Воюем тама )))

@темы: Игры, Игры демиургов

---

Из года в год, из мига в миг и век от века
Ведет судьба из мира в мир под гром сражений.
Под рокот волн, под гул ветров, в сияньи света
И нет, не терпит малодушных возражений.

Ты где-то звался Оберон, а где-то Корвин,
Шагал вперед по небесам и грешным землям.
Ты был всегда. Ты есть всегда. Бродяга-воин.
И слава мчится пред тобой, где бы ты не был.

Знамен не счесть, боев не счесть, смертей – без счета.
Клич – за любовь! А-гард! Кром! Плариум! Победа!
Шел под щитом. И на щите. По воле рока –
Ты принял имя новое: Легенда.

Это ВКонтакте новый стихоплетный конкурс. Надо было сочинить стихотворение с участием слов "Оберон", "любовь" и "Плариум"
Наваяла. 20 минут напильником.
Оказывается я иногда могу и стихи на заказ.

Это кому интересно вдруг

@темы: Игры, Ай-да-Я!, Как-то так...

---

Название: ЛЭ,
КТО: Влад/Дима
Авторы: Мойра* и Laise
Фэндом: сами-знаете-какой
Жанр: ПВП-шная отыгровка
Предупреждение: слегка подчищено и причесано
От меня: на самом деле надо было давно это выложить, только закончить причесывание все не доходили руки. Дошли. Причесала.
Мойра, блин, прости засранку что так долго тянула.

- Лэ… - ворчал Соколовский. – Твое большое и светлое Лэ скоро от тоски зачахнет. Это я так, к сведению, - Влад ловко орудовал лопаточкой, перекидывая на сковородке румяные оладьи. – Вдруг у тебя совесть проснется, а? А то твой детсад, твой ансамбль песни и пляски имени Димы Бикбаева… я скоро забуду как ты выглядишь, ты даже ужинаешь в своем гетто… прости, лагере!
- Ну, Влад, ты пойми,... - Дима что-то быстро дописывал в блокноте, отвечал забегавшим к нему в комнату то и дело детям и продолжал разговаривать по скайпу с Соколовским. - Я ж должен сейчас заложить фундамент соей карьеры. Если я ради ужина буду от проектов отказываться, ты ж понимаешь...
- Милый, тогда ты и спать со своей карьерой будешь, и минет тебе твоя карьера пускай делает. О, прости, за детишек посадят. За меня уже нет, - Влад зашипел, обжегшись о сковородку.
- Шантажист ты, Сокол, -Дима вздохнул и почесал кончик носа. - Ну Влааадь, ну потерпи. У меня премьера завтра. Как ты не понимаешь. Работы дохрена еще. Я вот сейчас с тобой говорю, только потому, что дети на ужин ушли. А придут и снова-здорово. Еще часа четыре, как минимум репетировать будем. Ну чего ты от меня хочешь?
- Дим, когда ты последний раз дома был? – последний оладушек успокоился на блюде. – Ты вообще помнишь? А я скажу. На прошлой неделе ты тоже говорил потерпи. А дома ты не был уже две недели.
Бикбаев покаянно кивал в такт упрекам Влада. забывая, что тот его даже не видит.
- Все правильно. Да. Ты думаешь я не скучаю что ли? ну вот смотри. Если я хотя бы... Хотя бы! В десять закончу, если не в одиннадцать. То раньше часа ночи я до дома не доберусь. Самое ранее в двенадцать. Пока то се. А в пять мне уже вставать, потому что завтра в семь генеральный прогон. И чего? На кого я похож-то буду?
- На Бикбаева, - фыркнул Влад. – Я все понимаю, но блин, Дима, так не честно, понимаешь? Так просто не честно. У меня тоже проекты, не твоего размаха, но все равно. Я не примерная жена, и не декабристка. Завтра прогон, потом ты валишь в эту свою Шри-Ланку, потом у тебя турне. А шантажист-Сокол должен рукоблудить на твою фотку, да? Ладно, я понял, что это пустой разговор.
- Не Шри-Ланка, Вьетнам, - машинально поправил Дима. Тяжело вздохнул и замолчал. - Влад... Я... - в дверь постучали конопатая девчонка заглянула в комнату.
- Дмитрий Амиризович, мы готовы... - она хихикнула и скрылась за дверью.
- Черт, Влад... Послушай. А может.. Ну.. Владюша, может ты сюда приедешь, а?
- К твоим мелким вуайеристам. Ну да. А сигнализацию к своему домику ты провел? Чтобы любопытствующие свои носы в личную жизнь режиссера не совали? Ты же знаешь, после моего приезда разговоров на неделю будет. – Соколовский вздохнул. - Шри-Ланка, Вьетнам… какая в пень разница? Все равно уедешь и я тебя еще месяц не увижу. Дмитрий Амиризович. Хорошо, больше я тебе сцен не закатываю. А то, право слово, как девка какая. Я же не девка… какого беса я тогда эти оладьи жарил?
- Ну Влааадь, - Димка постарался вложить в свое нытье максимум убеждения. Идея с приездом Соколовского заиграла вдруг яркими красками. - Ну ты попозже приезжай, ни кто и не увидит. И оладушки привози и варенье. - Дима был уже согласен на все, что угодно. - А живу я далеко от основного корпуса, у меня ж домик отдельный. Ну приезжай, а?
- Я зол на тебя, так и знай, Бикбаев. – Влад раздраженно содрал с себя нечто, заменявшее ему фартук, и принялся перекладывать оладьи с тарелки в пластиковую коробку для завтраков. – Я на тебя очень зол. Так что обойдешься сгущенкой. И через окно лезть не буду. И если увижу хоть одно твое чадо по дороге – уеду.
- Не увидишь! Я постараюсь и ..знаешь.. - Дима наклонился к микрофону поближе и почти прошептал - я тебе компенсирую все неудобства. Обещаю. сбрось смской , как подъедешь, я тебя встречу. Все. Побежал. До вечера. - Дима выключил ноут и выскочил из домика.
Влад только чертыхнулся в ответ на прерванный вызов. Димку хотелось… и придушить тоже. Но за две недели вынужденного воздержания хотелось все же сильнее.
Поржав над собственным нетерпением, совершенно определенно связанным с отсутствием в постели Димки, Влад принялся собираться. Нет, ну точно девка. Только девчонки могут задумчиво стоять перед распахнутым шкафом и с созерцательным выражением на лице размышлять о вечном. О нижнем белье. Думать о том, какую футболку надеть и подойдет ли под эти вот джинсы красная кепка.
Ну точно… он не красная шапочка, он – красная кепочка.
В конечном итоге в лагерь он добрался почти к половине одиннадцатого. Позвонил, сильно надеясь, что Бикбаев с делами закончил, потому что если нет - то этот мюзикл будет последним, что Димка свет Амиризович свершит в этой жизни.
- Ты уже? Где? Подъехал? Я уже иду. - Дима шагал по алее к подъездным воротам. Он бы еще с удовольствием пошлифовал некоторые места в спектакле, но Гульнара , да и воспитатели настойчиво рекомендовали отпустить детей отдохнуть. И Дима сдался, к тому же мысль о скором приезде Соколовского ощутимо щекотала где-то внутри. Или это был голодный желудок, проявляющий признаки жизни? Одним словом, он уже успел метнуться в душ и сейчас подходил к воротам издалека выглядывая белую владову хонду среди кустов.
- Угу, - Влад сидел на капоте черного отцовского Лексуса, подперев голову кулаком, глядя, как приближается к нему по аллейке Димка. – Вот сижу, держу весло, через миг отчалю.
- Ой! А это ты на чем? – Дима с любопытством окинул взглядом машину, обнял за талию мыслителя и подставил ему губы для поцелуя. - Привет что ли.
- Вот, в целях конспирации, - вздохнул Соколовский отстраняясь. – Садись, до дома довезу.
Не дождавшись поцелуя, Димка обиженно обошел машину и плюхнулся на пассажирское сиденье.
- Вон туда езжай – кивнул он на боковую алею. - Теперь на право. Вон за теми елками.
Влад послушно рулил, лавируя между клумбами по петляющей дорожке, пока не припарковался у самого дальнего домика.
- Не дуйся, твои детки-конфетки пост организовали на подъезде, ловили всякого, кто приезжал. И за мной наблюдали.
Дима фыркнул, выбираясь из машины и, поднявшись на крыльцо, принялся ковыряться ключами в замке.
- Угу, я понял. – Совершенно определенно он все еще дулсяся, рассчитывая на более горячий прием. - Проходи.
Включил свет, обнаружив плотно занавешенные какими-то плакатами окна. И неожиданно светло улыбнулся, указывая кивком на светомаскировку. - От шпиёнов. Ну вот, тут я и живу. – он неспешно подошел к аккуратно заправленной кровати и уселся на краешек, похлопав рядом с собой, точно приглашая присесть рядом.
- Оно и видно, - Влад прошел в комнату, в обнимку с большим пакетом, поставил его на столик, кивнув. – Ужин в коробке, травяной чай в термосе. Хватит бурчать животом, ты сегодня точно ничего не ел. Вперед и с песней.
- Ел. – Димка жадно уставился на пакет, пытаясь по запаху определить что там. - А ты будешь? – решившись, он оперативно подгреб к вожделенной таре и, ничуть не смущаясь, достал контейнер с оладушками и упаковку сгущенки.
- Почти поверил, - ухмыльнулся Соколовский. – Забыл. Можешь мне тут не рассказывать. На тебе джинсы висят. Двести процентов даю, пятьдесят шесть кило.
Пошуршав в тумбочке, Бикбаев извлек на свет божий две разноцветные кружки и сахар в коробочке.
- Ты сам-то пить чай будешь?
- Нет, я ужинал, так что нет. И вообще, дай мне поумиляться, глядя на тебя. Боже, Бикбаев, на тебе и футболка болтается. – Влад раскрытой ладонью провел по Димкиному боку. - Ребра выпирают как на антикварной стиральной доске. Прощай, милый друг, прощай, - он комично утер воображаемые слезы краем футболки. – Скоро растаешь как кусочек сахара.
Димка скорчил Соколовскому страшную рожицу.
- Не смотри на меня. Я сейчас подавлюсь.
- Ой, очень нужно, - Влад прикрыл глаза, откинувшись на спинку кресла. Наверное, этот монстр видывал еще совково-перестроечные времена. – Лопай. Лопай, может хоть народу в Шри-Ланке ты достанешься откормленным.
- Мемовметешь – невразумительно пробормотал с набитым ртом оголодавший Капитан. Выдавив из пластикового пакета себе в рот сгущенки быстренько запил все это благолепие чаем. - Ну все. я поел. – Бикбаев демонстративно развел руки в стороны и довольно потянулся. - Теперь я весь твой. Только на живот не дави сильно.
- Заметь, не для себя старался, - все так же не открывая глаз заявил Влад. – Ложись, песенку спою и домой поеду.
- Почему домой? – Дима бросил растерянный взгляд на меланхолично развалившегося Влада. - Ты чего? Поесть я и так мог, ты .. мог и не утруждаться, если... - Отойдя в сторону он уселся на кровать и с силой потер ладонями лицо. - Прости. Я тебя в такую даль пригнал. А ты.. устал конечно и вообще.. зря все это.
- Я просто по тебе скучаю, Дима. И я обещал тебе больше не устраивать всякого… Мы с тобой порознь напоказ. Но это напоказ нас разводит в стороны очень круто. Да, ты занят, и занят адски. И я действительно устал от того, что тебя просто нет. Я люблю тебя, Бикбаев, но всякий раз, когда я повторяю тебе это, у тебя снова находятся дела. Определись уж, чего ТЕБЕ хочется. Или не матрось меня больше. И так хреново.
Димка молча поднялся на ноги и, стянув через голову футболку, подошел поближе. Крепко обнял Влада за шею, притягивая к себе, и горячо шепнул в губы.
- Хочешь от меня отделаться? Не выйдет, Сокол мой ясный. Не отпущу, - легонько поцеловал, будто заставляя молчать и слушать, провел языком по нижней губе. - Ну вот такой я. Или люби или застрели. Другого не дано. – совершенно проигнорировав возможные возражения, с легкой полуулыбкой, которую Солнышки назвали бы «блядской» а Зайки «обольстительной» потянул вверх футболку Влада.
- Проще было бы застрелить… - Особо не противясь, тот позволил себя раздеть и обнял за талию, притягивая ближе. – Спокойнее для нервной системы и тонко душевной организации.
- Ну так вперед! – целуя глаза и губы. - И будешь жить спокойно... Хочу тебя, люблю тебя ...
- Помповуху в машине забыл… в другой раз, ладно? – Влад губами поймал светлую прядку и несильно потянул. Лихорадочно дернул пряжку ремня. Ну вот, уже до вальса в маленькой спальной комнатке затрапезного санатория докатились.
- Как скажешь, зайка.. - Димка подался вперед обнимая целуя, в лихорадочной попытке помочь ему расстегнуть ремень на себе, больше, впрочем, мешая.
- Сам ты зайка, - Влад шлепнул его по рукам и сам раздраженно выдернул пояс из джинсов, а потом толкнул Димку на постель и наклонился, стаскивая с него одежки.
Дима распластался на кровати звездой, тихо посмеиваясь, позволяя себя раздевать.
- Ммм.. Соколовский, да ты сегодня зверрррр...
- Рррркак-то так… - Влад почти больно прихватил зубами острый сосочек, и покрыл его грудь быстрыми поцелуями. – Любите тебя, любите?
- Даааахх.... – Димка выигибался под ласками, ероша волосы Влада, а потом вдруг раздвинул ноги, сжав Соколовского коленями
- Маленький эгоист! – Влад всем телом потерся о него, не пытаясь скрыть собственное возбуждение. – А как же я?
- И ты… и тебе... – бессвязно шептал Дима. - И вообще.. я же обещал, - он легонько прикусил шею Влада над пульсом. - Все будет… как прикажет мой господин…
- С твоими обещаниями можно на диету садиться… - Соколовский расстегнул собственные джинсы и замер. Ага, конечно, как раньше не получится. Весь лагерь будет знать о том, что любимому режиссеру больно сделали. – О черт…
- Ворчишь, как Костя, когда ему любимую мозоль отдавят - хохотнул Димка и вдруг насторожился, - Больно? Кому больно.., - заппустил руку в расстегнутые Владиковы джинсы, - Ооооо!! кому-то и правда больно... ммм... - Бросил из под челки совершенно блядский взгляд и облизнулся в предвкушении. - Даш мне в рот? хочу...
- Тебе больно будет, если я тебя разложу без… - тот только зашипел, кусая губы. – Боооже, Бикбаев!
- Я уже... - Димка загадочно усмехнулся, почти мечтательно, что-то там прикидывая в уме, продолжая шарить в джинсовых недрах, - скоро двадцать пять лет, как Бикбаев. Какой он у тебя... хо-ро-шень-кий… я соскучился, - полировать ладонью ствол он не прекратил ни на секундочку, все так же мечтательно улыбаясь. Притянув Влада за шею и зашептал в самое ухо через слова облизывая мочку, - А разложи, пусть больно, у меня уже все дрожит внутри... а про смазку не думай, я пока в душе был... так хотелось, что бы побыстрее приехал, что я ... ну ... уже все смазал там...
- Ты псих… - выдохнул Соколовский, сжав его запястье. – Ну тогда поворачивайся, милый мой дурдом. Совсем уж измываться над тобой я не хочу, - укусил мочку уха, подумал хорошо, и, приподнявшись, сам перевернул на живот, опустившись пониже, легонько укусил Димку за задницу.
Тот с готовностью раздвинул ноги и приподнял зад, тихонько хихикув.
- Ай, щекотно, отрада очей моих и чресел! Ну давай уже, не томи.
- Зараза, придушу, в порыве страсти, - Влад закусил губу, осторожно, стараясь не сделать слишком больно, вошел в напряженное, до воя желанное тело. – Узкий…
- Дааа... тебя нет, некому разъебать, вот и узкий… - простонал Димка.
- Блядью бы назвал, - тихо процедил сквозь зубы Влад. – Так ведь не девка же и не блядь… а материшься так, будто и нет приличного образования… - Толкнулся чуть сильнее и замер, позволяя любовнику привыкнуть к ощущениям.
- Что вы все как... матерюсь я, Ай! – Димка перевел дыхание и слегка расслабился, - трахай уже! А то наобещал тут... И называй как хочешь…
- Да?.. – кончики пальцев прошлись по нежной коже шеи и чуть сжались, несильно придушив. Влад резче наподдал бедрами и зажмурился. Слишком остро, до фейерверков под веками.
Бикбаев вскрикнул громко, пронзительно и, опомнившись вцепился зубами в подушку, глухо застонал. В ушах шумело и до затуманенного возбуждением сознания далеко не сразу дошло, что в дверь кто-то стучит. Дима замер, широко раскрыв глаза, напряженный, как струна.
- Твою мать, - Влад тоже замер, войдя глубоко в него. Сердце как обезумевшее колотилось в груди, норовя того и гляди выскочить прочь. Он судорожно вздохнул, и, точно в отместку, укусил острое бикбаевское плечо. – Именно об этом я и говорил!
Димка чуть слышно ойкнул. Не меняя позы, откашлялся, и хорошо поставленным баритоном произнес
- Да. Кто там?
За дверью послышалась какая-то возня и девичий голос неуверенно промяукал.
- Дмитрий Амиризович, вы уже спите? Я тут хотела... ну...
- Даша, я уже сплю и тебе советую. Завтра ответственный день. - Он вильнул задницей, вынуждая Соколовского двинуть бедрами и млея под плавными, медленными толчками, продолжил. - Нужно всем отдохнуть. Иди спать, завтра поговорим.
Девчонка еще пошуршала под дверью и побормотав что-то вроде "Спокойной ночи" сбежала с крыльца.
- Дмитрий Амиризович, - елейно протянул Влад. – Уси-пуси-цаца!.. – толчки возобновились, стали увереннее и сильнее. – Даша… три рубля и ваша!
- Дурак!, - Димка хихикнул. - Не отвлекайся!
Он прогнул спину, как кошка, откидывая голову назад и вдруг отстранился, меняя позу.
- Дай я сверху.
Влад рывком перекатился на спину, предоставив любовнику проявлять инициативу, и силой сжал его бедра.
- Так – пожалуйста. Наоборот – обойдешься. Я на тебя зол.
Бикбаев широко ухмыльнулся. Совсем по-детски показал язык, нежный розовый кончик которого Владу захотелось немедленно прихватить губами. Уселся сверху он сразу и до конца, одним плавным движением.
- Ччччееерррт! – потемневшие от едва сдерживаемой страсти глаза его закрылись на миг и в следующее мгновение он окатил Влада совершенно пьяным взглядом.
- Ненормальное мое… - Соколовский сжал его член и в противовес размеренным плавным движениям принялся поглаживать, чуть царапая. – Только не ори пожалуйста… - выдохнул, прикрывая глаза, сосредоточившись на ощущениях.
-Твоёёёёёёёёёё..... – Димка тихонько заскулил, поднимаясь и опускаясь, выписывая бедрами восьмерки. Смахнул со лба пот, приподнялся, упираясь руками в плечи Соколовского.
- Владюш... снизу, сильнее, давай..
Влад придержал его бедра и принялся раз за разом с силой подаваться на встречу. Кровать уверенно заскрипела в такт движениям.
- Бедняжечка моя, умаялся, скакать?.. О!..
- Сссука ты Сокол. – Дима задрожал от накатывающего волнами оргазма, запрокинул голову, всем собой точно резонируя при каждом уверенном сильном толчке, - что ж ты... злой-то такой... Твоююю маааать... - тонкие сильные пальцы обернулись вокруг напряженного члена, - даже... даже... сейчас… – Влад бросил всего один мимолетный взгляд на них. Тонкая полоска тускло поблескивающего в полумраке металла. Золотое колечко. Отчего-то безумно захотелось…
- Я злой и страшный серый вооолк… я… в поросятах знаю толк!.. рррр… - Влад оттолкнулся спиной от мягко спружинившей постели и перекатился, подминая под себя Димку. Крепко сжав точно нарочно зафиксировав, на секунду прикусил зацелованные его губы. – Я же сказал, я очень, очень зол на тебя.
Димка ошарашено сморгнул, обиженно тихонько заскулил.
- И поэтому... ты не даешь мне кончить?
- Нет, - Соколовский с похабной улыбкой сполз вниз. – Мне полагается за мои кухонные подвиги десерт. – Губы накрыли пульсирующую головку.
- Бооожеееее...- Димке хватило буквально пары движений, чтобы кончить, выстанывая что-то невразумительное, вцепившись зубами в ребро ладони, только бы не кричать. В глазах темно, а по телу пробегают вспышки удовольствия. Переводил дыхание он довольно долго. Просто лежал на кровати, как тряпичная кукла, не в силах даже пошевелиться.
- Совсем детсад тебя укатал, - Влад потерся щекой о Димкино бедро и, обняв за талию, устроился поудобнее, наблюдая за медленно очухивающимся Бикбаевым. Кончиками пальцев погладил бок с отчетливо проступившими ребрами. – Скоро кончать станешь от одного прикосновения.
- Влаааад... а ты? – Чтобы выдать эту чудесную фразу ему пришлось глубоко вздохнуть и открыть наконец глаза. - Я сейчас. – Немного неловко Димка повернулся и, подрагивающими губами, коснулся губ Соколовского. - Что мне сделать? Как ты хочешь?
- Хочу? – Губы дрогнули, отвечая на поцелуй, а потом Влад кончиками пальцев очертил тонкие любимые черты. – Чтобы домой наконец вернулся хочу. Хочу в постели, в душе, на кухне, в гостиной на полу, и на балконе тоже хочу.
- А сейчас? – Дима с лукавой усмешкой, погладил все еще вобужденный его член. - Сейчас как хочешь? – Поцелуй вышел нежным, но глубоким, с возбуждающе-неторопливым сплетением языков и танцем губ.
- М… - Влад улыбнулся и запредельно-нежно выдохнул: - перекинуть через колено и выдрать, чтоб видеть не мог!
Почти хищно усмехнувшись, Димка поднялся с кровати и потянулся всем телом.
- Кажется это превращается в навязчивую идею - достав один из своих кожаных ремней он протянул его на вытянутой руке Владу. - На. Выдери. Если тебе от этого легче будет. - Давай, я был оччень плохим мальчиком. – Шепот губы в губы вышел донельзя интимным.
- Ненормальный, - простонал Влад, выдернув из его пальцев широкую кожаную полосу и ловко связал Димкины руки за спиной. Перевернул его на живот и от души приложил ладонью по упругой аппетитной заднице.
Димка охнул, но постарался расслабится и повернув покрасневшее лицо к Владу проговорил
- Еще. Ну, не жалей. Бей. Я не хочу что бы ты злился на меня.
Следующий шлепок был легче, звонче и мягче, и все последующие тоже. А потом они сменились мягкими поглаживаниями.
- Бей тебя, не бей, все равно всю дурь не выбить, - коснулся губами покрасневшей кожи.
- Мммммм... мне нравится, как ты меня наказываешь, - задница горела, но прикосновения губ успокаивали, к тому же накопившееся нервное напряжение даже после оглушительного оргазма не пропало окончательно. Дима сполз с Владовых колен и опустился на пол между его ног. Провел языком от яичек по всему стволу, до головки напряженного члена и заглянул Соколу в глаза. -Трахни меня в рот. Хочу...
- Хочешь?.. – взгляд потяжелел. Влад чуть шире развел ноги, чтоб Димке было удобнее сидеть и пятерней взъерошил волосы на его затылке и, заключив его лицо в ладони, поцеловал, так, будто имел его прямо сейчас, без капли нежности, гОлодно, жадно. – Давай, маленький, работай.
Димка вновь завелся от одного вида Соколовского, а рука, легонько давившая на затылок, придавала ситуации еще больше пикантности и остроты. Он с готовностью облизал напряженный член, обвел языком головку и взял глубоко, посасывая и щекоча язычком уздечку. Пару минут его губы скользили, полируя член, а пальцы легонько массировали и перебирали яички, то поглаживая, то сжимая почти до боли.
Влад глухо стонал, забывшись, лаская его затылок, жмурился, кусал губы, глуша самые громкие стоны. От похабных влажных звуков дрожал и коротил каждый нерв а в мозгах приключилась маленькая революция, вследствие которой господин Соколовский попросту плюнул на обиды и, растянулся на постели.
- Какой же ты заяц…
Рука Бикбаева ласкающая мошонку, опустилась немного ниже Он погладил задницу Влада и легонько надавил, проникая в узкий вход. Сейчас он сосредоточенно смотрел в искаженное возбуждением лицо любовника, стараясь уловить малейшие оттенки эмоций. Дима протолкнул сразу два пальца внутрь и надавил на простату максимально расслабляя горло. Чувствуя как еще больше напрягается плоть под губами и языком, Дима задвигал рукой, трахая Влад пальцами, а потом сглотнул.
Пальцы, сжимающие покрывало, побелели от напряжения. Тело напряглось, кажется, тронь – зазвенит. Из горла вырвался странный полувсхлип-полувскрик, удержать который Влад не смог.
- Черрррт… Димка!..
Дима с силой загнал пальцы поглубже, чувствуя в горле первые толчки, выплескивающейся спермы. Он глотал помогая себе свободной рукой подрачивая член, плотнее сжимая губы вокруг ствола.
- Бикбааааев… - почти проскулил Влад, задыхаясь от накатившего оргазма. – Блядь… прощаю… все на свете…
Дима уткнулся лбом во влажный живот Влада, переводя дыхание и нервно облизываясь. Услышав о полной амнистии ухмыльнулся и подтянувшись повыше, улегся рядом.
- Все-все прощаешь? Класссноооо... - он хмыкнул и поцеловал обессилившего Сокола в нос - Жаль свидетелей нету.
- Свидетели долго не живут! – Веско заявил Соколовский, повернувшись к нему, возвращая поцелуй. Губы Димки были солеными на вкус. – Надеюсь что то дите, что скреблось в двери, все-таки спать уползло, а не вздыхать под окном Дмитрия Амиризовича…
- Лежи уж, гроза свидетелей. - Димка рассмеялся в поцелуй, тихонько пофыркивая и отодвинулся чуть в сторону и растянулся на кровати. - Как же хорошо, что ты приехал, Влад, - он потянулся, чувствуя, как тело "поет" отголосками удовольствия, а глаза слипаются.
- Мне вставать завтра рано. Разбудишь? В универ ехать… Только чтоб твой детсад не заметил, - Влад потянулся всем телом, блаженно щурясь. – Иначе придется спайдермена изображать.
-Куда? - от удивления Бикбаев даже проснулся и, приподнявшись на локте посмотрел на Влада
- Учиться. Все равно без тебя дома делать нечего, - Соколовский широко зевнул так, что чуть челюсть не свернул. – Спи давай, а то тебя пинками не разбудишь.
- А где? То есть куда? - Дима чувствовал себя в этот момент на редкость бодрым, тормоша, вяло отмахивающегося Влада, за плечо. - Влад, чего ж ты молчал-то? Я бы.. а ну да, ну вообще, ты поступил уже или как? Да погоди ты спать-то?
- Ниииискажууу… - дущераздирающе зевнул Соколовский и подгреб Димку к себе поближе. - Потом может быть… когда-нибудь…
- Ну, Сокооол, ну так не честно!! - заныл Бикбаев, барахтаясь в крепких объятиях, - ну скажииии, я ж не усну, а у меня премьера завтра. Дима зевнули придвинулся ближе, зашептал в самое ухо. - Я спать хочу, ты МЕНЯ до изнеможения затрахал, а МНЕ не даешь.
- Ты меня и так имеешь… - хихикнул Влад. – Церебрально. В мозг. Знаешь какие я оргазмы ловлю… мне еще депрофундис читать… и Дориана твоего придурочного… Онегин и тот адекватнее был…
- Зачем читать? - Дима снова распахнул глаза и подозрительно уставился на Соколовскго. - Для поступления или вообще? Онегин... А ну колись! - он вывернулся из объятий и уселся верхом на Влада. - Признавайся, птица, куда это тебя занесло.
- Димка, будь человеком! – взмолился Соколовский. – В следующий раз дам. Честно. В ухо.
- Сука ты Сокол, как всегда!, - надулся Бикбаев и улегся в кровать, - Спокойной ночи, малыши.
- В театральный. Актер театра и кино. Ломать комедию я научился, осталось только подучиться драме, а с тобой это получается, - Влад примирительно поцеловал его в плечо и, потянув за покрывало, подгреб к себе.
- Правда? - совершенно счастливым голосом, с легкой долей неверия, спросил Димка. - А что за универ? В ГИТИС же надо, а к кому на курс? - вопросы сыпались из него , как из рога изоблилия..
- СПАТЬ! Не к Проханову. Иначе все решат что подмазываюсь. И вообще, мы же типа не вместе. Все. Спокойной ночи.
- Ааааа....., - Димка душераздирающе зевнул, а к кому? - В теплых и надежных руках Соколовского, спать хотелось неимоверно. - Завтра.... - он сладко причмокнул, засыпая, - Завтра .. обязательно... я тебя...
- Угу… обязательно… - Владу показалось, что он всего только на секундочку прикрыл глаза, но на самом деле – уснул глубоко и без сновидений.

