Название: Alegria (о, с названием полностью согласна, ибо переводится оно как радость, восторг)
Авторы: shizandra и Laise (полночь, Золушки поставили точку совершенно опустошённые от восторга)
Бета: kalain, которой отдельное наше с кисточкой за терпение!
Фэндом: БиС
Жанр: AU
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
POV, от лица Влада писала я, от лица Димы - shizandra
И от себя добавлю - Зандрик, ты всё абсолютно верно чувствуешь и интуитивно действуешь ОЧЕНЬ правильно. И спасибо вам с Музом за совершенно прекрасную ночь!
Однажды, когда я сильно разбогатею - я непременно попаду на выступление цирка Дю Солей, просто потому, что тот восторг, то прекрасное безумие, что заставило меня замереть и подумать, а потом и спросить: а как вы думаете?.. снизошло именно после просмотра прекрасного ролика. И спасибо Зандре, которая увидела, прочувствовала и так же как и я немножечко, совсем ненадолго сошла с ума.



Я был ещё совсем мелким, когда он появился в нашем цирке.
Я смотрел на него - и никак не мог понять, что в нём такого особенного. Маленький, даже меньше меня, худой, стоит в сторонке, только глазищами из-под чёлки сверкает, несмело улыбается и молчит. Тот, кто привел его, ударил с отцом по рукам и ушёл, а он остался у нас.
Он всегда держался особняком, как-то в стороне, но только поначалу, а потом, когда начались репетиции, он вышел на арену, чтобы воцариться на ней с первого же дня. И никогда больше ее не покидать. Как и моих мыслей.
Я помню это.
читать дальшеСколько лет прошло, а я до сих пор не могу не смотреть на него. Он и сейчас невысокий. Тонкие сильные руки, узкие бёдра, длинные ноги… Хрупкий, изящный как статуэтка. Воздушный гимнаст под куполом цирка.
И замирает сердце, душа уходит в пятки, всё внутри меня скручивается в тугой узел от ужаса, когда он парит там, под куполом, лёгкий, как весенний ветер. Пёрышко, пушинка тополиная!
Господи… Господи…
Мы все здесь одержимые. Никто так истово не верит в чудо. Мы изо дня в день балансируем на канате, кладём головы в пасть тиграм, глотаем огонь и шпаги, взлетаем вверх и надеемся, надеемся, отчаянно, безумно, что небо будет к нам милостиво и когда представление завершится, мы снова улыбнёмся друг другу, и всё будет хорошо.
Боже…
Если бы он знал, чего мне стоит не сорваться с места и не побежать туда, на арену! Всякий раз, когда эти дурацкие качели раскачиваются слишком сильно, когда он отпускает руки, толкается всем телом, чтобы сделать сальто – я умираю. И хочу отвернуться, зажмуриться, сквозь землю провалиться, когда слышу восторженный стон ужаса целого зала, огромного зала! Мне всякий раз кажется, что не выдержит, оборвётся эластичный канат, и он рухнет вниз. А мне тогда только и останется, что взлететь на своём батуте и упасть на песок, молясь, чтоб этой боли моё тело не вынесло, и уйти за ним.
Его выход…
Лети… Лети!

