие на столе пальцы и потянул к себе. Коснулся подушечек губами, невесомо целуя, а потом отпустил. Улыбнулся, глядя лукаво и нежно:
- Знаешь, что такое «непрямой поцелуй»?
Пальцы обожгло. Обожгло и губы отчего-то, будто не пальцев, а губ коснулись поцелуем. Макс стиснул зубы, молясь про себя, чтоб только не застонать, и закрыл глаза. Хоть так было ничуть не лучше. Напротив, шепот Мира окунал все глубже и глубже в легкую слабость по всему телу, в головокружение. Макс прижал кончики пальцев к губам и только тогда открыл глаза и кивнул.
И сознание Мира отключилось. От жеста Макса, от выражения его глаз у него словно вырубило все предохранители. И он стремительно подался вперед. Взял лицо Макса в ладони и, глухо шепнув: «но прямой – лучше» вломился в рот, раздвигая языком губы, целуя сильно, жадно. До собственного хриплого стона.
Этот поцелуй нежным не был. Скорее напоминал схватку, поединок, дуэль, где каждый стон – шаг вперед по оккупированной территории, каждый жадный глоток воздуха – победа. Макс дрожащими пальцами перехватил сильные тонкие запястья и вынырнул, задыхаясь, глядя в подернутые поволокой глаза, откинулся на спинку стула, пытаясь восстановить дыхание. Кажется, этого эпизода не заметил никто, во всяком случае, в это хотелось верить.
- Мир… остановись… Светлый мой, стоп…
Мир выдохнул, сжимая пальцы в кулаки, и глухо произнес:
- Не хочу… останавливаться, - вскинул пылающий взгляд. – Слышишь? Не хочу. Потому что если остановлюсь, если только остановлюсь… То вспомню, что ты – ПАРЕНЬ, Макс. Что так нельзя и неправильно. Что я отвечаю за отца, и что если он узнает, КОГО я люблю, его мир рухнет и теперь уже окончательно. Я не могу жить так, как ты – одним днем. И боюсь, все время боюсь, что однажды мне придется сделать выбор. Только ты… Только с тобой рядом я забываю об этом. Только если ты держишь меня за руку, если… Чеееерт… - Мир мотнул головой и спрятал лицо в ладонях. Пару мгновений посидел так, заставляя себя успокоиться, а потом пустым голосом произнес: - Извини, Макс. Извини. Я не должен был говорить тебе всего этого. И целовать тебя здесь, на виду у всех - тоже. Не знаю, что на меня нашло, - он отнял руки от лица, попытался улыбнуться, но дрожащие губы слушались плохо. Взгляд пробежался по приборам на столе, споткнулся о сжимающие салфетку пальцы Макса. Пару секунд Мир смотрел на побелевшие от напряжения костяшки, а потом встал, избегая взгляда голубых глаз:
- Мне надо отойти. На минуту. Привести себя в порядок и не портить тебе день. Я быстро. Ты даже заметить не успеешь, - он, словно прося прощения, легко погладил кончиком пальца тыльную сторону ладони лежащей на столе руки Макса, а потом отошел, ища глазами дверь, помеченную треугольничком с вершиной вниз. Отдышаться, умыться… И вспомнить наконец о чертовом самоконтроле! Любовь еще не повод выворачивать душу наизнанку и знакомить любимого человека со своими «тараканами». Не сейчас… Еще все так хрупко и зыбко между ними.
Мир набрал в горсть воды и плеснул в лицо, ничуть не заботясь о том, что намочит одежду. Плевать… Ему нужно успокоиться.
Макс проводил взглядом Мира и обернулся к подошедшей официантке.
- Я сейчас подойду, и еще сок грейпфрутовый, пожалуйста…
Девушка улыбнулась. Макс здесь бывал достаточно часто, чтоб обслуживающий персонал его узнавал. Да и по имени знал тоже.
Мир… Ну как ему объяснить, что нет ничего страшного в том, как их тянет друг к другу? Страшно, что показывать нельзя. При всех. Не поймут. Осудят. Накажут. Разлучат. А жить без него – невозможно. Как ему рассказать, что он, Макс, ради Мира на край света пойдет и в лепешку расшибется? А не только в туалет.
Максим тонко улыбнулся и проскользнул внутрь. И тут же наткнулся на потерянный взгляд в зеркале. Капельки воды стекают по коже, подрагивают на ресницах… Подошел, крепко обнял со спины, не отрывая взгляда от глаз отражающихся там, в зеркале.
- Я теряю контроль, когда вижу тебя. Каждое твое прикосновение… каждый твой поцелуй. Ты тоже парень, Мир. Но мне все равно. Что нельзя? Что неправильно? Любить неправильно? А как правильно, Мир? Расскажи? – Макс шептал, губами касаясь шеи, наплевав окончательно и бесповоротно на то, что они в туалете ресторанчика, что могут войти. Отчего-то это совершенно не казалось важным. – Никто тебе не скажет как правильно. Потому - я люблю тебя. Понимаешь, люблю.
Мир выдохнул и откинулся на Макса, расслабляясь и закрывая глаза. Боже, как хорошо в его руках, как спокойно…
- Прости… Я просто потерялся. Понимаешь… - говорить об этом было почему-то… странно. – Ты – моя первая настоящая любовь, Макс. И я просто не знаю, не понимаю… Все, что я на самом деле хочу – это быть рядом. Но я так боюсь, что когда-нибудь это закончится.
- Мой отец сказал мне, чтоб я тебя берег. Потому что без тебя мне не будет жизни. Потому что без тебя я буду таким, как он… - Макс говорил тихо, глухо, почти зло, будто переживая то, о чем говорил. - Он смотрел мне в глаза и просил, чтоб я не повторял его ошибки. И я не буду слушать тех, кто попытается доказать мне что ты и я – это неправильно. Потому что жизнь так распорядилась. Потому что мы с тобой только друг для друга. И между нами никого.
- Никого… - эхом выдохнул Мир и повернулся в кольце его рук. Улыбнулся чуть застенчиво, коснулся щеки кончиком пальца. А потом просто приник к Максу, обнимая за плечи, лаская горячим дыханием шею. - Спасибо.
- Я не отпущу тебя, Мир, - Макс легонько поцеловал его в висок. - Даже и не надейся. Между прочим, пока мы тут с тобой то да се перетираем, остывают твои равиоли и моя паста! Ты же не дашь помереть с голоду бедному студенту?
