Кончилось? Вот блин, а я-то зачитался... Понравилось, очень увлекательно и многообещаюшее)

Laise, урааааааа!!!!! Утащила читать. Спасибо за предстоящий вечер

- …Так что там твоя статья? – Кен покачивает ногой в воздухе. Странно, что Мамору ещё не пнул его по поводу не совсем уместных посиделок на столе.
Хидака изменился. Самый молодой тренер в истории японского футбола, самый популярный, любимец девушек и переменчивой Фортуны, которая, как всем известно, тоже девушка. Куда исчез затравленных взгляд полуночного убийцы?
На то, чтоб сделать его отчаявшимся – хватило всего одного тайма. Для того, чтоб воскресить и вызвать из небытия человека - были потрачены долгие годы.
- Любопытная находка… покою не даёт. – Ран чуть сдвинулся, позволяя сестре устроиться поудобнее.
Абиссинец довольно щурился, вспоминая детали. Удивительно было уже то, что эта находка вообще случилась. Её могло не быть. Цепочка случайностей, совпадений, всё шло к тому, что экспедиция не будет удачной. Сначала дожди, а потом и селевый поток, основательно размыли дорогу к перевалу. Потом, из-за обвала едва не погибли трое студентов, да и сам Фудзимия уцелел чудом, не иначе! В конечном итоге, когда учёные прибыли на место, все были настолько измотаны, что о начале работ не было и речи. Университет вообще планировал отозвать грант и свернуть исследования, но, по всей видимости, кто-то оказался либо уж очень отчаянным, либо счёл возможным выбросить на ветер сто миллионов йен, и через три дня, когда погода малость наладилась, они приступили к раскопкам.
- Пласт открылся после не особенно сильного землетрясения. Сначала думали, что культурный слой более позднего периода, средина Камакур. Но по некоторым довольно специфическим находкам выяснилось, что это конец Хейан, как раз пограничное время…

Убийца может ли снова стать человеком? Тот, на чьих руках кровь, кто по своей воле и при твёрдой памяти отнял столько жизней, сможет ли когда-нибудь вернуться к нормальной жизни? Смотреть без стыда, без опаски в лица людей, и не просыпаться в холодном поту от того, что в снах к нему являются все те, кого он отправил в мир иной?
Каждому из них довелось столкнуться с этим вопросом, и не просто так, сидя у камина в глубоком мягком кресле, за чашкой кофе и размышлениями. Лицом к лицу с собственными страхами и пороками. Не бывает истинно света. Как не бывает настоящей, истинной тьмы.

… Низкое строение, по всей видимости, было разрушено вследствие пожара. Останки четверых человек, однако, сохранились вполне сносно, и предварительный осмотр показал, что они умерли насильственной смертью. Как и пятый, обнаруженный чуть поодаль. Он оказал отчаянное сопротивление, пока был жив. Смерть настигла его в виде стрелы, пущенной с расстояния. Подлая смерть.
Как бы то ни было, а сам профессор явно не одобрял вот такой расправы. Пусть даже учинённой давным-давно умершими людьми, несколько сотен лет назад.
Разбитые на участки площадки заполнили люди. Студенты нависали над раскопами, с удовольствием помогая (или мешая) именитым и не очень археологам. И многие мечтали, если не о лаврах, то о том, чтоб хоть как-то быть причастными к загадкам, что с такой неохотой раскрывала учёным земля. Конечно, кое-кто втайне грезил похождениями легендарной Лары Крофт или доктора Джонса, который Индиана, но все сходились на одном: куда как увлекательнее смотреть об открытиях по каналу Дискавэри, чем ковыряться в грязи собственноручно.
Для основной массы народу на раскопе малоинтересны обрывки тканей, черепки или древние кузнечные молоты. И только профессор Фудзимия как проклятый, за малым, не ночует в ямах, при мертвенном ровном свечении ламп дневного света.
Говорят – терпение дороже золота. Та добродетель, что достойна высочайших похвал. Далеко не все обладают им, но те, кому она присуща – счастливцы, благословенные Богами. И Ран Фудзимия в полной мере им наделён.
Может, именно по этой причине, поздней ночью двенадцатых суток экспедиции, удача и улыбнулась именно ему…

