@темы: БиСовское, Музыка

@темы: Музыка

@темы: И дольше века длится день, БиСовское, Как-то так..., Фанфики

@темы: Творческое, Слэш, Фанфики, хихикс...

@темы: Размышлизмы

@темы: Творческое, БиСовское, Слэш, Фанфики

@темы: Творческое, БиСовское, Слэш, Фанфики, хихикс...

Понимай и властвуй

Эйвон


Настоятель Крейн


читать дальшеНастоятель Крейн был в бешенстве, но на нем это не проявлялось никак. Точнее - именно так его бешенство всегда и проявлялось: полным отсутствием внешних проявлений. Люди, знающие его близко, могли бы понять, что происходит, могли бы даже ужаснуться его вежливости и отсутствию румянца на щеках... но людей, которые могли бы похвалиться, что знают настоятеля хоть сколько-нибудь близко, рядом не было... да и есть ли такие люди вообще?
- Возмутительно, - произнес он ровным спокойным голосом, отложив только что прочитанное им сопроводительное письмо.
Стоящий напротив молодой человек в том, что произошло, в, собственно, причине его появления в Храме, не находил ничего предосудительного, а уж возмутительного тем паче. Но его мнением не интересовались, и виконт, привыкший к воинской субординации, молча взирал на настоятеля.
Был он высок для своих восемнадцати, крепко скроен, но видно было, что в пору расцвета сил он ещё не вошёл. Плечи ещё раздадутся вширь, но талия и бёдра останутся столь же тонкими. Длинные каштановые волосы его были собраны в хвост, а синие глаза взирали бесстрашно, точно не в Храме он, а на выволочке у брата-генерала. Разве что голову чуть склонил, в знак уважения перед духовным лицом. Но и только.
Гнев же Крейна был направлен не столько на юношу, стоящего перед ним, сколько на его отсутствующего здесь брата... генералу Эстону графу Хэйму придется получить очень, очень неприятное письмо... его капеллану, впрочем, тоже. Но мальчику об этом знать незачем... по крайней мере, прямо сейчас незачем...
- Эйвон, тебя направляют на храмовое покаяние, - произнес Крейн. - Тебе объяснили, в чем именно состоит твоя провинность?
- Боюсь, что моя провинность как таковая, мне не так интересна, как покаяние, – тряхнул головой Ив. – Мне известно, что я… не должен был заводить любовника. Я не имел на то права. Простите, но на границах было неспокойно, и я не мог оставить место службы и явиться в Храм. Если в этом заключается моя вина, то мне не жаль. Безопасность тех, кого мы оберегаем превыше всего. Даже превыше веры и канонов.
Он был дерзок. Дерзок на грани ереси. Но он верил в то, что говорил. А если зов тела слишком отвлекает от обязанностей… что ему оставалось? Днём и ночью бредить и представлять, как покорно прогнётся под ним сильное тело любовника? Или пойти и взять всё сполна, утолить жажду и с новыми силами сражаться?
- Безопасность... - медленно повторил Крейн. - Хорошо, что тебе знакомо это слово. И боюсь, это никак не заслуга твоего капеллана.

«Которого мне придется снять ко всем дьяволам и сменить! если и в самом деле мальчик не мог оставить место службы - почему этот мерзавец не обратился ко мне за дополнительными полномочиями? Теми, которые позволили бы ему обучить мальчика хотя бы частично! Какого дьявола он хлопал ушами?! Вот уж кому точно полагается покаяние - и не такое, как Эйвону, совсем не такое...»

- Твоя вина не в этом... но раз тебе знакомо слово "безопасность тех, кого мы оберегаем", ты поймешь. - Крейн свернул письмо, положил его в ящик стола и встал. Он был высок и строен - но никто не назвал бы его хрупким. Это была... сила. Пугающая сила. - Следуй за мной. Я отведу тебя в твою комнату. Там ты переоденешься - во время покаяния светское платье не носят.
- Не в этом?.. – Ив повёл плечом, но больше ничего не сказал, проследовав за настоятелем.
О Храмах говорили разное. О храмовых настоятелях – ещё более разное, а подчас и пугающее. Самыми жуткими были россказни о столичном настоятеле, отце Рибо. Падок на деньги, жаден и мелочен, корыстен и готов за деньги кого угодно сделать еретиком. Говорили, что когда-то он попытался замахнуться на Монтрая. Но ничего не смог сделать, слишком умён и… ортодоксален оказался тот.
О Крейне тоже говорили всякое. И дурное и хорошее, но все сходились на одном: Крейн – страшный человек. И если Рибо можно купить, то Крейна не купишь ни за какие деньги. А ещё настоятель Крейн со временем мог занять кресло Верховного Настоятеля.
Однако…
Надо бы узнать, о чём сожалеть и в чём каяться. Чем дольше он будет оставаться здесь – тем больше вероятность того, что всё самое интересное на границе он пропустит.
Комната для кающегося была именно комнатой - кельей ее никак не назовешь. Она не была ни слишком тесной, ни слишком скудно обставленной. В ней не было холодно или темно. Обычная комната - с постелью, креслом, секретером и прочими необходимыми предметами. И с двумя дверьми. Одна дверь вела в ванную - а другая... другая вела в еще одну комнату. Предназначенную никак уж не для проживания, а собственно для покаяния. Со всем орудиями, применимыми в этом нелегком деле.
А на постели лежала новая одежда Эйвона. Отчасти похожая на публично надеваемый наряд младшего супруга или любовника - потому что в нее входил ошейник. Широкий ошейник из мягкой кожи с тиснением в виде эмблемы Храма. Камзола и рубашки не было - вместо них было что-то вроде длинной накидки. Вместо сапожек - сандалии.
- Брюки можешь пока оставить свои, - произнес Крейн. - Переодевайся.
Ив мешкать не стал. Но расставаться с форменным мундиром было жаль. Он привык к простой льняной рубашке и к тонкому сукну. К вечно трущему воротничку-стойке и шнурам с эполетами. Привык. А теперь придётся отказаться от них. Надолго ли?
И рубашку и мундир аккуратно сложил на кровати. И только когда пальцы скользнули по мягкой коже ошейника обернулся к храмовнику и спросил:
- В чём я должен раскаяться, скажите мне, отец.
Крейн бросил на него быстрый тяжелый взгляд. И кто сказал, что демонические глаза непременно черные? Глаза у Крейна честь-честью зеленые, и волосы золотые... а смотрит так, что к земле гнет.
- Когда ты сам поймешь, ты мне сам это скажешь, - ответил он.