- Конечно, нет. Что я без тебя делать буду? - Мир с сожалением отстранился от Макса. Замер, качнулся вперед, ведомый желанием коснуться губ, а потом отшатнулся, вспомнив, где они находятся. Слабо улыбнулся:
- Пойдем… Мы и так здесь провели слишком много времени.
- Пойдем, - кивнул Макс. Шагнул вперед, прижался, быстро, сильно поцеловав, и только потом отступил на пионерское расстояние и толкнул дверь. И мир не рухнул в одночасье, апокалипсис не приключился, а его всадники повернули на какую-то другую дорогу жизни. – Наш обед подан!
3.
Спустя почти час рассказов о студенческой жизни, смеха, взаимных поддразниваний и взглядов украдкой, Мир откинулся на спинку стула, уже в открытую любуясь жмурящимся, как сытый кот на солнышке, Максом.
- Спасибо, что привел меня сюда, - быстрое благодарное касание лежащей на столе руки. – Но если ты меня откормишь, я стану толстым, не смогу танцевать, и ты меня разлюбишь, - его глаза смеялись. – Я так наелся, что даже двигаться не хочу, - Мир вздохнул с искренним сожалением. Но шевелиться действительно не хотелось. Равиоли были очень вкусными, и Макс, смеясь над тем, с каким аппетитом он их уплетал, даже заказал вторую порцию. Правда, ее они съели уже на двоих.
- Двигаться? Ну, на самом деле добираться нам чудоооовищно далеко, - закатив глаза, протянул Макс. – Аж до «мерина». А вообще, я придумал, куда мы можем выбраться, и где нам гарантировано не будут мешать, а твоя душенька получит как раз то, чего ты хочешь. – Он понизил голос до заговорщического шепота. – Общения с природой! Идем!
Расплатившись по счету и оставив чаевые, Макс потянул Мира к выходу, но на лестнице пропустил вперед себя, шепнув:
- Как мне нравится смотреть на то, как ты ходишь… - плавно покачивающаяся пятая точка Мира интриговала, просто-таки как загадочная улыбка Моны-Лизы.
- Будешь так пялиться, нас и без прилюдных поцелуев запалят, - прошипел Мир, заливаясь краской. Такое открытое выражение чувств Макса безумно нравилось и также безумно смущало. – Куда мы едем? – он остановился у дверцы, оглядываясь и запоминая место: этот «Блиндаж» ему действительно понравился.
- В лоно природы, - широко ухмыльнулся Макс, ныряя на водительское сидение. – Нет, правда, тебе понравится. Зелено, тихо, сад, дом… отец в «Маскараде», мама в загуле, приятели не явятся… Только ты, я, пледик и птички.
- Дай, догадаюсь, - Мир замер, так и не сев на пассажирское сидение. – Легендарная дача Соколовских?
- Легендарная? – Макс удивленно выгнул бровь. – Боюсь спросить, откуда легендарность берет свое начало.
Мир неожиданно смутился, чувствуя себя так, словно вторгся на чужую территорию:
- Это… Из старых времен. Тогда о ней все фанатки твоего отца знали. Да и он сам часто ее упоминал.
Макс перегнулся через пассажирское сидение, взял Мира за руку и потянул внутрь салона.
- Граждане пассажиры, убедительная просьба занять ваши места, согласно… Короче, душа моя, садись, иначе я тебя сюда ммм… всажу… господи, как звучит-то… засажу… - о том, что у отца были фанатки, более того, знали о даче, Макс старался не думать. Мелькнула и погасла мысль: а если его и Мира застанут фотографы?.. – Черт, а об этом я как-то и не подумал. Отец личность известная. Его часто пытаются подловить: все-таки режиссер, хореограф, шоу-мэн. И меня тоже. Пытаются. Типа, «золотая молодежь»… Придется тебе купить очки и бейсболку. Мы и знать не будем, когда нас поймают.
- А вы параноик, Максим Всеволодович, - Мир покорно устроился на сидении и потянулся к ремню. – Хотя в чем-то ты, конечно, прав. Отец столько лет убил на то, чтобы мы с мамой могли спокойно по улицам ходить… - он щелкнул ремнем и повернулся к Максу. Откинул голову на подголовник и улыбнулся:
- Поехали?
- Мы па-е-дем, мы па-мчим-ся на а-ле-нях утрам-ра-нним… - заорал Макс, врубая музыку. На «Ретро-ФМ», правда, отчего-то заиграла душераздирающая «Лесной олень», но несоответствие это Соколовского волновало меньше всего.Джип сорвался с места и все так же, дворами-переездами-переулочками помчался в это самое легендарное «лоно природы». - Меня просто достало, что иногда, после очередной отцовской премьеры или какого-нибудь скандала с маман, мне приходится отсиживаться в общежитии или пробираться домой по-спайдерменовски.
Мир только кивнул, мысленно благодаря отца за то, что тот позаботился об этом. И у дома не дежурят папарацци, а про него не пишут в газетах.
В салоне играла тихая, ненавязчивая музыка, Макс был сосредоточен на дороге, отвлекать его не хотелось, и Мир закрыл глаза. Тепло, уютно, мягко… И можно расслабиться, забыть хоть на время о всех своих страхах. Это – и есть Любовь? Когда хорошо молчать рядом. Когда можно свернуться калачиком на сидении, смежить веки и доверить свою жизнь тому, кто так крепко держит руль. «Я люблю тебя», - ему казалось, что он произнес это вслух. Но губы даже не шевельнулись.
…Макс мягко затормозил. Вышел, открыл ворота, заехал во двор по дорожке и заглушил мотор. Мир спал. Что ж, по меньшей мере, одно из его желаний исполнится: он будет рядом, когда это чудо проснется и увидит, каким он будет при пробуждении.
Тишина почти оглушала. Макс обошел машину, открыл дверь с пассажирской стороны и опустился на колени перед спящим красавцем.
Такие мягкие черты. Такие спокойные, удивительно гармоничные. Он долго просто сидел, любуясь Миром, положив голову ему на колени. Потом все-таки заставил себя оторваться и организовать досуг. Открыл дом, привел в чувство садовые качели, расстелил под деревьями большой плед, чувствуя себя если не прекрасным принцем, то каким-нибудь влюбленным романтиком точно. Только когда все было готово – вернулся к джипу, чтоб легко тронуть поцелуем губы.