- …в общем, осторожненько стряхиваю я крошку, а там…
- Слиток золотой! – не удержался Йоджи, и тут же схлопотал от любимой жены щелчок по носу. Айе страшно не нравится, когда кто-то перебивает рассказчика.
- Очень плотную скатку. – улыбается Ран, мечтательно сощурившись. Сейчас он и впрямь чертовски походит на кота. Вполне себе довольного жизнью породистого холёного домашнего мурлыку. Вот только из-под полуопущенных ресниц остро сверкают осколки лилового льда. – Даже не скатку, а коробку, на манер тех, в которых сувенирные шахматы продают. Плоская, и плотно перемотанная кожей. Ну… То есть, это потом мы разобрались что к чему, а тогда я только и додумался, что разбудить профессора Маки. До самого утра провозились с рентгеном, просвечивали, фотографировали, снимали слои. Открывать коробку явился даже заведующий кафедрой.
Аудитория профессора Фудзимии слушала своего лектора с раскрытыми ртами. Ран умел вещать. Вдохновенно, захватывать слушателей, увлекать в паутину слов, раскрывать сокровенное, и самое загадочное делать ещё загадочнее. В мелочах находил необычное, заставлял взглянуть на привычное окружение под другим углом.
- Это была обычная деревянная коробка, может, когда-то даже лаковая, не знаю. Анализ покажет. Она прекрасно сохранилась, но самое удивительно было в другом. В коробке был восковой брусок. Когда мы обмерили его и прикинули вес, по всякому выходило, что это либо не воск, либо мы все, включая заведующего, полные идиоты. Я предложил воск растопить. Завкаф, конечно, чуть не угробил меня на месте, но…
Ран замолк, с полуулыбкой обводя взглядом друзей. Кен, позабывший качать в воздухе ногой, Мамору, с ногами влезший в компьютерное кресло по давней своей привычке, и думать забывший о том, что он давным-давно не Оми, а вовсе даже Такатори-сан. На сей раз не сдержалась Айя, дёрнула брата за выбившуюся из косы прядку:
- Ну?!
- … я таки оказался прав, сестрёнка! – Ран цапнул с разноса печенье и аппетитно захрустел. – Ммм… родная, безумно вкусно!
Айя с хохотом набросилась на брата, щекоча и кусаясь. По ходу действа Йоджи пару раз получил острым локотком в бок, тяткой под колено и пригрозил бывшему лидеру страшной местью, если тот немедленно не прекратит своё позерство.
- Дайсё. – благоговейно прошептал Ран. - Девятьсот лет назад в коробке залили воском дайсё. Катану и вакидзаси. При чём не разнобой, а, совершенно определённо, пару одного мастера.

Глава 2.

Киото, 1235 г.