«Я точно смещу вашего капеллана! Это же надо настолько пренебрегать своими обязанностями! Ты же не понимаешь даже разницы между наказанием и покаянием! Наказанием - которое может быть и несправедливым... и покаянием, когда ты осознаешь вину и ошибку, а руки старшего уносят вину, снимают ее с тебя, помогают искупить ее - и возродиться снова... ты же ничего, ничего еще не знаешь...»

- Следуй за мной, - произнес Крейн. - Твое покаяние началось. Надень ошейник и накидку и следуй за мной. Мы начнем с посещения храмового лазарета.
Пряжка звякнула. Серебро коснулось кожи, и Ив вздрогнул. Не хотел, старался сдержаться, но вздрогнул. И впервые ощутил себя загнанным в угол зверем. Наверное, как пойманный в лесу молодой волк, на потеху людям выставленный в клетке. А чтоб не убили ненароком, или чтоб можно было вести на сворке – надели ошейник. И это было страшно.
И ещё то, что на полуобнажённое тело легла тонкая ткань накидки. Ничего не скрывает, напротив, подчёркивает тонкий стан, гладкую грудь, крепкие мышцы живота.
В чём его вина? В том ли, что взял любовника? Так он имеет право быть верхним! Он из рода старших богов. Пусть не самых старших, как Монтрай или Лорейны. Хэймы всегда входили в браки лишь старшими. За исключением четвёртых сыновей и дочерей, если таковые в семействе были.
Может в том, что так бездарно попался? Вот это пожалуй что и да!
Молодой человек следовал в шаге позади от Настоятеля. Странный человек. Любопытно, ему его занятие доставляет удовольствие? Ну хоть какое-то?
Крейн посмотрел на него долгим внимательным взглядом. Понять, о чем он думает, по его взгляду представлялось решительно невозможным. Спокойное такое лицо... непроницаемое...
- Ты готов? Хорошо. Идем.
И голос такой же спокойный и непроницаемый... черта с два поймешь, о чем сейчас думает настоятель Крейн...
А настоятель вел Ива по коридорам и переходам. Навстречу идущим попадались жрецы - но никто не глумился над юношей... впрочем, и сочувствия ему не выказывал тоже никто...
Храмовый лазарет располагался в отдельном крыле. Двери в комнаты были полуоткрыты, в некоторых отдыхали пациенты, в некоторых рядом с ними обретались и жрецы или послушники. Все верно - должен же кто-то ухаживать за больными...
- Подойди сюда, - негромко сказал настоятель, жестом велев Иву приблизиться и посмотреть в очередную палату.
В ней находился юноша не старше самого Ива. Запястья его были туго забинтованы. Тугая повязка охватывала грудь. Это не говоря о рубцах на плечах - заметных, ибо юноша как раз повернулся на бок.
Рядом с ним сидел жрец и щупал пульс - на шее, потому что до запястий было не добраться.
Завидев настоятеля, жрец встал и вышел из палаты, поклонился Крейну.
- Опять? - тихо спросил Крейн.
Жрец склонил голову и развел руками.
- Я говорил тебе, что ты слишком снисходителен для своего блага... и не только для своего? - все тем же тихим и спокойным голосом осведомился Крейн.
- Этого больше не повторится... - выдохнул в отчаянии жрец.
- Надеюсь, - все так же спокойно произнес Крейн. - Этому мальчику рано умирать...
Ошейник.
Позволено ли ему теперь спрашивать? Ведь сейчас он… не в праве. Он – нижний, младший, подчиняющийся. И за провинность его могут наказать.
И всё же. Этот юноша тоже… каялся? Или он в обучении? Или его сломали?..
Мороз по коже. И не понять каким усилием он не задрожал. Дрожь – слабость, а один из капитанов генерала Хэйма не может быть слабым. Тем более, если этот капитан – генералу брат.
Ив не боялся боли. Его тело не было идеально гладким. На предплечьях змеились тоненькие нити шрамов. Не много, но достаточно, чтоб усвоить, что с клинками нужно обращаться мастерски, или никогда не брать в руки. Аккуратно зашитая плоть заживала, и всё начиналось по-новой.
- Он тоже каялся? Или наказан? – решился задать вопрос молодой человек.
Крейн жестом велел жрецу вернуться к пациенту.
- Он не наказан... во всяком случае, сам он считает, что пока еще не наказан сообразно вине, и я склонен с ним согласиться. Раз он повторно пытался покончить с собой - значит, его покаяние и наказание еще не было достаточным. К сожалению, с ним были слишком снисходительны... не там, где надо. Щадить надо было его разум и сердце, а не тело.
Крейн был вне себя... а значит, вежлив и почти мягок...
- Он проходит покаяние... за ту же вину, что и ты - только отягощенную. Тебя отловили сразу - еще до того, как ты получил возможность причинить вред... а его, к сожалению, нет. Он не хотел ждать, когда настанет срок его обучения - ведь у него уже был любимый... эти два сопляка решили, что ограничения не для них, ведь они так любят... и этот мальчик нечаянно изувечил своего возлюбленного. Просто потому, что его еще никто и ничему не учил. Повредил позвоночник. Предполагался паралич... и бедный мальчик попытался от горя покончить с собой. Был направлен на храмовое покаяние... если учесть меру его раскаяния и горя, с него вообще шкуру спустить следовало... и этого не сделали.

«Будь прокляты те, кто лечат тело - и терзают душу!»