запись создана: 05.09.2011 в 22:40

@темы: Игры, Слэш, Творческое

---

Третья метка. Кот для хвоста

Третья метка. Кот для хвоста

- Да не трогал я её!!! Не трогал! Ну стоял рядом. Ну подумаешь, больно мне нужны её мощи холодные. У меня есть вампир рангом повыше. А ещё я теплолюбив, и не прельщусь на её ледяную плоскую твёрдую задницу. И вообще, где ты видел, чтоб я в зале приёмов ползал по полу и заглядывал вампиршам под юбки? За кого ты меня принимаешь?
Клермон был возмущён до глубины кошачьей своей души. Будь он в звериной форме – встопорщил бы усы и исхлестал себя хвостом по бокам, хоть за котом не наблюдалось мазохистских наклонностей.
На щеке красовались четыре длинных царапины. Постаралась Лета, двухсотлетняя «блеклая моль» как её окрестил кот. Вообще-то, все знали, что Клермон был одним из триумвирата Амантэ, принца города, и что коту очень даже без надобности лезть на всё, что шевелится по причине весьма бурной личной жизни. Но факт оставался фактом. Что-то пушистое и длинное охально ластилось к заднице упомянутой «шведской стенки», а, учитывая тот факт, что на момент приёма Клермон был единственным оборотнем в зале, соответственно, подозрения пали на него.
Естественно, альфа был зол. Естественно, не признавал за собою вины, но факты на сей раз были против него.
- Если мне захочется любви и ласки, я приду к тебе. Ты хороший, ты меня согреешь. За острыми ощущениями наведаюсь к Ассанте. Он тоже не откажет. Думаешь, мне не хватает впечатлений?! Так вот, я тебе скажу – вагон малая тележка! Нужны мне всякие вешалки…
- Согрею-согрею, - согласился Оливье, ласково улыбнувшись. Он проказливо наморщил нос, обнял кота со спины и положил ему голову на плечо.
- Вообще-то бред полный. Вот если бы мне сказали, что это она к тебе клеилась - я бы еще поверил, кто бы отказался к тебе клеиться... но чтобы ты к ней... невозможно. Слушай, а может, это она к тебе пристает таким способом? Ну... пытается обратить не себя твое внимание?
- Прайд, всем составом, не пристаёт. А она, значит, да? Вон, попробовала бы пристать к Амантэ. Тот, как зыркнет, так у всех колени дрожать начинают, включая мррррра города. От того, что она мне по мррррде съездила, больше внимания я ей уделять не стал. – Клермон шумно вздохнул, и запрокинул голову так, что она удобно устроилась на плече человека. Кот не был бы котом, не попытайся он извлечь выгоду из близости любимого мужчины.
Оборотень вообще жил по принципу – хочу его и как можно чаще. Чем и пользовался на полную катушку, полностью заполучив Оливье днём. День – время кота. Ночь… как придётся. Вампир скрипел зубами, но уговор есть уговор, и гонять пушистого негодяя не пытался.
Оливье лизнул Клермона в исцарапанную щеку. Ему настолько нравилось ласкать языком, что ни одному оборотню он бы в этом не уступил - а может, и дал бы фору.
- А может, она себе так цену набивает? Дескать, если ты к ней пристаешь - значит, в ней и правда что-то есть? Ну не могу я поверить, чтобы ты и правда ее лапал... там лапать нечего... а к Сантэ ей приставать страшно - да и не поверит никто... вот она и решила на тебя навесить - вдруг сработает...
Ли примолк - потому что целовать и ласкать щеку и ухо оборотня было куда приятнее и утешительнее, чем говорить...
- Я вообще сомневаюсь, что ей нужно что-то кроме галлона крови, и, желательно, глоточка крови мастера вампиров города. Это самоуверенная жадная стервь! – кот потёрся затылком о плечо человека и лишь теснее прильнул к нему, намереваясь как можно дольше продлить объятия. – Ли… я тебе не говорррил сегодня, что ты просто прелесть?..
Клермон щурился и совсем по-кошачьи урчал. Чуть помедлив, завёл руки за спину, легонько погладил бёдра человека и счастливо вздохнул. В сущности, ему уже было глубоко наплевать на вампиршу, на обвинения и на возмущения вокруг его персоны. Лишь бы только Ли не останавливался.
- Сегодня - еще нет, - в тон ему мурлыкнул Ли.
Вот уж кто-кто, а Клермон на ласку и ласковое слово никогда не скупился - он так щедро согревал своим теплом все вокруг себя, что возле него и самая замерзшая душа отогрелась бы.
И вот уж останавливаться Ли и не думал - он продолжал ласкать языком и губами шею кота, а руки завел вперед, обнял Клери, прижал к себе, нашаривая пуговицы - чтобы поскорее пройтись кончиками пальцев по его обнаженной груди, ласково и дразняще обвести темные круги сосков...
- Так вот… Ты самый заммррррчательный… Более того, кувырррркаться с тобой одно сплошное удовольствие… И я бы с удовольствием повалялся бы с тобой до утррра, но придётся оберррнуться… не могу ж я ходить с расцарррапанной морррдой… И я всё-таки хочу знаааать… Ли… ты сбиваешь меня с пути прррраведного… - кот извернулся, и поймал-таки губы человека поцелуем. Так оставалась призрачная вероятность того, что оборотень не слетит с катушек и не расстелется перед Оливье прямо здесь и прямо сейчас. Впрочем, Ли был единственным, перед кем бесполезно сопротивление. Хоть сам предмет обожания об этом, кажется, пока что не догадывался.
- Только сбиваю? - лукаво прищурился Ли. - Еще не сбил? Непорядок. Готовься - сейчас собью!
Он и в самом деле сбил Клермона с ног - посредством банальной подножки - и повалил его на постель, не разжимая объятий, вместе с ним, смеясь и целуя. Эта игра - "кто кого поймает первым" - велась у них с Клери с переменным успехом, но на этот раз Ли успел первым - и воспользовался преимуществом вовсю, расцеловав оборотня всеми мыслимыми способами, причем под конец этой шутливой борьбы-ласки оба оказались без рубашек, а волосы Ли - встрепанными самым недвусмысленным образом.
- Ладно уж, обернись, раз не доверяешь мне зализать твои царапины... - засмеялся Ли, еще раз притянув к себе кота. - И что ты такое хотел знать, а?
Клермон низко застонал, вытянувшись в полный рост.
- Если не я, то кто мог, какая гулящая морда лезет под юбки всем в Убежище. Понимаешь, мне не так давно пожаловалась Сабэль, что перед утренним сном что-то тёплое-пушистое елозило по её ногам. Бэль девочка хорошенькая, даром что вампир… Тогда мне это не показалось подозрительным. Ну и ещё Мартин. Но на Мартина заглядываются все, не и пофигу, что чайльд Амантэ. Мальчик красивый… не в моём вкусе, но… это тёплое-пушистое… Мрррртин сказал, что ему не хотелось двигаться и ЭТО его… ну, в общем… Ли… прррркрати… я думать не могу…
- Я уже понял, что не можешь... - Ли на миг прижмурился - потягиваясь, кот выглядел неотразимо соблазнительным, и устоять перед этим соблазном было просто нереально. Во всяком случае, если ты хочешь сказать что-то связное, а не рассыпаться мигом на поцелуи, ласки и стоны. - Потому что иначе... сообразил бы... что это нахальное и пушистое почему-то никто не видел... а тебя невидимкой не назовешь... чувствовал - но не видел...
- Я не невидимка… - только и смог выдавить из себя кот, прежде чем беззвучно ахнуть. Нет, всё-таки Ли из него верёвки вьёт. Адвокат что-то пронюхал… понял… и теперь во всю пользуется. Нельзя было признаваться в любви. Адвокаты это протоколируют, заверяют у нотариусов и используют как улики против. Адвокаты – страшные люди. Страшнее вампиров, оборотней и таинственных демонов, о которых знают, что они есть, но которых никто никогда не видал. Может, это таинственное ЭТО – как раз демон? И пользуется тем, что ЕГО не видно? И пристаёт ко всем в Убежище?
Думать было решительно невозможно. Думать не хотелось. И не потому, что Ли считал кота на это неспособным - напротив, он всегда знал, что за раздолбайскими манерами скрывается сильный и своеобразный ум... но сейчас - сейчас просто не хотелось думать... таинственный невидимка подождет - потому что сейчас так не хочется думать... а хочется провести языком вдоль позвоночника Клери - вот так... и чуть прикусить то, что называют "кошачье место" - там и у обычных-то людей достаточно податливое к ласке место, а уж у оборотня-кота... да - именно здесь, именно между шеей и лопатками, прикусить и лизнуть, и еще раз прикусить, ловя стон... Клери, как же щедро ты любишь, как радостно отдаёшь себя ласке...
Клермон выгнулся.
- Ты знал… Аххх… Ли… ты знал… мммррррзавец… - тонкие сильные пальцы сжались на шелках простыней. Кот был просто на небесах. Кот не видел ничего вокруг, сосредоточившись лишь на ощущениях, пронзительно-острых, восхитительных, прекрасных, заставляющих тело извиваться под ласками человека.
Коту нужна такая малость. Оборотни впрямь чувствительны и чувственны. Оборотням всегда мало касаний. А уж касаний любимых и желанный – подавно. Клермон был готов в рабство продаться, лишь бы Ли продолжал, не прекращал, не останавливался.
- Еще какой мррзавец... - выдохнул Ли, и его дыхание взъерошило волосы оборотня.
Ли всегда восхищала эта чудесная способность Клермона наслаждаться даже малейшим прикосновением, ласкать оборотня - это было просто упоительно... ласкать, целовать, раздевать, свиваться и расплетаться снова, и опять обнимать... и прижимать к постели, ощущая грудью, животом, пахом сильную гибкую спину кота, стройную талию, великолепный изгиб ягодиц... Клермон являл собой ходячий соблазн... ну - сейчас не ходячий, а лежащий, но тем более соблазнительный...
- Тебе… помочь, или сам спррравишься?.. – Любопытно, когда успел справиться? Кажется, уже давным-давно его очередь оказаться в постели без штанов прежде, чем успеть сказать «Ой». Ведь справился … Ещё как справился. Так, что хочется тихонько выть, обернувшись хвостом, и сиять глазами на луну.
- Ли… - кот тяжело дышал, то и дело подавался назад, навстречу ласкам человека. – Ли… чорррд… я не должен был признаваться тебе в любви… ты теперь этим пользуешься… при чём… оооо… очень активно…
- И буду пользоваться - лишь бы это тебе нравилось... - почти промурлыкал Ли.
Сердце так и колотилось. Он снова чуть прикусил "кошачье место", а потом оторвался от ласк, чтобы протянуть руку к ночному столику. Ли отлично знал, где на нем стоит баночка с откидной крышкой - чтобы не отвлекаться на долгие откручивания - но на сей раз смазку он брал для себя. Для того, чтобы скользнуть пальцем в изнемогающее от ласки и жажды еще большей ласки тело кота... а потом, когда Клермон был уже готов осыпать его ругательствами за промедление, войти - замереть на миг, нагнуться и осыпать поцелуями и ласками сильные плечи и гибкую спину оборотня - и вновь начать двигаться, поймав ритм сразу...
- Лиии… - Клермон закусил губы. И после стона-вскрика из его горла вырывалось только низкое горловое кошачье урчание. Коту хорошо. Коту очень хорошо. Коту настолько хорошо, что из-под плотно зажмуренных век текут слёзы. Тонкие пальцы сжимаются на простынях, будь у него остренькие кошачьи ушки – были бы плотно прижаты к голове, а сам кот… сам кот распластался на постели, раз за разом подаваясь на встречу мягким размеренным толчкам, и урча…
Он не выдержал и закричал… закричал жарким шепотом, позвал, умоляя о чём-то, чего не до конца осознавал. Было только острое желание перевернуться на спину и позволить нежным рукам скользить по животу и груди, и урчать, урчать, выражая полный, ничем не замутнённый восторг.
Ли и сам мурлыкал - иначе трудно было назвать эти звуки... господи, он более чем понимал, что в прежние времена, когда вся его любовь не была способна вызвать хоть тень отклика в замерзшем сердце Ассанте, кот все равно вызывал у вампира желание... потому что Клермон был более чем великолепен! Он так отзывался на любую ласку, что голова кружилась... и хотелось ласкать его еще и еще, чтобы снова и снова видеть эту радость гибкого тела, такую щедрую, такую великолепную, чтобы снова и снова заставлять его наслаждаться, изгибаться, звучать самой волшебной музыкой... чтобы гладить, дразнить языком, прикусывать, чтобы входить в это щедро распахнутое совершенство еще и еще раз... ох, Клери - от тебя просто ум за разум заходит!
Он готов был подставить горло, признаваясь, что в этот момент полностью подвластен. Подвластен, как владеемый, как требуемый, подвластен как просящий, и отдавался всецело, без остатка, потому что дать меньшее было бы нечестно.
Ногти на пальцах заострились, изогнулись, вспарывая простыни, а чуть раскосые глаза стали округлыми, и зрачок в них вытянулся. Но обращение на этом и завершилось, не продвинувшись далее. Альфа слишком хорошо контролировал себя, чтоб зайти настолько далеко. И всё же…
Было в этом жесте что-то… запредельное, древнее, о чём напрочь забыли люди, но ещё помнили оборотни. Нечто, что великолепно знали вампиры.
- Ли… - Пальцы с трудом выпутались из шелков и сгребли чёрные влажные пряди, обнажая шею. Острый коготок царапнул кожу, и алые бусинки крови выступили на царапине.
Ошалеть... просто вот ошалеть... уже оттого, как сжимаются пальцы Клермона, впору кончить и... и тут же захотеть снова! От одного их вида - как они мнут простыни... и человеческие глаза становятся не совсем человеческими - но в них светится все тот же разум, все то же сердце - такое щедрое...
А потом - движение когтем вдоль шеи, алая нить ранки и алые бусинки крови... кот отдавал себя - отдавал целиком, не дробясь на части, цельный в этом, как и во всем... цельны, жаркий, великолепный - и Ли застонал, быстро нагнув голову к шее оборотня, коснувшись ранки кончиком языка - он привык с Сантэ, что занятия любовью часто венчают алые отметины, но сейчас это было иное, совсем иное... Ли вел языком по соленой алой линии медленно, нежно и в то же время чувствительно - принимаю, принимаю, принимаю, всем телом, всем сердцем, принимаю тебя, вбираю, окутываю, мой, люблю...
Древнее - то, что старше людей, старше оборотней и вампиров, сама жизнь, слитая со смертью...
Доверие.
Клери, Клери...
Ли медленно прошелся языком по ранке, собрав все алые бусинки, и чуть прикусил кожу над ней - любовно, ласково...
Клермон задрожал и с хриплым стоном излился, ни разу не притронувшись к себе, ни на секунду не прекращая двигаться. Где-то на грани осознанного, почти за разумом – дикое с трудом сдерживаемое – ещё… не останавливайся…
- Ли… - выдох – вдох – Ли…
Если чуть шире раздвинуть ноги и приподняться, подаваясь всем телом назад, оседая, спиной чувствуя крепкую грудь, и откинуть голову на плечо любовника. Губами прикоснуться к быстро бьющейся на шее жилке, а если завести руки назад, то можно легонечко, совсем легонечко, чтоб не повредить нежную кожу, царапнуть бёдра, и торжествующе-хрипловато заурчать.
От этого звука волоски на теле становятся дыбом. Не от страха, от предвкушения, странного, нелогичного, неправильного. Надо бы испугаться, но не страшно, нет… Просто – хочется.
Клермон губами, а потом зубами прихватил тонкую кожу на шее Ли, лизнул укус и снова задрожал, предчувствуя новый восторг.
Отчего-то Ли ждал этого - ждал, сам не зная, но ждал настолько, что боль от царапины была ПРАВИЛЬНОЙ... он была сладкой, приятной - и правильной... и зубы, прихватившие кожу на его шее... и язык, лизнувший укус... и хриплый стон любовника, и его трепет - все вспыхнуло фейерверком, когда Ли содрогнулся, следом за Клермоном достигнув своего пика, и тяжело уронил голову на его плечо с похожим на рычание стоном...
Обхватить, прижать к себе...
Крепко, еще крепче...
Когда в следующий раз он открыл глаза – лёгкая зеленца ещё не сошла, но зрачки снова стали нормальными. А вот шёпот выдавал скрываемое удовольствие.
- В следующий раз… я успею первым… - кот потянулся и легонько прикусил мочку уха Ли, и с некоторой долей злорадства фыркнул человеку в ухо. – Главное, не проболтайся Ассанте…
Иначе не миновать коту вампирской постели. Клермон же намеревался ещё некоторое время помариновать вампира в собственном, так сказать, соку.
Дабы закрепить просьбу, кот с упоением приложился к губам человека. Пожалуй, даже больше, чем секс, кот любил именно что – целоваться.
- Сам не проболтайся, - засмеялся Ли.
Можно подумать, он в состоянии проболтаться или не проболтаться! Санте и сам может почувствовать что угодно - или прочитать в нем. Хотя он и научил Ли хоть мало-мальски прикрывать свои мысли - но все-таки может...
Санте... Ли не просил его - потому что не знал даже, возможно ли такое, или же от чтения его мыслей нет защиты. Санте знал - и немного научил Ли прикрывать себя. Ли пользовался этим умением каждый день - не для того, чтобы скрывать от любимого какие-то тайны, а для того, чтобы знать, что может укрыть что угодно - по своему выбору. Как ни странно звучит, но с его стороны это было жестом доверия. Может, потому, что во всем остальном от так неприкрыт, так обнаженно прозрачен - и притом односторонне, Санте-то для него закрыт, и его мысли Ли слышит лишь когда вампир мысленно обращается к нему...
Сейчас Ли не думал, укрыть ли от Санте сегодняшнее целиком - или только последнюю фразу кота... и вообще ни о чем не думал. Он целовал кота с тем же упоением, с которым Клермон целовал его самого...
Двое. Такие любимые - и такие разные. Раньше Ли никогда бы не поверил, что можно любить двоих. Теперь он это знает.
- Ни-за-что… - отчеканил кот, всё-таки умудрившись повернуться к человеку лицом, обвить его талию ногами, и повалиться на постель, не прерывая поцелуя.
О, он был далёк от мысли повторить подвиг. Они оба не скоро придут в себя после этой гонки, но… приятно. Чертовски приятная тяжесть, приятная усталость, опутывающая истомой тело. И, что самое замечательное – чувствовать на себе тяжесть Ли – нечто невообразимое, равно как чувствовать его в себе, чувствовать его поцелуи…
СТОП!!!
Кот изогнулся, и сцапал что-то… оторвавшись от любовника торжествующе рявкнул:
- Попался, гад!!!
Нечто извивалось в руке, намереваясь во что бы то ни стало вырваться, выскользнуть, изворотливое, подвижное, пушистое, как… кошачий хвост…
- СВЕТ!!! – резануло по глазам, и Клермон зашипел от резкого неприятного ощущения. Это – продолжало вырываться, но когда коту удалось приоткрыть глаза – его рука была пуста, хоть тактильные ощущения буквально вопили о том, что его пальцы удерживают нечто. – Что у меня в руке?! Что… куда… КУДА?! Стой, гад!!!
Кот барахтался, силясь выпутаться из простыней, не засветить, ненароком, человеку, удержать ускользающее нечто, и… упустил…