- Мастер… к вам гости, мастер. – Юмичиро поклонился, и так же как вошёл, неслышно, отошёл, пропуская в комнату весьма примечательную троицу.
Все были среднего возраста, крепкого телосложения, явно привычные к тяжёлому труду. Сам же мастер при первом беглом осмотре мог поклясться на домашнем алтаре, что двое из посетителей носили мечи. Еще совсем недавно. Слишком чёткой была выправка, слишком ровно они шли, мягко, невесомо ступая по татами. Только один из троих несколько неловко чувствовал себя в немного коротковатых хаккама. Словно длительное время провёл в совершенно другой одежде.
Первым присел на предложенное место, шедший в ключе «клина». Высокий благообразный мужчина, он производил впечатление если не представителя, то посланника точно. Это можно было прочесть по внимательным цепким глазам. В какой-то момент взгляды хозяина и гостя встретились, и гость стушевался, поспешил скрыть мысли за поволокой смирения.
Лишь после короткого кивка двое сопровождающих последовали его примеру. Уважительно поклонились они почти синхронно, с едва заметным запозданием.
Мастер не страдал излишним любопытством, однако тройка поздних визитёров его заинтриговала. И более всего – несоответствием сути одеянию.
- Мир и благополучие вашему дому, Мурамаса-сан!
- И вам мир. В наше смутное время он ой как важен и желанен, не так ли? – мастер нарочито плавным жестом позволил войти ученику. Юмичиро коротко поклонился, поставив между учителем и гостями маленький низенький столик. Следом служанка внесла чайничек и пиалки для чаепития.
Мастер самолично налил чаю гостю.
- Увы, не жажда просвещения привела меня сегодня к вам. – И снова имя гостя названо не было. Странно? Быть может и так. – Забота о сохранении благополучия империи.
Мастер улыбнулся. Азартным человеком он не был. Азарт сродни спешке, холодным не бывает, и только без толку горячит кровь. Однако, мысленно он уже гадал, кто же прибыл к нему? Буддийские монахи или священники синто? Не дело гадать тому, кто к гаданию дара не имеет.
- Великий мудрец Поднебесной сказал: "Правящий с помощью добродетели - подобен Полярной звезде, которая занимает свое место в окружении созвездий"… Каждый из достойных мужей стремится быть полезным делу своего Господина. И я, среди прочих, так же… В силу своих скромных способностей. – Ставка сделана. Осталось проверить собственную удачливость. - Чего же вы хотите от меня, уважаемые?
Безымянный почтительно склонил голову. Не так редко можно встретить разумных людей. Однако, тех, кто свободно цитирует Кун-Фу-Цзы, да ещё и в период очередного витка обострения отношений между Ямато и Поднебесной.
- Учитель так же сказал: "Народ можно заставить повиноваться, но нельзя заставить понимать почему"…
Буддийские монахи. Ставка сыграна.
- Только необходимость в вашей помощи заставила нас явиться к вам, Мурамаса-сан, в столь поздний час.
Очень удачно удалось изобразить на лице удивление. Вежливую улыбку, каплю заинтересованности, и толику непонимания.
- Чем может быть так необходимо вам от простого кузнеца? – только волевым усилием удалось удержать руки в неподвижности. Тяжёлые, мозолистые, натруженные руки мастера-кузнеца.
- Ваши клинки, Мурамаса-сан, ваши непревзойдённые клинки. – испытывающий взгляд безымянного гостя был почти физически ощутим. Он явно ждал ответа. Да или нет, Мурамаса-сан?.. Да или нет?
- Есть более умелые мастера, нежели я. Мастера, которые запросят меньшую цену за работу. Наконец, мастера, которым не захочется знать, зачем монахам, проповедующим миролюбие и отказ от причинения зла живому, потребовались клинки.
Тонкая, почти змеиная улыбка скользнула по губам буддиста. Не просто угадал, попал в точку, ещё раз демонстрируя силу проницательности и остроту ума. Едва ли не большую, нежели острота его тати.
Монах, извиняясь, развёл руками, словно говоря: прошу простить мастер, однако, это не моя тайна, и вашей она никогда не станет.
- Вы не можете не знать, что полную силу мои клинки получают, лишь насытившись кровью… Тати созданы для войны, живут ею…
- Я знаю об этом, мастер.
- И вы готовы на это пойти? – кузнец недоверчиво склонил голову, точно, не веря до конца в услышанное.
- А как вы думаете?..



Токио, примерно наши дни.