- Как видишь, он пытался покончить с собой вторично. А это ему еще повезло - его избранник не останется парализованным, он будет всего лишь хромать... и он ждет его после покаяния и обучения. После повторного сеанса покаяния я сообщу мальчику об этом. Я ответил на твой вопрос?
- Вы ответили на два моих вопроса, отец… - он поглядел на юношу. Но не с жалостью. Со смесью понимания и… досады.
Ему не нравилось слово «отловили». Такое пренебрежительное и ироничное. Его не отловили, нет. Чем дальше, тем больше Иву казалось, что сдали его специально. Вот только кто и почему?
Нет, он не любил Сандро. Но и Сандро не любил его. Просто союз на выживание. Южанин долго ходил кругами, прежде чем подступиться к юному капитану и предложить… помочь друг другу не спятить. Уж очень неудобно ездить верхом, стрелять или орудовать шпагой, когда в брюках тесно и жарко внизу живота.
Конечно до него у Сандро были любовники. Это было ясно по тому, как деликатно он подсказывает верхнему что надо сделать и как… И в общем, обоих это устраивало. Потому что Ив – слушал и был внимателен. Сандро – учил и был отзывчив.
- Надеюсь, что это были нужные вопросы...
Крейн посмотрел на Ива с чуть грустной улыбкой. Упрямый мальчик ему неожиданно понравился - причем как раз упрямством своим... и нетерпением... нетерпением, которое сыграло с ним такую нехорошую шутку... а может, как раз ее сыграли с самим его нетерпением?
- Ты хоть понимаешь разницу между покаянием, наказанием и насилием? - негромко спросил Крейн. Ладно... если не хочешь, можешь сейчас не отвечать - мы это обсудим вечером, у тебя будет время подумать... пойдем, это не единственный пациент, которого я хочу тебе показать. В твое покаяние входит работа в лазарете...
- Я не лекарь. Первую помощь раненным мне преподали ровно столько, сколько требовалось знать оруженосцу… Боюсь, что в лазарете я буду больше мешать, нежели помогать, – возразил Ив, но продолжать бессмысленный спор не стал. Спорить можно когда надеешься на победу в споре. Когда есть хоть шанс, что прислушаются.
Понимал ли он разницу?
Покаяние – осознание ошибки и выбор соразмерного наказания самому себе. Наказания телесного или душевного. Главное – понять. И быть с собой честным. И искренне раскаяться.
Наказание… наказывают тех, кого надеются простить. Этот постулат – основа всего. Наказан – значит прощён. Наказание отмеряет Старший. Но если он сам Старший, то кто тогда должен наказывать его? И почему право наказывать имеют Настоятели и служители Храма?
Насилие же… радость от причинения страдания. И тех, кто получал удовольствие именно от насилия, старались найти и никогда не подпускать близко к тем, кого следовало опекать и о ком надо заботиться. Потому что Младшие оказывают честь, доверяясь. И нет ничего хуже, чем предать это доверие.
Но почему этот вопрос ему задал настоятель? Желает проверить? Что ж… пусть!..
Крейн задал вопрос не впустую. Он хотел понять - и хотел, чтобы Ив тоже понял. О да, он мог бы не вникать, не стараться пробудить в Эйвоне понимания... чего проще, чем отмерить провинившемуся положенное по закону Богов... вот только там, где нет понимания, нет даже и наказания - только насилие. Если мальчик не понимает, в чем он оплошал - в душе останется память и несправедливости и боли, и только... ну разве что еще глухое смутное ощущение чего-то неправильного... но ощущение несправедливости заглушит его.
Проклятый капеллан не только допустил, чтобы случилось то, что случилось - он ведь и прислал мальчика, явно не поговорив с ним, не разобравшись ни в чем, не попытавшись помочь ему разобраться... отвратительно. Просто отвратительно. По сути, именно он - главный виновник совершенной Эйвоном ошибки... но с ним разговор будет иной. Не здесь и не сейчас. А здесь и сейчас... распутывать мучительный клубок юной души...
- От тебя никто и не требует быть лекарем, - все так же негромко произнес Крейн. - Идем...
Непонимание. Недоумение.
Если не помогать лекарям, то что? Смотреть? Наблюдать, как страдают другие? Это такое покаяние вы назначили мне, Отец-настоятель? Но зачем? Думаете, чужая боль подтолкнёт к чему-то? К сожалению? К страху за то, чего не произошло?
Да он сам себе отгрыз бы руку, скорее, чем причинил бы зло Сандро.
Они миновали несколько полуоткрытых дверей и остановились возле одной, за которой находился юноша без видимых следов каких-то повреждений... но на его лицо, бледное, изможденное, страшно было смотреть.
Крейн приоткрыл дверь шире и вошел в комнату. При виде настоятеля - пользующегося репутацией самого страшного человека провинции, и заслуженно - лицо юноши оживилось и просветлело.
- Что же от меня требуется? – выдохнул Ив.
Нет-нет… нельзя так откровенно пялиться, нельзя рассматривать юношу – наказанного ли, невольной ли жертвы проступка. И всё же, мальчик неуловимо притягивал взгляд. Не то своей хрупкостью, не то неуловимой прелестью… Но его хотелось защищать!
- От тебя требуется помощь лекарям, - ответил Крейн. - Сам ты не лекарь - но лекарю нужна помощь, а больному - уход.
Он подошел к постели и улыбнулся юноше в ответ на приветствие.
- А почему ты один? - спросил он.
- Я... я сам попросил оставить меня на час... - чуть запинаясь ответил юноша. - Я... хотел попробовать, справлюсь ли...
- И как? - поинтересовался Крейн. - Хотя... и так вижу - справляешься.
Трудно сказать, справлялся ли юноша до этих слов или готов был надломиться под тяжестью чего-то непосильного - но эти несколько слов будто влили в него те самые недостающие силы. Вот теперь он и в самом деле справлялся...
- Скажите... я... я могу остаться в Храме? - очень тихо произнес он.
- Если ты не передумаешь - конечно, - мягко произнес Крейн.
Остаться в Храме?! Ив не остался бы здесь за все сокровища мира. Променять свободу и возможность заниматься любимым делом на Храмовые палаты?
Пришлось сделать неимоверное усилие над собой, чтоб не вздрогнуть от отвращения. Конечно, нет ничего зазорного, чтоб выбрать свой путь. Но… бежать от мира в Храм? Здесь тоже живут люди. Жрецы и Настоятели. А ещё – кающиеся грешники и непонять кто, но… ради чего?
Владей он собою чуть хуже – и вопрос был бы написан на его лице.
Бледный ангел останется здесь? А мог бы покорять сердца и блистать при дворе. Что ему в вере? Что ему в надменном молчании Старших богов и покорности Проигравших?
Вопрос готов был сорваться с губ, но не сорвался. Мальчику явно тяжело давались слова, признания… даже шаги давались тяжело. Кто он такой, чтоб бередить чужие раны?
Крейн ласково попрощался с юношей и вышел, увлекая за собой Ива. Лицо его было сосредоточенным и никак уж не веселым.
- Хуже всего, что мальчику на самом деле некуда идти, - хмуро произнес он. - Либо возвращаться к родным, которые снова продадут его замуж за первую же достаточно богатую сволочь, либо... никуда. Разве что в семью, но под опекой Храма... тоже ад, хоть и в приличной упаковке...
Рука его сжалась в кулак.
- Его никто не ждет... не сложилось, не успело сложиться... моему троюродному брату в свое время повезло больше...