Голос конферансье. Сейчас… Сердце замирает на миг, и я крепче сжимаю пальцы. Там – тысяча жадных глаз. Там – бьется пульс в висках и шумит в ушах кровь. Там - замирает дыхание. Они… ждут.
Распахивается занавес… и я взмываю ввысь! Туда, где под куполом есть только я. Я и ветер, свистящий в ушах. Петель в руках, впивающихся в кожу, лонжи, врезающейся в тело – нет ничего. Ничего, кроме лучей прожекторов и воздуха, в котором танцуют пылинки. Свобода, и не на кого надеяться, кроме себя. Есть только я. Я кружусь в воздухе и тихо, счастливо смеюсь. Там, внизу, у них замирает сердце и обрывается дыхание, но мне все равно. Я не вижу их, не слышу. Лишь мышцы поют от напряжения, да развевающиеся волосы ласкают плечи.
Я высоко. Так высоко, как только можно, и музыка смолкает. Я замираю на тонкой перекладине и смотрю вперед. Туда, где в полумраке цирка меня ждет трапеция, тускло сияя. Кажется, что она немыслимо далеко, но я – сам воздух. Для меня нет расстояний и преград. Я чувствую ИХ взгляды, и мысль о том, что среди них есть один, тот, который мне дороже всех на свете, расправляет мои крылья. И я срываюсь вниз. Рассекая воздух, лечу вперед в полной тишине. Ближе и ближе… Разжимаю пальцы и падаю, падаю, захлебываясь в экстазе, наслаждаясь ощущением свободного падения. Пусть всего лишь секунду, но… когда-нибудь я уступлю желанию продлить это мгновение. И секунда превратится в вечность. Когда-нибудь. Но не сегодня. Меня… ждут. И это тоже как полет.
Сальто, и я берусь за трапецию, и снизу до меня доносится вздох облегчения. И снова музыка. Аплодисменты и лучи прожекторов. Я улыбаюсь. Я смеюсь. Смеюсь…

Его давно не смущают чужие взгляды. Восторженные, жадные. Это мне тяжело, я тоже ощущаю их, липкие, иногда такие похотливые, что впору изменить траекторию собственного прыжка и от души врезать подлецу.
Но как же страшно, когда в глазах, безумных от восторга, читается желание разжать руки и продолжить падение. И лететь вечно, раствориться в полёте.
Сколько же силы в нем! Сколько отваги, или сколько любви к полёту. Это истинная его страсть, первая и единственная его любовь. Он рождён, чтобы летать, а я – падать.

Земля кажется жесткой, холодной. И я сам себе – неуклюжим и тяжелым. Усталость наваливается мгновенно, и кровь потихоньку очищается от адреналина. Для меня шоу закончено, и я могу уходить, но… Только вцепляюсь в портьеру, пропахшую пылью, и смотрю, смотрю, чувствуя, как замирает сердце. Почему? Почему я не боюсь высоты, не боюсь сорваться, но когда вижу, как он взмывает вверх, проделывая невероятные сальто в воздухе, у меня сердце заходится от страха? И огромный батут кажется мне маленьким и ненадежным, а свет – слишком ярким, резким. Но ОН улыбается. Не приклеенной улыбкой, а настоящей, искренней. Такой, какая была у него в первый день, когда я его увидел, и он пожал мою руку.
Тот день… Это был самый счастливый и самый страшный день в моей жизни. День, когда исполнилась моя мечта и когда я понял, что отныне моя судьба – одиночество. Знаменитый на весь мир цирк, изнурительные тренировки, бесконечные репетиции и сводящие с ума гастроли. Интриги, грязь, подставы. И только там, наверху… Я свободен, чист. И одинок. Потому что нет того, кто пошел бы со мной. За мной. Туда, под купол, где ветер свистит в ушах. Того, кто разделил бы со мной мое удовольствие, мой восторг. Мою свободу. Иногда… Иногда мне кажется, что ОН… Он бы понял меня.

Меня подталкивают в спину. Надо собраться: мой выход.
Сердце привычно замирает в груди и срывается в бешеный перестук. Глаза боятся, а тело привычно двигается. Разбежаться, оттолкнуться как следует, подпрыгнуть на пружинящей поверхности, сальто… сияющая улыбка на лице. Мы так привыкли смеяться всегда, даже сквозь слёзы смеяться, сквозь боль. Если кто-то упал, чтобы больше никогда не подняться, – всё равно смеяться… Пусть, пусть все думают, что это тоже часть представления! И потом, когда погаснет свет, упавший встанет и пойдёт, и снова рассмеётся, смерти вопреки.
Ногу сводит судорогой… Кувырок… Надо мной проносится в прыжке брат. Безмятежность на лице, вопрос в глазах. Группируюсь и выпрыгиваю вверх, раскинув руки. Всё в порядке, акробату не больно, дамы и господа, это – тоже номер!
Боль обвивает лодыжку. Постановка может полететь ко всем чертям. Но нет, нееет… Не бывать этому! Потому что он спустился с небес и теперь там, за кулисами, смотрит на меня, как смотрел на него я. Мой ангел. Отчего-то твой взгляд всегда придаёт сил. Или, может быть, мне просто хочется, чтобы это было так?