Ли откатился чуть в сторону и смотрел на борьбу Клермона с невидимкой вытаращенными глазами. Ему и в голову не пришло, что Клери разыгрывает его, хотя кот был не дурак пошутить... но это не было похоже на розыгрыш! Клермон явно старался удержать кого-то или что-то - и упустил, зашипев от негодования. Ли попытался поймать невидимку, хоть и не очень понимал, что ловит, просто следуя по направлению броска Клермона - вдоль его руки скользнуло что-то пушистое, прощекотало и исчезло. Или затаилось. Во всяком случае, понять, что это было и куда делось, Ли не смог.
- Клери... что это было такое?
- Чтоб я знал!..
Кот кубарем скатился с постели, одновременно сдёргивая порядком пострадавшую простынь, обмотал худо-бедно бёдра и рванул к двери.
- Эта тваррррь где-то тут…
Как ему удалось не запутаться в отрезе ткани – большой вопрос, но в коридоре тоже творилось светопреставление. Коту удалось схватить за шиворот одного из своих, тряхнуть, приструнить господским рыком.
- Оно снова появилось… - прошипела рассерженная кошка. – Прррристало к Арррно… А потом ушло… сквозь стену ушло… пушистое и длинное…
- Что бы это ни было, это твое алиби, - практично заметил Ли, едва успевший кое-как напялить халат, чтобы рвануть за котом следом, так что выглядел он все же чуть пристойнее Клермона, хоть и ненамного. - Потому что приставал ты в это самое время ко мне - и сквозь стену точно не проходил. Ладно, положим, я свидетель заинтересованный - но куча народу видела, как ты только что вывалился в этой простыне через дверь, а вовсе даже не через стену... так что нашей вампирессе еще придется перед тобой извиняться за сегодняшнее.
Ли окинул взглядом коридор, словно пытаясь увидеть загадочного виновника переполоха.
- Но что же это такое? Вот ведь незадача из незадачника! Прямо как в этих мультиках нынешних неприличных лазит повсюду озабоченное щупальце и ко всем пристает, только щупальце видеть можно, и оно не лохматое...
- О боже… ты смотришь неприличные мультики?! – кот совершенно неприлично заржал и сполз по дверному косяку на пол, напрочь позабыв о подлом гаде, скрывающемся от кошачьего и вампирского правосудия за непристойное поведение в общественных местах. – Ох, Ли… Ну насмешил…
Был быв данный конкретный момент у кота хвост – совершенно точно смахивал бы слёзы с ресниц Клермона. Совершенно комичный, но такой характерный жест для кота-шутника.
- Ладно, давай думать… оно таки пушистое. И действительно длинное. И сильное, раз… ээмм… озабочено до такой степени, что… эээ… не стесняется… короче, оно сильное. И диаметром… эээммммррр… с мой хвост… ну, ты понимаешь, о чём я…
- Ну - если оно длинное, как хвост, гибкое, как хвост, сильное, как хвост, и пушистое, как хвост, то это хвост, - хмыкнул Ли. - Только озабоченный и невидимый. Прямо хвостопризрак какой-то... стоп!
Ли прикусил губу.
- Нет... нет, ну ведь же не может быть...
- Нет-нет-нет… Ли, не бывает такого! Ну сам подумай, хвост обычно приставлен к коту. Котопризрака, лично я, не ощутил… Да и не помню я, чтоб в Убежище обретались призраки. Вон, даже Вернера угробили по правилам. Он вообще привидением не стал. Нет в убежище призраков. И не мечтай, – кот накручивал на палец прядку волос и отчаянно размышлял. – Вот проснётся Ассанте, а тут такая лажа… Извини, пррринц… не уследил, завелась какая-то неимоверно озабоченная щупальца на вверенной терррритории… А что за щупальце? – спррросит Амантэ. А я ему – не знаю, дррруг сердешный, пррросто щупальце, озабоченное, чтоб ему… Но щупальца откуда-то растут! – скажет Амантэ, и будет пррррав… а я и ответить ничего не смогу. И подставляй ему загррривок…
- Это еще кто кому что подставлять будет...
Ли оглянулся по сторонам, потом подхватил кота под локоть и потащил обратно в комнату.
«Не стОит обсуждать некоторые вещи прилюдно... особенно если дикая догадка верна...»
- Не при посторонних будь сказано, - произнес Ли, - но лохматых щупалец не бывает! Насчет невидимых - не поручусь, но щупальца должны быть склизкие! И по идее они точно должны откуда-то расти, хотя буйная фантазия авторов этих самых мультиков пока так и не выяснила, откуда именно. Но вот хвост без кота тебе отлично знаком. Хвост, который ниоткуда не растет. Собственно, мультики меня на мысль и навели...
- Ли, - терпеливо принялся объяснять Клермон любовнику. – Я – кот. У меня есть хвост. Когда я обращаюсь он не озабоченный… хотя на тебя и хвост стоять будет. Так вот, возвращаясь к щупальцу. Хвосту. Щупальцу… Хвостов без котов не бывает. Бывают коты без хвостов. Этого добра – валом. Но знаешь, по секрету, это соверрршенно не пррррикольно, когда тебя имеет… ээмм… щупальце. Я так не согласен… Так что… ээммм…
На минутку кот задумался, так и не заметив, что простынь размоталась и свалилась к ногам оборотня.
- Мы с тобой подумали об одном и том же хвосте?
- Естественно, - хмыкнул Ли. - А что, у тебя есть на примете еще один хвост, обладающий самоопределением? Нет, ну вот же дернул меня черт за язык... или это Санте первый тогда ляпнул? Оба мы с ним хороши. Ночка была та еще - химеры с Нотр-Дам летали... да, и как их потом тащили на прежнее место - вообще песня без слов... во всяком случае, приличных. Тут не то что хвост призраком заделается, а... - Ли безнадежно махнул рукой. - Ну и как теперь этот хвостопризрак озабоченный ловить? Его ведь и не видно даже! Хоть в засаду полезай - так какая тут может быть засада? Намазать цель проникновения клеем и надеяться, что он приклеится? Черта с два, он через стены проходит, ему на клей наплевать... тьфу, чем может плевать хвост... в общем, ни черта он не приклеится, а что мы сами склеимся все, это точно, да нас за такую идею все вокруг... Клери, да перестань ты хохотать!
- Щель проникновеееенияяя… - Клермон осел на пол и тихо постанывал от хохота, за малым не катаясь по ковру, совсем по-кошачьи потягиваясь. – Лиии… ооооо… ну скажи, в какую щель ЭТОТ озабоченный хвостопризрак попытался проникнуть? И ЧТО ты бы попытался клеем намазать? Да за нами потом половина обитателей убежища бы гонялась с намерениями пристрелить, чтоб больше таких опытов не ставили… Я уж молчу об Амантэ. Как вампир отреагирует на подобные выходки?.. О! а это идея: ловить на живца… смотри, хвостопризрак с каждым разом всё ближе к тем, с кем Амантэ проводит больше всего времени. Значит… ловить будем на вампира! Живцом его не назовёшь… четыреста годочков это никакой не живец…
Ли хохотал вместе с ним - до стона, до слез, разве только по ковру не валялся, и то потому, что по кровати кататься удобнее.
- Ну вот я же и говорю - призраку без разницы, он все равно не прилипнет, а щель проникновения у всех посклеится - тогда меня самого за такие идеи склеят... листом Мебиуса... а если ты попробуешь ловить хвост на Санте, он склеит ТЕБЯ, и будешь ты кот Мебиуса, гуляющий сам по себе... во все стороны... и вообще - я против! Санте наш! Я не желаю делиться с каким-то там хвостом! Я... я к нему ревную, если хочешь знать! Лучше бы это оказались мы, чем хвост!
Революционная мысль оказаться на месте разбушевавшегося хвоста была во всех отношениях соблазнительной...
- И... и как ты собираешься ловить хвост на Санте? Караулить рядом?
- Угу… и глушить хвостопризрак, клюшкой для гольфа! А вообще-то, вампир у нас существо ПО-ТУ-стороннее. И хвостопризрак тоже. Ну кому, скажи на милость, как не вампиру, его ловить?! Кстати… закат, друг мой… надо бы активнее думать эту мысль, пока Амантэ не проснулся, иначе не поздоровится моему личному хвосту. Его накрутят на кулак, и мною выстрелят в коридор как из пращи… а я, знаешь ли, люблю тепло, нежность и ласку…
- Вот вопрос - где тебе лучше оказаться, когда хвост доберется до Санте - поближе или подальше? - Ли обнял кота и потормошил его ласково. - А вообще я тоже люблю тепло, нежность и ласку... и даже Санте, хоть и делает вид, что выше этого... ну - иногда еще делает... но если хвост доберется до него первым, я даже думать боюсь, чем это кончится... так что давай-ка одеваться и вперед... я первый, ты за мной... потому что у меня хвоста нет и не было, меня заподозрить трудно...
Ли быстро оделся - джинсы и якобы спортивная майка с глубоким вырезом и без рукавов - идеальный наряд при пробуждении вампира.
- Давай, Клери - собирайся и пошли... а то будет нам и тепло, и ласка...
Он даже втряхнулся в джинсы. Тесные и узкие, которые любил до одури, только носил не часто. Уж очень провокационно в таком одеянии он выглядел. Рубашку надевать не стал, то ли сразу решил каяться, то ли… выбрались из комнаты вполне себе оперативно. Почти физически ощущалось, как солнце скрылось за горизонтом, несмотря на то, что толстые стены убежища лишь на верхних этажах имели окна.
В общем, на подходах к покоям вампира…
Ощущение было самым феерическим. Нежное прикосновение к щекам, плечам, спине… что-то обвивается вокруг таллии, скользит ниже…
- Амантэ спит раздетым… Ли… бегом! – кот сорвался с места и последние метры коридора преодолел за малым не одним прыжком, пинком открыл двери, врываясь в покои.
- А, проклятье!
Ли рванул за котом на полной скорости, пытаясь сообразить, что делать дальше - поить кровью просыпающегося Санте или ловить обнаглевший хвостопризрак... вообще-то их с Клери двое, так что могли бы успеть и то, и другое - ну и неразберихи можно устроить тоже вдвое больше...
- Клери, попробуй поймать его! - задыхаясь, крикнул Ли, на бегу нагибаясь к вампиру.
- Оторвите от меня этот чёртов хвост!!! – вампир был во гневе, но, кажется, рвать как газетку пёсик - не планировал. Правда, как ни странно, и хвост от себя отодрал сам вампир, и теперь сжимал в кулаке это извивающееся ЭТО, то и дело задевающее физиономии то кота, то человека.
Ровно секундой позже вампира в хвостопризрак вцепился Клермон, виновато поглядывая на принца.
- Чоррррд… прости, Амантэ… это не я, ушами клянусь! Это он сам, мммрррзавец озабоченный… Я этому коту не сторрррож…
Ли ухитрился ухватить хвостопризрак с другой стороны - теперь, когда его руки сжимали невидимку, он четко ощущал, что это именно хвост.
- Да какой там кот, там хвост без кота - и вдобавок невидимый... Санте, ты хотя бы видишь этот хвостопризрак?
Втроем они удержат обнаглевший хвост... но вот что с ним дальше делать? Таскаться всюду втроем, не выпуская наглый хвост из рук? И на что это будет похоже?
- Вы ещё упокоить его предложите! – сердито фыркнул вампир. Куча-мала из вампира, человека, оборотня и хвостопризрака рисковала остаться здесь как минимум до утра, пока вампир не уснёт снова, но в планы принца такое развитие событий не входило. Равно как в планы остальных участников действия. – Господа, раз вы идентифицировали наш полтергейст, припомните, пожалуйста, чем при жизни занимался упомянутый хвост, когда был самым жестоким образом отвален от нашего кота.
Клермон, к этому моменту оседлавший бёдра Ассанте, чуть виновато поморщился и поёрзал, но, вспомнив, где находится, замер, как кролик, уставившийся на удава.
- Помнится, хвост… будучи при коте… приставал к Ли.
- Приставал... - согласился Ли. - И что ты предлагаешь? Позволить ему выполнить его заветное желание? В надежде, что тогда уймется? А если он передумал? Похоже, он теперь ко всем подряд... пристает.
Ситуация была откровенно бредовой - втроем держать в руках невидимый хвост и рассуждать о его сексуальных предпочтениях.
- Амантэ, ты бессердечен! – возмущённо заявил кот. – Уж лучше пусть этот гад ещё раз заберётся в мои штаны, чем полезет к Ли!
В подтверждение собственных слов, Мон потянул хвост на себя, с самым прозрачным намерением отобрать пушистого негодяя и смыться. Как минимум – в собственные покои.
- Тебя хвост отыметь не успел! А каково было нам думать, что этот пушшшшистый подонок может добраться до твоей дррррагоценной задницы? Совести у тебя тоже нет, Амантэ! Отдавай хвост и я пойду!
Вампир иронично выгнул бровь.
- Клери, ты рехнулся, что ты с ним делать будешь? - изумился Ли. - Он же обратно не приклеится... нет, ну даже если бы и приклеился - и что? Было бы у тебя два хвоста, один настоящий во время оборота, и один ненастоящий, невидимый и постоянный? А если ему снова захочется пошалить? И как ты его удержишь? Нет, я понимаю, призраки обычно возвращаются к тому, что с ними связано - к могиле своей или там к могиле жертвы... но мне что-то сомнительно, что ЭТОТ призрак добровольно вернется к твоей заднице. А если вернется, то не сразу. И не для того, чтобы там успокоиться, а совсем наоборот… тьфу, да что же это за ерунда такая получается?! Как нам теперь упокоить это лохматое-невидимое-озабоченное?
- То есть, как это что? – не унимался кот, продолжая тянуть хвост на себя. – Это мой хвост! Признаю и каюсь. Прости, мой хороший, что ты от меня отвалился, я к тебе привык, а нам пришлось так быстро расстаться…
Оборотень склонился к собственным рукам и щекой потёрся о пушистое-больше-не-сопротивляющееся.
- В конце-концов, есть же у китайцев лисы девятихвостые. Или это у японцев? Не важно. Так вот, у них хвостов ДЕВЯТЬ. Почему бы мне не стать первым двухвостым котом? Может, это новая ступень котоэволюции?
Вампир гнусно заржал…
- Ну, если ты можешь с ним справиться... - Ли, как завороженный, смотрел на манипуляции оборотня, - отчего бы и нет - но как поручиться за то, что он тебя не обманет? Как вообще передавать хвост на поруки? Или под залог? Он же не может за себя отвечать... у него нет мозга, в конце концов, он хвост! Без кота! Клери, ты хорошо подумай - если он с тобой останется, все бы ничего, ходи ты хоть с двумя хвостами - а если он от тебя все-таки удерет? Если он останется с тобой, я как-нибудь уж переживу - да, пушистый? - Ли погладил невидимый хвост. - Но если сбежит...
- Вот так… на него, бедного, всем скопом навалились, а он, может, всего только меня искал? Он хороший… правда… Не надо его на поруки или под залог! Мы и так справимся… - Кот снова поёрзал, намереваясь сползти с вампира, но у Ассанте были, кажется, свои собственные планы.
Большое-пушистое шевельнулось, обвиваясь вокруг руки оборотня, мягко выскальзывая из рук человека и вампира. А руки вампира немедленно легли на бёдра кота.
- Никуда он не сбежит, мы с ним воссоединимся, и будем жить счастливо… я ему даже буду иногда позволять лапать Мартина… кажется, Март ему понравился… Да и против он особо не был… Амантэ, отпусти, мы пойдём воссоединяться!
- Мартина? - Ли картинно-подозрительно уставился на оборотня. - Посторонние в нашей компании? Клери, я не согласен... мало ли что хвост, он же без тебя не сможет никого лапать, если он опять станет твоим... а тогда - где хвост, там и ты...
Ли пристроился поудобнее, положив голову на плечо вампира - чуть откинув ее и подставляя шею. Ассанте не всегда просыпался голодным, но лучше все-таки не забывать такие простые житейские мелочи.
- Амантэ, пусти немедленно… - вампир расплылся в широчайшей ухмылке, покачал головой и поцеловал Ли в шею, потёрся носом, и легонечко, не до крови, прикусил нежную кожу там же, где её чуть ранее прикусил Клермон.
Нет, хвост и впрямь не намеревался удрать, он мягко, но настойчиво, толкнулся в руку оборотня, а потом, точно обладая собственной волей, заставил кота завести руку за спину.
- Мы пришли к консенсусу и… ох… - тело кота на миг выгнулось, а ноги на бёдрах вампира сжались чуть сильнее, точно Мон пытался удержать себя на одном месте. В следующий миг вампир изумлённо вскрикнул, тяжело сглотнул и всем телом подался вперёд…
Хвост бы невидим... но вот ГДЕ он сейчас находится и ЧТО делает, не было никаких сомнений... оххх... а вот ЧТО с ними обоими потом сделает Санте - это уже вопрос... но сделает именно что потом - а сейчас... сейчас ему просто не до того...
Нет, ну это даже просто обидно как-то... чтобы не Клермон и не Ли, а просто-напросто хвост, да еще невидимый... и вдобавок Санте эта выходка хвоста понравилась - что бы он там ни говорил...
Оставалось... оставалось прижаться губами к губам вампира... и погладить гибкую поясницу кота... которым, надо сказать, сейчас и без Ли будет очень даже неплохо...
Губы вампира, тёплые, податливые, отзывчивые, да и сам он весь как-то плыл, и совершенно не сопротивлялся странному вторжению. Изволил только оторваться от кота и притянуть ближе человека, обнять, и отвечать, отвечать на поцелуй.
Мон обиженно мяукнул, ощущая возбуждение вампира, собственную невозможность шевельнуться без того, чтоб вредный хвост возмущённо не дёрнулся. Всё, что осталось, легонько потереться бёдрами о бёдра вампира, и позволить человеку продлить ласку.
- Ну хорошо, не будет Марта… мррррзавец… он пррровёл нас всех…
- Еще... как... провел... - задыхаясь, ответил Ли, и вновь прильнул поцелуем к губам Санте - таким мягким, отзывчивым... а-а-ааххх... Санте всегда такой сдержанный - даже в страсти сдержанный, ведь не расшевелишь его! - сейчас словно сорвал свои внутренние заслонки... неужели ему именно этого и хотелось? Тогда Ли должен охальному хвосту еще и спасибо сказать - Санте, гордец до мозга костей, не то что коту или ему - самому себе бы в таком желании не признался...
Ли скользнул, изогнувшись каким-то непонятным образом - так, чтобы касаться обоих, вампира и кота, касаться, ощущать, чувствовать одновременно их тепло - и отдавать, отдавать в ответ свое, свою ласку, нежность - обоим...
А сердце – бьётся. Колотится даже, точно сорвалось с катушек это самое сердце, и не желает останавливаться.
Ассанте тихо застонал, в поцелуй, в ласкающие губы, и снова толкнулся вперёд. Странно было это: вампир, за малым не умоляющий о ласках, вампир, извивающийся, точно его мучили ласками, пытали нежностью. Он забывался, и чуть шире разводил ноги, но в следующий момент возвращался к реальности…
- Ли… - прошептал Мон. И стало ясно, что кот, в общем-то свободнее свободных, но, зачем-то спешно освобождается от тесных джинсов, почти проклиная собственную глупость. Но если кот свободен, значит, хвост уступил поле деятельности…
Вряд ли хвост не примет участия в дальнейшем... но сейчас ведь не это важно. Важно совсем другое - тихий стон Санте в открытые губы, прямо в поцелуй, такой мучительный и восхищенный, почти умоляющий... и перестук его сердца - прямо под губами, такой лихорадочный, и... и какого черта Ли все еще в джинсах, кому это нужно?!
Освободиться от них... а майку - пополам, ведь чтобы нормально снять ее через голову, нужно разорвать поцелуй - нет уж, разорвать лучше майку! Долой все эти тряпки... прильнуть, провести ладонью по изогнувшейся талии вампира, вдоль напряженного бедра... Санте, любимый...

Хвост расстарался, сделал то, до чего ещё не скоро дошли бы кот и человек, но… всему виной случай, ведь так? И пусть часом позже вампир будет дуться, сейчас Ассанте этого желает… а кот просто восстановит справедливость. В конечном итоге, это неправильно, что вампир может иметь всё, что шевелится, а кот и человек – нет…
Именно потому он, едва освободившись от джинсов, повалился на постель, повернул совершенно одуревшего принца на бок, и принялся исступленно целовать тёплую шелковистую кожу живота, бёдер вампира, легонько поглаживая ягодицы, мысленно за малым не ругаясь на Ли.
«Ну чего ты ждёшь, балда… что хвост явится и к тебе? Так не отдам… хвост кому угодно способен сделать хорошо!»
Ли был почти уверен, что кот собирается проявить инициативу... но нет - Клермон... уступал? Как иначе назвать это - эти ласки, окончательно доводящие вампира до исступления, без малейшей попытки дать себе полню волю? Клермон, Клермон, я снова у тебя в долгу... у твоей сердечной щедрости...
Ли прильнул к вампиру, обнимая его сзади, целуя его шею и плечи, лаская, прикусывая - а потом сел, и его колено скользнуло между ног все еще лежащего на боку Санте - на редкость удобная поза для обоих, оставляющая их полностью свободными в каждом движении - до чего же легко склониться над любовником, покрывая ласками и поцелуями его всего, целиком, полностью ощущая пахом движения его бедер... и если учесть, что хвост постарался за него, даже и ждать нечего - довольно протянуть руку к ночному столику и взять немного пахнущего лавандой геля... и уже не думать ни о чем, не ждать ничего, опрокинувшись в невозможное...
- Санте... Са-аанте...
«Давно бы так…» - фыркнул кот, предавшись самому любимому занятию: поцелуям.
А целовался он так, что при желании мог кого угодно довести до развязки одними только поцелуями и лёгкими касаниями. Не раз ошалевшие любовники приходили в себя, с трудом вспоминая, что… по сути, ничего и не было, но целовался котёнок просто восхитительно и… сногсшибательно в прямом смысле этого слова.
Ассанте зажмурился, полностью отдавшись на волю рук и губ. Словно ничто в этом мире больше не зависело от него, он просто плыл в ощущениях, тихо вскрикивая, постанывая, наслаждаясь каждой лаской любовников.
«Ах, Клери, мой долг тебе просто неоплатен... чем я могу вернуть его тебе? Ничем - только любовью...»
Санте, всегда такой собранный - даже в постели! - всегда контролирующий себя... он наконец-то разжал сжимавшие его тиски, это был полет, растворение, это было чудо и волшебство - долой заботы, долой любую боль, долой былое – да, о да, любимый, дай же нам омыть тебя, забрать наконец с твоих плечи этот груз, дай изласкать тебя до беспамятства... если Клермон мог кого угодно зацеловать, то Ли если и уступал ему, то ненамного, и его руки могли творить такие же чудеса, что и губы Клермона - а теперь они склонились над Санте вдвоем, даря ему себя - так же сильно и щедро, как и всегда, хотя и иначе... господи, Санте - неужели это ты так вскрикиваешь, изгибаешься, подаешься навстречу, кусаешь руку, чтобы не закричать в голос и все-таки кричишь, неужели это тебя пронизывает такой восхитительный трепет, неужели это твое тело каждым мускулом своим просит - еще, еще! - нет, даже не просит, требует, быстрыми резкими встречными толчками, жадными поцелуями... Санте, я твой, я сейчас в тысячу раз больше твой, чем когда вот так же стонал под тобой - потому что я всего себя отдаю тебе, твоему наслаждению...
Мон опускался всё ниже, пока, наконец, не добрался до сокровенного, успев поймать губами и до капли выпить семя. Совсем уж похабно улыбнуться, облизнувшись совершенно по-кошачьи, и позволить хвосту скользнуть по ногам и бёдрам любовников.
Главное, всползти назад, выше, всем телом отираясь о подрагивающее тело Ассанте, пытающегося прийти в себя и… не сойти с ума от переизбытка чувств и ощущений. И, дабы упредить возражения и возмущения принца – поцеловать ещё раз, чутко улавливая малейшие колебания эмоций, и всё же упустил момент, когда вампир сгрёб его, завладев напряжённой плотью, заставив уже кота шипеть, извиваться, стонать и кусать плечо вампира, жалкими глазищами взирая на восторженное лицо Ли…

Клери, а вот теперь ты получишь свою награду - от нас обоих... сумасшедший, чудесный, чувственный, жаркий, щедрый... наш восхитительный кот, ну же, изогнись, подставь губы, дай их мне... вот эти горячие дрожащие губы, дай мне твой стон - выдохни его - а я вдохну его в губы Санте, такие горячие сейчас, такие сильные и властные, такие нежные и покорные... кто из нас верховодит, кто отдается... все смешалось в сплетение, изгибы, стоны и поцелуи... гибкая поясница кота, искусанное им плечо вампира, жар и страсть под моим губами, и грохот сердца, моего, Клери, Санте...

@темы: Игры, Слэш, Творческое

---

По миру Вишни

Понимай и властвуй

Эйвон


Настоятель Крейн


Настоятель Крейн был в бешенстве, но на нем это не проявлялось никак. Точнее - именно так его бешенство всегда и проявлялось: полным отсутствием внешних проявлений. Люди, знающие его близко, могли бы понять, что происходит, могли бы даже ужаснуться его вежливости и отсутствию румянца на щеках... но людей, которые могли бы похвалиться, что знают настоятеля хоть сколько-нибудь близко, рядом не было... да и есть ли такие люди вообще?
- Возмутительно, - произнес он ровным спокойным голосом, отложив только что прочитанное им сопроводительное письмо.
Стоящий напротив молодой человек в том, что произошло, в, собственно, причине его появления в Храме, не находил ничего предосудительного, а уж возмутительного тем паче. Но его мнением не интересовались, и виконт, привыкший к воинской субординации, молча взирал на настоятеля.
Был он высок для своих восемнадцати, крепко скроен, но видно было, что в пору расцвета сил он ещё не вошёл. Плечи ещё раздадутся вширь, но талия и бёдра останутся столь же тонкими. Длинные каштановые волосы его были собраны в хвост, а синие глаза взирали бесстрашно, точно не в Храме он, а на выволочке у брата-генерала. Разве что голову чуть склонил, в знак уважения перед духовным лицом. Но и только.
Гнев же Крейна был направлен не столько на юношу, стоящего перед ним, сколько на его отсутствующего здесь брата... генералу Эстону графу Хэйму придется получить очень, очень неприятное письмо... его капеллану, впрочем, тоже. Но мальчику об этом знать незачем... по крайней мере, прямо сейчас незачем...
- Эйвон, тебя направляют на храмовое покаяние, - произнес Крейн. - Тебе объяснили, в чем именно состоит твоя провинность?
- Боюсь, что моя провинность как таковая, мне не так интересна, как покаяние, – тряхнул головой Ив. – Мне известно, что я… не должен был заводить любовника. Я не имел на то права. Простите, но на границах было неспокойно, и я не мог оставить место службы и явиться в Храм. Если в этом заключается моя вина, то мне не жаль. Безопасность тех, кого мы оберегаем превыше всего. Даже превыше веры и канонов.
Он был дерзок. Дерзок на грани ереси. Но он верил в то, что говорил. А если зов тела слишком отвлекает от обязанностей… что ему оставалось? Днём и ночью бредить и представлять, как покорно прогнётся под ним сильное тело любовника? Или пойти и взять всё сполна, утолить жажду и с новыми силами сражаться?
- Безопасность... - медленно повторил Крейн. - Хорошо, что тебе знакомо это слово. И боюсь, это никак не заслуга твоего капеллана.