«Потому что Рене вынудил начать бракоразводный процесс - а Лионель исцелил Жерве своей любовью... а если на самом деле, то начать процесс должен был отец Рибо... строго говоря, он и вообще не должен был давать разрешения на брак, зная, что представляет собой Антуан... и вот теперь из его епархии еще одна раненая ласточка... нет, с отцом Рибо срочно пора кончать!!!»

- К сожалению, Храмовое обучение - это только обучение... оно помогает понять, как не причинять вреда... но мерзавца оно не сделает человеком. Супруга этого мальчика занесло в мою епархию... и впредь ему никогда не входить в брак Старшим... но то, что он сотворил - даже не с его телом, с его душой, сердцем и разумом... это ведь не случайно, что бедный мальчик вообще боится остаться один - даже сейчас... его еще лечить и лечить... и в Храме ему делать нечего... но как же быть, если он больше нигде не нашел тепла и участия...

«Ты даже не представляешь себе, что это за жизнь, когда Храм кажется желанным приютом...»

- Вы ведь считаете, что я тоже мог свернуть на такую кривую дорожку? Что мог навредить? Да, я не любил человека, который был моим любовником. Мы оба решили, что лучше успокоим голод тела, чем позволим этому голоду проникнуть в наши мысли. Но ни он, ни я никогда не переступали границы боли. Я никогда не унижал его, а он всегда говорил о том, что чувствует. Что касается того, кто до меня был верхним этого человека… То он довольно много времени провёл в полевом лазарете. Но будь моя воля, я бы его ещё не так отделал… Потому что так, как он относился к любовнику, не относятся и к бешенным зверям. И никто не убедит меня в том, что я не прав. И в этом каяться я не намерен! – Тирада отбирала дыхание, сердце бешено колотилось в груди, и хорошо, что они отошли довольно далеко от комнаты юноши. – Можете записывать меня в еретики, но я рад тому, что согрешил. По крайней мере, обо мне у младшего сохранятся хорошие воспоминания, а этого подонка переведут в дисциплинарную роту.
- А вот я в этом, к сожалению, не уверен, - произнес Крейн. - Разве что ты довел это безобразие до сведения твоего брата... потому что у генерала есть и другие дела, кроме как быть в курсе личной жизни своих офицеров... а вот ваш капеллан обязан был это знать. И доложить. Между тем в твоей сопроводительной об этом мордобое и вообще о существовании этого бывшего любовника - ни полсловечка... так что я не стану ждать, как предполагал сначала. Я пошлю замену капеллану сегодня же. А с ним побеседую... отдельно.
Он движением головы указал Иву на выход из коридора.
- А ну-ка пойдем...
Пока они шли, Крейн собирался с духом, чтобы снова взглянуть на Ива - именно взглянуть, а не обнять за плечи. Потому что хотелось обнять. В первый раз за долгие годы, с тех самых пор, как Крейн понял, что любит - что любовь его невозможна. И ведь Ив даже и непохож... похоже вот только это желание защитить... такое яростное и прекрасное...
Коридор вел к террасе, где обнаружилось несколько скамеек.
- Ты можешь сесть рядом, - кивнул настоятель. - Садись, нам надо... побеседовать. О том, что я считаю и чего опасаюсь... и что считаешь ты.
- Первый вопрос, который мне задал Эстон, был о том, какого демона я это сотворил. Я молчать не стал. Так что да, его переведут. – Ив дёрнул плечом, и тут же поймал край накидки, вознамерившийся соскользнуть.
Молодой человек сел на скамью, привычно притянул к груди ногу, удобно устроив на колене голову. Привычка, оставшаяся с детства.
- Что вы хотите услышать от меня? Я вроде бы всё сказал, что был намерен высказать. Но если у вас есть вопросы… Я запираться не стану.
Хоть и дурость это. С Настоятелями надо не просто ухо востро держать. Тут лишнего слова не скажи – повяжут мигом, и прости-прощай армия и мечты о будущем!
Настоятель ответил не сразу.
- Я хочу знать... многое. Но не сразу. Ты проведешь здесь не один день... даже если этот факт тебе и не нравится. Многое из того, что мне нужно знать, выяснится само и без вопросов. Например, чем тебя научил твой любовник... это в общем, не самый худший вариант на самом-то деле. И я не считаю, что ты мог бы пойти по кривой дорожке, стать мерзавцем и использовать дар Богов для того, чтобы причинить вред сознательно. А вот случайно... Эйвон, ты военный, ты поймешь мой вопрос... надеюсь, поймешь... сколько лет ты учился держать в руках оружие?

«Сколько ЛЕТ ты учился держать в руках оружие - и сколько РАЗ ты вообще брал в руки хлыст? Или ты полагаешь, что умение ничего не значит?»