- Просыпайся, мой спящий красавец…
Ресницы дрогнули, поднимаясь. Открывая беззащитные глаза еще полные сонного тумана. Сладкого, светлого тумана. Ему было так хорошо…
- Макс? – чуть хрипло позвал Мир, совсем по-детски хлопая ресницами. – Я уснул? Мы уже приехали?
- Ага, - улыбнулся Макс, снова его целуя. – Приехали. Добро пожаловать в еще одно мое любимое место…
- Маааакс, - выдохнул Мир, прикрывая глаза и тянясь за новым поцелуем. – Только не убегай от меня снова.
- Не сбегу, - улыбнулся Соколовский. Осторожно, стараясь не особо тревожить свое сонное чудо, присел на самый краешек сидения, погладил теплые расслабленные плечи. Доверчивый. Светлый. И целовать его сладко, хорошо.
…Хорошо. Так хорошо. Чувствовать, как ласкают нежные губы, как мягко, невесомо поглаживают горячие ладони спину. Пару долгих мгновений Мир просто наслаждался тем удовольствием, что дарил ему Макс, а потом сам подался вперед. Прижимаясь, ласкаясь, как котенок. И целуя, целуя, целуя податливые губы…
А Макс млел, Макс жмурился и таял как шоколад на солнце. Еще чуть – и забудется желание просто поваляться на пледе.
- Мир, там… я плед расстелил… Это побегом считаться не будет?
- Плед? – Мир отстранился, переводя дыхание. – Только если сбежишь вместе со мной.
- С тобой, - кивнул Макс, отстегивая ремень безопасности. Получилось донельзя интимно. Конечно, верхом романтизма было бы на руках вынести Мира и осторожно опустить на веселую клетчатую шерсть. Вот только качаться надо, Максим Всеволодович, качаться! – Идем, - протянул руку, приглашая выбраться на ласковое вечернее солнышко, и кивнул в сторону. – Вот мой маленький рай.
- Мне нравится, - Мир вложил свои пальцы в его ладонь и выскользнул из салона машины, оглядываясь. Взгляд пробежался по крыльцу дома, старому дереву стен, словно обласкал качели и остановился на большом пушистом пледе, который так и звал к себе лечь и расслабиться.
- Отец меня часто сюда привозил… Особенно после того, как я год по больницам валялся, - Макс стряхнул кроссовки, наклонился, стянул носки и дальше шел уже босой, путаясь в траве. – Когда мы приезжали, дед и бабушка демонстративно уезжали. Отец расстраивался, но… вдвоем нам было веселей, чем если бы вокруг прыгали мамки-няньки. – Он опустился на плед, вытянув ноги, а потом откинулся назад, увлекая за собой Мира.
Тот сел рядом и, склонив голову, наблюдал за Максом из-под длинной челки. Расслабленный, чуть печальный, но все такой же озорной. Настоящий. Повинуясь желанию сердца, Мир подался вперед, навис над Максом и принялся осыпать крохотными поцелуями любимое лицо. Лоб, веки, ресницы, скулы, нос… Все, кроме губ.
Макс жмурился, фыркал, а потом, потянувшись за неожиданной лаской, принялся ловить его губы, норовя увлечь в поцелуй. Но поцелуев ему было мало. Очень мало. Слишком мало. Теплые пальцы забрались под футболку и принялись вырисовывать узоры на чувствительной коже.
- Око за око… зуб за зуб!
Мир только усмехнулся.
- Опять паясничаешь, родной? – Мир мягко тронул губами бьющуюся на шее жилку. – Расслабься. Я всего лишь целую тебя.
- А я... – Макс запрокинул голову, закусил губу и сорвался на прерывистый шепот – Не сбегаю… не сбегаю от тебя…
- Я знаю… Даже если захочешь, я тебя не отпущу, - больше не в состоянии держать себя на руках, Мир осторожно опустился на распластанного Максима. Зарылся лицом в волосы, ужалил коротким поцелуем шею. – Макс, - дыхание обожгло влажную кожу. – Сейчас Я тебя спрашиваю… Чего ты хочешь? Вот сейчас, прямо сейчас – чего ты хочешь? Все будет только так, как ты скажешь.
Наверное, это свойство глаз: темнеть, если внутри пожар, подсвечивать огнем сжигающий душу взгляд, выплескиваться наружу. Голубые глаза почти почернели, когда Макс посмотрел на Мира и выдохнул, обеими руками зарываясь в светлые пряди.
- Тебя, Мир, тебя… - длинные ноги обвились вокруг бедер Бикбаева. – Именно так.
Кончики ресниц Мира дрогнули, а потом взметнулись вверх, открывая пылающий взгляд. Пару долгих секунд он просто смотрел в глаза Макса, а потом, все еще находясь в кольце его ног, с силой вжался бедрами в его пах. Двинулся вверх, а потом медленно – вниз. Изучая реакцию, пытаясь понять, что нравится его любимому. Склонился ниже, расстегивая кнопочки легкой джинсовой рубашки Макса, то целуя, то пробуя на вкус упругую кожу. Шея, ключицы, легко прикусил мочку уха, поцеловал бьющуюся в истерике жилку. А потом – ниже и ниже. Туда, где под губами напрягаются маленькие горошинки сосков. Лизнул, поцеловал. И снова вверх. Обласкал скулы и замер в миллиметре от губ.
...как же хорошо… как сказочно, волшебно хорошо… как замечательно, что тело, его глупое, дурацкое, непослушное тело способно жить само, невзирая на попытки разума воздействовать на него, потому что… Как раз разума в глазах Максима Соколовского сейчас и не наблюдалось. Только тени-сполохи. Страсть – чистая, незамутненная сомнениями и страхами. Хоть последнюю команду уплывающий разум телу все-таки отдал, и теперь нервные пальцы комкали тонкий мягкий трикотаж футболки Мира.
Навстречу сильному уверенному движению, точно волна, поддаваясь напору, на миг ощутив то возбуждение, что владело сейчас Миром, и назад… И все тело, от макушки до кончиков пальцев пронзает острое удовольствие, сводит судорогой, заставляя дрожать от каждого движения, от каждой ласки. Дрожать, кусать губы, и раз за разом подаваться вперед и вверх, и умолять тихо-тихо, на грани слышимости:
- Мир… миленький… Мир…
И едва только губы любимого оказались вблизи от его губ, Макс жадно впился в них, как умирающий от жажды человек, дорвавшийся до живительного источника.