Безделье хорошо, но в меру. От безделья начинают причитать даже пули, что уж говорить о банальной человеческой непроходимой тоске. Бесспорно, приятно провести день за книгой, стопкой свежих газет, подборкой Уолл-Стрит-Джорнал или анализом биржевых котировок, но. Всегда есть это самое пресловутое НО. Время идёт, конкуренты не дремлют, и, хоть всегда можно устроить несчастный случай, "случайный" обвал, самую малость подправить восприятие или просто натравить налоговую полицию, всё равно, драгоценное время уходит сквозь пальцы. Утекает, рассыпается горстью этих самых букв-шрифтов в газетных вырезках.
Кроуфорд откинулся на спинку кресла, снял очки, потерев переносицу, отложил их на стол.
Очень не характерная для него черта - лень, проявившая себя во всей красе, начинала раздражать. Но заставить себя просто выйти из кабинета он не мог. Даже не потому, что что-то мешало, или не потому, что крошечная вспышка предвидения "осветила" тернистый путь оракула.
Предвидение молчало которую неделю. Угрозы нет. Значит, можно и дальше пребывать в благостном расслаблении. Отдыхайте, мистер Кроуфорд, пока есть время. Потому что когда этого времени вдруг не станет, вы ещё с ностальгией вспомните о том, как имели возможность потакать собственным прихотям и такой вещи, которая называется одним ёмким красивым словом: блажь.
Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Предвидение всё ещё молчит.
- Такаши-сан? – Вежливо-отстранённо, как всегда безукоризненно. Принцип: клиент прав до тех пор, пока ты ему позволяешь быть правым, до чёртиков напоминает презумпцию невиновности. Не виновен, пока кто-то не докажет твою вину.
Это допускал сам Кроуфорд, это понимали клиенты, и старались поступать так, чтоб этот самый тезис «виновен» не становился утверждением в их случае.
- Нет, сегодня никаких эксцессов не предвидится… Ах ваш астролог… в таком случае, я снимаю с себя ответственность за последствия… нет, ну вы же намерены следовать указаниям ВАШЕГО астролога, а кто Я такой, чтоб подвергать сомнению слова ВАШЕГО астролога?.. Ни в коем разе, всего доброго!
Утверждение. Взвешен, измерен и признан виновным.
Что-то на границе подсознания тревожно тренькнуло. Совсем как писк комара. Вроде и не громко, но отвлекает.
Кроуфорд задумчиво взглянул на запертый на ключ ящик стола. Всё, что удалось собрать за последний месяц, слишком мало и слишком разрозненной была эта информация, очень отрывочной, как кусочки мозаики, не то одной, не то разных картинок одного цикла.
Какая разница КОГДА?
Стараясь не торопиться, он достал из ящика стопку листов, и принялся раскладывать их на столе. Места, как всегда, не хватило. Значит он оптимист? Надеется на то, что места хватит, а когда не хватает – попросту перебирается на пол, продолжая выкладывать листочки, вырезки, собственные записки-пометки в только ему понятном порядке. Как пасьянс, когда всё имеет значение, и место расположения кусочка, и то, какая информация его окружает.
Что не так? Почему ничего не получается, хоть и маячит этот призрак узнавания-понимания? Чего не хватает? Или что он упустил из виду, не придав должного значения?
Брэд вернулся к столу, и, опершись о столешницу, бёдрами и обеими руками, принялся рассматривать получившуюся схему.
«Проблемы, Кроуфорд?» - мысль кружилась, настойчиво стучалась о ментальные щиты, не пытаясь, тем не менее, втереться глубже.
«Кроме того, что в ближайшее время мы потеряем одного из клиентов - никаких» - . Можно было, конечно, приоткрыть щит и пустить в самые верхние слои гостя. Но рыжему только дай повод, только покажи самый краешек. В следующий момент рискуешь стать раскрытой книгой. - «Кофе не захватишь?»
«А свежую газету и тапочки не прихватить по дороге?» - не смотря на хамский подтекст, тон был выбран дружелюбный - с утра пораньше начать обмен колкостями, вряд ли самое лучшее, что можно было придумать в отсутствии какого-либо другого занятия. – «Печально, но не фатально. Ты ведь не поэтому поводу рвешь и мечешь?»
Вслед за мыслью явился и сам телепат, предварительно стукнув для приличия по двери, уже входя в помещение. Ожидаемо, без кофе.
- Не фатально, - согласился Кроуфорд, потирая подбородок. - Пока что. Что-то витает... что-то такое... Чего нет там.
Указующий перст упёрся в пол, проводя невидимую линию от входа, по кругу, закручиваясь в тугую спираль.
- Так что свежая газета была бы хорошей идеей, если бы ты не уничтожил её на корню. Новости, часом не смотрел?
Складывалось впечатление, что тотальная лень, косившая ряды Шварц, не просто заразна. Лень принимала масштабы эпидемии в одном конкретно взятом месте, а в рамках Токио вовсе обрастала ещё и осложнениями в виде состояния "сонной мухи" и невнимательности. Уж когда менеджер в магазине (само собой, неприлично дорогом) смотрит не НА тебя, а СКВОЗЬ, создавая полное ощущение отсутствия клиента как вида, в пору занервничать и задёргаться.
Так какого лешего ему, Бэ точка Кроуфорду - ЛЕНЬ?
- Не наступи пожалуйста, на резюме.
- Поздновато предупредил, - извинился Шульдих, убирая ногу, как оказалось, действительно с резюме, стоило только поднять листок с пола для опознания.