- Двенадцать лет. Последние… четыре года практически в условиях… ежедневных стычек. Я понимаю о чём вы… Нет, я не использовал плеть, хлыст или трость. Естественно, я не использовал кнут, хоть достаточно… свободно обращаюсь с ним. Мне доводилось объезжать лошадей и… Да, я понимаю.
Ив кивнул и невесело улыбнулся. Сандро был измучен. И потому их близость была испытанием воли и лишь отчасти испытанием болью.
- Вы полагаете, что я поступил самонадеянно и опрометчиво?
- Самонадеянно, - кивнул Крейн. - Опрометчиво. Ты взял на себя ответственность, к которой не был готов и на которую не имел права. Как в бою. Взял, потому что все сложилось именно так. И я не стану говорить, что беды не случилось только чудом... потому что у чуда есть имя, и его зовут Эйвон виконт Хэйм... но ты еще очень неопытное чудо, мальчик... и нельзя рассчитывать на чудеса и везение...
Он все же не удержался и положил руку на плечо юноши. Рука была горячая и тяжелая. И... надежная.
- Сандро доверился мне. А я не имел права не оправдать его доверия. К тому же, я был единственным, к кому он пошёл. Вернее… я был единственным, кто заметил его состояние и постарался исправить положение. Я не чудо. Я просто оказался в определённый момент… рядом. Мне кажется, это просто случай. Но и только. Боги вообще не умеют творить чудеса, а уж правом и своим так называемым даром расшвыриваются слишком слепо.
Эта рука с лёгкостью способна раздробить кости. Невзирая на мощную защиту мускулов. А пожелай настоятель – не то что язык, сердце еретику бы вырвал.
- Ну отчего же... - краем рта усмехнулся настоятель. - Боги послали этому молодому человеку тебя - а могло случиться иначе. И ты сумел не подвести его... а вот это и вообще сложно. Нет, Эйвон... Боги дают дары... а уже люди решают, что с ними делать... и нередко уродуют их. Тот мерзавец, которому ты набил морду, извратил право и изуродовал дар - потому что...
Он внезапно замолчал, прерванный стуком копыт - на мощеный двор влетел всадник на кауром жеребце.
Рука Крейна чуть сжалась. Совсем чуть-чуть. Почти незаметно.
- Погоди... - сказал он и встал.
Всадник только еще спрыгивал с коня - а Крейн уже шел к нему, шел так быстро, что полы его одеяния развевались ветром, капюшон упал на плечи и густые волосы вспыхнули на солнце пламенным золотом.
- Камилл! - воскликнул он. - У вас что-то случилось?
- Нет-нет, - улыбнулся Камилл. - Просто я ехал мимо и заглянул, чтобы передать извинения мэтра Молинари - у него пациент с тяжелым ожогом, и он сегодня будет позже обычного.
- Пациент... по нашей части? - осведомился Крейн, чуть помолчав.
- Разве что отчасти... да мэтр вам все сам расскажет.
- Хорошо, - кивнул настоятель. - Спасибо, Камилл.
Они обменялись еще парой реплик, потом Камилл снова вскочил в седло и уехал. Крейн еще некоторое время стоял, глядя ему вслед - совсем недолго... а потом повернулся, и на миг Иву причудилось, что в его глазах билась такая безысходная боль, такая мучительная тоска, словно это его сердце было брошено под звонкие копыта... причудилось, наверное - с чего бы?
Крейн вернулся, сел рядом с Ивом и сцепил пальцы.
- Извини, - произнес он ровным голосом. - Так о чем мы говорили?
- О высшем и несравненном праве, – медленно проговорил Ив.
Такое показаться не могло. Порыв, заставивший настоятеля за малым не лететь на встречу посетителю, светиться, и совершенно иначе, чем при пациентах и тех, кого нелёгкая заносит в стены Храма. И возвращаться так, будто птице переломили крылья. Безнадёжно, устало, горько.
- Но… это не важно.
- Это важно, - возразил Крейн. - Да, вспомнил - мы действительно говорили о праве... и о дарах... или ты полагаешь, что это одно то же?
По-хорошему надо сослаться на усталость. На долгий переезд из лагеря сюда, на треволнения или старую рану, разнывшуюся в одночасье. Или просто на чудовищное желание упасть и уснуть. Только лгать не хотелось. Не правильно это, лгать. Но и увидеть, и гадать – почудилось, или вправду был этот момент – невозможно.
- Моё покаяние началось. Когда начнётся обучение? И кто будет моим наставником?..
- И твое обучение будет проходить одновременно с твоим покаянием. А твоим наставником буду я.

«Больно... как же больно... потому что - невозможно... Но я сам выбрал свою судьбу... и сам несу ее... Ты даже не представляешь пока, КАКИМИ бываю дары Богов, мальчик... Слишком хрупко, слишком зыбко... слишком легко сломать...
Как вы похожи, Ив... вот этой вот яростной добротой и желанием защищать... нет, не внешне похожи - но чем-то глубинным...»

- Замечательная перспектива… Но, кажется, ваши обязанности слишком обширны, чтоб вплотную заниматься ещё и обучением. Или это потому, что я слишком несдержан в выражениях и не особо рьяно верую?..
Кто знает, отчего он так дерзок? Может потому, что после гибели отца мать ушла в Храм, оставив младшего из сыновей на попечение старшего? Не хватило ему нежности? Недолюбили? И вышел сорванец, вертевший братом, но беззаветно любивший старшего так, что выбил право быть с ним и в мире и на войне?
- Или у вас собственные соображения на этот счёт, отец?
Крейн снова чуть заметно усмехнулся краешком рта: миг доверия или чего-то очень на него похожего растаял, словно и не было...
- Свои, - сказал он. - Очень даже свои. Кстати, дерзкий язык тоже дар Богов. Жаль было бы испортить. А что до моих обязанностей...

«... то лишь они и держат меня. Боги - уронить бы голову в ладони и завыть... хоть раз заплакать... я ведь тоже живой... и мне тоже хочется - хоть иногда… А вокруг меня пустота - и пока она остается пустотой, призрак несбыточного не покинет меня...»