– Мир…
- Тише, тихо… любимый… все хорошо… - шептал между сильными, голодными поцелуями Мир, лаская кончиками пальцев грудь и живот. Оторвался, задыхаясь, улыбнулся расширенным глазам Макса и опять принялся нежно, но сильно изучать напряженное тело, освобождая его от одежды. Плечи, руки, лизнул запястья, игриво прикусил подушечки пальцев и отбросил рубашку в сторону. Кончиками длинных волос коснулся обнаженной кожи и провел ими вниз. Неторопливо, нежно, осторожно…
Щелкнул пряжкой, спустил джинсы и обласкал трогательные косточки. Грубая ткань расставалась с узкими бедрами неохотно, но Мир словно уговаривал ее. Тянул медленно, аккуратно, изучая поцелуями обнажающееся тело. И замер на долю секунды, когда взору открылась сетка шрамов на идеальной коже бедра. А потом просто обрушился вниз, игнорируя слабый протест Максима. Лаская нежно, запредельно нежно. Словно стремясь забрать себе ЕГО боль.
- Мир, господи-боже… - теперь и Макс знал, насколько верно утверждение «душе в теле тесно». – Что же ты делаешь… со мной…
Тогда, поздним вечером ему не было стыдно за собственное изувеченное тело, за шрамы, безобразной сеткой оплетающей ногу. Сейчас, при свете дня, он готов был сгореть, вот только безумная нежность любимого человека… возносила до небес. Самый красивый. Самый любимый. Самый желанный.
А еще – ощущение джинсы, швов на внутренней стороне бедер, когда Мир скользил все ниже, заставляя желать ЭТОГО лишь сильнее. Макс выдохнул резко и потянул его на себя, вверх, и глухо застонал, когда ткань терлась, продолжая ласку. Наступил на спущенную штанину, путаясь в своих и ЕГО ногах, тихо-нервно рассмеялся и жарко шепнул:
- У меня в глазах темно только от того, что ты на мне… Что же будет, когда ты окажешься во мне?..
…Но Мир не ответил. Он только рассмеялся и лизнул приоткрытые губы Макса. Нежно отвел прядку со лба. Он словно разделился. Тело требовало своего. Ласки, страсти. А влюбленное сердце таяло от нежности. И Мир послушно выполнял его желание. Целовал, ласкал, нежил. Освободил Макса от мешающихся джинсов и накрыл ладонью пах. Несильно сжал бугорок, провел кончиком пальца, а потом, отвлекая Макса поцелуями, стянул белье...
…Жарко. Но от возбуждения ощутимо потряхивает, и озноб по телу, и даже легкий ветерок не в силах охладить разгоряченную кожу. Как в старой сказке – держаться нету больше сил, и тело двигается само, подается вперед, стелется под ласкающие пальцы.
А голос куда-то пропал. Сел до шепота и тихого шелестящего шепота:
- Люблю… люблю тебя… Светлый мой…
Макс нетерпеливо потянул футболку Мира, пытаясь снять, чтоб коснуться его обнаженной кожи, снова обвил его бедра ногами, чтоб хоть на миг удержать и захлебнулся стоном. Слишком ярким было это ощущение. Слишком… чувственным.
Мир замер, тяжело дыша. Прижатый к обнаженному, дрожащему телу, в кольце его ног и рук, сам еще почти полностью одетый, он никак не мог заставить себя отстраниться от Макса. Такого возбужденного, такого покорного, такого… своего. Чувствуя, как ласкают кожу его чуткие пальцы, Мир опустил голову, закрывая глаза. Дал себе пару секунд, чтобы взять под контроль собственное возбуждение, а потом потянулся к Максу, накрывая его своим телом. Чувствительно прикусил губы и сразу же нежно поцеловал, прося прощение за доставленную боль. Поймал горящий взгляд затуманенных глаз и шепнул севшим голосом:
- Отпусти меня, родной… Отпусти… Мне надо раздеться.
- Просто… сними футболку… - Макс с трудом сфокусировал взгляд и улыбнулся, облизнувшись. – Мне нравится… нравится ТАК, - сносит крышу. Просто сносит крышу. Сколько еще дурацких словечек можно придумать? Слетают с нарезки? Дуреют? Шизеют? Все вместе взятое. Все и сразу!
Мир долгую минуту недоуменно всматривался в потемневшие голубые глаза, а потом вдруг улыбнулся. Дерзко, чуть похабно. Вскинул бровь и, не отпуская взгляда Макса, скользнул рукой вниз, между их плотно прижатыми друг к другу телами. Чуть отстранился, чтобы дать себе больше свободы, лязгнул пряжкой ремня и медленно расстегнул «молнию» на своих джинсах, дразня.
- Хочешь, чтобы я любил тебя так, мой солнечный? – Мир облизнулся и, став на колени, быстрым движением стянул майку, закинув голову и подставляя солнечным лучам лицо и шею.
- Хочу, - губы сложились в единственное слово, вытолкнули коротким выдохом. Макс приподнялся, ладони прошлись по обнажившейся груди, и вновь, в который раз внутри вскипел восторг: совершенство. Мир совершенен. И хочется гнать прочь солнечных зайчиков, самым наглым образом скачущих по золотистой коже. Макс накрыл губами солнечное пятнышко, лизнул и посмотрел вот так, снизу вверх, из-под ресниц. – Хочу!
Мир со стоном выдохнул и несильно толкнул Макса, возвращая его на плед:
- Я хочу посмотреть на тебя, - жаркий взгляд скользил по обнаженному телу, касался губ, плеч, отмечал тяжело вздымающуюся грудь и влажные прядки, прилипшие к вискам.
- Ты… прекрасен, Максим… - наклонился, оставил след поцелуя на бедре. – Перевернись.
Макс аккуратно подобрал ноги и чуть неловко повернулся на живот, вытягиваясь на нагретой солнцем шерстяной ткани. Чуть помедлив, встал на колени, и замер, упираясь ладонями в широкие клетки, желтую и красную, чувствуя, как лицо ожгло румянцем. «Твистер» для двоих.
- Примите колено-локтевую позу, Максим Всеволодович… - он тихо хохотнул, глядя на Мира через плечо. – Войдите, не заперто…
- Не заперто, говоришь? - Мир фыркнул и вдруг провел кончиком пальца между упругих ягодиц, заставив Макса вздрогнуть. Фыркнул, провел языком вдоль позвоночника, а потом отстранился. Запрещая себе думать, запирая страх причинить боль любимому человеку на замок, потянулся к заднему карману джинсов за маленьким тюбиком маминого крема, который стащил из ванной комнаты сегодня утром. Выцеловывая узоры на влажной коже спины смазал пальцы…
- Расслабься, родной… - накрыл его своим телом, прижался грудью к спине, целуя выступающие позвонки. – Впусти меня.