«Видел, но не смотрел» - Обрывки новостей мелькнули картинкой: авария... пожар... цунами уничтожило... террористы... прогнозы ... политики...
Имена, имена, имена. Все, чего успел нахватать Шульдих во время разрозненного двадцатиминутного листания каналов: от мировых проблем до катаклизмов в Уругвае, если такие имелись.
Передавая, Шульдих двинулся к единственному месту в комнате, более или менее подходящему для сидения.
- Этого достаточно... спасибо.
Приземлившись на святая святых (кровать Кроуфорда), нарушив идеальный - «По линейке ты её замеряешь, когда стелишь?» - вид, молча, в кои-то веки, не мешая своими комментариями, переждал «процесс обработки потупившей информации». Молчал, впрочем, не долго:
- Ну и?
Палец всё так же очерчивал непонятную спираль в воздухе, следуя прихотливо разложенным на полу узорам. И ещё раз, и ещё, пока не застыл на фотографии какой-то расчленёнки, почти в самом центре бумажного торнадо.
- Торнадо говоришь...
Перед глазами поплыли разноцветные круги, а виски, и затылок сдавила мигрень. Главное - своевременность. Лень медленно подошла к концу... Главное, чтоб не поразила бессилием. Брэд нашарил на столе очки и немедленно водрузил их на законное место: на собственный нос. За стёклами не так виден расфокусированный, устремлённый в никуда, взгляд.
- Мало! Всё ещё слишком мало информации. - желание прилечь было просто невыносимым. Но единственное пригодное для этого место оккупировал телепат. Значит, придётся перетерпеть, совсем как в школе. Это мозговой штурм, это как гадание на картах, предвидение таро. Ещё немного усилий и всё встанет на свои места, а за следующей картой он разгадает всю цепочку событий.
Смутные образы, неясные, вертевшиеся вокруг даже не человека и не события, предмета, полного ощущения боли и страданий... Как всегда. Где есть место событию - всегда есть место боли.
- Что ты хочешь знать? Одним словом можно сказать - неприятности. Веско и чётко.
- Бывший клиент? – раз Оракул сообщил, что контракт будет расторгнут, к чему пиететы? Но насколько Шульдих знал всех клиентов Шварц (а знал он их хорошо, поскольку большую часть своей «работы» проводил в их мозгах) ни один из них не мог устроить по-настоящему большой переполох из-за разрыва деловых отношений. Настолько, чтобы это коснулось непосредственно интересов Шварц.
- Есть шанс избежать их? Насколько серьезные? Как скоро? – наконец-то тема смогла привлечь достаточно внимания телепата. Ну да, никто не любит проблемы.
По квартире поплыл несравненный, едва заметный из-за плотно прикрытой двери аромат свежесваренного кофе. Сваренного кем-то другим. «Наги...»
- Кстати о газетах... Я на минутку, - попутно наступив еще раз на невезучее резюме Натсуо Такаши, Шульдих вышел из комнаты.
- На бывшего клиента я бы не распылялся. К тому же конкретно этот окончит жизнь где-то завтра, в районе полуночи, в таком виде, что его жена предпочтёт не явиться на похороны а дети всю оставшуюся будут жестоко игнорировать своё с ним родство.
Неожиданно для самого себя, осознав, что в очередной раз разговаривает сам с собой да ещё с пасьянсом на полу, Брэд хмыкнул. Рыжая бестия в очередной раз не выдержала пространной лекции?
Минут через пять телепат-таки вернулся, осчастливив начальство свежесваренным кофе. Впрочем, сомневаться в том, кто именно готовил кофейный шедевр, не приходилось. В этом доме способен на такой подвиг только Наги. Что удивительно, не иначе как в порыве неземной щедрости и человеколюбия, немец приволок в кабинет не одну, как обычно, а две чашки кофе, составленных на ворох утренних газет и соскладировал всё это богатство поверх распечаток на столе. Самая верхняя передовица, с мокрым кофейным отпечатком кружки, сообщала о «сверхграндиозной находке японских археологов».
В процессе дефиле по комнате, Шульдих, в очередной раз прогулялся по жизнеописанию, в самом скором времени покойного Натсуо Такаши. Кроуфорд цинично хныкнул, пробрался к многострадальному резюме и, проделав долгий обратный путь к столу – опустил листочек в шредер. Ящичек утробно взрыкнул и жадно сжевал страничку, искромсав её в мелкие узкие макаронины.
- Это НЕ бывший клиент, это даже НЕ конкуренты.
Взгляд зацепился за кружок от чашки. Головная боль усилилась, словно отмечая…что?
- Шульдих… в триста двадцать пятый раз повторяю, для особо одарённых… На этой кровати сплю я. Потому, если не имеешь пламенного желания выселить меня с неё, не лезь на мою постель…
Вся тирада, однако, сопровождалась отнюдь не мрачным взглядом поверх очков. Более того, оракул бы проигнорировал в этот момент даже факт того, что рыжий влез на кровать с ногами или принялся прыгать на ней, как на батуте. Кроуфорд на автомате достал из ящика стола ножницы и принялся аккуратно вырезать из газеты статью о находке. Обрезки, не менее педантично были собраны со стола и отправлены в довольно заурчавший шредер.
- Ага, учту, – попросту, проигнорировав, не в первый, и не в последний раз, предупреждение не покушаться на кровать, Шульдих чуть ли не носом ткнулся в чашку, рассматривая получившуюся схему, пытаясь в этом нагромождении разномастных фактов уловить хоть какую-то закономерность (если она была)…
- Бинго! – вырезка аккуратно поместилась в самый центр спирали, выложенной на полу, завершая картинку…
…Поэтому определенно пропустил тот момент, когда Кроуфорда в очередной раз долбануло видение. Судя по виду оракула - молотком в темечко…
Он был слишком хорошо воспитан для того, чтоб нецензурно выражаться. Ему было слишком плохо для того, чтоб экспрессивно выразить всё, что он думает по поводу очередного видения. Однако хуже всего было то, что последние три минуты он активно изображал из себя если не компьютерную мышку, то нечто приближённое. Потому что ловить звёздочки, что сыплются из глаз чётко в центре собранной им же картинки, такого с ним, Бэ точка Кроуфордом, ещё не случалось.
Кроуфорд сцепил зубы, борясь с нахлынувшей тошнотой. Настолько сильное видение, настолько… недвусмысленное.
Почти ровно поднялся на ноги, поправляя костюм. Конфуз вышел. Ладно, предположим, телепат не заметил, или так всё и задумано.
- К вопросу о том, насколько скоро... Хочешь жить – оторвёшь свой зад от моей кровати и направишься искать… грёбанного профессора… А хочешь хорошо жить, и, по возможности, долго… – Взгляд оракула, наконец, сфокусировался на лице рыжего. - …сделаешь это максимально быстро, оперативно и без шумихи. Можешь даже привлечь Вундеркинда.
- Ясно… Понял… - весь вид рыжего несчастья буквально вопил о том, что он думает на самом деле. На лице написано ироничное: да-да, командная солидарность – ты не упал, я не видел. Образ мистера Супер-Контроль успешно восстановлен. - Ну тогда я пошел...
Стоило двери в кабинет закрыться, в скорости со стороны кухни раздался полный жизнерадостности возглас: - Наги, майн лихбен, угадай что тебя сейчас ждет?..