«Которого мне придется снять ко всем дьяволам и сменить! если и в самом деле мальчик не мог оставить место службы - почему этот мерзавец не обратился ко мне за дополнительными полномочиями? Теми, которые позволили бы ему обучить мальчика хотя бы частично! Какого дьявола он хлопал ушами?! Вот уж кому точно полагается покаяние - и не такое, как Эйвону, совсем не такое...»

- Твоя вина не в этом... но раз тебе знакомо слово "безопасность тех, кого мы оберегаем", ты поймешь. - Крейн свернул письмо, положил его в ящик стола и встал. Он был высок и строен - но никто не назвал бы его хрупким. Это была... сила. Пугающая сила. - Следуй за мной. Я отведу тебя в твою комнату. Там ты переоденешься - во время покаяния светское платье не носят.
- Не в этом?.. – Ив повёл плечом, но больше ничего не сказал, проследовав за настоятелем.
О Храмах говорили разное. О храмовых настоятелях – ещё более разное, а подчас и пугающее. Самыми жуткими были россказни о столичном настоятеле, отце Рибо. Падок на деньги, жаден и мелочен, корыстен и готов за деньги кого угодно сделать еретиком. Говорили, что когда-то он попытался замахнуться на Монтрая. Но ничего не смог сделать, слишком умён и… ортодоксален оказался тот.
О Крейне тоже говорили всякое. И дурное и хорошее, но все сходились на одном: Крейн – страшный человек. И если Рибо можно купить, то Крейна не купишь ни за какие деньги. А ещё настоятель Крейн со временем мог занять кресло Верховного Настоятеля.
Однако…
Надо бы узнать, о чём сожалеть и в чём каяться. Чем дольше он будет оставаться здесь – тем больше вероятность того, что всё самое интересное на границе он пропустит.
Комната для кающегося была именно комнатой - кельей ее никак не назовешь. Она не была ни слишком тесной, ни слишком скудно обставленной. В ней не было холодно или темно. Обычная комната - с постелью, креслом, секретером и прочими необходимыми предметами. И с двумя дверьми. Одна дверь вела в ванную - а другая... другая вела в еще одну комнату. Предназначенную никак уж не для проживания, а собственно для покаяния. Со всем орудиями, применимыми в этом нелегком деле.
А на постели лежала новая одежда Эйвона. Отчасти похожая на публично надеваемый наряд младшего супруга или любовника - потому что в нее входил ошейник. Широкий ошейник из мягкой кожи с тиснением в виде эмблемы Храма. Камзола и рубашки не было - вместо них было что-то вроде длинной накидки. Вместо сапожек - сандалии.
- Брюки можешь пока оставить свои, - произнес Крейн. - Переодевайся.
Ив мешкать не стал. Но расставаться с форменным мундиром было жаль. Он привык к простой льняной рубашке и к тонкому сукну. К вечно трущему воротничку-стойке и шнурам с эполетами. Привык. А теперь придётся отказаться от них. Надолго ли?
И рубашку и мундир аккуратно сложил на кровати. И только когда пальцы скользнули по мягкой коже ошейника обернулся к храмовнику и спросил:
- В чём я должен раскаяться, скажите мне, отец.
Крейн бросил на него быстрый тяжелый взгляд. И кто сказал, что демонические глаза непременно черные? Глаза у Крейна честь-честью зеленые, и волосы золотые... а смотрит так, что к земле гнет.
- Когда ты сам поймешь, ты мне сам это скажешь, - ответил он.

«Я точно смещу вашего капеллана! Это же надо настолько пренебрегать своими обязанностями! Ты же не понимаешь даже разницы между наказанием и покаянием! Наказанием - которое может быть и несправедливым... и покаянием, когда ты осознаешь вину и ошибку, а руки старшего уносят вину, снимают ее с тебя, помогают искупить ее - и возродиться снова... ты же ничего, ничего еще не знаешь...»

- Следуй за мной, - произнес Крейн. - Твое покаяние началось. Надень ошейник и накидку и следуй за мной. Мы начнем с посещения храмового лазарета.
Пряжка звякнула. Серебро коснулось кожи, и Ив вздрогнул. Не хотел, старался сдержаться, но вздрогнул. И впервые ощутил себя загнанным в угол зверем. Наверное, как пойманный в лесу молодой волк, на потеху людям выставленный в клетке. А чтоб не убили ненароком, или чтоб можно было вести на сворке – надели ошейник. И это было страшно.
И ещё то, что на полуобнажённое тело легла тонкая ткань накидки. Ничего не скрывает, напротив, подчёркивает тонкий стан, гладкую грудь, крепкие мышцы живота.
В чём его вина? В том ли, что взял любовника? Так он имеет право быть верхним! Он из рода старших богов. Пусть не самых старших, как Монтрай или Лорейны. Хэймы всегда входили в браки лишь старшими. За исключением четвёртых сыновей и дочерей, если таковые в семействе были.
Может в том, что так бездарно попался? Вот это пожалуй что и да!
Молодой человек следовал в шаге позади от Настоятеля. Странный человек. Любопытно, ему его занятие доставляет удовольствие? Ну хоть какое-то?
Крейн посмотрел на него долгим внимательным взглядом. Понять, о чем он думает, по его взгляду представлялось решительно невозможным. Спокойное такое лицо... непроницаемое...
- Ты готов? Хорошо. Идем.
И голос такой же спокойный и непроницаемый... черта с два поймешь, о чем сейчас думает настоятель Крейн...
А настоятель вел Ива по коридорам и переходам. Навстречу идущим попадались жрецы - но никто не глумился над юношей... впрочем, и сочувствия ему не выказывал тоже никто...
Храмовый лазарет располагался в отдельном крыле. Двери в комнаты были полуоткрыты, в некоторых отдыхали пациенты, в некоторых рядом с ними обретались и жрецы или послушники. Все верно - должен же кто-то ухаживать за больными...
- Подойди сюда, - негромко сказал настоятель, жестом велев Иву приблизиться и посмотреть в очередную палату.
В ней находился юноша не старше самого Ива. Запястья его были туго забинтованы. Тугая повязка охватывала грудь. Это не говоря о рубцах на плечах - заметных, ибо юноша как раз повернулся на бок.
Рядом с ним сидел жрец и щупал пульс - на шее, потому что до запястий было не добраться.
Завидев настоятеля, жрец встал и вышел из палаты, поклонился Крейну.
- Опять? - тихо спросил Крейн.
Жрец склонил голову и развел руками.
- Я говорил тебе, что ты слишком снисходителен для своего блага... и не только для своего? - все тем же тихим и спокойным голосом осведомился Крейн.
- Этого больше не повторится... - выдохнул в отчаянии жрец.
- Надеюсь, - все так же спокойно произнес Крейн. - Этому мальчику рано умирать...
Ошейник.
Позволено ли ему теперь спрашивать? Ведь сейчас он… не в праве. Он – нижний, младший, подчиняющийся. И за провинность его могут наказать.
И всё же. Этот юноша тоже… каялся? Или он в обучении? Или его сломали?..
Мороз по коже. И не понять каким усилием он не задрожал. Дрожь – слабость, а один из капитанов генерала Хэйма не может быть слабым. Тем более, если этот капитан – генералу брат.
Ив не боялся боли. Его тело не было идеально гладким. На предплечьях змеились тоненькие нити шрамов. Не много, но достаточно, чтоб усвоить, что с клинками нужно обращаться мастерски, или никогда не брать в руки. Аккуратно зашитая плоть заживала, и всё начиналось по-новой.
- Он тоже каялся? Или наказан? – решился задать вопрос молодой человек.
Крейн жестом велел жрецу вернуться к пациенту.
- Он не наказан... во всяком случае, сам он считает, что пока еще не наказан сообразно вине, и я склонен с ним согласиться. Раз он повторно пытался покончить с собой - значит, его покаяние и наказание еще не было достаточным. К сожалению, с ним были слишком снисходительны... не там, где надо. Щадить надо было его разум и сердце, а не тело.
Крейн был вне себя... а значит, вежлив и почти мягок...
- Он проходит покаяние... за ту же вину, что и ты - только отягощенную. Тебя отловили сразу - еще до того, как ты получил возможность причинить вред... а его, к сожалению, нет. Он не хотел ждать, когда настанет срок его обучения - ведь у него уже был любимый... эти два сопляка решили, что ограничения не для них, ведь они так любят... и этот мальчик нечаянно изувечил своего возлюбленного. Просто потому, что его еще никто и ничему не учил. Повредил позвоночник. Предполагался паралич... и бедный мальчик попытался от горя покончить с собой. Был направлен на храмовое покаяние... если учесть меру его раскаяния и горя, с него вообще шкуру спустить следовало... и этого не сделали.

«Будь прокляты те, кто лечат тело - и терзают душу!»

- Как видишь, он пытался покончить с собой вторично. А это ему еще повезло - его избранник не останется парализованным, он будет всего лишь хромать... и он ждет его после покаяния и обучения. После повторного сеанса покаяния я сообщу мальчику об этом. Я ответил на твой вопрос?
- Вы ответили на два моих вопроса, отец… - он поглядел на юношу. Но не с жалостью. Со смесью понимания и… досады.
Ему не нравилось слово «отловили». Такое пренебрежительное и ироничное. Его не отловили, нет. Чем дальше, тем больше Иву казалось, что сдали его специально. Вот только кто и почему?
Нет, он не любил Сандро. Но и Сандро не любил его. Просто союз на выживание. Южанин долго ходил кругами, прежде чем подступиться к юному капитану и предложить… помочь друг другу не спятить. Уж очень неудобно ездить верхом, стрелять или орудовать шпагой, когда в брюках тесно и жарко внизу живота.
Конечно до него у Сандро были любовники. Это было ясно по тому, как деликатно он подсказывает верхнему что надо сделать и как… И в общем, обоих это устраивало. Потому что Ив – слушал и был внимателен. Сандро – учил и был отзывчив.
- Надеюсь, что это были нужные вопросы...
Крейн посмотрел на Ива с чуть грустной улыбкой. Упрямый мальчик ему неожиданно понравился - причем как раз упрямством своим... и нетерпением... нетерпением, которое сыграло с ним такую нехорошую шутку... а может, как раз ее сыграли с самим его нетерпением?
- Ты хоть понимаешь разницу между покаянием, наказанием и насилием? - негромко спросил Крейн. Ладно... если не хочешь, можешь сейчас не отвечать - мы это обсудим вечером, у тебя будет время подумать... пойдем, это не единственный пациент, которого я хочу тебе показать. В твое покаяние входит работа в лазарете...
- Я не лекарь. Первую помощь раненным мне преподали ровно столько, сколько требовалось знать оруженосцу… Боюсь, что в лазарете я буду больше мешать, нежели помогать, – возразил Ив, но продолжать бессмысленный спор не стал. Спорить можно когда надеешься на победу в споре. Когда есть хоть шанс, что прислушаются.
Понимал ли он разницу?
Покаяние – осознание ошибки и выбор соразмерного наказания самому себе. Наказания телесного или душевного. Главное – понять. И быть с собой честным. И искренне раскаяться.
Наказание… наказывают тех, кого надеются простить. Этот постулат – основа всего. Наказан – значит прощён. Наказание отмеряет Старший. Но если он сам Старший, то кто тогда должен наказывать его? И почему право наказывать имеют Настоятели и служители Храма?
Насилие же… радость от причинения страдания. И тех, кто получал удовольствие именно от насилия, старались найти и никогда не подпускать близко к тем, кого следовало опекать и о ком надо заботиться. Потому что Младшие оказывают честь, доверяясь. И нет ничего хуже, чем предать это доверие.
Но почему этот вопрос ему задал настоятель? Желает проверить? Что ж… пусть!..
Крейн задал вопрос не впустую. Он хотел понять - и хотел, чтобы Ив тоже понял. О да, он мог бы не вникать, не стараться пробудить в Эйвоне понимания... чего проще, чем отмерить провинившемуся положенное по закону Богов... вот только там, где нет понимания, нет даже и наказания - только насилие. Если мальчик не понимает, в чем он оплошал - в душе останется память и несправедливости и боли, и только... ну разве что еще глухое смутное ощущение чего-то неправильного... но ощущение несправедливости заглушит его.
Проклятый капеллан не только допустил, чтобы случилось то, что случилось - он ведь и прислал мальчика, явно не поговорив с ним, не разобравшись ни в чем, не попытавшись помочь ему разобраться... отвратительно. Просто отвратительно. По сути, именно он - главный виновник совершенной Эйвоном ошибки... но с ним разговор будет иной. Не здесь и не сейчас. А здесь и сейчас... распутывать мучительный клубок юной души...
- От тебя никто и не требует быть лекарем, - все так же негромко произнес Крейн. - Идем...
Непонимание. Недоумение.
Если не помогать лекарям, то что? Смотреть? Наблюдать, как страдают другие? Это такое покаяние вы назначили мне, Отец-настоятель? Но зачем? Думаете, чужая боль подтолкнёт к чему-то? К сожалению? К страху за то, чего не произошло?
Да он сам себе отгрыз бы руку, скорее, чем причинил бы зло Сандро.
Они миновали несколько полуоткрытых дверей и остановились возле одной, за которой находился юноша без видимых следов каких-то повреждений... но на его лицо, бледное, изможденное, страшно было смотреть.
Крейн приоткрыл дверь шире и вошел в комнату. При виде настоятеля - пользующегося репутацией самого страшного человека провинции, и заслуженно - лицо юноши оживилось и просветлело.
- Что же от меня требуется? – выдохнул Ив.
Нет-нет… нельзя так откровенно пялиться, нельзя рассматривать юношу – наказанного ли, невольной ли жертвы проступка. И всё же, мальчик неуловимо притягивал взгляд. Не то своей хрупкостью, не то неуловимой прелестью… Но его хотелось защищать!
- От тебя требуется помощь лекарям, - ответил Крейн. - Сам ты не лекарь - но лекарю нужна помощь, а больному - уход.
Он подошел к постели и улыбнулся юноше в ответ на приветствие.
- А почему ты один? - спросил он.
- Я... я сам попросил оставить меня на час... - чуть запинаясь ответил юноша. - Я... хотел попробовать, справлюсь ли...
- И как? - поинтересовался Крейн. - Хотя... и так вижу - справляешься.
Трудно сказать, справлялся ли юноша до этих слов или готов был надломиться под тяжестью чего-то непосильного - но эти несколько слов будто влили в него те самые недостающие силы. Вот теперь он и в самом деле справлялся...
- Скажите... я... я могу остаться в Храме? - очень тихо произнес он.
- Если ты не передумаешь - конечно, - мягко произнес Крейн.
Остаться в Храме?! Ив не остался бы здесь за все сокровища мира. Променять свободу и возможность заниматься любимым делом на Храмовые палаты?
Пришлось сделать неимоверное усилие над собой, чтоб не вздрогнуть от отвращения. Конечно, нет ничего зазорного, чтоб выбрать свой путь. Но… бежать от мира в Храм? Здесь тоже живут люди. Жрецы и Настоятели. А ещё – кающиеся грешники и непонять кто, но… ради чего?
Владей он собою чуть хуже – и вопрос был бы написан на его лице.
Бледный ангел останется здесь? А мог бы покорять сердца и блистать при дворе. Что ему в вере? Что ему в надменном молчании Старших богов и покорности Проигравших?
Вопрос готов был сорваться с губ, но не сорвался. Мальчику явно тяжело давались слова, признания… даже шаги давались тяжело. Кто он такой, чтоб бередить чужие раны?
Крейн ласково попрощался с юношей и вышел, увлекая за собой Ива. Лицо его было сосредоточенным и никак уж не веселым.
- Хуже всего, что мальчику на самом деле некуда идти, - хмуро произнес он. - Либо возвращаться к родным, которые снова продадут его замуж за первую же достаточно богатую сволочь, либо... никуда. Разве что в семью, но под опекой Храма... тоже ад, хоть и в приличной упаковке...
Рука его сжалась в кулак.
- Его никто не ждет... не сложилось, не успело сложиться... моему троюродному брату в свое время повезло больше...

«Потому что Рене вынудил начать бракоразводный процесс - а Лионель исцелил Жерве своей любовью... а если на самом деле, то начать процесс должен был отец Рибо... строго говоря, он и вообще не должен был давать разрешения на брак, зная, что представляет собой Антуан... и вот теперь из его епархии еще одна раненая ласточка... нет, с отцом Рибо срочно пора кончать!!!»

- К сожалению, Храмовое обучение - это только обучение... оно помогает понять, как не причинять вреда... но мерзавца оно не сделает человеком. Супруга этого мальчика занесло в мою епархию... и впредь ему никогда не входить в брак Старшим... но то, что он сотворил - даже не с его телом, с его душой, сердцем и разумом... это ведь не случайно, что бедный мальчик вообще боится остаться один - даже сейчас... его еще лечить и лечить... и в Храме ему делать нечего... но как же быть, если он больше нигде не нашел тепла и участия...

«Ты даже не представляешь себе, что это за жизнь, когда Храм кажется желанным приютом...»

- Вы ведь считаете, что я тоже мог свернуть на такую кривую дорожку? Что мог навредить? Да, я не любил человека, который был моим любовником. Мы оба решили, что лучше успокоим голод тела, чем позволим этому голоду проникнуть в наши мысли. Но ни он, ни я никогда не переступали границы боли. Я никогда не унижал его, а он всегда говорил о том, что чувствует. Что касается того, кто до меня был верхним этого человека… То он довольно много времени провёл в полевом лазарете. Но будь моя воля, я бы его ещё не так отделал… Потому что так, как он относился к любовнику, не относятся и к бешенным зверям. И никто не убедит меня в том, что я не прав. И в этом каяться я не намерен! – Тирада отбирала дыхание, сердце бешено колотилось в груди, и хорошо, что они отошли довольно далеко от комнаты юноши. – Можете записывать меня в еретики, но я рад тому, что согрешил. По крайней мере, обо мне у младшего сохранятся хорошие воспоминания, а этого подонка переведут в дисциплинарную роту.
- А вот я в этом, к сожалению, не уверен, - произнес Крейн. - Разве что ты довел это безобразие до сведения твоего брата... потому что у генерала есть и другие дела, кроме как быть в курсе личной жизни своих офицеров... а вот ваш капеллан обязан был это знать. И доложить. Между тем в твоей сопроводительной об этом мордобое и вообще о существовании этого бывшего любовника - ни полсловечка... так что я не стану ждать, как предполагал сначала. Я пошлю замену капеллану сегодня же. А с ним побеседую... отдельно.
Он движением головы указал Иву на выход из коридора.
- А ну-ка пойдем...
Пока они шли, Крейн собирался с духом, чтобы снова взглянуть на Ива - именно взглянуть, а не обнять за плечи. Потому что хотелось обнять. В первый раз за долгие годы, с тех самых пор, как Крейн понял, что любит - что любовь его невозможна. И ведь Ив даже и непохож... похоже вот только это желание защитить... такое яростное и прекрасное...
Коридор вел к террасе, где обнаружилось несколько скамеек.
- Ты можешь сесть рядом, - кивнул настоятель. - Садись, нам надо... побеседовать. О том, что я считаю и чего опасаюсь... и что считаешь ты.
- Первый вопрос, который мне задал Эстон, был о том, какого демона я это сотворил. Я молчать не стал. Так что да, его переведут. – Ив дёрнул плечом, и тут же поймал край накидки, вознамерившийся соскользнуть.
Молодой человек сел на скамью, привычно притянул к груди ногу, удобно устроив на колене голову. Привычка, оставшаяся с детства.
- Что вы хотите услышать от меня? Я вроде бы всё сказал, что был намерен высказать. Но если у вас есть вопросы… Я запираться не стану.
Хоть и дурость это. С Настоятелями надо не просто ухо востро держать. Тут лишнего слова не скажи – повяжут мигом, и прости-прощай армия и мечты о будущем!
Настоятель ответил не сразу.
- Я хочу знать... многое. Но не сразу. Ты проведешь здесь не один день... даже если этот факт тебе и не нравится. Многое из того, что мне нужно знать, выяснится само и без вопросов. Например, чем тебя научил твой любовник... это в общем, не самый худший вариант на самом-то деле. И я не считаю, что ты мог бы пойти по кривой дорожке, стать мерзавцем и использовать дар Богов для того, чтобы причинить вред сознательно. А вот случайно... Эйвон, ты военный, ты поймешь мой вопрос... надеюсь, поймешь... сколько лет ты учился держать в руках оружие?

«Сколько ЛЕТ ты учился держать в руках оружие - и сколько РАЗ ты вообще брал в руки хлыст? Или ты полагаешь, что умение ничего не значит?»

- Двенадцать лет. Последние… четыре года практически в условиях… ежедневных стычек. Я понимаю о чём вы… Нет, я не использовал плеть, хлыст или трость. Естественно, я не использовал кнут, хоть достаточно… свободно обращаюсь с ним. Мне доводилось объезжать лошадей и… Да, я понимаю.
Ив кивнул и невесело улыбнулся. Сандро был измучен. И потому их близость была испытанием воли и лишь отчасти испытанием болью.
- Вы полагаете, что я поступил самонадеянно и опрометчиво?
- Самонадеянно, - кивнул Крейн. - Опрометчиво. Ты взял на себя ответственность, к которой не был готов и на которую не имел права. Как в бою. Взял, потому что все сложилось именно так. И я не стану говорить, что беды не случилось только чудом... потому что у чуда есть имя, и его зовут Эйвон виконт Хэйм... но ты еще очень неопытное чудо, мальчик... и нельзя рассчитывать на чудеса и везение...
Он все же не удержался и положил руку на плечо юноши. Рука была горячая и тяжелая. И... надежная.
- Сандро доверился мне. А я не имел права не оправдать его доверия. К тому же, я был единственным, к кому он пошёл. Вернее… я был единственным, кто заметил его состояние и постарался исправить положение. Я не чудо. Я просто оказался в определённый момент… рядом. Мне кажется, это просто случай. Но и только. Боги вообще не умеют творить чудеса, а уж правом и своим так называемым даром расшвыриваются слишком слепо.
Эта рука с лёгкостью способна раздробить кости. Невзирая на мощную защиту мускулов. А пожелай настоятель – не то что язык, сердце еретику бы вырвал.
- Ну отчего же... - краем рта усмехнулся настоятель. - Боги послали этому молодому человеку тебя - а могло случиться иначе. И ты сумел не подвести его... а вот это и вообще сложно. Нет, Эйвон... Боги дают дары... а уже люди решают, что с ними делать... и нередко уродуют их. Тот мерзавец, которому ты набил морду, извратил право и изуродовал дар - потому что...
Он внезапно замолчал, прерванный стуком копыт - на мощеный двор влетел всадник на кауром жеребце.
Рука Крейна чуть сжалась. Совсем чуть-чуть. Почти незаметно.
- Погоди... - сказал он и встал.
Всадник только еще спрыгивал с коня - а Крейн уже шел к нему, шел так быстро, что полы его одеяния развевались ветром, капюшон упал на плечи и густые волосы вспыхнули на солнце пламенным золотом.
- Камилл! - воскликнул он. - У вас что-то случилось?
- Нет-нет, - улыбнулся Камилл. - Просто я ехал мимо и заглянул, чтобы передать извинения мэтра Молинари - у него пациент с тяжелым ожогом, и он сегодня будет позже обычного.
- Пациент... по нашей части? - осведомился Крейн, чуть помолчав.
- Разве что отчасти... да мэтр вам все сам расскажет.
- Хорошо, - кивнул настоятель. - Спасибо, Камилл.
Они обменялись еще парой реплик, потом Камилл снова вскочил в седло и уехал. Крейн еще некоторое время стоял, глядя ему вслед - совсем недолго... а потом повернулся, и на миг Иву причудилось, что в его глазах билась такая безысходная боль, такая мучительная тоска, словно это его сердце было брошено под звонкие копыта... причудилось, наверное - с чего бы?
Крейн вернулся, сел рядом с Ивом и сцепил пальцы.
- Извини, - произнес он ровным голосом. - Так о чем мы говорили?
- О высшем и несравненном праве, – медленно проговорил Ив.
Такое показаться не могло. Порыв, заставивший настоятеля за малым не лететь на встречу посетителю, светиться, и совершенно иначе, чем при пациентах и тех, кого нелёгкая заносит в стены Храма. И возвращаться так, будто птице переломили крылья. Безнадёжно, устало, горько.
- Но… это не важно.
- Это важно, - возразил Крейн. - Да, вспомнил - мы действительно говорили о праве... и о дарах... или ты полагаешь, что это одно то же?
По-хорошему надо сослаться на усталость. На долгий переезд из лагеря сюда, на треволнения или старую рану, разнывшуюся в одночасье. Или просто на чудовищное желание упасть и уснуть. Только лгать не хотелось. Не правильно это, лгать. Но и увидеть, и гадать – почудилось, или вправду был этот момент – невозможно.
- Моё покаяние началось. Когда начнётся обучение? И кто будет моим наставником?..
- И твое обучение будет проходить одновременно с твоим покаянием. А твоим наставником буду я.