Макс закрыл глаза, доверяясь рукам Мира, губам Мира, погружаясь в его голос. Мир ведь тоже доверился ему. Доверился, позволил владеть собою. И теперь… Теперь его очередь.
Макса безбожно вело. Голова кружилась, и стоило только вновь открыть глаза – разноцветные клетки завладели взглядом, ощущения обострились и каждый поцелуй, скользящее касание губ, чувствовалось как откровение свыше, остро, почти болезненно. Усилие почти нечеловеческое – заставить мышцы расслабиться и позволить тонким сильным пальцам… боооже…
- Прости… Прости, Макс… родной мой, любимый… - тщательно сохраняемый контроль Мира рухнул в один момент, стоило только почувствовать узость и жар тела Макса. Возбуждение плеснуло в крови, мышцы почти свело судорогой… - Прости, не могу больше… - Мир стиснул зубы, зажмурился, уговаривая себя подождать. Еще чуть-чуть… Пожалуйста… Пусть расслабится дрожащее тело…
…Непривычно, странно, пугающе даже. Тело противится, но куда меньше, чем представлялось, может потому, что чует – можно, нужно и на самом деле – хочется! На какой-то миг Макс замер, а потом осторожно подался навстречу ласкающей… терзающей руке, застонал хрипло. Еще чуть – и кто-то из них попросту спятит от скрутившего напряжения.
- Мир… хватит, хватит уже… Давай!
- Маааакс… - Мир чуть не плакал, но терпеть сводящее с ума возбуждение просто больше не было сил. И он, заведя руку вперед, крепко, но нежно обхватив Макса ладонью, погрузился внутрь желанного тела. Замер, застыл, не переставая ласкать напряженную плоть, покрывая поцелуями мокрую кожу плеч…
…Беззвучный вскрик сорвался с губ и, показалось, но только показалось, что тело его разорвалось, нет, разбилось на кусочки, на осколочки. Больно. И в то же время хорошо. Боль пополам с удовольствием – дурной коктейль, отрава, заставляющая шевельнуться, а потом… потом чуть сжаться и расслабиться вновь, привыкая к ощущению ЕГО внутри себя. И больше не думать. Отпустить себя, запрокинуть голову, губами ловить ускользающие прядки волос Мира…
…Движение… Пока еще мягкое, неуверенное, неторопливое… Чтобы ушло напряжение из каменной спины, расслабилось тело, сжимающее его внутри так, что хочется кричать, захлебываясь воздухом.
- Макс… - ладонями вдоль позвоночника, кончиками пальцев – по бокам. А потом стиснуть талию и с головой погрузиться в ритм, движение. Глубже, сильнее… Ища то, что вчера его самого заставляло стонать и плакать от удовольствия. И шептать, шептать, шептать…
- Люблю… Люблю, люблю тебя… Макс…
…Холодная пряжка ремня… теплая жесткая ткань… зубчики молнии… сильные пальцы на талии, и сильные толчки внутри, почти в ритме сердца, в том же безумном ритме сорванных вздохов, когда от гипервентиляции кружится голова, а перед глазами плавают багровые круги. Хотел узнать?.. Тогда перед глазами просто темнело, а теперь его просто больше нет. Ничего нет, кроме этого ритма, кроме вжимающихся друг в друга тел, кроме горячечного шепота.
Вскрик был мучительным, восторженным, Макс с силой вжался в Мира, выгнулся мартовской кошкой и простонал:
- Сильнее, Мир… господи, да…
От стона Макса Мир тихо взвыл. От желания увидеть его лицо, заглянуть в глаза судорогой свело горло. Стиснув зубы, прикусив губу, Мир выскользнул из разгоряченного тела, вызвав протестующий вскрик и быстро, почти грубо перевернул Макса на спину. Одним движением развел бедра в стороны как можно шире и, глядя в глаза, снова вошел в еще не успевшее закрыться тело. Замер, прижался к губам и толкнул себя вперед.
Макс прикусил на секунду прижавшиеся к его губам губы - маленькая месть, но тут же вцепился в плечи Мира, и с силой бросил тело вверх, навстречу толчку узких бедер, и снова, и снова. Быстро, жестко, безжалостно и к нему и к себе. А внутри – жарко, больно, сладко. Внутри расплавленный металл и огонь по венам. И ладони скользят по рукам, по спине, ногти оставляют красные полосочки на коже…
- Еще… не жалей меня…
И тихий, яростный стон в ответ. А потом… Пальцы на бедрах, до синяков, до полумесцев от ногтей. И вглубь желанного тела. Сильнее, еще сильнее… Глубже. Жестче. И контрастом – нежно кончиком пальца вдоль налитой плоти, размазывая прозрачные капли. Взгляд из-под ресниц и языком по испачканной подушечке. ЕГО вкус. Пряный, сильный, острый, как он сам…
Этого зрелища Макс не выдержал. Рывком притянул к себе Мира, впиваясь в губы. Это уже слишком. У них все так. Любовь – запретная. Страсть – запредельная. И рассудок на острой грани балансирует…
Макс вламывался в его рот, прикусывал чувственные губы, сжимая в горсти влажные волосы, и кричал без единого звука. Всем телом кричал, всем собой: только не останавливайся.
И Мир не останавливался. Жадно, горячо отвечая на пьющие дыхание поцелуи, все ближе прижимал к себе дрожащее тело. То ласкал, то царапал мокрую от пота кожу, и двигался, двигался, двигался… А когда Макс сжался внутри, зарычал, почти захныкал и сорвался в бешеный, беспорядочный ритм.
В горле Макса вспухал крик, рос, заполонив собою все, пока не прорвался наружу, сквозь стиснутые зубы, алые от поцелуев губы, звериный рык, почти вой, принесший за собой освобождение, столь яркое, столь внезапное, что целая вселенная подернулась темнотой, сжавшись до темной зелени глаз любовника.
Мир утонул в этом взгляде. Ухнул с головой в пылающий огонь удовольствия любимого. Огонь, которого он не боялся. Жаркий, голодный, опасный, но сладкий и такой нужный. Губы на губах, тело к телу… И так близко… Едины. Неразделимы. Беспорядочные поцелуи, горячий шепот и полный бред. Люблю…
- ЛЮБЛЮ!! – ворваться в его тело в последний раз и… остаться, крича и тихо плача. – Люблю…
4.