На мгновение его лицо искажается, и я невольно подаюсь вперед. Что… Сердце перехватывает, но вот он снова улыбается. Но я уже вижу. Вижу, как неестественно кривятся губы и как встревоженно смотрит на него его брат. Композиция неуловимо меняется, ломается, и я резко выдыхаю, когда до меня доходит. Судороги… Я знаю, как это больно. И знаю, что он никогда не остановится, пока не закончится музыка или пока не упадет, не в состоянии подняться. Это цирк. И в эти минуты я ненавижу его всей душой. Ведь шоу должно продолжаться…

Шоу должно продолжаться. Даже если больно и страшно. Должно. Потому что ты – актёр, потому что на тебе – номер, потому что ты – лучший. Потому что это – цирк. Дом солнца. Дом радости. Дом восторга и смеха.
Пока звучит музыка, пока сердце бьётся ей в такт, я буду бежать вперёд, даже если потом, за кулисами, буду выть от боли на глазах у всех. Моя корона не свалится с головы. Ведь здесь, на арене, я царь и бог. А он… он царь и бог в моём сердце.
Выдыхаю сквозь стиснутые зубы. Последний трюк. Брат обнимает меня. Крепко, так крепко, что я чувствую бешеное его сердцебиение, его рваное дыхание на шее.
Мы молчим. Нам давно не нужны слова. Зачем, если мы способны читать мысли друг друга с полувзгляда, полувздоха? Отталкиваемся мы одновременно, раз, другой, третий, пока не взлетаем так высоко, что рискуем свернуть шеи, если что-то пойдёт не так. И когда до самой высокой точки остаётся вздох – кульбит, быстрый, чёткий, яркий… И приземление, фееричное, мягкое. Он страхует меня, чтоб я не растянулся при всех, обнимает за талию и улыбается, губами, глазами, лучится улыбкой, а я… я только и могу обмирать и думать, видел ли это ОН…

Они приземляются, и я перевожу дух. С трудом разжимаю пальцы, выпускаю портьеру и отступаю назад. На сегодня все закончилось. Мы живы. А синяки и ссадины уже не имеют значения. Овации и крики потрясают цирк, и я улыбаюсь. ЕГО любит зритель. Его улыбку, его лучистые глаза. Он чист, невинен, и в лучах прожекторов кажется ангелом. Как? Как он смог сохранить эту чистоту здесь? В месте, где смерть ходит с нами рука об руку, где верить можно только себе. А он так открыт… Мне так хочется коснуться его. Почувствовать его тепло, его заботу. Но вместо этого я ухожу, убегаю от него, позволяя себе лишь легкую улыбку. Вот и сейчас… Портьера отдергивается, и я прячусь в тень, жалея, что не успел раствориться в лабиринтах кулис.

До кулис мы доходим рука об руку, а потом, едва сходится за спиной плотная тяжёлая ткань, я почти обвисаю на плече брата. В детстве это было стыдно. Хотелось гордо вскинуть подбородок и прохромать мимо. Как же, золотой мальчик может всё. И не плакать тоже. Но теперь… гордость держит там, под тысячами взглядов, не позволяя показать ни капли собственной слабости. А здесь уже можно. Всё можно.
Ног я почти не ощущаю. Одна онемела от боли, другая – от безумного, запредельного напряжения, ведь вся тяжесть моего тела достаточно долго приходилась именно на неё. Ничего… ничего, вот сейчас, здесь, в уголке – ящик для реквизита. Можно отпустить старшего, упасть и, наконец, зажмуриться, давая волю слезам. Здесь не увидят. Здесь не осудят. Потому что осуждают люди, а реквизиту да стенам – всё равно.