«Больно... как же больно... потому что - невозможно... Но я сам выбрал свою судьбу... и сам несу ее... Ты даже не представляешь пока, КАКИМИ бываю дары Богов, мальчик... Слишком хрупко, слишком зыбко... слишком легко сломать...
Как вы похожи, Ив... вот этой вот яростной добротой и желанием защищать... нет, не внешне похожи - но чем-то глубинным...»

- Замечательная перспектива… Но, кажется, ваши обязанности слишком обширны, чтоб вплотную заниматься ещё и обучением. Или это потому, что я слишком несдержан в выражениях и не особо рьяно верую?..
Кто знает, отчего он так дерзок? Может потому, что после гибели отца мать ушла в Храм, оставив младшего из сыновей на попечение старшего? Не хватило ему нежности? Недолюбили? И вышел сорванец, вертевший братом, но беззаветно любивший старшего так, что выбил право быть с ним и в мире и на войне?
- Или у вас собственные соображения на этот счёт, отец?
Крейн снова чуть заметно усмехнулся краешком рта: миг доверия или чего-то очень на него похожего растаял, словно и не было...
- Свои, - сказал он. - Очень даже свои. Кстати, дерзкий язык тоже дар Богов. Жаль было бы испортить. А что до моих обязанностей...

«... то лишь они и держат меня. Боги - уронить бы голову в ладони и завыть... хоть раз заплакать... я ведь тоже живой... и мне тоже хочется - хоть иногда… А вокруг меня пустота - и пока она остается пустотой, призрак несбыточного не покинет меня...»

- ... они как раз и заключаются в том, чтобы заниматься покаянием и обучением в особо спорных случаях. Не только в этом - но и в этом тоже.
Настоятель Крейн сидел прямо. Очень прямо, так и не накинув капюшона.
- О… Я польщён… Спорный случай, говорите? И что же в моём случае такого спорного? Да, я не обучен. Да, после обучения я буду старшим в браке. И я не хочу оставаться в Храме. Знаете ли… мне милей война, чем восхваление богов. Да и вообще, может, втайне я исповедую ересь о Едином-Сущем? – Ив задумался. А действительно, ну вот как храмовники выявляют тех, кто поддался ереси? Всяко бывает… - Хотя, нет, не исповедую. Не беспокойтесь. Для настолько грешной души у меня слишком ортодоксальное окружение.
Того, чего он добился – добивался сам. Без помощи Эстона. Приложил столько усилий, сколько не прилагают иные, чтоб казаться не тенью своего брата, не тенью их великого отца. Но самим собой. Безрассудным, отважным и справедливым. В меру жестоким и всё же чувствующим.
И вот теперь – Храм. У кого угодно руки б опустились, но Эйвон как всегда готов биться до конца. До победного, или просто до точки. Как придётся.
Вся его язвительность, весь его порыв пропали втуне, разбились о спокойный взгляд зеленых глаз.
- Это не ересь, Эйвон. Это ненависть.

«Самая простая, самая что ни на есть обыкновенная ненависть. Такая знакомая. Как же я ненавидел, когда впервые надел одежды даже еще не жреца, послушника... Как же ненавидел проклятого отца Рибо, который обязан был воспрепятствовать браку Жерве и Антуана, обязан был сам возбудить судебное дело об их разводе... как же я ненавидел этого мерзавца... а ненависть рождается из разных причин и толкает на разное...
Я ушел от светской жизни в Храм, чтобы найти управу на отца Рибо... и чтобы защитить Жерве и таких, как Жерве... укорот на Рибо я уже нашел, даже будучи настоятелем главного Храма провинции, мой голос значит многое... и скоро Рибо будет и вовсе смещен... Жерве спасли без меня - Лионель и Рене... благослови все Боги их обоих... а остальное... остальное я стараюсь исполнять по мере своих сил...
Но чем рождена твоя ненависть, Ив, и на что она тебя толкает?»

- Ступай в свою комнату. Обед тебе принесут туда - есть вместе с послушниками ты не будешь... по крайней мере, пока. После обеда пойдешь в лазаретное крыло храма. Там тебе дадут все нужное, и ты будешь мыть полы - как раз до ужина управишься. А после ужина мы возобновим нашу беседу. До тех пор, как ты заметил, у меня есть некоторые обязанности, и они требуют своего исполнения.

«В том числе - выбрать замену для капеллана, того, кто отправится в путь уже завтра утром.
И ознакомиться с твоим прошлым... с тем, что могут о нем рассказать храмовые архивы... и не только они... с тем, что ты не хочешь доверить мне и не доверишь... потому что ненавидишь...
Какое там доверие - примерещилось, почудилось...
Ненависть. Неизвестно на чем возросшая - но ненависть...»

Ив поднялся молча. Распрямился, буквально всем телом чувствуя, как напрягаются мышцы, деревенеет спина. О, так двигаться очень сложно. Потому что плечи так норовят распрямиться, подбородок – задраться, а глаза яростно вспыхивают. Картина! Портрет гордеца.
- Прошу простить меня за… то, что отрываю Вас от дел. Постараюсь впредь не доставлять Вам хлопот.
Нарочитое «Вы» резало слух. И было оно не… таким как ещё несколько минут назад. Теперь оно, пожалуй, граничило с оскорблением. Молодой человек преклонил колено, но головы не склонил. Никто и ничто не заставит его бежать. Гордо удалиться – вполне себе. Но не ускорять шаг. Просто идти, просто некоторое время чувствовать тяжёлый взгляд.
Крейн неуловимо напоминал одновременно и отца и брата. Отца… странной тягой защитить всех. Даже если за это его не поблагодарят. Впрочем, на сколько мог помнить Ив, на отца смотрели с немым обожанием. Хотя может статься, что ему это просто казалось, ведь это было много лет назад.
Эстон же… он был похож на отца. И был единственным человеком, который заботился о нём. И которому было не всё равно, что с ним будет дальше.
Ив ошибался, считая Эстона единственным - настоятелю Крейну тоже было совсем не все равно...
Зеленые глаза долго смотрели вслед юноше.
Крейна и вообще нельзя было обвинить в том, что он исполняет свой долг, не вкладывая в него душу, что он равнодушен к тем, кто попал к нему на покаяние, на обучение или под его защиту... но этот мальчик тронул его сердце сильнее прочих - может, оттого, что был отчасти похож на Камилла, а отчасти, и даже сильнее - на него самого. Желанием помочь, вступиться, защитить, гордостью, даже ненавистью... вот в Камилле как раз ненависти не было, а в Крейне была, оттого он и чуял ее безошибочно, словно подземные воды под толщей земли.
Вот только что питало эту ненависть?
Когда юноша скрылся из глаз, Крейн встал и отправился в свой кабинет. Работы предстояло и в самом деле немало.
Сначала - отправить служку с запросом в архивы Храма. Подробности о роде Хэйм вообще и о виконте Эйвоне в частности. Потом - заняться списком тех, кого можно послать на замену капеллану. Выбрать несколько самых умных, самых честных, самых искренних - и при этом не фанатиков... поговорить с каждым из них и уже окончательно выбрать того, кто завтра отправится в путь... принять исповедь юноши, покушавшегося на самоубийство... побеседовать с мэтром Молинари... и снова вернуться в кабинет, где его уже ожидали данные на юного Эйвона виконта Хэйма.
Первые же несколько строк ошеломили Крейна.
Смерть отца - когда Ив совсем еще мальчишка - и почти сразу мать уходит в Храм...
Отринутость, покинутость, ожидание, надежда... "если я буду хорошим мальчиком, мама вернется..." но она не вернется... каждому или почти каждому приходится жить с тем, что кто-то бесконечно любимый, нужный, дорогой никогда не придет... почти каждому - но это...
Теперь понятно, почему Эстон не спешил отправить брата в Храм на обучение, хотя все мыслимые сроки уже наступили - а он-то голову ломал, отчего умница Эстон, боевой генерал, отродясь от ответственности не бегавший, так промахнулся... нет, это был не промах... как он мог отправить младшего в Храм - в ненавистный ему Храм?! Да для Ива любой Храм, любой - это чудовище, пожирающее любимых, отнимающее самое дорогое... вот почему он так ненавидит - даже если и не сознает этого... ну ЧЕМУ он может научиться там, где даже сам воздух ненавистен?! Ничему. Храм может только изувечить - потому что невозможно принять учение от ненавистного. И то, что Ив здесь - страшная ошибка! Покаяние? Не настоятель Крейн лишил его матери, но человек-Крейн тоже человек Храма, более того - настоятель главного Храма провинции, а значит, в глазах младшего Хэйма - тоже виновен, хоть и без вины - да с каких это пор виновные вправе принимать покаяние?!

«Я ничем не смогу тебе помочь... ничем...»

Дочитав архивную бумагу до конца, Крейн некоторое время сидел молча.
Потом позвонил в колокольчик.
- Скажи Эйвону, тому юноше, который сегодня поступил к нам для покаяния, чтобы он зашел ко мне сразу после ужина…


Ужинал Ив тоже в отведённой ему комнате. Один.
От воды кожа на руках высохла ещё сильнее и теперь на ощупь казалась шершавой, как старый пергамент. Спина разгибалась с трудом и ныла при этом, как уличный попрошайка. Хуже всего было на душе. Наверное, сейчас он дал бы себя безропотно выпороть. Или сам с удовольствием мелко накрошил бы пару-тройку мерзавцев, для успокоения совести.
Страшное место Храм.
Страшное от того, что те, кто сюда попал по собственной воле, принимая решение – оставались здесь с радостью. И никто, ни один из тех, кто попал сюда по велению долга, не роптал.
Отчасти, ответ на вопрос «почему так?» давали разговоры, услышанные в лазарете. В коридорах, в саду, послушники и жрецы, подопечные, кающиеся и пришедшие на обучение с утра до ужина обсуждали и роняли вскользь, молчали и ссылались на одного человека, который здесь, в этом Храме был вторым после богов, чьё слово было… нет, не законом… отчего-то его разумность и правильность даже не подвергалась сомнению. Он просто был… всем.
Потому и ужинал. Один. И без аппетита. И, пожалуй, был даже рад, когда явился служка с приказом явиться пред светлы очи отца-настоятеля.
В сущности, собираться долго смысла не было. После работы ему позволили совершить омовение и переодеться в чистые одежды. И явился молодой человек в кабинет без промедления.
Когда этот юноша, которому предстояло завтра же покинуть Храм, явился в кабинет, Крейн особенно остро ощутил свое одиночество, хоть и знал Ива меньше одного дня... может, оттого, что родственные души на этом свете встречаются нечасто? Но Крейн не позволил этой боли отразиться на его облике, и разве что очень чуткий и очень хорошо знающий Крейна наблюдатель заметил бы в зеленых глазах тщательно скрываемую усталую печаль?
- Эйвон виконт Хэйм, - произнес Крейн, дозволив юноше сесть и дождавшись, пока тот усядется напротив. - Я ошибся, когда сказал, что буду заниматься твоим обучением и покаянием. Им в Храме не будет заниматься никто. Это невозможно. Твой случай действительно особый, и теперь я понимаю, почему граф Эстон не отослал тебя в Храм, когда пришло время твоего обучения. Он был прав. Ненавистный не может обучать, а виновный - принимать покаяние. Это неважно, что лично я или кто-то из жрецов Храма тебе ничего не сделал. Тебе ненавистно здесь все. И потому я не могу тебе помочь. Здесь, в Храме, тебе не может помочь никто - потому что все в тебе оттолкнет предложенное. Ив... - вот разве что тут прорвалось волнение - Крейн и не заметил, что невольно назвал юношу ласковым, домашним, уменьшительным именем, - я не могу изменить твое прошлое. Я не могу защитить тебя от твоего прошлого. Но я могу попытаться защитить твое настоящее - от тебя самого. Завтра я посылаю одного из старших жрецов, очень умного и хорошего человека, сменить вашего капеллана. Вот он и будет проводить твое обучение. Я дам ему и тебе разрешение на помощь твоего любовника, при условии, что Сандро согласится. Возможно, хотя бы так, на воле, ты сможешь пройти свое обучение и получить право вступить в брак Старшим. Возможно, на воле ты сумеешь хоть что-то услышать и принять. В Храме...
Крейн опустил голову. Снова поднял.
- Одежду, в которой ты прибыл, тебе принесут завтра, перед отъездом. Храмовый ошейник оставь на столе. Ступай к себе и постарайся перед отъездом выспаться, Эйвон... завтра тебе рано вставать.
Ив тряхнул головой, отгоняя странное наваждение.
Такого не бывает. Такого просто не бывает. Явившийся не по своей воле уходит. Сразу и быстро. И никто противиться его уходу не станет. Только отчего-то тошно. Так, будто хлебнул какой-то приторно-сладкой настойки.
- Особый… Действительно, не можете. Но вы знаете, что без свидетельства Храма я и шагу ступить не смогу. Ну да ладно, пусть! Скажите мне только одно, раз уж вы не поленились поднять какие-то там свидетельства… Почему? Почему она это сделала? Почему это сделали вы? Почему это сделал Михаэль, ну… тот, который меня сегодня сопровождал? Почему здесь они все?
Усталость мешалась со злостью. Откуда в настоятеле столько… покорности? Да ему первому нужно проявить настойчивость и волю!
- Свидетельство Храма ты получишь, - возразил Крейн. - Эрнест человек умный и надежный, и его слову я доверяю. Когда он сочтет что твое обучение закончено, он напишет мне отчет, и я подпишу твое свидетельство. Ну а что до твоего вопроса...
Крейн и так сидел прямо, очень прямо - и все же каким-то непонятным образом он словно выпрямился еще сильнее, будто не желая сгибаться под каким-то неведомым Иву грузом.
- Мы приходим в Храм по разным причинам. Кого-то приводит горе, кого-то - надежда на покой, кого-то - желание власти, я стараюсь распознавать и не допускать таких, но это не значит, что их не бывает... кто-то желает почета, кто-то ищет истины, кому-то нужна справедливость, кого-то ведет любовь... а кого-то и ненависть. И не всегда мы находим именно то, что ищем. Бывает, что и совсем иное. И я не могу тебе сказать, почему это сделала она - я не знал ее и не знаю. Я не могу тебе сказать, почему этот выбор сделал послушник Михаэль - потому что не имею права раскрывать чужие личные тайны, и если хочешь, спроси его сам - скорее всего, он тебе скажет. Я могу дать ответ только за самого себя. Я искал справедливости и мести. Я не помышлял о духовной карьере, мне вполне хватало военной... но у меня был троюродный брат по матери, и его выдали замуж... за мерзавца, за самое настоящее чудовище! Это было в столице, я старался помешать этому браку, но не добился ничего... я обратился к главному настоятелю отцу Рибо, это была его обязанность - воспрепятствовать этому браку или хотя бы расторгнуть его впоследствии, но он не сделал ничего, ему дали хорошую взятку... я разругался с семьей и ушел в Храм, послушником... чтобы помочь Жерве... ему помогли и без меня - королевский ревизор Монтрай уговорил короля начать бракоразводный процесс в обход Храма... а потом Жерве вышел за Лионеля, благослови его все Боги... а я... остался. Чтобы в конце концов добраться до отца Рибо... чтобы он никогда уже не мог... - пальцы Крейна сжались. - И чтобы защитить тех, кому пришлось так же плохо, как Жерве.
Он поднял глаза на юношу.
- Я ответил на твой вопрос?
Вместо ответа Ив только поклонился и вышел.
Не вышел даже – выбежал. Метнулся, даже не прикрыв за собою дверь. О том, что он проявил неуважение в отношении высокопоставленного духовного лица, он даже не подумал. Он вообще ни о чём не думал в тот момент. Ноги сами нести куда подальше. В комнату, которая была его лишь день. В покои, которых он больше не займёт, и там, повалившись на постель, долго лежал без сна, разглядывая чистый потолок, светлые прямоугольники лунного света на полу.
Сон его был тяжёлым и сбивчивым. Ему не снилось покаяние отца Крейна, и собственные мытарства не снились. Снился отец, таким, каким его помнил пятилетний мальчишка. Снилась мать… куда менее отчётливо, и когда он перед самым рассветом проснулся – он уже твёрдо знал, что ему дОлжно сделать.
Конечно, капеллан будет против. Конечно, его будут держать под надзором, но… один раз в год генерал Хэйм покидает расположение своих частей и направляется куда-то… Ив даже подозревал куда именно. И в этом году он твёрдо намеревался последовать за своим братом и сюзереном. А ещё, когда наконец принесли его вещи, вместо того, чтоб оставить храмовый ошейник на столе, он старательно прикрыл чёрную полоску шейным платком…
Когда Ив выбежал прочь, Крейн и не шелохнулся, не окликнул его. Потому что... этого, пожалуй, следовало ожидать. Пожалуй...
Знать бы наверняка, что ты на самом деле думаешь, мальчик...
Крейн и в самом деле был не чудотворцем и мыслей читать не умел... а если бы умел, очень бы удивился, узнав, что его выбор Ив принял за покорность. Это был вот именно что выбор - осознанное волевое решение... и оно дорого ему далось.
Ночь у настоятеля Крейна выдалась нелегкая. Впрочем, такие случались и раньше.
Просто на этот раз как-то все сошлось вместе...
Ему ведь и прежде приходилось сталкиваться с Камиллом - и держать себя так, будто сердце его не разрывается от боли... странно, после того, как Камилл обвенчался с Шериданом, эта боль отчасти утихла... наверное, Крейн должен был терзаться ревностью, наверное... но он никогда не ревновал Камилла к Шеридану, никогда не представлял себя на месте юного художника... никогда - потому что никогда он не смог бы сделать Камилла таким счастливым, как Шеридан... странно, но Крейн ни одной злой или горькой мысли не питал к бывшему Треми... напротив - Шеридан сделал Камилла счастливым... если не можешь и никогда не сможешь соединиться с любимым, будь счастлив тем, что по крайней мере он счастлив, что он ничего не знает о твоей любви и боли и не узнает никогда... и со временем эта боль утихнет, потому что невозможно всю жизнь пылать недостижимым... утихнет - и ее место займет пустота... вот почему душа не желает отпускать мечту о невозможном - потому что боится пустоты... а сегодня Крейну пригрезилось, что пустота может отступить... нет - все же пригрезилось, показалось, примечталось... не было этой тонкой ниточки доверия и понимания и взяться ей неоткуда... ну и что с того, что этот юноша так похож в неуловимом и самом главном не только на Камилла, но и на самого тебя - он ведь не ты... Храм пожрал самое для него дорогое - и он никогда, никогда даже не услышит тебя... человека Храма... забудь... забудь, Крейн, ты умеешь забывать... ты умеешь забыть на целый день о своем одиночестве... а ночи для того, чтобы спать... спать, а не кусать губы, уткнувшись в подушку - потому что завтра ты должен быть бодрым и деятельным, ободрять других и поддерживать, нести исцеляющую боль и смывать прочь разрушающую, ты нужен... нужен...
Но как же хочется быть нужным по-иному...
Как хочется утолить сердце любовью, ты ведь тоже не железный, ты живой... и сердце твое живое, и тело твое так изголодалось по ласке, даже просто присутствию... так хочется, чтобы...
Крейн сумел заставить себя уснуть. Как всегда. А что подушка его утром была влажной - что ж, такое случалось...

@темы: Игры, Слэш, Творческое

---

Властелин иллюзий.

Он не раз проклинал собственную внешность. Ну вот что стоило небесам смилостивиться и вместо смазливой мордашки и юношеской субтильности наделить его несколько более… солидным телом? Более тяжёлым подбородком. Чуть более суровым взглядом? Не такими мягкими волосами. Его чёлку треплет любой сквозняк, и никакие ухищрения не помогают.
Почему в довесок ко всем бедам у него именно синие глаза и именно пшеничного цвета шевелюра? Такими рисуют классических ангелов и мучеников за веру. И мистиков. Но не классических иллюзионистов на королевском балу!
Анри со вздохом поправил диадему с синим сапфиром – символом принадлежности к классу – и вернулся в зал, где очередная фаворитка монарха требовала иллюзий. Ну ещё бы, она сущее бревно, где ей изогнуться как нимфе в незабвенных «Утехах…»? Вот и пытается научиться как может.
Только не выйдет, милочка. Не-вый-дет!
Зеркало снова послушно отразило синеглазого юношу в синей тунике и простых прямых синих брюках, заправленных в высокие сапожки с шитьём.
Ещё совсем немножечко, и всё. И можно будет расслабиться и отпустить себя.
Молодой человек кивнул собственному отражению и вышел в зал, где как раз рассеивалась последняя его иллюзия: что-то весьма вольное на античную тему. Сатиры растворились в мерцании свечей, послышались аплодисменты и одобрительные возгласы юному мастеру.
Иллюзии были восхитительны, очаровательны... но Этьен любовался не ими, а их создателем - и искренне не понимал, как может быть иначе. Нет - мастерство Анри он ценил очень высоко, но... для него иллюзии, созданные Анри, были всего лишь проекциями его очарования. Анри был бриллиантом - а они лишь радугами, которые высверкивают в бриллианте...
Хотя нет - неправильно сравнивать Анри с драгоценным камнем, пусть и прекрасным, но мертвым. Анри живой, такой чудесно живой... это Этьена нередко сравнивали то с золотистым топазом, то просто с золотом... а Анри не был камнем, пусть и драгоценным, он был золотистым цветком - стройным и нежным, который хотелось тронуть губами, вдохнуть его аромат...
В чем-то они были отдаленно схожи - оба стройные, светловолосые. И даже одевались нередко в схожие цвета - синее идет к светлым волосам. Но на том сходство и кончалось. Этьен сверкал, как драгоценность - Анри ласкал взгляд, как цветок...
Прижаться губами к его лепесткам, вдохнуть его аромат...
Это не было иллюзией - это было желанием настолько страстным, что Этьен почти въяве ощутил поцелуй, которого не было.
И, не подав виду, улыбнулся пылающими губами и зааплодировал вместе со всеми.
Следующей иллюзией была, ставшая классической, история о золотом драконе и юной нимфе, которые, воспользовавшись способностями к изменчивости, ограбили пару гномьих банков, но потом попались на чрезмерной привязанности нимфы к любовнику. И преступников… расстреляли при попытке к сопротивлению при аресте.
Не самое романтичное окончание истории, но народ любовников канонизировал, как мучеников за высокое чувство. Что было такого высокого в обычном сексе, сам Анри не понимал, но немного доработал историю, приукрасил иллюзии, и вышла слезливая история для придворных о несчастной любви и стремлению к свободе.
Задав все параметры для нового представления, юноша отошёл в сторонку, прихватив малюсенькое пирожное и бокал вина. Чары утомляют. Иллюзия же, даже высококлассная, держится пока маг при памяти. Стоит ему только отключиться, и… всё. Конечно, сон не в счёт, но беспамятство, тот же голодный обморок или обморок от потери сил – не самая приятная штука.
Бриллиант может рассыпать радуги, не растрачивая ни крупицы собственной сути - но иллюзия для поддержания требует силы.
Все смотрели на иллюзии - Этьен смотрел на их создателя... и от его глаз не укрылись признаки усталости.
И потому, едва Анри успел съесть свой пирожное, как в его руке оказалась маленькая креманка с карамельным мороженым с капелькой карамельного ликера - сладкое, подкрепляющее, быстро восстанавливающее силы...
- Побалуйте себя, Анри, - улыбнулся Этьен, и его пальцы на миг коснулись запястья мастера иллюзий - вливая силу. Короткий миг - и Анри ощутил себя выспавшимся и отдохнувшим, полным бодрости - и иллюзорным это ощущение не было.
- Вы всё не оставляете попыток, граф? – Анри скупо улыбнулся, но креманку принял. Есть хотелось до одурения, потому, немного десерта лишними не будут ни при каких обстоятельствах. Вот только… неужели намёков не понимает? А прямо говорить не хочется, неминуемо пойдут расспросы.
Тягучая золотистая тёплая карамель подтаивала белоснежную горку мороженного, и юноша с наслаждением поглощал получившийся сироп.
- Не прекратил, - ослепительно улыбнулся Этьен.
Далась ему эта улыбка не без труда - у него просто дух перехватило при виде того чувственного зрелища, которое представлял собой поедающий мороженое Анри.
Не самая приятная ситуация. Кому не льстит внимание самого популярного придворного, красавца-мага, и самого видного жениха королевства, не считая наследного принца, конечно? Ответ крайне прост. Магу-иллюзионисту. По уши влюблённому в означенного красавца-мэтра.
- Помнится, я вам уже говорил на эту тему.
- И не прекращу - с какой стати? Разве в вас что-то изменилось, Анри? Вы успели подурнеть? Поглупеть? У вас испортился характер? Нет... вы - это именно вы, такой, каким пришлись мне по сердцу... так отчего же я должен оставить свои попытки? - Ты пришелся мне по сердцу с первого же взгляда... - Вы все тот, же, Анри, - продолжал Этьен, лаская юношу взглядом, - даже ваша репутация неизменна...
Это было правдой - Этьен ухитрялся своего ухаживания не афишировать. Он ухаживал, рассыпая по сторонам улыбки и комплименты, так что никому бы и в голову не пришло... даже и сейчас, когда он так открыто стоял рядом с Анри и говорил с ним, никто этого не видел - ведь все смотрели на иллюзии, а не на их создателя...
Нимфа в иллюзорной траве пала к ногам обратившегося дракона и золотоволосый юноша, до изумления напоминающий мастера-целителя, поднял её с колен, и поцеловал руки, после чего следовала сцена любви, стыдливо скрытая золотистым туманом, с угадывающимися в нём переплетениями восхитительных тел…
- Моя репутация неизменна потому, что к этому я искренне стремлюсь. Вынужден вас настойчиво прекратить ваши поползновения, граф. Иначе, клянусь, я попрошу перевода у мэтров академии.
О, вот этого б очень не хотелось. Но… Обет. Так легкомысленно было дать его, не зная, куда его заведёт жребий распределения. Ну что стоило ему родиться менее инфантильным, а Этьену – озадачиться навязчивой идеей неделей позже?
Хотя, целителю всё что об стенку горох! Пугай, не пугай, без толку. И ладно время… Так ведь ветреность графа – о ней легенды слагают! С таким непостоянством ему только Аэром дирижировать, а не людей исцелять.
- Вы несправедливы, Анри, - покачал головой Этьен с шутливым упреком. - Ваше репутация неприкосновенна не только потому, что к этому стремитесь вы, а потому, что к этому стремлюсь и я... разве я хоть раз вас скомпрометировал?
Это было правдой, снова правдой - Анри нечего было в этом смысле поставить Этьену в упрек, он и в самом деле ухаживал тайно - и именно его опытность и помогала ухаживаниям оставаться тайными. Будь на его месте другой, и Анри быстро бы выдал себя как предмет внимания графа Рейни.
- И перевода вы не попросите, - добавил он. - То есть вы можете попросить... но на прошение вам ответят отказом. Да еще и поинтересуются, с чего бы вы вдруг попросили... а когда вы объясните, вам просто не поверят... учитывая вашу и мою репутацию.
О да - ухаживания свои Этьен не афишировал настолько, что поверить в их наличие было бы очень, очень сложно...
- Так что я не оставлю вас в покое - как мое сердце не может оставить в покое меня. Но сейчас я покину вас наедине с вашей... репутацией.
Момент был выбран точно - иллюзия как раз завершалась. И когда все обернулись к мастеру иллюзий с аплодисментами и восторгами, Этьена рядом с ним не было. Креманка из-под мороженого в руке была - а Этьена рядом не было...
Как глупо.
Кланяться, улыбаться, снова кланяться, обещать непременно повторить восхитительную постановку, и снова и снова кланяться, пока не заноет спина, а креманка, скрытая иллюзией, не нагреется в руках.
Сославшись на лёгкую усталость, юноша покинул бал. Куда приятнее попросту отоспаться. Приятнее и полезнее. Конечно, подпитка, так неожиданно подаренная целителем – дорогого стоит. Но с Рейни станется явиться в самый неподходящий момент.
В коридоре с цветком, золотистой лилией, которая так и не увяла, спустя две недели с того момента, когда была сорвана в королевском саду. У двери в его, Анри, покои, с коробкой конфет. Или просто у окна крытой галереи, что ведёт к крылу магов, за декламацией стихов.
Он невыносим. Так упорен и невыносим.
И так любим. Если бы только сам Этьен это знал… Вот только не знает, и не узнает. Потому что нельзя.