…чья, интересно, это рука?..
Его. А вот эта обнаженная нога, поверх потертых джинсов – не ЕГО, потому что ОН как раз в джинсах. Здравствуй, капитан очевидность… Значит пятая точка, обтянутая джинсами, принадлежит Бикбаеву, а голое бедро – Соколовскому…
Кончики пальцев очертили припухшие губы, накрыли крошечную родинку, погладили скулу. Пробежались по обнаженной влажной груди, скользнули на талию, забрались под пояс джинсов, нарисовали сердечко на скрытой тканью части тела, той самой, первопричиной, и остались там, угомонившись.
- Спасибо…
Мир выдохнул, лениво потерся щекой о плечо, приподнялся в попытке заглянуть в лицо, но руки задрожали, и он снова опустился на Макса, в этот раз почти полностью накрыв его собой. Переждал, пока перед глазами перестанут мелькать огненные точки, а потом уперся ладонью в землю рядом с головой Макса и оттолкнулся, переворачиваясь на бок и увлекая его за собой. Выгнулся, потянулся и, коротко улыбнувшись, принялся покрывать неторопливыми, нежными поцелуями опухшие губы.
- Это тебе спасибо. За доверие. И удовольствие.
- Ты мне тоже доверился… - Макс на секунду прикрыл глаза, а потом принялся аккуратно выводить узоры на обнаженной влажной спине Мира. Мысли все еще путались, и отказывались быть связными, но нужно ли это, когда тебя понимают с полувзгляда? Когда тебя чувствуют? – Если доверие не взаимно, тогда это не доверие. А я хочу, чтоб между нами… не стояло ничего. Как-то так…
- Ну, у меня не было особого выбора, - Мир закрыл глаза и расслабился, млея под лаской Макса. – Я слишком сильно хотел тебя для того, чтобы сомневаться. И сейчас… Я все еще хочу тебя…- словно в подтверждение своих слов Мир, не открывая глаз, на ощупь нашел руку Макса и лизнул кончики его пальцев. А потом распахнул глаза и, глядя пронзительно, требовательно спросил: - Почему? Что в тебе есть такого, что от твоей близости я забываю обо всем?
- Ты. – Макс погладил целующие губы и лбом прижался к покрытому испариной лбу Мира. – Во мне есть ты. А в тебе есть я. Мы просто две половинки одного целого. И потому нас так тянет друг к другу. Каждую секунду тянет соединиться. И только когда мы занимаемся любовью, тяга ненадолго утихает… или не утихает, потому что я тоже очень хочу тебя.
- Романтик… - Мир мягко улыбнулся, погружаясь в снова понемногу темнеющие глаза, как на дно океана. – Моя половинка… - не отпуская взгляда Макса, он начал гладить любимое лицо. Словно изучая, запоминая каждую родинку, каждую ресничку. Лоб, виски, щеки, скулы… Прижался к обнаженному телу, а потом вдруг вывернулся из рук Макса. Встал, рванул с себя джинсы вместе с бельем и снова вернулся в сильные объятия. Поймал вопрошающий взгляд Макса и прижался к нему всем телом, идеально совпадая изгибами и впадинками:
- Хочу… Хочу чувствовать тебя всей кожей.
- Чувствуй, - и снова – ладони с силой проходятся по спине, по выступающим лопаткам, очерчивая перетекающие под кожей мускулы. – Я не знаю от чего мне крышу сносит сильнее… от тебя во мне, или просто от того, что ты рядом… - Макс тихо рассмеялся. – В «Блиндаже»… если бы мы не разбежались… Я бы отдался тебе прямо на столе.
- Мааакс,… - прошипел Мир, изгибаясь, следуя за его руками. От его слов угасшее, было, возбуждение вспыхнуло с новой силой, мутя рассудок. – Замолчи… Чеееерт… Иначе я сам тебе сейчас отдамся… - он всхлипнул, а потом накрыл его пальцы ладонью и, почти не соображая, что делает, с силой провел ими по собственному телу. Шея, плечи, грудь… И ниже… Туда, где снова становилось тяжело и жарко.
- Мииир… - пальцы легонько сжались, лаская напряженную плоть. Напряженную снова, будто не сходили они с ума совсем не давно. – Кролики… господи, мы с тобой как кролики…
Ему никогда не надоест целовать Мира. Чувственные его губы – верх эстетического удовольствия. Стоит только задержать взгляд на губах, особенно когда по ним пробегает язык, чтоб схлопотать оргазм. Самый настоящий.
- Знаешь, что я думаю?.. Что твои губы – моя эрогенная зона…
- Ммм, - дрожа, вскидываясь навстречу ласкающей его руке, Мир, дразня и играя, отвернулся, уходя от очередного поцелуя. Пальцы Макса сжались в отместку, и он вскрикнул, впиваясь ногтями в плечи Соколовского. Застонал, заскулил… А потом вдруг отстранился. Легко толкнул Макса в плечо, заставляя лечь на спину, обжег взглядом и склонился вниз. Накрывая разведенные бедра покрывалом своих волос, смыкая губы вокруг возбуждения Макса, пробуя его на вкус.
Макс рванулся всем телом, ошарашено глядя на любимого, но…
- Боооожеее… - выдох был прерывистым, протяжным стоном. Пальцы сжались на плечах, и Макс ни за какие сокровища мира не сумел бы заставить себя разжать их. – Я… не… не ЭТО… имел в вииидууу…
- Я знаю, - выдохнул Мир, на миг отрываясь от своего занятия и обжигая дыханием влажную от его слюны кожу. – Но я хочу… Хочу ТАК, Макс… - взгляд сквозь cетку волос. – Тебе не нравится? – медленно языком по губам. А потом легко поцеловать вершинку, не отпуская глаз и снова и снова смаковать его острый, сумасшедший вкус. Без стыда или отвращения. Без сомнений и сожалений.
- Нравится… - Макс говорил через силу, каждый раз с усилием втягивая в себя жаркий воздух. А может, ему просто казалось, что жаркий? Потому что взгляд, шалый взгляд серо-зеленых глаз обжигал, как солнце в пустыне?
Макс облизнул губы и тысячу раз проклял собственный болтливый язык. Тело почти звенело от запредельного напряжения. Он боялся, панически боялся шевельнуться, понимая, что если сорвется – зрелище вылюбленного до невменяемости Мира не оставит его до конца дней.