- ... они как раз и заключаются в том, чтобы заниматься покаянием и обучением в особо спорных случаях. Не только в этом - но и в этом тоже.
Настоятель Крейн сидел прямо. Очень прямо, так и не накинув капюшона.
- О… Я польщён… Спорный случай, говорите? И что же в моём случае такого спорного? Да, я не обучен. Да, после обучения я буду старшим в браке. И я не хочу оставаться в Храме. Знаете ли… мне милей война, чем восхваление богов. Да и вообще, может, втайне я исповедую ересь о Едином-Сущем? – Ив задумался. А действительно, ну вот как храмовники выявляют тех, кто поддался ереси? Всяко бывает… - Хотя, нет, не исповедую. Не беспокойтесь. Для настолько грешной души у меня слишком ортодоксальное окружение.
Того, чего он добился – добивался сам. Без помощи Эстона. Приложил столько усилий, сколько не прилагают иные, чтоб казаться не тенью своего брата, не тенью их великого отца. Но самим собой. Безрассудным, отважным и справедливым. В меру жестоким и всё же чувствующим.
И вот теперь – Храм. У кого угодно руки б опустились, но Эйвон как всегда готов биться до конца. До победного, или просто до точки. Как придётся.
Вся его язвительность, весь его порыв пропали втуне, разбились о спокойный взгляд зеленых глаз.
- Это не ересь, Эйвон. Это ненависть.

«Самая простая, самая что ни на есть обыкновенная ненависть. Такая знакомая. Как же я ненавидел, когда впервые надел одежды даже еще не жреца, послушника... Как же ненавидел проклятого отца Рибо, который обязан был воспрепятствовать браку Жерве и Антуана, обязан был сам возбудить судебное дело об их разводе... как же я ненавидел этого мерзавца... а ненависть рождается из разных причин и толкает на разное...
Я ушел от светской жизни в Храм, чтобы найти управу на отца Рибо... и чтобы защитить Жерве и таких, как Жерве... укорот на Рибо я уже нашел, даже будучи настоятелем главного Храма провинции, мой голос значит многое... и скоро Рибо будет и вовсе смещен... Жерве спасли без меня - Лионель и Рене... благослови все Боги их обоих... а остальное... остальное я стараюсь исполнять по мере своих сил...
Но чем рождена твоя ненависть, Ив, и на что она тебя толкает?»

- Ступай в свою комнату. Обед тебе принесут туда - есть вместе с послушниками ты не будешь... по крайней мере, пока. После обеда пойдешь в лазаретное крыло храма. Там тебе дадут все нужное, и ты будешь мыть полы - как раз до ужина управишься. А после ужина мы возобновим нашу беседу. До тех пор, как ты заметил, у меня есть некоторые обязанности, и они требуют своего исполнения.

«В том числе - выбрать замену для капеллана, того, кто отправится в путь уже завтра утром.
И ознакомиться с твоим прошлым... с тем, что могут о нем рассказать храмовые архивы... и не только они... с тем, что ты не хочешь доверить мне и не доверишь... потому что ненавидишь...
Какое там доверие - примерещилось, почудилось...
Ненависть. Неизвестно на чем возросшая - но ненависть...»

Ив поднялся молча. Распрямился, буквально всем телом чувствуя, как напрягаются мышцы, деревенеет спина. О, так двигаться очень сложно. Потому что плечи так норовят распрямиться, подбородок – задраться, а глаза яростно вспыхивают. Картина! Портрет гордеца.
- Прошу простить меня за… то, что отрываю Вас от дел. Постараюсь впредь не доставлять Вам хлопот.
Нарочитое «Вы» резало слух. И было оно не… таким как ещё несколько минут назад. Теперь оно, пожалуй, граничило с оскорблением. Молодой человек преклонил колено, но головы не склонил. Никто и ничто не заставит его бежать. Гордо удалиться – вполне себе. Но не ускорять шаг. Просто идти, просто некоторое время чувствовать тяжёлый взгляд.
Крейн неуловимо напоминал одновременно и отца и брата. Отца… странной тягой защитить всех. Даже если за это его не поблагодарят. Впрочем, на сколько мог помнить Ив, на отца смотрели с немым обожанием. Хотя может статься, что ему это просто казалось, ведь это было много лет назад.
Эстон же… он был похож на отца. И был единственным человеком, который заботился о нём. И которому было не всё равно, что с ним будет дальше.
Ив ошибался, считая Эстона единственным - настоятелю Крейну тоже было совсем не все равно...
Зеленые глаза долго смотрели вслед юноше.
Крейна и вообще нельзя было обвинить в том, что он исполняет свой долг, не вкладывая в него душу, что он равнодушен к тем, кто попал к нему на покаяние, на обучение или под его защиту... но этот мальчик тронул его сердце сильнее прочих - может, оттого, что был отчасти похож на Камилла, а отчасти, и даже сильнее - на него самого. Желанием помочь, вступиться, защитить, гордостью, даже ненавистью... вот в Камилле как раз ненависти не было, а в Крейне была, оттого он и чуял ее безошибочно, словно подземные воды под толщей земли.
Вот только что питало эту ненависть?
Когда юноша скрылся из глаз, Крейн встал и отправился в свой кабинет. Работы предстояло и в самом деле немало.
Сначала - отправить служку с запросом в архивы Храма. Подробности о роде Хэйм вообще и о виконте Эйвоне в частности. Потом - заняться списком тех, кого можно послать на замену капеллану. Выбрать несколько самых умных, самых честных, самых искренних - и при этом не фанатиков... поговорить с каждым из них и уже окончательно выбрать того, кто завтра отправится в путь... принять исповедь юноши, покушавшегося на самоубийство... побеседовать с мэтром Молинари... и снова вернуться в кабинет, где его уже ожидали данные на юного Эйвона виконта Хэйма.
Первые же несколько строк ошеломили Крейна.
Смерть отца - когда Ив совсем еще мальчишка - и почти сразу мать уходит в Храм...
Отринутость, покинутость, ожидание, надежда... "если я буду хорошим мальчиком, мама вернется..." но она не вернется... каждому или почти каждому приходится жить с тем, что кто-то бесконечно любимый, нужный, дорогой никогда не придет... почти каждому - но это...
Теперь понятно, почему Эстон не спешил отправить брата в Храм на обучение, хотя все мыслимые сроки уже наступили - а он-то голову ломал, отчего умница Эстон, боевой генерал, отродясь от ответственности не бегавший, так промахнулся... нет, это был не промах... как он мог отправить младшего в Храм - в ненавистный ему Храм?! Да для Ива любой Храм, любой - это чудовище, пожирающее любимых, отнимающее самое дорогое... вот почему он так ненавидит - даже если и не сознает этого... ну ЧЕМУ он может научиться там, где даже сам воздух ненавистен?! Ничему. Храм может только изувечить - потому что невозможно принять учение от ненавистного. И то, что Ив здесь - страшная ошибка! Покаяние? Не настоятель Крейн лишил его матери, но человек-Крейн тоже человек Храма, более того - настоятель главного Храма провинции, а значит, в глазах младшего Хэйма - тоже виновен, хоть и без вины - да с каких это пор виновные вправе принимать покаяние?!