Опасался он напрасно - вот как раз сегодня Этьен и не думал приближаться к нему ни на балу до его отъезда, ни тем более в его покоях, наедине. Вместо этого он всю ночь гонял верхом, плавал в озере, снова гонял во весь опор - чтобы вернуться домой под утро, падая от изнеможения, и рухнуть в постель... потому что он не ручался сегодня за себя, за свою способность удержаться и не схватить Анри в охапку, не сжать его в крепких объятиях, не целовать этот нежный рот, упрямо говорящий "нет"...
Твои губы говорят "нет" - но глаза говорят "да"... ты отталкиваешь, притягивая, кто научил тебя этому? Красавец из твоих иллюзий так похож на меня, что этого разве что чудом не заметили и не сделали предметом сплетен - Анри, желанный мой, твое "да" громче твоего "нет"... но я хочу слышать, как твои губы произносят это "да"... ты гонишь словами, обещая взглядом, и я не могу ни уйти, ни остаться, я могу только сгорать... сгорать от любви, от восторга, от желания...
Этьен сбросил простыню, подставляя тело прохладе утренней спальни. Но ветерок из раскрытого окна не мог остудить желания...
Трое суток до бала у герцога Этьен провел дома, то предаваясь мечтам, то строя планы осады сердца Анри по всем правилам, то отметая все задуманные им маневры... пожалуй, если бы не то, что его услуги мага-целителя за эти трое суток все же требовались, он бы тихо рехнулся. Работа была спасением, заставляя сосредоточиться на другом и хоть ненадолго забыть о любви, тоске, страсти... забыть об Анри, таком желанном, таком любимом...

…К балу Этьен готовился тщательно, выбирая и вновь отвергая разные наряды, обдумывая их до мелочей и отказываясь от выбора.
Этьен перебрал наряд за нарядом - отказываясь от них подряд... он не хотел приходить на этот бал в синем, он и так слишком часто носит синее... да - этот цвет идет к его золотистым волосам, да - ему нравится синее... но все-таки страшно, что кто-то сопоставит два синих цвета, наряд мастера иллюзий и наряд мастера исцелений, что присмотрится, присмотрится - и все же заметит не предназначенное для посторонних глаз...
Давно ли ты стал таким осторожным, Этьен?
Граф улыбнулся этому вопросу - уж слишком был очевиден ответ…

Новые наброски к иллюзиям не развлекали а вгоняли в устойчивую тоску. В общем-то было от чего. Можно было сколько угодно доказывать самому себе, что всё пройдёт гладко, что снятие обета на самом деле не страшная штука, что через это рано или поздно прошли все, что он своей силы не потеряет, да и опыт, полученный в академии не денется никуда.
Он не глуп, умеет рисовать, недурно музицирует и всё прекрасно.
Золотистая лилия легонько покачивалась на сквозняке и на лист бумаги осыпалась тонкая пыльца.
Анри едва не взвыл, когда один из главных героев его новой мистерии на глазах начал приобретать черты лица Этьена. Золотистые локоны, пронзительные глаза, чуть иронично изогнутые губы.
Ну что ж… пусть так. Будет мистерия о Принце Золотая Лилия, гордом, восхитительном и настойчивом, пожелавшем влюбить в себя ветер. Но ветер непостоянен и слишком любит свободу. И ещё ветер обвенчан с небом, и потому не может принадлежать кому-либо.
А ветер получился тонким изящным синеглазым юношей. И вот поди после этого, утаи кота в мешке!
Фигуры и символы прорисовывались необычайно правильно и легко, точно история сама просилась в мир, танцевала на кончике его пера. Как жаль, что на каждую иллюзию затрачивается так много времени. И так много сил. Бог с ним, со временем! Силы восстанавливаются так медленно!
…финал…
Принц Лилия повелел вырасти вокруг себя могучим деревьям, чтоб заточить ветер, заставить его быть всегда рядом…
Он не спал три ночи, чтоб закончить новую иллюзию к сроку – приёму у герцога Мариино, на который был приглашён.
Привычно в синем. Диадема и, ради разнообразия – перстень с ярко-синим камнем. Мастер иллюзий вошёл в зал в золотистом мареве, подошёл к хозяину, сдержанно поклонился, коротко описать суть придуманной мистерии, поблагодарил за приглашение…
Как жаль, что до конца недели нельзя отказываться. Отказать в прощённую неделю – всё равно что навлечь немилость небес. Главное, чтоб один чересчур пылкий граф об этом не вспомнил. На то, что он не явится - надеяться не приходилось. Ну не пропустит Рейни этого бала!
Ах, герцог… ну зачем?
Анри грациозно поклонился герцогине, красиво ответил на пассаж о том, отчего так и не обрёл при дворе покровителя, и отчего не стремится к этому, пообещал небольшой кучке графьёв непременно подумать о применении иллюзий в качестве какого-то совсем боевого случая, и выдал оркестру ноты простенькой мелодии, написанной накануне как раз для новой иллюзии.
Осталось лишь дождаться просьбы герцога, и запустить иллюзию.

…На бал он явился в темно-вишневом. Темно-вишневый бархат, и такой же шелк, и гранатовый перстень на руке, и золото волос льется на плечи...

Гости собрались, гости выпили вина, гости угостились, посплетничали, по нескольку раз успели обсудить внезапную холодность прекрасного целителя к его новой пассии, и то. Как быстро он расстался с последним любовником, и не стоит ли за всем этим кто-то. О ком покуда не осведомлены придворные умники.
Анри бледнел, Анри краснел, великосветски улыбался, в ответ на улыбки. Фланировал меж любопытствующих, галантно кланялся, и даже успел посекретничать с парой чудовищно любопытных маркиз на предмет наличия в его жилах эльфийских кровей. Как всегда ни да ни нет, но маркизы остались при собственном мнении.
Последней каплей стало триумфальное появление Рейни. После чего не оставалось ничего иного кроме как провалиться на этом самом месте. Увы, следующей вопиющей несправедливостью мира стало дефиле герцога к нему и любезная просьба начинать, а значит – оказаться на несколько мгновения объектом самого пристального внимания присутствующих в зале…
…Принц был рождён на рассвете, умыт рассветной росою и получил имя – Лилия…
Интересно, а хватит ли сил на материализацию? Пусть частичную?
…Ветер никому не удавалось пленить, и лишь необыкновенная красота Лилии покорила его, и он позволил словам возлюбленного вскружить ему голову…
На этот раз Этьен смотрел не только на мастера иллюзий - но и на поглощенных иллюзией зрителей... Анри - и это ты что-то говорил о репутации?! Что же ты делаешь, разве можно так явно, так обнаженно... сходство просто бьет под самое сердце...
И все же, хвала богам, люди слепы... они не видят... к счастью, они не видят, как и всегда... не видят - потому что имена даны наоборот... Принц лилия? Нет, любимый - это ты цветок, живой и благоуханный! Ветер? Но никому и в голову не придет назвать тебя ветреным, ветреность приписывают мне!
И только поэтому они все не видят, не понимают... стройный юноша в синем и золотоволосый принц... Анри, как же ты рискуешь, тасуя свои "да" и "нет", слова и взгляды, алую масть любви и черную масть отказа...

- Мастер, вам письмо…
Слуга растворился так же неслышно, как возник, оставив в его руках запечатанный конверт. Что ж… на воске – отпечаток листа и свечки каштана. Писал отец. Но вторая печать была от академии.
…и продлить срок Вашего обета ещё на неделю…
Будущий граф неизящно выругался сквозь зубы. Как же, утончённый ветер… С такой утончённостью, с этими обетами мозгами тронуться можно.
Ещё неделя – и виконт Ира сам кого угодно просить станет, как о великой милости. И совершенно не принципиально кого…даже если это будет вовсе не Лилия, изводящий его своей нежностью на показ.
Конверт и письмо сложены и спрятаны в поясной кошель.
…к ветру воззвало небо, и ветер вырвался из тесных тенет деревьев, коими окружил себя гордый и прекрасный цветок. Но лилия скоро утешилась, подставляя лепестки прозрачным потокам дождя…
К чертям! Прощённую неделю нужно проводить дома, или уезжать прочь из столицы, чтоб ни одна живая душа не ведала куда. Чтоб даже направления не угадали! Только тогда можно с малой толикой уверенности говорить, что никто не прицепится, и никто не потревожит.
Анри снова поклонился, принимая восторги и поздравления, поцеловал пару изящных ручек и поспешил скрыться за драпировками.

Этьен смотрел во все глаза - теперь уже не только на Анри...

…так вот что ты обо мне думаешь? Любовь моя, ты так же слеп, как и те, кто смотрит сейчас на представление - и не видит в упор лиц лилии и ветра... как те, кто обсуждает мои похождения - и совершенно не замечает, что я... нет, кое-кто из друзей не просто догадывается, а знает наверняка - и они не выдадут тебя, если догадаются, глядя на твои иллюзии, кого ты подразумеваешь... но... но как же можно так беспечно выставлять напоказ свои чувства...
Или... или дело как раз в том, что я и сам слеп и выдаю желаемое за действительное? Что за письмо тебе вручил слуга? Такое срочное письмо, что оно не могло подождать окончания представления? Письмо, заставившее тебя нахмуриться? От кого оно?
Неужели твои иллюзии - и в самом деле иллюзии, прикрытие... нет... нет, не может быть... твой взгляд не мог обмануть...

Этьен сходил с ума от ревности, уговаривал себя, что повода нет и ревновать недостойно - и все же терзался, позабыв в этих терзаниях все свое благоразумие и сдержанность.
И потому, скрывшись за драпировками, Анри оказался в объятиях Этьена - и тот, не отпуская его, открыл занавешенную этими драпировками дверь, ведущую в соседние покои.
- Анри... Анри, умоляю вас... что... что же ты делаешь...
- Этьен?! Отпустите меня немедленно! – Добавлять «не то буду кричать» было по меньшей мере глупо, потому молодой человек просто упирался руками в грудь излишне пылкому воздыхателю. – Что вы себе позволяете, граф!!!

Проклятье, что же ты творишь… что творишь… будь я уверен в тебе, я бы… Но нет, я не могу сдаться, просто не могу, потому что… о господи… зачем ты так ветренен… ты сам создал себя таким, а я не могу тебе верить… не тогда, когда нужно вручить собственную жизнь…

Он и сам не знал, хотелось ему отхлестать Рейни по щекам, или поцеловать так, чтоб перед глазами светился золотистый туман. Его вполне ощутимо потряхивало и не только от возмущения. Скорее даже от нахлынувшего возбуждения.
Но… три дня и полторы недели – это всё-таки разница большая. Равно как и чувство истинное, взаимное, или просто порыв страсти.
Слышал ли юношу Этьен, понял ли... а если понял, то верно ли... он и сам не мог бы сказать, так кружилась голова - никогда он еще не обнимал Анри, не прижимал его к себе, не ощущал его дыхание на своем лице, и глаза смотрят в глаза, и губы так близко, так невозможно близко...
Наверное, он все же услышал Анри даже в этом безумии - потому что железная хватка сделалась нежным объятием, которое так легко разорвать, если этого хочешь... и пока Анри еще не сбросил с себя его руки, Этьен приник губами к его губам, жадно, как приникают в пустыне к роднику...
- Анри, Анри...

Что ты творишь, мой желанный, мой любимый... привлекая и отталкивая, говоря взглядом одно, а губами другое... и вот теперь я целую эти губы, и пока я их целую, они молчат...

Не надо…
Но слишком убедительны могут быть поцелуи. Не иллюзия, не ложь, тонкая придумка, что истает, лишь только ослабнет воля создавшего. Это не воля – полное безволие, нежелание оттолкнуть жадные нежные руки.
Иллюзионисту удалось-таки совладать с собственными разбушевавшимися чувствами, и оттолкнуть воздыхателя.
Слишком мучительно, вот так, только распробовав вкус, отказаться от него, и… незнамо, на полторы недели или навсегда.
- Возьмите себя в руки, Этьен… - молодой человек прижал к пылающим губам тыльную сторону ладони и прикрыл глаза, пытаясь заново научиться дышать. – Прошу вас… Вы слишком многого хотите, и при том сразу.

Считай гордецом, невеждой и зазнайкой… но как… как мне осадить тебя, заставить забыть хоть ненадолго, как пригасить твоё пламя и не выдать себя?

- Любовь моя, неужели поцелуй - это так много? - выдохнул Этьен.
В его голосе, глазах билась обнаженная жажда - такая неприкрытая... как может умирающий от жажды скрыть то, что чувствует при виде ручья? Мой любимый, моя чистая вода...
- И как может быть поцелуй "не сразу"? По частям? - Этьен еще силился улыбнуться, пошутить, потому что и в самом деле еще силился совладать с собой. - Тогда дай мне часть поцелуя...
С этими словами он поцеловал ладонь Анри - ладонь руки, прикрывающей нежные горячие губы...
Этьен даже не замечал, что его окружает для чего предназначена комната, в которую они вошли - а между тем это был будуар, предназначенный как раз для того, чтобы без помех заняться любовью, пока в соседнем зале бушует лихорадка бала... но ему не было дела до комнаты, ему ин до чего не было дела... только до узкой ладони, которую он целовал...
«Дай часть поцелуя…»
Дай часть…
Он попросил. А отказать – значит навлечь на себя великую немилость. Ах, граф, ну почему именно теперь?
Анри только тихо застонал, понимая, что, если он сейчас же чего-нибудь не придумает, можно смело прощаться с карьерой мага и отправляться в поместье, править слугами, выслушивать нотации отца и нянчиться с младшими сёстрами. Или, того хуже, выслушивать нытьё гномов, которым батюшка обещался отдать шахту, да так и не отдал. То ли позабыл, то ли прикидывается.
Оставалось лишь убрать ладонь, подставляя требовательным губам собственные губы, и обмирать под поцелуем. И целовать в ответ.
А потом – вновь оттолкнуть, почти с мольбой глядя на кавалера.
- Этьен, пожалуйста. Что вам стоит?

Что мне стоит то, что я делаю? Всей жизни...

- Анри... - молящий поцелуй, - Анри... не гони, прошу тебя...
Этьен не помнил, что за неделя идет сейчас, начисто не помнил - иначе никогда не сказал бы этих слов, нельзя просить, заведомо зная, что тебе не вправе отказать - это все равно что насиловать связанного... он не помнил - иначе не стал бы просить... если бы попросил, наоборот Анри - попросил четко, сказав "прошу тебя", Этьен мигом бы вспомнил, что обязан исполнить просьбу... но сейчас он не помнил, не помнил ничего...
Приехали…
Не иначе как специально граф такое говорит. Знает же! И из угла в который его загнали обстоятельства – выхода ажно два. Нарушить правила или идти до конца. И в том и в другом случае итог один – потеря силы. Только в одном случае им поиграют, в другом – он попросту уйдёт.
Любовь моя?.. Знаете ли вы, граф, что такое любовь, которая не позволяет сказать «нет»? Любовь, которой невозможно отказать, можно только держаться на расстоянии и молить небеса о тёплом взгляде… и внезапно получить такое!
Будь Анри младше – непременно бы разрыдался. Как мальчишка, как юный подмастерье, которому задали головоломку для более высокого класса.
Но слёзы не горчили на губах, когда вслед мольбе и поцелуям последовал ответный поцелуй.
Нельзя… гореть силам синим пламенем до того момента, когда он, за нарушение клятв попадёт в преисподнюю и вот тогда его собственные проклятые силы расплатятся с ним сполна.
Любить, и не иметь возможности быть с любимым, потому что – обет.
Желать, и не иметь возможности утолить жажду потому что – обет.
И отказать нельзя именно теперь… потому что – традиция, освящённая веками.
Золотистый туман клубился вокруг ладоней, затягивая полупрозрачной дымкой будуар.
Выход был. Но риск был огромен. После мистерии Анри был слаб, а на поддержание длительной и достаточно материальной иллюзии нужно столько сил, что маг классом ниже вовсе протянул бы ноги. Но в теории… в теории может сработать. И тогда – жажда Этьена будет временно успокоена, а сам Анри не нарушит никаких обетов и правил.
- Ну чего ты мучаешь меня… чего ты от меня хочешь?..
- Тебя, Анри... любовь моя...

Тебя - здесь и сейчас, отныне и навсегда, всего тебя - телом и душой, сердцем и разумом... я хочу просыпаться рядом с тобой, хочу улыбаться тебе утром и целовать тебя вечером, хранить твою репутацию днем и заниматься любовью ночью... хочу... тебя... всего... хочу видеть желание в твоих глазах, любовь в твоем сердце... хочу... любить и быть любимым, чего же проще? Или... чего же сложнее?

- Анри, если бы ты знал...

Если бы ты знал, что на самом деле я...
Анри, я люблю тебя... люблю...

О небо… он всерьёз!
Это правда, действительно правда, самая настоящая, та, о которой он только мечтать смел, и вот теперь…
Господи… ты умеешь наказывать, умеешь ставить в безвыходные ситуации, особенно тех, кого испытываешь на прочность или на верность. Господи… прости… И пусть он простит, если сможет…
На секунду сделать шаг вперёд, толкая всем телом, и ещё, мягко, осторожно, к слишком удобно расположенной кушетке, так, чтоб в какой-то момент граф не удержался и… опустился на мягкие подушки. И опуститься следом, оседлав его бёдра, склониться ниже, целуя, заранее извиняясь за то, что не в его власти.
Анри покачал головой, глядя в глаза, может, в первый и последний раз наслаждаясь искренностью и теплом в их потрясающих глубинах.
- Если бы знал ты…
Как сладко кружится голова, когда встречаются губы, а если чуть прикусить их, сердце отчаянно ухает куда-то в пропасть…
А стоит расправиться со всеми этими пуговками камзола и пенным кружевом рубашки, как тело забывает о том, что умеет дышать. Золотистая кожа, тёмные солнышки напряжённых соском, которых тоже хочется коснуться, ощутить губами… но нельзя… не теперь…
Камзол и рубашка… долой… на пол… не далеко, ещё сгодятся.
-- Не… касайся… меня… - произносишь ты... Анри - неужели ты еще боишься... боишься, что я причиню тебе боль, что буду груб с тобой?
Но губы ещё касаются губ, а обнажённого тела касается шёлк туники.
Голова кружится, сердце колотится, как сумасшедшее...

Анри, Анри - ты все-таки решился?... любимый, душа моя... в груди жарко и тесно, как же я хочу тебя - до боли... и только когда ты сжимаешь мои бедра, становится чуть легче... какие у тебя губы нежные, любимый, и глаза... только отчего же они у тебя такие шалые, такие странные... почему у тебя всегда глаза с губами не в ладу... и все-таки ты решился, Анри, я так остро счастлив, что мне больно от счастья... любимый, отчего так тревожно, когда мечта сбывается... так сладко и больно, так волшебно и тревожно... и твои руки сами тянутся к моему телу, и оно выгибается, сдерживая стон...

- Нет... не бойся... не трону... делай сам... как тебе хочется... любимый...
Любимый…
Он не удержался, и пара слезинок всё-таки скатились по его щекам. Может, когда целовал, может, когда почти лежал на возлюбленном, ощущая, как бешено колотится его сердце в груди. Или…его, Анри, сердце?
Любимый…
Всё внутри переворачивается и сердце стискивает ледяная рука. Это же предательство! Этому нет прощения ни у одного народа. Нет предательства худшего и никогда не было.
Вот только… есть ли у него выбор?
Маги без силы не живут. Сходят с ума, спиваются, или сами себе жизнь укорачивают. Но не живут. Никто не находил в себе достаточно смысла, чтоб жить дальше.
Любимый…
Рукавом рубашки привязать одну руку к ножке кушетки. Рукавом камзола – за запястье другую. И поцелуй… последний, прощальный и прощающийся.
Анри плавно соскользнул с Этьена и на миг отошёл в сторону. То, что вернулось назад – было иллюзией. Точной копией виконта Ира. Та же улыбка, тот же взгляд, тот же шёлк туники и тёплая нежная кожа… вот только сам виконт сидел в углу и судорожно пытался отдышаться. И отчаянно желал лишь одного: никогда не рождаться.
- Люблю тебя… - вытолкнули губы, и иллюзия в точности повторила его мимику и голос.
- Анри...
И больше не сказать ничего - комок в горле, мне так трудно дышать, трудно дышать и совсем невозможно говорить... и я уже не могу сказать "люблю", не могу сказать "поцелуй меня, желанный мой..." ты сбрасываешь камзол и рубашку и наклоняешься ко мне, я подаюсь навстречу...