Он близко. Он так близко, что у меня перехватывает дыхание. На мгновение я замираю, боясь, что он заметит меня, а потом вижу, как вздрагивают его плечи, и все мысли вылетают из головы. Тихий стон сквозь стиснутые зубы, и я, забыв обо всем, делаю шаг вперед, лишь краем сознания отмечая, что мы остались одни. Он вздрагивает, испуганно оборачивается, и на долгую секунду я с головой погружаюсь в океан его глаз, полных усталости и боли. И не нужны слова. Все понятно и так. Он устал, ему больно, но даже сейчас, глядя на меня, он пытается взять себя в руки. Но я не могу видеть боль в его глазах. И поэтому делаю еще шаг и опускаюсь перед ним на колени. И плевать, что дорогущий шифон моего концертного костюма подметает пол. Я молчу, мне просто нечего сказать, я не хочу ничего объяснять, и только руки…
Он слишком удивлен, чтобы сопротивляться, и я спокойно прикасаюсь к нему. Кажется, мышцы его ног гудят от напряжения. Я знаю, какой массаж нужно сделать, чтобы снять судорогу, но… Я дарю только нежность. Легко поглаживаю еще влажную от пота кожу и наслаждаюсь тем, как щекочут ладонь тонкие волоски. Он дергается, его глаза становятся огромными, но тело уже само льнет к моим рукам. И я чувствую, как уходит напряжение, приносившее моему мальчику боль. Я вижу, как эта боль растворяется в его глазах.
Я в последний раз касаюсь его и, неловко улыбаясь, встаю на ноги. Повожу плечами и невольно охаю, когда те отзываются дикой болью. Как же больно! Я выдыхаю сквозь зубы и поворачиваюсь к нему спиной. Эта боль – плата за возможность летать. И я готов платить. Но не готов к тому, что кто-то будет этому свидетелем.

Господи… как же хочется заключить в ладони его лицо!
Эта мысль преследует меня столько лет. Столько лет я боюсь её, я борюсь с нею, борюсь с собой. Я отвоёвываю у безумия каждый миг, но когда ОН невзначай касается меня на тренировках, где-нибудь в коридоре, походя, нечаянно, я готов распрощаться с крохами здравого смысла, только бы ещё раз, всего только раз, на короткий миг ощутить тепло его руки, невесомый вздох, болезненную нежность чудесных его глаз.
Руки… у него волшебные руки. Самые нежные руки на всём белом свете. Самые сильные, самые ласковые. И если бы я только мог коснуться их губами!
Внутри всё заходится от крика, душа хрипит, потому что вот он, на коленях передо мной, а мне нельзя, нельзя показывать ни жестом, ни взглядом, как он мне дорог. Как я хочу быть с ним. Снова и снова я лечу рядом. Рядом, но не вместе. Моя душа рвётся вверх, к нему, ей тесно в оболочке тела. Моё тело – предатель и злейший мой враг. Оно подвластно ему, и покоряется с той же радостью, с тем же восторгом и готовностью, с которой покоряется и воздух. И боль уходит, растворяется в прикосновениях.
Нет! Не уходи!..
Я только и успеваю, что схватить его за руку, сдвинуться и усадить на тот же ящик. Это ничего, что вдвоём. Так даже удобнее. Можно хоть на несколько мгновений прижаться к нему.
У него такие напряжённые плечи. Каменные просто. Как только терпит?
Во мне нет его нежности. Есть только сила. И я, проиграв ещё один бой с самим собой, принимаюсь аккуратно разминать мышцы под тонкой тканью.
Спасибо тебе, небо, что он одет…
Спасибо, что я ещё не сошёл с ума!