«Я ничем не смогу тебе помочь... ничем...»

Дочитав архивную бумагу до конца, Крейн некоторое время сидел молча.
Потом позвонил в колокольчик.
- Скажи Эйвону, тому юноше, который сегодня поступил к нам для покаяния, чтобы он зашел ко мне сразу после ужина…


Ужинал Ив тоже в отведённой ему комнате. Один.
От воды кожа на руках высохла ещё сильнее и теперь на ощупь казалась шершавой, как старый пергамент. Спина разгибалась с трудом и ныла при этом, как уличный попрошайка. Хуже всего было на душе. Наверное, сейчас он дал бы себя безропотно выпороть. Или сам с удовольствием мелко накрошил бы пару-тройку мерзавцев, для успокоения совести.
Страшное место Храм.
Страшное от того, что те, кто сюда попал по собственной воле, принимая решение – оставались здесь с радостью. И никто, ни один из тех, кто попал сюда по велению долга, не роптал.
Отчасти, ответ на вопрос «почему так?» давали разговоры, услышанные в лазарете. В коридорах, в саду, послушники и жрецы, подопечные, кающиеся и пришедшие на обучение с утра до ужина обсуждали и роняли вскользь, молчали и ссылались на одного человека, который здесь, в этом Храме был вторым после богов, чьё слово было… нет, не законом… отчего-то его разумность и правильность даже не подвергалась сомнению. Он просто был… всем.
Потому и ужинал. Один. И без аппетита. И, пожалуй, был даже рад, когда явился служка с приказом явиться пред светлы очи отца-настоятеля.
В сущности, собираться долго смысла не было. После работы ему позволили совершить омовение и переодеться в чистые одежды. И явился молодой человек в кабинет без промедления.
Когда этот юноша, которому предстояло завтра же покинуть Храм, явился в кабинет, Крейн особенно остро ощутил свое одиночество, хоть и знал Ива меньше одного дня... может, оттого, что родственные души на этом свете встречаются нечасто? Но Крейн не позволил этой боли отразиться на его облике, и разве что очень чуткий и очень хорошо знающий Крейна наблюдатель заметил бы в зеленых глазах тщательно скрываемую усталую печаль?
- Эйвон виконт Хэйм, - произнес Крейн, дозволив юноше сесть и дождавшись, пока тот усядется напротив. - Я ошибся, когда сказал, что буду заниматься твоим обучением и покаянием. Им в Храме не будет заниматься никто. Это невозможно. Твой случай действительно особый, и теперь я понимаю, почему граф Эстон не отослал тебя в Храм, когда пришло время твоего обучения. Он был прав. Ненавистный не может обучать, а виновный - принимать покаяние. Это неважно, что лично я или кто-то из жрецов Храма тебе ничего не сделал. Тебе ненавистно здесь все. И потому я не могу тебе помочь. Здесь, в Храме, тебе не может помочь никто - потому что все в тебе оттолкнет предложенное. Ив... - вот разве что тут прорвалось волнение - Крейн и не заметил, что невольно назвал юношу ласковым, домашним, уменьшительным именем, - я не могу изменить твое прошлое. Я не могу защитить тебя от твоего прошлого. Но я могу попытаться защитить твое настоящее - от тебя самого. Завтра я посылаю одного из старших жрецов, очень умного и хорошего человека, сменить вашего капеллана. Вот он и будет проводить твое обучение. Я дам ему и тебе разрешение на помощь твоего любовника, при условии, что Сандро согласится. Возможно, хотя бы так, на воле, ты сможешь пройти свое обучение и получить право вступить в брак Старшим. Возможно, на воле ты сумеешь хоть что-то услышать и принять. В Храме...
Крейн опустил голову. Снова поднял.
- Одежду, в которой ты прибыл, тебе принесут завтра, перед отъездом. Храмовый ошейник оставь на столе. Ступай к себе и постарайся перед отъездом выспаться, Эйвон... завтра тебе рано вставать.
Ив тряхнул головой, отгоняя странное наваждение.
Такого не бывает. Такого просто не бывает. Явившийся не по своей воле уходит. Сразу и быстро. И никто противиться его уходу не станет. Только отчего-то тошно. Так, будто хлебнул какой-то приторно-сладкой настойки.
- Особый… Действительно, не можете. Но вы знаете, что без свидетельства Храма я и шагу ступить не смогу. Ну да ладно, пусть! Скажите мне только одно, раз уж вы не поленились поднять какие-то там свидетельства… Почему? Почему она это сделала? Почему это сделали вы? Почему это сделал Михаэль, ну… тот, который меня сегодня сопровождал? Почему здесь они все?
Усталость мешалась со злостью. Откуда в настоятеле столько… покорности? Да ему первому нужно проявить настойчивость и волю!
- Свидетельство Храма ты получишь, - возразил Крейн. - Эрнест человек умный и надежный, и его слову я доверяю. Когда он сочтет что твое обучение закончено, он напишет мне отчет, и я подпишу твое свидетельство. Ну а что до твоего вопроса...
Крейн и так сидел прямо, очень прямо - и все же каким-то непонятным образом он словно выпрямился еще сильнее, будто не желая сгибаться под каким-то неведомым Иву грузом.