А Мир словно потерялся в ощущениях. Он словно рисовал языком, губами картины…. То сильно, то нежно, то изводя медленными, протяжными мазками, то резкими, почти грубыми. А когда возбужденное тело Макса напряглось до невозможности, словно сведенное судорогой, вдруг оторвался. Приник, прижался всем телом и заскользил вверх. Ожег дыханием и завладел приоткрытыми губами, целуя глубоко, сильно.
Макс застонал в целующие его губы. Вкус Мира и его собственный причудливо смешались на губах и безумное возбуждение, не отпускающее тело, достигло своего пика. Макс рванулся навстречу Миру, вжимаясь в него всем телом, обеими руками прижимая его бедра к своим, и закричал.
Если бы он был многоруким богом – он прижимал бы к себе тонкое сильное тело танцора всеми руками и никогда, никогда не отпускал.
А поцелуй все длился, бесконечный, жадный, отбирающий дыхание, до головокружения, терзающий, сводящий с ума.
Перед глазами стремительно темнело от нехватки воздуха, и Мир со стоном оторвался от терзающих его губ. Облил Макса безумным, полным неудовлетворенного желания и боли взглядом и уткнулся ему в плечо, дыша со всхлипами. Тело била дрожь, пальцы беспомощно царапали мокрую соленую кожу…
- Макс… - мольба в голосе, почти плач… - Макс, пожалуйста…
Макс заглянул в его глаза, всем телом толкнулся от земли, опрокидывая Мира на спину, подминая под себя.
- Да… светлый мой… да… сейчас… - цепочка поцелуев от губ, вниз, по изящной шее, по груди, широким кольцом обводя горошинки сосков, вниз, прихватывая солоноватую кожу губами, вниз… темнеет в глазах, когда пальцы мягко, но сильно сжимаются на подрагивающем от возбуждения стволе. Макс похабно усмехнулся, губами отхватывая головку. Вот так… правильно и хорошо. И пусть по телу волнами расходится удовольствие и все еще кружится голова, от этого взгляда восторг в тысячу раз сильнее
- МАААКС!!! – Мира выгнуло дугой, оставив на земле только плечи и широко разведенные в стороны бедра. Боже… – Еще… О, пожалуйста… еще… - влажный жар рта, нежность губ Макса… Зажмуриться, мотнуть головой и снова распахнуть ресницы. Бесстыдно раскинутые ноги, короткие стоны-всхлипы и расцветающий под веками огонь…. Еще немного…
- Пожалуйста… - умолять о чем-то, просить… И чувствовать, как начинает рассыпаться на осколки душа… - Люби… Люби, люби, люби!
Вместо ответа Макс сильнее сжал его бедра, не позволяя двигаться.
Нет ни тени брезгливости, ни капли отвращения. Это ведь Мир. Его Мир. Только его Мир. Мир, от которого напрочь сносит крышу, которого хочется касаться, которого хочется целовать и любить… вот так, чтоб он метался, чтоб кричал, чтоб просил, чтоб забывал обо всем на свете с ним. Только с ним. Всегда с ним.
Последней мыслью – только бы не спятить. Только бы не…
Не в силах больше терпеть, переносить это удовольствие, Мир сжался, вздрогнул и, когда Макс… боже… его язык… губы…
- МАКС!! – последний крик перешел в стон, закончился всхлипом и забился где-то в горле, мечась, как сам Мир. Вздрогнувший, забившийся в сильных руках Мир. Легкий поцелуй, и вселенная все-таки распалась на кусочки. Выплеснулась безумным, невыносимым перламутровым удовольствием.
- Макс… Максим… - опухшие губы дрожали. – Поцелуй… Пожалуйста…
Руки дрожали, когда Макс потянулся вверх, облизнув дрожащие губы.
Солоно. Пряно. Непривычно, но хорошо. Хорошо. Просто прикасаться к его губам, дышать им и улыбаться. В его губы улыбаться.
- Люблю тебя, светлый мой…
- Люблю... - погребенный под ошеломительным удовольствием, Мир силился улыбнуться, поймать словно порхающие над его ртом любимые губы. А когда они слились, всхлипнул. Вот теперь... он целый... Теперь - удовольствие совершенно... И можно, можно ускользнуть в мягкую темноту, прижимаясь к НЕМУ. Не отпуская...
Макс прижимал его к себе, нежно поглаживая влажные светлые волосы, губами повторяя контур лица. Скулы, тонкий нос, полные губы, снова скулы, шея…
- Хороший мой… я буду с тобой, пока ты этого хочешь… пока тебе это нужно… Люблю…
Сердце Макса постепенно замедлялось. Приходил в норму бешеный пульс, сведший с ума его тело, его кровь. Возбуждение мягко покачивало. Не взрывало его, не заставляло бездумно корчиться в единственном желании: касаться-целовать-владеть. То накатывало, то сходило, как морской прибой, повинуясь тихому легкому дыханию Мира.
5.
Сознание возвращалось медленно. Сначала пришло ощущение тепла, нежности, восхитительной неги. Потом – прохлада ветерка и легкие касания. Словно… словно паутинка. Невесомо. Но так… остро. А потом… обнаженное тело, ласковые объятия…
Мир открыл глаза, улыбнулся Максу, подался вперед, прижавшись к нему, и выдохнул куда-то в шею:
- Спасибо… И, Макс, умоляю, оденься… Иначе минут через пятнадцать я потребую повторения…
- Я ж говорил - кролики… - Макс рассмеялся – Хорошо, что досюда дотерпели. Дома бы спалились, а здесь есть шанс, что через пятнадцать минут ты меня просто в уголочек зажмешь, а яааа… с превеликим удовольствием поцелую тебя каким-нибудь особо экзотическим способом…
Губы еще раз проследили плавную линию скулы-шеи-плеча, и Макс, отстранившись, поднялся на ноги, всем телом потягиваясь, совсем как большой, отчего-то рыжий кот. Отыскал взглядом джинсы, с легкой долей ехидства глянул на сброшенные впопыхах плавки и с неповторимой ироничной улыбочкой принялся натягивать джинсы на голое тело.
- Для тебя, что угодно, любовь моя… хоть кота с дерева…
Мир счастливо фыркнул и потянулся на пледе, до звона напрягая все мышцы.