Я кусаю губы, чтобы не выпустить на волю тихий стон боли, медленно, но неумолимо перетекающей в удовольствие. Его руки… Чистое, концентрированное удовольствие. Почему? Почему раньше я не замечал этого? И почему сейчас он рядом со мной? Почему делает все это? Так много вопросов. Но я не задам ему ни один из них. Почему? Я не знаю. Мне хорошо молчать рядом с ним. Эта тишина не давит на нас, не висит между нами стеной. Она… убаюкивает. Расслабляет. И мне хочется мурлыкать и ласкаться, просясь под его чуткие пальцы.
Я закрываю глаза, чтобы он не смог прочитать в них мои желания. Сейчас я так открыт… Боли давно уже нет, но я не хочу, чтобы он уходил. Чтобы отпускал меня. С ним так хорошо… Как глупо. Пыльный реквизит, грязный ящик, а мне кажется, что здесь, в этом уголке, сосредоточился весь мир. На кончиках его пальцев, в его чуть неровном дыхании. Какой же ты сильный, Влад, Владик… Мой Владиус. Как я хочу тебе довериться. Я могу тебе довериться?
Под свинцовыми веками начинают мелькать картинки, и я замираю, снова напрягаясь. Моя мечта… Я столько лет гнал это от себя. Боясь представить, боясь поверить в то, что когда-нибудь это произойдет. И там, под куполом цирка, я не буду один. Нет… Нельзя. НЕЛЬЗЯ!
Я мотаю головой, стиснув зубы, запрещая себе думать, и замираю, когда чувствую, как он успокаивающе прикасается к моим волосам. Они пыльные и спутанные, но мне кажется, что каждая волосинка – оголенный провод. Я закусываю губу, и перед моими глазами вдруг ясно и четко встает картина, от которой я так хотел избавиться. И я поворачиваюсь к нему, ловлю внимательный, полный тревоги и тепла взгляд голубых глаз и шепчу:
- Хочешь, я научу тебя летать?

Я никогда и никому не говорил об этом.
Я боюсь высоты.
Я узнал об этом совершенно случайно, когда, прячась от отца, забрался под самый купол. И долго просидел там, уговаривая себя спуститься вниз.
Там, наверху, всё иначе. Там забываются обиды, там прощаются раздоры, там и только там откровение, признание самому себе во всём и щемящее, пронзительное чувство, такое непонятное, такое волнующее.
С того дня я никогда не поднимался под купол. Я боялся головокружительной высоты и того, что она творит со мною. Я боялся, что однажды, спустившись оттуда, я брошу всё, забуду всё, только бы снова и снова подниматься вверх и однажды полететь так, как не летал никогда. Первый и последний раз.
Но сейчас, глядя в глаза Димы, я понял, что с ним я не боюсь. Потому что он - то самое пронзительное. Потому что это ему навстречу я хочу лететь, потому что его рукам доверяю и верю его глазам.
Он ждет ответа, но я молчу. А он… Он сам всё видит и всё понимает. Потому что здесь не нужны слова. Им нет места в наших жизнях. Мы живём мгновениями, от вздоха до вздоха, от взгляда до взгляда. И меньше шага отделяет жизнь от смерти. Кому нужны слова, если всё понимает сердце?..

Я волнуюсь. В первый раз в жизни мне страшно перед полетом. Дыхание перехватывает, сердце бьется где-то в горле. Но он находит мои пальцы, сжимает их, и я улыбаюсь. Улыбаюсь всей душой, всем своим существом, отчетливо понимая, что из нас двоих я должен быть сильным и бесстрашным. Воздух – мой мир, моя стихия. Свобода. Я рожден, чтобы летать. А он… Мой сильный, бесстрашный мальчик, так доверчиво смотрящий на меня… Сколько тренировок, слез, боли, молчаливых касаний и робких, но счастливых улыбок, когда наконец все стало получаться. И вот мы здесь. Через мгновение откроется занавес, и мы ступим на арену. Вместе. Я готов доверить ему свою жизнь. Свою мечту.
Занавес. Короткий взгляд, удар сердца, судорожный выдох. И я лечу, унося с собой его страх. Только не бойся, мой мальчик… Только не бойся!