- Мы приходим в Храм по разным причинам. Кого-то приводит горе, кого-то - надежда на покой, кого-то - желание власти, я стараюсь распознавать и не допускать таких, но это не значит, что их не бывает... кто-то желает почета, кто-то ищет истины, кому-то нужна справедливость, кого-то ведет любовь... а кого-то и ненависть. И не всегда мы находим именно то, что ищем. Бывает, что и совсем иное. И я не могу тебе сказать, почему это сделала она - я не знал ее и не знаю. Я не могу тебе сказать, почему этот выбор сделал послушник Михаэль - потому что не имею права раскрывать чужие личные тайны, и если хочешь, спроси его сам - скорее всего, он тебе скажет. Я могу дать ответ только за самого себя. Я искал справедливости и мести. Я не помышлял о духовной карьере, мне вполне хватало военной... но у меня был троюродный брат по матери, и его выдали замуж... за мерзавца, за самое настоящее чудовище! Это было в столице, я старался помешать этому браку, но не добился ничего... я обратился к главному настоятелю отцу Рибо, это была его обязанность - воспрепятствовать этому браку или хотя бы расторгнуть его впоследствии, но он не сделал ничего, ему дали хорошую взятку... я разругался с семьей и ушел в Храм, послушником... чтобы помочь Жерве... ему помогли и без меня - королевский ревизор Монтрай уговорил короля начать бракоразводный процесс в обход Храма... а потом Жерве вышел за Лионеля, благослови его все Боги... а я... остался. Чтобы в конце концов добраться до отца Рибо... чтобы он никогда уже не мог... - пальцы Крейна сжались. - И чтобы защитить тех, кому пришлось так же плохо, как Жерве.
Он поднял глаза на юношу.
- Я ответил на твой вопрос?
Вместо ответа Ив только поклонился и вышел.
Не вышел даже – выбежал. Метнулся, даже не прикрыв за собою дверь. О том, что он проявил неуважение в отношении высокопоставленного духовного лица, он даже не подумал. Он вообще ни о чём не думал в тот момент. Ноги сами нести куда подальше. В комнату, которая была его лишь день. В покои, которых он больше не займёт, и там, повалившись на постель, долго лежал без сна, разглядывая чистый потолок, светлые прямоугольники лунного света на полу.
Сон его был тяжёлым и сбивчивым. Ему не снилось покаяние отца Крейна, и собственные мытарства не снились. Снился отец, таким, каким его помнил пятилетний мальчишка. Снилась мать… куда менее отчётливо, и когда он перед самым рассветом проснулся – он уже твёрдо знал, что ему дОлжно сделать.
Конечно, капеллан будет против. Конечно, его будут держать под надзором, но… один раз в год генерал Хэйм покидает расположение своих частей и направляется куда-то… Ив даже подозревал куда именно. И в этом году он твёрдо намеревался последовать за своим братом и сюзереном. А ещё, когда наконец принесли его вещи, вместо того, чтоб оставить храмовый ошейник на столе, он старательно прикрыл чёрную полоску шейным платком…
Когда Ив выбежал прочь, Крейн и не шелохнулся, не окликнул его. Потому что... этого, пожалуй, следовало ожидать. Пожалуй...
Знать бы наверняка, что ты на самом деле думаешь, мальчик...
Крейн и в самом деле был не чудотворцем и мыслей читать не умел... а если бы умел, очень бы удивился, узнав, что его выбор Ив принял за покорность. Это был вот именно что выбор - осознанное волевое решение... и оно дорого ему далось.
Ночь у настоятеля Крейна выдалась нелегкая. Впрочем, такие случались и раньше.
Просто на этот раз как-то все сошлось вместе...
Ему ведь и прежде приходилось сталкиваться с Камиллом - и держать себя так, будто сердце его не разрывается от боли... странно, после того, как Камилл обвенчался с Шериданом, эта боль отчасти утихла... наверное, Крейн должен был терзаться ревностью, наверное... но он никогда не ревновал Камилла к Шеридану, никогда не представлял себя на месте юного художника... никогда - потому что никогда он не смог бы сделать Камилла таким счастливым, как Шеридан... странно, но Крейн ни одной злой или горькой мысли не питал к бывшему Треми... напротив - Шеридан сделал Камилла счастливым... если не можешь и никогда не сможешь соединиться с любимым, будь счастлив тем, что по крайней мере он счастлив, что он ничего не знает о твоей любви и боли и не узнает никогда... и со временем эта боль утихнет, потому что невозможно всю жизнь пылать недостижимым... утихнет - и ее место займет пустота... вот почему душа не желает отпускать мечту о невозможном - потому что боится пустоты... а сегодня Крейну пригрезилось, что пустота может отступить... нет - все же пригрезилось, показалось, примечталось... не было этой тонкой ниточки доверия и понимания и взяться ей неоткуда... ну и что с того, что этот юноша так похож в неуловимом и самом главном не только на Камилла, но и на самого тебя - он ведь не ты... Храм пожрал самое для него дорогое - и он никогда, никогда даже не услышит тебя... человека Храма... забудь... забудь, Крейн, ты умеешь забывать... ты умеешь забыть на целый день о своем одиночестве... а ночи для того, чтобы спать... спать, а не кусать губы, уткнувшись в подушку - потому что завтра ты должен быть бодрым и деятельным, ободрять других и поддерживать, нести исцеляющую боль и смывать прочь разрушающую, ты нужен... нужен...
Но как же хочется быть нужным по-иному...
Как хочется утолить сердце любовью, ты ведь тоже не железный, ты живой... и сердце твое живое, и тело твое так изголодалось по ласке, даже просто присутствию... так хочется, чтобы...
Крейн сумел заставить себя уснуть. Как всегда. А что подушка его утром была влажной - что ж, такое случалось...

@темы: Творческое, Игры, Слэш