- Как же хорошо… Я бы остался здесь навечно с тобой…
Взгляд устремился в пронзительное голубое небо, и Мир тихо рассмеялся, впервые в жизни слыша, как поет душа. Тонко, нежно, счастливо. И слова из груди вырвались сами:
- Я люблю тебя. Больше жизни, больше этого неба люблю…
Макс справился с пуговицей, снова опустился на плед и, коснувшись поцелуем плоского подтянутого живота Мира, положил голову так, чтоб можно было смотреть, не отрываясь, в любимые глаза.
- Знаю, светлый мой. Чувствую, - кончиками пальцев погладил стройную ногу. – Но лучше бы и тебе одеться. Иначе я за себя не ручаюсь.
Мир на мгновение прикрыл глаза, млея от неожиданной ласки. А потом на миг представил себе, как выглядит все это стороны, и нахмурился. Боже… Он ведет себя, как девчонка…
- Ладно, Макс, - Мир вздохнул и открыл глаза. – Отпусти меня, родной, мне действительно нужно одеться. А то если еще немного полежу на солнышке, то не захочу вообще двигаться. И одевать меня придется тебе.
- Жестокий… одевать тебя, - жарко и пафосно воскликнул Макс, перекатываясь на спину, чтоб Мир мог подняться. – С какою мукою сравнится это действо? Под страстным взором и дрожащими руками мне облачать твой стан лилейный в семь покрывал целомудрия! Нет, не бывать тому! А, впрочем… чтоб от взглядов жадных и чужих тебя сокрыть, да, я готов! – по губам скользнула коварная улыбка, что в комплекте с заломленной бровью с головой выдала в Максе просыпающегося Отелло. – Только если одевать тебя я буду очень долго… не обессудь. Мне трудно смотреть на тебя и не показывать, как я на самом деле хочу тебя. Каждую секундочку.
- Ты сексуальный маньяк, Максим Соколовский, - проговорил Мир с наигранным возмущением. А потом навис над Максом и одарил сильным, болезненным поцелуем. - Тебя спасает только то, что я, похоже, такой же.
Мир гибко поднялся и, ничуть не стесняясь своей наготы на улице средь бела дня, потянулся за отброшенной одеждой. Следуя примеру Макса, проигнорировал белье, натянул джинсы, но не стал застегивать «молнию» до конца, оставив обнаженным маленький треугольник кожи с дорожкой светлых волосков. Тряхнул головой, потянулся и опустил взгляд на Макса:
- Покажешь мне свои владения, храбрый рыцарь?
- Завсегда с радостью и…ммм… превеликим удовольствием, мой прекрасный провокатор! – Макс поднялся, взял Мира за руку и повел по саду. Трава была мягкой, дорожки чистыми, гравий, правда, колючим, но когда это останавливало молодые неокрепшие романтичные умы?
Экскурсия то и дело прерывалась короткими и не очень поцелуями, остроумными комментариями, шутливыми подначками и почти жеребячьим ржанием. Макс готов был сам себя по рукам бить, только бы снова, обнимая Мира за талию не совать ладонь ПОД пояс болтающихся джинсов.
Сад. Качели. Поцелуй до стонов.
Дом, комната, угол стола, вжаться посильнее в любимого, желанного до звездочек под веками.
Спальня. Кресло… ммм… кресло-качалка!
- Макс… - выдохнул Мир, откидывая голову, открывая шею. – Максим… Ох… - ведомый противоречивыми желаниями прижаться сильнее и отстраниться, Мир отступил, запнулся и, испуганно вскрикнув, повалился назад. Падая в словно для этого поставленное сзади кресло, которое от сильного движения почти опрокинулось назад, зависло над полом на несколько секунд, а потом снова выпрямилось. Пальцы Мира беспомощно сжали воздух в попытке удержаться, но… Секунда безумного полета и… он в сильных, безжалостных объятиях.
Макс рассмеялся, поймав летящее сокровище, и зарылся лицом в его волосы, а потом безапелляционным тоном заявил, едва сдерживая плеснувшее в крови возбуждение:
- Снимай джинсы, сердце мое… - и потом, потеревшись щекой о щеку выдохнул: – и быстро…
Потемневший взгляд мазнул по комнате. По родительской комнате. Замер на туалетном столике, пробежался по тюбикам-флакончикам-коробочкам и остановился на бутылочке с массажным маслом.
Мир зашипел сквозь стиснутые зубы. Адреналин в крови от испуга, желание, только задремавшее после безумства в саду… От мгновенного возбуждения стало тяжело дышать. Голова закружилась, и Мир отступил от Макса. Не спуская с него глаз и пользуясь тем, что кроме джинсов на нем нет ничего, медленно, дразняще провел ладонью по груди, животу, на мгновение погрузил руку под болтающийся пояс, а потом со стоном стянул джинсы. Переступил через них и предстал перед Максом. Обнаженный, возбужденный, с румянцем на щеках, ничего не стыдящийся. Поймал жадный взгляд Макса и хрипло рассмеялся, облизывая пересохшие, опухшие губы:
- И пятнадцати минут не прошло… Я весь твой.
Макс глухо застонал, в три шага преодолел расстояние до туалетного столика, стащил флакончик масла, на ходу пытаясь вытряхнуться из джинсов. В первый раз в жизни проклял узкий крой и понял смысл той самой фразы, на которую не раз и не два натыкался у классиков: влюбленный мальчишка. Влюбленные мальчишки дышать не могут без предмета своей любви. Не могут и не хотят. Влюбленные мальчишки на руках готовы носить предмет обожания и выстилать путь розовыми лепестками. Влюбленные мальчишки быстро устают, но… столь же быстро восстанавливаются, потому что вот она, природа, которая всегда свое берет.
Дрожащими руками стянул с себя упрямую ткань, опустился в кресло, поманив к себе Мира.
- А по-моему, это неприлично долго… Непростительно много времени… Иди сюда!
Мир сделал шаг на дрожащих ногах. И еще один. Почувствовал, как касается его жар тела Макса и остановился. Склонил голову и, облизнувшись, прошептал:
- Мне нравится твоя идея отметить каждый уголок твоего дома…
- А уж как мне нравится… что тебе нравится… - фыркнул Макс, потянувшись, касаясь груди Мира губами. – Мне очень нравится, что тебе нравится… и я думаю… что тебе нравится, что мне нравится тоже…
Цепочка поцелуев опускалась ниже, Макс лизнул впадинку пупка, продолжая нести какую-то совершенно запредельную чушь. Но от этого всего - от Мира рядом, от его возбуждения, от собственного возбуждения – было просто хорошо.
@темы: Творческое, БиСовское, Слэш, Фанфики