Они тоже волнуются. И отец, и брат и сестра. Они бегут по кругу, чередуя шаги, прыжки, сумасбродные сальто и кульбиты. Они бегут, они смеются, как всегда… беззаботные, светлые, яркие, подвижные, как ртуть. Ни секунды покоя, потому что это, именно это - наша жизнь. Жизнь дома Солнца.
Моя очередь. Я врываюсь на арену, в яркий свет прожекторов, и с последним сальто замираю в самом центре, обвожу огромный амфитеатр взглядом и улыбаюсь. Я поднимаю глаза вверх и смотрю туда, где парит ОН. Димка. Мой ангел. Ангел, научивший меня летать, подаривший мне крылья. Я улыбаюсь ему, хотя он, наверное, не увидит моей улыбки. Улыбаюсь, а в груди словно дрожат натянутые струны. Нет, мне не страшно сорваться вниз, упасть на глазах у всех. Я боюсь совсем-совсем другого. Я боюсь подвести ЕГО. И так и не сказать ему самого главного.
Он уже там. Он ждёт меня.
Тело само вытягивается, безупречно ровное, как стрела. И я взмываю вверх, чувствуя, как там, внизу, на арене, остаётся моя неуверенность, мой страх, все до единой мои слабости. Потому что себя я подвести могу, а его – не имею права.
Под ногами пружинит батут, и я вспарываю воздух всем собой, всё выше и выше. Так и мчатся навстречу мечтам. Теперь я это точно знаю!

Я вижу его. Вижу, как он все ближе и ближе ко мне. Он как солнечный зайчик сияет в лучах прожекторов, и больше всего на свете сейчас я жалею, что не вижу его глаз. Его голубых глаз, в которые я влюбился с первого взгляда. Их океан… Какой он сейчас? Что чувствует мой мальчик, взмывая все выше и выше? Страх, уверенность? Что ждет меня?
Я кружусь в воздухе, а потом замираю на перекладине, отсчитывая секунды. А ОН все выше и выше. И я уже могу разглядеть его лицо. Оно сияет восторгом, ужасом и чем-то еще, чего я понять не могу. На короткое мгновение наши взгляды встречаются, и руки разжимаются сам собой. Пустая трапеция летит, рассекая воздух, ему навстречу, а я забываю, как дышать. Боже, как же медленно ползут секунды… Влад, Владик…
Когда его пальцы сжимают перекладину трапеции, и он взмывает ввысь, я тихо всхлипываю. А потом срываюсь в пропасть сам. Какая-то дикая, неведомая сила тянет меня к нему, и я не могу, НЕ ХОЧУ ей противиться. И мы начинаем наш танец. То сближаясь, то разлетаясь, мы кружимся в воздухе. И я смеюсь, снова смеюсь. Я не один!! Я больше не один!! Я счастлив. Так счастлив, что хочется разжать пальцы и взмыть ввысь, как птица. Пусть всего лишь минуту будет длиться мой полет, но я не пожалею ни о чем.
Музыка смолкает. В тишине я слышу только бешеный стук собственного сердца. Все быстрее, все выше… Еще быстрее! Все ближе. И ближе. И ближе. Он готов. Он ждет и тянет ко мне руки. Амплитуда наших движений огромна. Скорость велика. А до арены – лишь один вздох. Мне нужно всего лишь разжать пальцы. И довериться ЕМУ. Всего лишь… довериться…
Мне кажется, что я шагнул в пропасть. На мгновение завис над ее краем и устремился вниз, чтобы разбиться на дне. И не спастись, не выжить. Я лечу вниз так, как всегда хотел. Чтобы вся жизнь перед глазами яркой вспышкой, ветер в ушах и сладкий ужас в солнечном сплетении. И хочется кричать, захлебываясь воздухом. От восторга, от упоения абсолютной свободой. И безудержной, невыносимой Любви. Любви, о который так и не смог сказать.
Но мой полет обрывают сильные, стальные пальцы, сжавшие запястья. От рывка мое тело вытягивается в струнку, но мне уже все равно. ОН поймал меня. Поймал, удержал, не дал упасть. Я выдыхаю и вдруг слышу тихий, но яростный голос, шепчущий восхитительный бред:
- Я люблю тебя. Слышишь, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
Я вскидываю глаза, он сумасшедше улыбается, а потом мы вместе несемся вниз. Но мне уже все равно. Ведь он рядом. Я прячу улыбку в уголках губ и тихо, на грани слышимости произношу:
- Я тоже… Я тоже люблю тебя.
Спасибо тебе… небо.