Скрытый мороком, он скорее, вывалился из будуара, чем вышел. Едва держась на ногах, сдерживая слёзы. Когда всё закончится – иллюзия освободит невольного пленника. Последний импульс, что успел вложить в неё создатель, приказывал именно это.
Юноша тенью прошмыгнул мимо танцующих, спустился по ступенькам, и только в своём экипаже… потерял сознание. Тело и разум не выдержали нагрузки, воспротивившись тому, с каким упорством созданная иллюзия выжимает крохи сил из обессиленного мастера.
…полуобнажённый Анри попросту рассыпался, золотистыми искрами оседая на тело несостоявшегося любовника…

... и губы мои встречают золотистое мерцание, оно рассыпается, и искры оседают на мои губы, на мою грудь... они не обжигают, эти искры, они холодные... как твое сердце...

- Анри... АНРИ!!!

Как же ты надо мной посмеялся...
Как провел...
Теперь ты можешь гордиться по праву - никому этого еще не удавалось... как я мог так обмануться... это не губы - глаза твои лгали... лгали, заманивали... как я мог поверить им...
Бесполезно звать - тебя здесь нет... ты посмеялся надо мной и ушел... ты же отходил от меня после того, как привязал - вот когда и произошла подмена... после того, как ты был привязан...
Привязан!
Проклятье - я же не смогу сам освободиться... я всего лишь целитель, а не движитель, я не могу заставить эти узлы развязаться... и порвать их тоже не могу!..

И все-таки Этьен пытался вырваться... пытался до тех пор, пока за дверью не пока за дверью не раздался голос - "Виконт, да где же вы? Вас везде ищут! вы тут?" - и дверь распахнулась.
А потом раздался визг.
Этьен замер, вскинул голову, посмотрел на визжащую при виде его обнаженного и привязанного молодящуюся графиню Эгит и дерзко улыбнулся…

@темы: Игры, Слэш, Творческое

---

Танцуй для меня. Окончание.
Поскольку не влезло в комменты, выкладываю отдельным постом.

* * *
- Уже пора… - пора покинуть дом, пора одеться, взяться за руки и выйти, чтоб не разбудить спящих, чтоб не провожали взглядами. Просто выскользнуть за дверь, точно два вора прокрасться по дворику, и выйти через ворота, всё одно ощущая спинами тоскливые взгляды. Тоскливые и ободряющие, словно благословляющие: мы будем вас ждать…
Это неожиданно приятно, вместе, рука об руку идти по пробуждающемуся городу, и ловить восхищённые взгляды. Некоторые останавливались, глядели вслед, прищёлкивая языками…
В посольстве же жизнь кипела. Помощник разбирал бумаги, секретари писали отчёты, курьеры приходили с донесениями. Обычный день, и только когда Амори сообщил помощнику, что ближайшие три-пять дней тому поручено выполнять его, посольские, обязанности, молодой дипломат оробел. Но твёрдо кивнул, уверяя, что всё будет в порядке.
Эри молча сжал тонкие сильные пальцы любимого - да, твой помощник справится, да, мы тоже справимся, мы вернемся, все будет хорошо, и мы снова пройдем этой же дорогой - уже домой... и еще не раз... мы будем идти рука об руку, и нас буду провожать взглядами - а мы не будем их замечать, поглощенные друг другом... я люблю тебя, единственный мой...
Уже пора... всего несколько минут - войти в твою комнату и полюбоваться тобой, пока ты торопливо переодеваешься... всего несколько минут отделяет меня от неведомого...
- Амори...
Подойти, обнять, поправить волосы... отступить на шаг, взять за руку, улыбнуться...
Ведь уже пора?
Амори кивнул, выставил перед собой раскрытую ладонь и внятно произнёс:
- Амори д*Адан, герцог, точечный переход для двоих человек. Место прибытия первые приёмные покои Дома Адан, Южная башня.
По его лицу скользнула холодная голубоватая ниточка света, изгибаясь, очерчивая контуры тонких черт, и, наконец, рассеялась, и в тишине прозвучало тихое далёкое «принято». В центре комнаты мигнуло синим, и на полу очертился светящийся синий же круг.
- Не понял… - Амори нахмурился, снял с груди массивную цепь, размахнулся и бросил в центр круга. Миг, и цепь вылетела назад.
- Герцог, не майся дурью, не собираюсь я тебя тут принимать на волчью пику. – Голос был молодой, чуть усталый и явственно звенящий иронией.
- Эмрис… - спокойнее вздохнул Амори, и, покрепче сжав руку Эри, шагнул в круг.
А потом в ноги ударили плиты пола в первом приёмном покое Дома. И на встречу шагнул принц. И выглядел принц куда более помятым и усталым чем когда Амори покидал столицу. А ещё в чёрных волосах серебрилась целая прядка седины.
Эри склонился перед ним в глубоком, полном достоинства поклоне - так, как и полагается кланяться особам королевской крови. А распрямившись, внимательно посмотрел на него сквозь скрещенные ресницы.
Принц понравился ему. Он был отважным и умным - и он был другом Амори, сомнений в этом не было.
А еще... он был утомлен, как тетива после битвы.
Что здесь случилось, пока тебя тут не было, Амори? Что-то неожиданное... и тяжкое - я по твоим глазам вижу, что ты не ожидал застать своего друга таким...
Нас ждет битва?
Я с тобой. Помни это.
Принц рассматривал Эри из-под полуопущенных ресниц, а потом улыбнулся. Одними уголками губ. Не зло, не иронично, просто тепло и устало.
- Не знаю, что там случилось у вас, но у нас… - махнул рукой, приглашая следовать за собой, и по ходу кивнул незаметно стоявшему в уголке молодому человеку в длинной синего цвета хламиде, судя по посоху, что парень сжимал в побелевших пальцах, магу.
- Вы сменили систему переходов? – Амори не мог не обратить на этот факт внимания. Не было привычной арки, отсутствовали плавные повороты сумеречного пути… Был шаг вперёд и не особо мягкое приземление.
- Да… Арки легко блокировать. Прецеденты были… вот и пришлось изобретать на ходу.
- Изобретать? – холодок пробежался по спине, и Амори едва сдержался, чтоб не начать трясти друга, как старую грушу. Правда, вовремя вспомнил, что так и не удосужился представить Эри принцу. – Ммм… позволь тебе представить моего супруга… Герцог Эри д*Адан. Герцог по клятве, Эмрис… и другого - не будет.
Быстро спустились по ступенькам в основной коридор, и спустя пять минут достаточно напряжённого молчания, наконец, добрались до господских покоев.
За морем было тепло. Здесь же приходилось разжигать жаровни и кутаться в плед, чтоб согреться. Потому, первым делом, Амори самолично достал из комода у стены тёплый пушистый плед, накинул на плечи Эри и усадил того в кресло у камина.
Ещё два кресла по обе стороны от тепла заняли принц и герцог.
- Итак?..
- Мы в мятеже, герцог…
Эри машинально укутался в плед - словно в красивый плащ. Воспитание сказывалось - никогда он не сможет выглядеть нелепо, даже если попытается. Он не выглядел укутанным неженкой возле двух северян - скорее экзотическим воином из дальних стран... каким и был, в сущности. И взгляд у него был серьезный и цепкий. Он подмечал каждую мелочь - будь то неожиданная для Амори седая прядь в волосах принца, оттенок его улыбки, слова о том, что систему переходов пришлось менять... так что слова о мятеже не было для него полной неожиданностью. Чего-то такого он и ждал. И он замер, чтобы ни слова, ни крупицы информации не пропустить из того, что еще будет сказано...
- Рокошь? Ваганум? Которая из традиций?.. – вот и причина безотчётной паники, преследовавшей его все эти дни. Мятеж. Вот только… - Почему МЫ?
Холодок усиливался, грозя заморозить его изнутри. Всего выморозить, ни кусочка души не оставить. Амори беспомощно мазнул взглядом по комнате. Ничего не изменилось. Кроме одной детали. Два месяца здесь кто-то жил. Две месяца, в которые он отсутствовал, эту комнату кто-то занимал. Взгляд помимо воли задержался ещё на одной детали. Маг из приёмного зала пришёл вместе с ними.
- Я не понимаю, Эмрис… Объясни пожалуйста.
Он не мог быть в мятеже по причине отсутствия в столице и вообще… Какой мятеж, когда ты второй день как… с мужем.
- Детейра… - принц поманил рукой высокую фигуру в синем, и Амори отметил, как та двигается. Немного неловко, но плавно и с несвойственной даже мужчинам-танцовщикам грацией. Женщина… Магичка. В тот же момент, когда та откинула капюшон своей хламиды, Амори не смог произнести ни слова. На него смотрела его точная копия. С одним крохотным различием: это была действительно женщина…

Эри только глаза распахнул, удержав вскрик.
Он помнил... отлично помнил, ЧТО рассказала ему Майри. Так значит... значит, девушка не умерла? Не погибла? Или... или у Амори была еще одна сестра?
Один взгляд в глаза Амори. Быстрый и сильный. Я с тобой. Что бы это ни было - ты выдержишь. Потому что я возьму на себя часть твоей ноши... возьму всю, если будет нужно... я твой меч и твой щит, твое оружие и защита.
Она молчала. Ни слова не говорила. Просто переводила взгляд с Амори на Эри… А потом усмехнулась. Спокойно так, как умеют ТОЛЬКО маги, будто ни изумление мужчин, ни раздор, разрывающий королевство, лично её ни разу не касаются.
- Как… Я видел как тебя… как ты…
- Разделение, герцог… обряд разделения. Мне нужно было увидеть тебя, понять, какой ты, мне нужно было знать, стоит ли всё то, что было задумано, того, чтоб хотя бы начать. – женщина улыбнулась куда искренней, увидев замешательство, а потом и решимость во взгляде Эри.
Принц упреждающе вскинул руку и покачал головой, приказывая молчать. Магичка же, подошла ещё ближе, и присела на подлокотник кресла принца.
- Испокон лет в нашем роду есть традиция, которая не нравилась нашему отцу. Если бы родился ещё один мальчик, если бы у тебя был брат, всё было бы иначе. Но родилась я. И меня спас только дар. Дочь старшего из братьев непременно должна была стать порукой того, что сын, его наследник, не уничтожит младшего. Отец же, стараясь спасти и меня тоже… решил, что мне будет лучше в школе. Ты стал единственным наследником. А потом отца не стало.
- Чему немало поспособствовал господин министр. – кивнул Эмрис.
- И дядюшка начал обхаживать тебя. – Детейра улыбнулась. – Но ты снова ускользнул. Дурная слава, скверный характер… Если бы я не видела твоих слёз на похоронах, я бы поверила в твою игру. Ты делал всё, чтоб не дать министру получить фамильные земли. И преуспел настолько, что тебя, благодаря твоему супругу, нельзя просто убить. За что вам, милорд, спасибо!
Женщина коротко, но вполне сердечно кивнула Эри.
А ведь примут! Уже приняли. И то, что Эри не девушка, и то, что они близки, и то, что произнесена Клятва.
- Вы поступили как герой… Это очень нелёгкая ноша, и очень опасная.
- Если это ноша Амори - значит, это и моя ноша, - ответил Эри.
Он не мог бы сейчас усмехнуться, как магичка... боги - столько лет тому назад, любимый... наивный мальчик - и совсем не наивная девочка, отлично знающая, что происходит в отличие от тебя... мнимые похороны, твое потрясение - и то, что последовало за ним... твое одиночество - столько лет, сердце мое, любовь моя неласканная... сколько же лет надо бить по душе, чтобы выковать из нее клинок?!
Он не мог бы усмехнуться... но взгляд его был таким же твердым и спокойным, как и улыбка магички.
Если это твоя ноша - значит, она и моя, сердце мое.
- Насколько я понимаю, забегать в своих вопросах вперед нам не следует? - сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно.
- А осталось, в общем-то не много. Из того, что известно нам. – Детейра прикрыла глаза, а Эмрис продолжил. – Кейран Адан, министр, получил твоё письмо, и, как ошпаренный, рванул к брату. Его величество повёл себя как полный кретин, то есть, как всегда, когда меня нет рядом. То есть, сам факт Клятвы он проигнорировать не смог, но вот то, что у земель появился первый настоящий господин, это его испугало. Он тоже пытался дать клятву, вот только земля не приняла его. А нас…
Взгляды, которыми обменялись принц и магичка, не оставляли сомнений в том, кто же второй из хранителей. И Амори вздохнул, а потом поднялся из собственного кресла, и устроился в ногах кресла Эри, на шкуре какого-то зверя, убитого на охоте ещё отцом.
- Нам не оставалось ничего, кроме как бежать сюда, и надеяться…
- Ничего тебе не напоминает?.. – от облегчения хотелось рассмеяться. Но и взвыть тоже хотелось. И почему только досталась ему такая непоседливая родня? Ещё одного на объявление мятежа придётся пороть. По-близкородственному.
- Значит, земля этой страны приняла вас как Хранителей - но не его величество? - уточняюще спросил Эри.
Взгляд его сделался цепким и хватким.
- Как давно была принесена клятва? Знает ли король о ней? Знает ли кто-либо кроме него?
Два года в борделе хоть кого научат разбираться в интригах и политике...
- И... какое отношение к клятве имеет завещание? Отчего оно стало видимым только сейчас?
Любая мелочь... что угодно... то, что может погубить или спасти...
- Вы прирождённый политик, молодой человек… Вас бы, да главным интриганом к нам, да весь двор стенал бы куда как круче, чем когда интрижничать вздумалось Амори. – рассмеялся Эмрис. – Нам не дали времени на то, чтоб узнали все. Так, слухи, мелочи, детали… А брат знает. Откуда? Этого не знаю я.
- Что касается завещания… - Детейра задумалась. – Мне кажется, что это даже не совсем отцовское завещание. А последнего истинного хранителя. И нашли мы его в тот день, когда слова клятвы произнесли вы, насколько могу судить об этом я.
- Именно мы... - задумчиво произнес Эри. - Не вы, а мы... Это... интересно. Жаль, что я не маг и не могу предположить, отчего так вышло. И... когда стало известно о вашей клятве? До того, как мы произнесли свою, - или уже после? И кто еще, кроме вас, знает о завещании?
Мозг его напряженно работал, собирая информацию, порождая гипотезы - и отбрасывая их... в конце концов, информации еще лишком мало...
- Что именно написано в завещании? - спрашивал юноша. - Кто об этом знает? И... как все-таки король мог прознать о вашей клятве? Вы ведь никому не говорили о ней, я верно понял?
- Следующим утром и стало… - Детейра зябко потёрла ладони, пытаясь согреть пальцы, вытянула руки вперёд, к горящему в камине огню. На тонком пальчике массивно, и как-то непривычно смотрелся перстень с прозрачным голубым камнем. Вроде, золотой, но в следующий момент казался уже не золотым, обретая переливы лунного серебра. А ещё вздохом спустя почернело, наливаясь темнотой железа.
- Они появились утром… или, может, не утром, но мы заметили их лишь утром. Они будто часть нас, не снять, не спрятать. – Эмрис задумчиво потёр точно такой же перстень. – И заметил их первым именно Кейран, точно ждал.
Амори закусил губы, и искоса глянул на печатку, украшавшую его руку и руку Эри. Совсем чуть - другая, чуть, но достаточно, чтоб быть обычным кольцом.
- Если вы поднимете взгляд, то увидите завещание.
- Картина?! – скорее, фреска, нарисованная прямо на стене. Вот что было в комнате не так. С самого начала не так. И изображение было уж очень непривычным: зеркальный лабиринт, уходящий в старинную тяжёлую раму. И подпись, изысканная вязь рун «Докажи, что то, о чём ты просишь, именно то, что тебе необходимо, и ты непременно получишь это»
Руны Эри прочитал без особых запинок - все-таки образование он получил первоклассное... но как доказать лабиринту, что - да, именно это ему и необходимо... потому что без этого его любимый в опасности? Что он готов всю свою кровь, всю свою жизнь отдать ради ответа? Прямо здесь. Прямо сейчас, если лабиринт потребует - он снимет с пояса ритуальный кинжал, так похожий на красивое украшение - и отдаст свою жизнь прямо сейчас, лишь бы Амори ничего не грозило, лишь бы УЗНАТЬ то, что поможет оберечь его...
- Два месяца… За два месяца произошло столько… Лучше бы я остался там.
- Я знаю. – кивнул принц. И знал, лучше прочих знал, чего на самом деле больше всего хотелось герцогу. И ради чего пожертвовал бы многим.
- Эту загадку нам загадали те, кто прошёл свою дорогу до конца. И нам открывают нашу. К добру или к худу я пока не знаю. – Детейра поджала губы и устало взглянула на брата и его возлюбленного. – Одно я знаю наверняка. В школе есть упоминание и о лабиринте, и о клятве и о конклаве Хранителей. Но ни слова о том, как и по какому принципу избираются хранители.
По какому принципу избираются Хранители? Может быть - это те, кто любит?...
- Не лучше бы, Амори, - негромко возразил Эри. - Не лучше. Нельзя оставлять за спиной врага и неизвестность. Никогда нельзя знать, когда они ударят в спину.
Ласковое пожатие тонких пальцев - "мы выдержим, сможем, мы вместе..."
Эри обернулся к Дейтере.
- А о том, как Хранителям узнать желаемое, там никаких упоминаний не было? Как доказать Лабиринту, что необходимое необходимо?
Эмрис поднялся, на минутку вышел в коридор.
- Есть в магии один принцип. Для того, что б что-то получить, нужно очень сильно этого хотеть. И знать, что тебе это необходимо. И не только тебе… Ни одно магическое действо не должно идти вразрез интересов других. Иначе оно отнимает жизнь у желающего. И чем естественнее будет желаемое, тем легче и охотнее выполнит желание мир…
Магичка сжала пальцы в замок, безотчётно, словно сама не замечала того, как взволнована.
- Мы сохранили память о великих магах прошлого, но утратили самую суть понимания слова «магия». Мне кажется, что магия очень созвучно со словом «могу». Могу и я… Может мир… Большая часть современных чародеев принуждает мир делать то, что им хочется. Хранители же… Если верить тому, о чём я читала, они с миром едины. И мир с радостью прислушивается к ним. Потому что они его… понимают…
- А разве возможны действия, не идущие вразрез с чьими-то интересами? - чуть нахмурился Эри, стараясь быстро понять и усвоить новое. - Вот нам всем нужно - очень нужно узнать то, что поможет нам... сохранить жизнь, сохранить землю, сохранить мир и процветание на ней... но ведь ни королю, ни господину Кейрану не нужно, чтобы мы это узнали, для них это как нож острый в горло... вот и получается, что наше желание, наша надобность идет вразрез с их интересами... разве не так?
Эри смотрел не только и не столько на принца и магичку, сколько на Лабиринт.
Пожалуйста... пожалуйста...
- Подумай, и скажи, что для тебя важнее всего на свете? Ради чего ты готов пожертвовать собой? Ради чего готов отдать всё на свете? – Детейра напряжённо смотрела на юношу, ожидая ответа. Так напряжённо, что даже дышать позабыла.
Амори усмехнулся. Простое, такое простое решение, что самому стало ясно. Но это никогда не станет понятным ни королю, ни Кейрану. Потому что ни один из них на подобное никогда не пойдёт. Они слишком сильно любят самих себя.
- Я умру ради того, чтоб ты жил, Эри…
- Я умру ради того, чтобы ты был жив и счастлив, Амори, - голос в голос с ним отозвался Эри.
Люблю тебя. Люблю. Живи. Живи и улыбайся, и будь счастлив, и путь все твои враги поперхнутся собственным злобством и лопнут... живи, улыбайся, подставляй лицо солнечным лучам... будь счастлив, любовь моя...
- А я жизнь отдам, чтоб жил Эмрис. – тихо закончила Детейра. Дверь открылась, и в комнату вошёл принц, за которым следовала пара слуг с подносами, уставленными всякой снедью.
Амори молчал, размышляя над услышанным. Молчала и волшебница. Странно было, спустя столько лет узнать, что родная кровь есть, и что готовы поддержать. Но узнать в такой момент… Может, оно и к лучшему. Как в старой притче.
В день, когда юноша отмечал свой день рождения, став совершеннолетним, его окружали друзья. И только отца его не было рядом. Юноша грустил, и радовался, ведь он знал, что его отец скоро придёт. Но вот – к нему подошёл старый слуга и передал письмо. «Сын мой, я убил человека. Возьми человека, которому ты можешь верить как себе, своего друга, и помоги мне скрыть тело…» Юноша испугался. Но подошёл к другу и сказал, моему отцу нужна помощь, он убил… Но друг сказал, что не может пойти с ним. И ещё один, и ещё… И лишь один сказал: да, пойдём скорее! И когда они пришли в указанное место, там стоял стол, самые изысканные яства и вина, и лежало письмо от отца: «Сын мой, в твой день рождения я дарю тебе твоего лучшего друга…»
Слуги ушли, и в комнате наступила тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием дров в камине.
- Нет ничего в этом мире, дороже жизни любимого человека. Цена жизни может быть лишь равносильной. Тоже жизнь. Каждый из нас пожертвует своей не задумываясь… Но ни Кейран, ни король никогда не сделают этого.

Я готов умереть ради тебя.
Я готов жить для тебя.
Каждый мой вдох, каждое биение сердца - твои.
Эри невольно сплел пальцы с пальцами Амори. И когда их пальцы переплелись, что-то безмолвно дрогнуло в воздухе - и Эри понял, что ответ будет дан.
Тот ответ, который так нужен им всем...
- Не должен был я тащить тебя сюда… - Амори сжал пяльцы Эри и поднёс их к губам. Тёплые, несмотря на прохладу, очень сильные. Но это риск, огромный риск, и рисковать любимы человеком, зная, что он мог бы быть в безопасности. С семьёй. И никто не посмел бы коснуться маленького принца.
Он обнимал руки, всем своим существом обнимая любимого человека.
- Если всё верно, если мы действительно Хранители, то чего, на самом деле? Клятва слишком стара и туманна. Мы клянёмся беречь друг друга, как земля бережёт нас. Но чем мы клянёмся на самом деле? И перед кем или чем? – герцог положил голову на колени Эри и прикрыл глаза. Ни отдыха, ни даже просвета. Одна только неясная надежда, да и то не понять на что. – Это легенды. Древние легенды о тех, кто оберегает мир. Целый мир, а не один его кусочек. О целом конклаве чародеев и бойцов, связанных с миром куда глубже, чем прочие.
- Если так, - Детейра вопросительно глянула на Эри. – тогда подобные легенды должны быть не только у нас.
- Я не знаю, повествую наши легенды о том же или о другом, - задумчиво произнес Эри. - Я не маг. Я... скажет так - магическое существо... в некотором роде.
Лисенок. Потомок оборотня. Лисье отродье.
- Но легенды есть и у нас... только у нас говорят не о Хранителях, а о Предназначенных. И хранят они... даже трудно объяснить... мир, процветание, удачу... гармонию, пожалуй. Есть такая легенда, что двое, предназначенных друг другу, обязательно должны встретиться и соединиться... и мешать им нельзя, потому что если их любовь погубить, обрушатся страшные несчастья.
Эри взглянул на герцога.
- Может быть, поэтому Ори и не казнили, а дали ему шанс, пусть даже и такой... потому что ведь не у всякого хватит смелости на подобное - вдруг он и есть Предназначенный?
- Конечно магическое! – убеждённо кивнул принц. - Уж если придворным красоткам не удалось, не иначе как великомогучей магией этого чудака под венец затянул. Так что, герцог, ты по определению преуменьшаешь собственные таланты.
Амори с величайшим трудом сдержал ну совершенно не приличествовавший моменту откровения смех. И… Эмрис назвал Эри герцогом. Всё. Принят. Как свой принят, и оспаривать то, что значит Эри для него - не станут. Ни принц, ни новоявленная сестра.
Амори потянулся, из-под полуопущенных ресниц рассматривая черты любимого. А потом легонько погладил изящную скулу самыми кончиками пальцев.
- Это ты мне предназначен. Потому и встретились.
- Да, - тихо ответил Эри. - Я предназначен тебе.
Ори нашел свое предназначение - и не отказался от него. Он хранит теперь своей любовью земли нашего клана - да и не только их... а я предназначен тебе, сердце мое... и мой удел - своей любовью хранить тебя и твои земли... где бы мы ни были... мы можем вернуться в наш дом - но даже и там я останусь вторым герцогом д'Адан... я твой, Амори...
Эри не вполне понимал, отчего принц и магичка принимают его, несмотря на обычай - но понимал, что принят. Что его право быть с Амори никто не станет оспаривать.
- Что ещё мы должны знать? – минуты сливались в один долгий миг, расходились кругами по воде и таяли в тишине.
- Город на осадном положении… - вздохнула Детейра. – Одно хорошо, маги понимают всё, и не препятствуют. Кейран, правда, и тут отличился и всё ещё пытается доказать, что необходимо сбоить посыльные чары дальнего порядка. Именно по этому пришлось караулить вас у прокола. Так что быстро выбраться не получится. И у нас с вами один выход: попытаться понять, кто такие Хранители и как мы можем обратиться к ним.
- Именно это я и пытаюсь понять, - вздохнул Эри. - А еще - как и откуда король и Кейран узнали о вашей клятве? Может быть, ее магия дает какое-то... ну - эхо, если можно так выразиться... отзвук... и маги короля ее засекли... и донесли...
Юноша выпрямился и хрустнул пальцами.
- Мы должны понять, кто такие Хранители... потому что мне кажется, сбывшаяся клятва причисляет нас к ним...
Шелест… словно расшитая шёлком и золотой канителью парча шевелится, и протяжно поёт вдалеке ветер. И капель, на рассвете, после ночного дождя в бочку с водой капают одинокие тяжёлые капли, размеренно и звонко, заполняя весь мир. И стелется над горным озером туман, над самой хрустальной поверхностью воды.
Амори мгновенно вскочил на ноги. Странно было, дико, озираться по сторонам в попытке отыскать врага в собственных покоях. И звенел, звенел тревожный звоночек, не давая покоя, не позволяя вернуться на место.
- Ты слышишь? – Детейра подняла на уровень глаз раскрытую ладонь, и тут же её опустила, оставив в воздухе вертеться и плыть комок чего-то, текуче-серебристого. Сам воздух исходил холодным липким туманом вокруг жалкого комочка, и веяло ужасающим холодом.
…ииимя… - пел вдали ветер и играл колокольчиками капель. – ииииимяаа…
- Ааамори д*Адан… - о нет, не страх. Страха нет, когда ты дома, когда рядом человек, которого поклялся защищать ценой собственной жизни. Нет страха за себя.
…ииимяааа… - не затихал далёкий голос.
- Амори. – Твёрже ответил герцог, но в следующий момент поправил себя. – Амаи.
…ииимя… - прошелестело совсем рядом, почти касаясь невесомыми поцелуями губ Эри.
- Эри, - ответил юноша, становясь рядом с Амори - или все-таки Амаи? - и сплетая свои пальцы с его. - Эри д'Адан.
Это МОЕ имя, и нет у меня другого, нет и быть не может, только имя, которое я делю с тобой, Амори, Амаи - сладостный мой... одна у нас жизнь на двоих, и имя одно...
Странно, но Эри был, пожалуй, спокоен... во всяком случае, спокойнее, чем несколько мгновений назад. Потому что ожидание закончилось. О да - он умел ждать... за эти два года он очень хорошо научился ждать... но все же унать и действовать лучше, чем ждать.
…прииинятооо…
И снова шелест, и кажется, тысячи золотых осенних листьев сплетают вокруг немыслимый вихрь-хоровод, безумный, скоротечный, взмётывает одежды, чуть встрёпанные прядки, и подгоняют: иди, иди вперёд, шагай же…
Вы проделали долгий путь, каждый из вас… но вы сделали лишь полдела…
В центре комнаты, уходя ступеньками вверх, на стену, сиял зеркальный лабиринт. Бился, как бьётся сердце, звенел тонкими пластинками дверных колокольчиков где-то там, в бесконечной череде отражений, и пел, пел, пел…
Амори сильнее сжал пальцы Эри и сделал шаг вперёд.
В стороны брызнул привычный мир, каплями расплавленного металла брызнул, огненными сполохами кузнец, тысячами руин…
Эри шагнул одновременно с Амори. На губах его была легкая улыбка... странная, он бы и сам удивился, увидев ее - потому что она была... вспоминающей. Так улыбаются, вспоминая что-то давным-давно забытое, но отрадное... казалось, само тело его вспоминает что-то привычное, хоть и позабытое... а может, это лисья кровь давала о себе знать?
Он видел горящий Адан. Пылающие дома, треск балок, и местами плавящийся камень, там, где дороги или домов касался белый огонь. Он видел, как тают люди от невыносимого жара, ведь в этом огне не уцелеть. И он шёл сквозь огонь, и чувствовал, как тугими пружинками скручиваются волосы, как жгутся капли расплавленного серебра, из которого были отлиты пуговицы, как вплавился в плоть ободок золотой печатки… а вокруг гибли люди… на островке, среди пылающих руин стояли двое. Маленький мальчик и девочка, трогательно сжав руки друг дружки, и плакали, размазывая жирный чёрный пепел по чумазым мордашкам, крохи, уцелевшие в кромешном аду…
Амори обернулся лишь раз, чтоб мимолётно коснуться губ любимого, и отпустил руку на миг, чтоб шагнуть к ним, подхватить на руки, и бросить любимому… Однажды они должны были бы продолжиться… но судьба распорядилась так, что иначе подарить жизнь было невозможно. Для них… пусть хоть так…
А Эри источал прохладу, будто морской бриз, будто глоток живительной влаги в бесконечном пекельном горне…
…уходи… спаси хоть их, если остальное спасти мы не в силах…

Именно таким Эри впервые увидел Адан. Полыхающим.
Это было чудовищно.
Это было чудовищно неправильно!
Правильным было только одно - двое на островке посреди моря огня. От этих детей исходило ощущение Предназначенности - здесь, в Лабиринте, лисий потомок ощущал ее так же ясно, как если бы видел, слышал или держал в руках, как что-то вещественное.
А еще - он понимал, что Амори должен, обязательно должен успеть, должен дойти - любой ценой. Потому что иначе - гибель для всех...
Эри не был магом. Но здесь, в Лабиринте лисья кровь говорила в нем ясно и внятно. И она тянулась волнами прохлады к шагнувшему в огонь Амори... Амори, Амаи, любимый, держись... и когда Амори поднял на руки обоих детей, Эри всей силой всколыхнувшейся в нем лисьей крови дернул огонь на себя.
Миг ослепительной боли.
Вспышка.
Адан стоял нетронутый, во всем своем великолепии. Люди - живые, никогда не сгоравшие - шли по своим делам. Амори стоял, держа на руках мальчика и девочку, и только копоть на них троих подтверждала, что еще мгновение назад все вокруг полыхало адским пламенем.
А сейчас оно билось вокруг Эри золотым ореолом - словно лисья шерсть, просвеченная солнцем.
Эри протянул руки перед собой, сложив ладони чашей - и сияние потекло в них, наполняя эту чашу, вспучиваясь огромным золотым шаром.
- Не покорюсь! - шипел огонь.
- Покоришься, - отвечали бешеные глаза, черные, как уголь, и золотые, как пламя, волосы, взвивались под невидимым ветром.
Шар становился все меньше, сиял все нестерпимее, а Эри продолжал сжимать его все сильнее - ничем не выдавая боли, ведь он привык ее терпеть - пока на его ладони не оказался огненный шарик диаметром с ноготь большого пальца.
Эри дунул на него, и огонь погас.
- Мне кажется, мы получили ответ, - сказал он ошеломленному Амори.
Он понятия не имел, откуда он это знает, откуда он и вообще знает, что надо делать - но сомнений не было...

Он едва не закричал. Нет, всё-таки закричал, когда огонь потёк на Эри, охватил стройную фигуру, зацеловал едва не до смерти. И как же больно было в тот миг. Не больно умирать самому, больно терять единственный смысл жизни.
Мог потерять тебя… а я терять не хочу… только не тебя… только не теперь…
Огонь вспыхнул, и высветил его, самую потаённую суть того, кто стал его спутником. Наверное, таких как Эри в сказках этих земель зовут эльфами. Волшебными прекрасными созданиями, столь светлыми, что нельзя причинить им зло, невозможно. Зло тоже способно любить. Любить эльфов. Вот и огонь не смог причинить боль Эри. Потому что Эри невозможно красив, какой-то совершенно неземной красотою.
Стоять было тяжело. Руки болели неимоверно. И когда герцог присел на землю, рядом с ним опустились на колени Детейра и Эмрис. А чуть поодаль стояли и улыбались трое. Двое мужчин и невысокая хрупкая женщина.
Они будто всегда здесь были, настолько к месту и ко времени, что иное и вообразить сложно. И назвать их иначе как благообразные тоже нельзя. В них сплелось всё, странное умиротворённое величие и удивительная сила.
- Добро пожаловать, Хранители…
Мы успели.
Мы все-таки успели.
Ты не побоялся, ты прошел через огонь - и мы успели.
Эри преклонил колени вместе со всеми. Он не очень понимал, когда и как тут появились Детейра и Эмрис - наверное, они все время тут были... но разве это важно?
Мы успели.
И я увижу Адан наяву. Твой дом красив, любовь моя, хоть ты уже и не замечаешь этого - но это для тебя он привычен, а я вижу его впервые... он красив...
Мы успели...
Дети…
Как это логично и как ловко! Конечно же, первым делом любой человек, которому не чужда любовь к ближнему и сострадание, бросится спасать беззащитных. И человеку будет не до размышлений, отчего у чумазого мальчонки на скуле под копотью проявился рисунок королевского тату, и отчего огонь так долго не мог подобраться к бледной от решимости девочки, глаза которой сияли зеленью.
Испытание на прочность. Смогут ли… выдержат? Уцелеют ли?
И теперь стоят на коленях, рядом, и смотрят, и изумляются. Он не стал спрашивать, что видели они, да и не важно это, важно, что справились.
- И приветствуем вас. – Женщина улыбнулась, а Амори лихорадочно стиснул руку сестры. Один из мужчин, стоявших по обе стороны от женщины кивнул. Спокойно, с достоинством, и… таким привычным жестом отбросил за спину чуть волнистую каштановую с проседью прядь.
Детейра взвилась, качнулась было к мужчине, прянула назад, да так и застыла, спрятав лицо в ладонях. Эмрис же, обнял её за плечи. Когда только успел?
- Ты верно догадался, мальчик… - продолжила, меж тем, женщина. – Отовсюду прав. Да и мудрости в тебе поболее, чем может показаться на первый взгляд…
Видение неуловимо изменилось. Город истаял, и Амори под ладонями ощущал мягкую весеннюю траву, изумрудно-зелёную, сочную, живую.
- Есть свои прелести в том, чтоб чувствовать землю. Земля отвечает тебе пониманием…
Для Эри эта прелесть была чем-то естественным, о чем и говорить-то излишне - эту прелесть его учили любить с детства. И сейчас он прислушивался к земле, затаив дыхание.
Я... твой?
Амори - твой, а ты - его... а я?
Ты принимаешь меня?
Что я должен сделать, чтобы ты приняла меня, как своего? Что должен сделать?
То, что было зерном огня, еще лежало в ладони Эри. Он бережно опустил зерно меж стеблей травы на землю и не вставая с колен, склонился в земном поклоне. Низко. Еще ниже. Грудью приникая к земле, так, что сердце его билось о землю - там, где лежало зерно. И через миг ему пришлось выпрямиться - потому что снаружи в его грудь ударил ответ.
Зерно пустило корни мигом. Нежно-золотой неведомый цветок сиял в траве, и она приветно шелестела, согретая им... то, что было губительным пламенем, стало теплом...
- Видишь… - Хранительница подошла, ласково коснулась волос юноши ладонью. – Она и твоя тоже…
Во всём мире таких, как вы – дюжина и один. Когда приходит время, Хранители, прожившие жизнь, уходят на покой, но должны найти тех, кто займёт их место. Это не просто, и никогда не бывало так, чтоб всё было гладко.
И когда те, кто избран, сами приходят к Клятве, остаётся только один из прежних, чтоб проследить… Всё ли исполнено должным образом, приняты ли новые Хранители, и сможет ли новый конклав, ежели доведётся, дать отпор недругам. Можно ли поручить Хранителям самое дорогое, что есть у Мира…
- …Источник. Это средоточие мира, он питает всё живое, он душа, суть, радость и печаль, свет и тень… Если мир лишится своего источника, не станет жизни.
- А Источник... какой он? - тихо спросил Эри, ощущая, как само это слово - Источник - отзывается в нем чем-то смутно знакомы. Снова это было ощущение скорее воспоминания, чем узнавания нового...
А может, для него, одного из Хранителей, так и должно быть?
- Ты поймёшь… обязательно поймёшь, когда увидишь… Может статься, именно тебе доведётся однажды стать тем одним, кто будет присматривать за новыми Хранителями, когда придёт время. – женщина взяла Эри за руки, и подняла на ноги. – Негоже стоять на коленях избранникам мира…
- Вы говорите так, будто мы выше царей и чуть ли не боги. – Амори нахмурился. – Это ответственность, это… а мы сейчас изгои…
- Нет. - Покачал головой второй мужчина. - После того, как вернётесь, изменится всё. И вы сами изменитесь. И это станет самым сложным для вас испытанием…
- Мы изменимся? - спросил Эри. - А в чем именно?
Тихая тоска на миг сжала сердце. Останемся ли мы людьми? Не доведется ли нашим близким тосковать по нам? Ори два года провел в разлуке со мной - утешится ли его сердце?
Нет. Ничего плохого случиться не может. Я знаю.
- Ты уже изменился. – старый герцог улыбнулся. – И Амаи, и принц…
А по взгляду можно прочесть: разве ты этого не видишь? Это ведь ты изменил его, подарил ему свет и тепло, позволил обрести себя. Ты, и никто другой.
- Вы изменились здесь… - сухощавая ладонь женщины коснулась груди, как раз против сердца. И ещё раз, виска, легче, нежнее. – И вот здесь тоже…
Ты больше не думаешь о смерти, не думаешь о том, чтоб выжить и ты чувствуешь, мальчик. Ты изменился, и изменился ТВОЙ мир.
- Скажешь ли ты, что ты останешься прежним, после того, что увидел? Сможешь ли быть прежним, когда на тебя ляжет бремя ответственности за каждую травинку ТВОЕЙ земли, за древние сокровища, за артефакты, скрытые от людей, за гробницы предков, за нечисть и всё, что окружает простых смертных?
- Я сделаю все, что буду должен, - ответил Эри без рисовки.
Это было так естественно для него - исполнять свой долг... как ходить, как дышать... как любить. Ведь это было так свойственно его натуре - любить...
Изменился ли он? Изменился ли, обретя Амори... Амаи?
Изменился. Самым резким образом - став самим собой в еще большей мере, чем прежде. Изменился - именно потому что остался собой, верным и любящим. Изменился - потому что не думал больше ни о том, чтобы выжить, ни о смерти, женщина была права.
Изменился - обретя себя, самую свою неизменную. сердцевину.
- Жизнь положишь… - кивнул старый герцог удовлетворённо. – Ни секунды колебаться не станешь.
- Ты видел его? Источник? – он кивнул в ответ. Этот человек, который был его отцом. Амори думал, что знает его. Оказалось, ничего он не знал, ничегошеньки. Давно уж не дитя, а поди, угадай, что ещё кроется под улыбкой. Такой знакомой улыбкой, и такой… чужой. – Какой он?
- В своё время каждый из вас увидит, и всё поймёт. Есть знания, которые невозможно получить от кого-то. Только самому.
- Но дядя…
Адан не груда камней… Адан не имя. Адан много больше, чем только можно себе представить. Его нельзя захватить. Как нельзя захватить мир. Можно построить дом, или крепость, посеять хлеб или разбить сад… он останется тем же. Что значит год для тех, кто будет жить вечно?
Эри подумал мельком о дяде Амори... о том, кто отдал бы многое, чтобы получить то, на что не способен... чтобы это ЕГО клятва отозвалась согласием мира... чтобы ОН стоял здесь, он, а на Амаи со своим возлюбленным... но...
Но - а С КЕМ дядюшка мог бы стоять здесь? С кем он поделил бы страшную власть, забыв о не менее страшной ответственности? С кем согласился бы поделить ее, ради кого был бы готов поступиться собой?
Ни с кем. Ни ради кого.
- Никогда не войдёт в город. – Уверенно заявила женщина. – Адан для него закрыт. Потаённа земля, на которую ему не ступить никогда, и никогда не увидеть.
- Столица! – Эмрис застонал, схватившись за голову.
- Школа! – на Детейру глядеть было страшно, бледная, только глаза лихорадочно блестят на холсте лица.
Третий мужчина неуловимо изменился, в единый момент став тоньше, стройнее и… моложе, точно разом сбросил с плеч десятки прожитых лет. Черты лица стали тоньше, нежнее, и в какой-то момент стало совершенно не понятно, кто перед ними: юноша или молодая женщина.
- У нас на родине есть легенда о жестоком правителе, дочь которого полюбила бедного воина и осмелилась уйти к любимому, против воли отца. Император возглавил погоню за влюблёнными, намереваясь убить любимого на глазах ослушницы, медленно и жестоко. И людей собой он взял… не людей, зверей в людском обличии, которым кровь лучше воды будет, и проливают они кровь чужую как воду. И когда преследователи почти настигли беглецов, юноша поклялся любимой, что будет оборонять её всегда, даже если защитником её станет его бесплотный дух. – Золотистые пряди волос, свободно рассыпавшиеся по плечам, светились в лучах солнца настоящим золотом, а внимательный взгляд пронзительно-чёрных глаз замер на Эри. – Ты должен знать, чем закончилась та давняя история, не так ли, малыш?
- Знаю. - Эри глаз не сводил с этого создания, золотоволосого и черноглазого.
Меньше всего он ожидал увидеть ЕГО - здесь, на этой земле...
- Бесплотный дух и защитил девушку - хотя юноше не пришлось умереть. Но его готовности умереть за любимую оказалось довольно. Первая же стрела ударила юношу над сердцем, кровь из раны хлынула на траву и вспыхнула огнем. Огонь встал стеной сразу же, и эта стена двинулась на императора и его воинство, и спаслись только те, кто сразу же бросил оружие и сбежал прочь. А потом огонь сгустился... и принял человеческий облик... - Эри сглотнул, - похожий и на юношу и на девушку сразу своими чертами... он коснулся рукой раны, и рана зажила... а потом он обратился лисом с огненно-золотым мехом... и исчез... но уже никто не смел причинить вред дочери императора и ее избраннику, никто... потому что страшно было... что у того, кто встанет на пути такой любви, земля будет гореть под ногами...
А в роду Эри с тех самых пор течет лисья кровь... у всех у них волосы золотые, как огонь, а глаза черные, как угли... но до сих пор Эри думал, что это только легенда... по крайней мере, в той ее части, которая касается огненной стены и капель крови, происхождения Лиса... оказалось, легенды правдивы...
- Всё верно, лисёнок… Потому что сама земля карает тех, кто злое умышляет. – Лис улыбнулся, подошёл, обнял Эри. – Мы всё помним, и всегда и всем воздаём должное. Хорошее или плохое, оно настигает каждого по его заслугам.
- Они выйдут из столицы… и исчезнут. Или потеряются в тумане… А может, их прибежищем станет Зеркальный лабиринт, а их судьбой вечные блуждания в безнадёжном поиске выхода. Только они сами выберут степень наказания. Никто иной. – Женщина пожала плечами. – Если им хватит отваги отступиться, не случится ничего и они проживут отмеренный им срок, а нет… то вашей в том вины не будет.
А это значит... значит, что все будет хорошо... все будет ПРАВИЛЬНО. Адан не будет пылать, и люди будут живы... никто ничего не сделает с школой, о которой так тревожится Дейтера, ничего страшного не случится в столице, и Эмрис может вздохнуть с облегчением... все будет хорошо...
И Эри улыбнулся в ответ - не то Лису, не то всем сразу...
Амори вежливо кивнул светловолосому, и, когда тот отступил от любимого на щаг, притянул Эри к себе, и только тогда умиротворённо вздохнул. Такой долгий день. Такой сложный, полный открытий и немного грустный. Лис и герцог переглянулись, и спустя вздох растаяли в звонкой тишине, будто смешались с лёгким шелестом молодой листвы и пением ветра.
- О прочем же, вы и сами узнаете, только спрашивать научитесь… самих себя… - голос хранительницы делался всё тише, и, наконец, так же растворился в далёком журчании воды.
- Пойдём домой?..
- Пойдем, - тихо ответил Эри.
Домой - это куда? В ту комнату, откуда они вышли, чтобы войти в Лабиринт? В Адан, которого Эри еще не видел наяву? В их дом, где остались Ори с женой и ребенком?
Домой.
А мой дом там, где ты, любовь моя...
Амори зажмурился. Это было самое восхитительное чувство из всех. Дом-безопасность. Дом-тепло. Дом-уют. Дом-Эри…
- Я люблю тебя… - вихрь белоснежных и нежно-розовых лепестков закружился в воздухе. Тёплый ласковый снегопад, подаривший миг уединения, и поцелуй, лёгкий, невесомый, оставивший на губах…
Розовый свет заливал багрянцем верхушки цветущих деревьев. И цветы, и павильон, и сад… и дом… и дорожку, что вилась меж клумб.
- Я тебя люблю.
Дом... снегопад лепестков на легком ветру, ясный золотисто-розовый свет... шепот и поцелуй... дом... НАШ дом, дом нашей любви...
- Люблю тебя... - эхом, выдохом, ответным поцелуем...
Мы дОма...
А Эмрис и Дейтера? Они тоже наверняка шагнули из лабиринта ДОМОЙ - туда, где ИХ дом... и у них все будет хорошо...
А этот дом - наш... и откуда такая четкая уверенность, что теперь и без посольского портала мы сможем оказаться в Адане или здесь за один шаг? Но это правда...
- Люблю тебя, счастье мое...

@темы: Игры, Слэш, Творческое

---

18.04.2010 в 10:35

Пишет  Miavka:

Пиар форума на котором играю и который нежно люблю)

Форум "Империя Вампиров" приглашает принять участие во втором сете игры!
Сложный разветвленный сюжет, строгая администрация. Квесты, требующие интеллекта. Игра не на один день - форум существует уже полгода.
Девять вампирских кланов ищут хороших игроков.
Клан Сакрум - хранители тайн, скрытых веками, политики и дипломаты.
Клан Беллум - военная организация, чёткая иерархия.
Клан Формарт - исскуство их стезя. Клан творцов.
Клан Венефик - колдуны и ведьмы, в их власти наука и стихии.
Клан Мортис - некроманты.
Клан Мактир - оборотни (не только волки).
Клан Индициум - им чужды дела кровных братьев, наблюдатели.
Клан Либертас - анархисты, мафия.
Клан Ребелз - для них не писаны законы и правила. Они против всех.
Война не на жизнь, на смерть. Объединение против общего врага или цепочка убийств ночью и при свете дня не прекратится?
Два артефакта.
Хаос или равновесие?
Тьма или свет?
Историю пишут победители.

Рейтинг игры - NC-21.

@темы: Игры, Слэш, Окруженческое

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Моя малая состоит в ассоциации "Гент"

@темы: Игры, Окруженческое

---

Вспоминаю нежную юность.
Смотрю "Геймеров". Ухахатываюсь.
До чёртиков метко и напоминает мне моё "сегодня".

@темы: Игры, Киношки-анимешечки, хихикс...

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Всякий раз, когда я пересматриваю фильм "Пророчество" с Кристофером Уокеном, я понимаю до какой степени я хочу написать/сыграть войну ангелов.
Вот только я знаю всего двоих игроков (мастеров) которые вообще способны отыграть это счастье с теми же эмоциями и в том же контексте, как это видится мне. Увы, с обоими я уже не общаюсь по разным причинам. Иногда, как вот сегодня, я об этом аццкосожалею.

@темы: Игры, Размышлизмы, Творческое, Как-то так..., Киношки-анимешечки

---

Егоркины колечки.

@темы: Игры, Слэш

---

15.02.2010 в 20:50

Пишет  Asm:

Ностальгия - Ночной Токио
Поднял базу. Ностальгирую. Признаюсь честно - поднял не до конца "прямо", так что местами криво.

Токио

@темы: Игры, Слэш, Обнять и плакать...

---

Я люблю. Да. К сожалению.
И прошу я лишь только понять
Нет в душе моей места сомнению,
Вас обоих хочу обнимать.

Целовать вашу каждую чёрточку,
И касаться рукою легко...
Снять с небес для вас малую звёздочку,
Пусть горит она так далеко...

Просыпаться под вашими взглядами,
Улыбаться обоим, родным!
И покажется сущим адом мне
Никогда не сказать вам - МОИ...

Моё старое игровое. Хренассе.

@темы: Игры, Творческое, Ай-да-Я!

---

Я буду стараться. Стараться со всем прилежанием.
И я буду лучшим. Всегда буду лучшим. Во всём!
И даже просплюсь. Я клянусь тебе в этом заранее.
Лишь только бы ты оставался бы в сердце моём.

(с) Егорка

@темы: Игры, Слэш, Творческое

---

На что похожа жизнь Егора с его любимым человеком?
На эту песню.

@темы: Игры, Музыка, Слэш

---

Барабанная дробь.
Бутылку вина купила. Конспект в сумку положила. Кубики и рисунки тоже.
Осталось купить много кофе и чего-нить вкусненького на ночь.

Сегодня мы играем. Ах, какой же это кайф!
Какой замурчательный препод получился. Какие офигительно прекрасные и замечательные люди работают в Ярославле!..
Ист выел мой мозг!..

@темы: Игры, Размышлизмы

---

Забавно.
По Дайрам об ИСТе ажно 16 записей. Две из них мои.
*ушла думать как разруливать ситуацию.*

@темы: Игры, Размышлизмы