Кроуфорд добрёл до постели. Бэ точка Кроуфорд на неё даже сел. Потом Бэ точка Кроуфорда согнуло пополам в мучительном приступе. Будь ему ещё самую чуточку хуже, он бы решил, что анонсированный в видении апокалипсис уже настал. И предвестником его станет пошлая лужа чего-то на полу.
…но лужи нет, а Бэ точка Кроуфорд лежит, за малым не свернувшись в позу эмбриона и тупо рассматривает своё «творение».
Ещё раз попробовать собрать ускользающие обрывки ниточек понимания. Номер один… Тяжело сглотнуть, прикрыв глаза. Нет, так только хуже, так будто проваливаешься в глубокий-глубокий колодец и не имеешь ни малейшей возможности ни за что зацепиться. Вот это прогребло!
Глубокий вздох, чуть дрожащий, как будто он заставлял себя дышать, ощущая на языке противный кисловатый вкус. С трудом заставил себя подняться, проклиная внезапную слабость.
Монументальные неприятности, лавина, предотвратить которую будет стоить неимоверных усилий.
Кофе остыл. Но великолепно забивал горечью это противное нечто на губах.
… Многоэтажка, прослужившая столько времени штаб-квартирой Шварц, еще стоит, но вряд ли в ней достает хоть половины стекол, одна стена почернела от копоти из сгоревшей квартиры на 12 этаже.
…Телекинетик прижимает руки к лицу, повалившись на колени посреди полуразрушенной квартиры. И под пальцев течет кровь…
Телекинетический удар – словно душераздирающий безмолвный крик, в натуральную раздирающий перепонки, заставляющий вскипеть кровь. Многоэтажка оседает в клубах пыли.
…Шульдих сползает вниз по стене с потрясающе умиротворенным видом. Грудь разворочена несколькими выстрелами в упор. Ненужный более Вальтер валится на пол – запасных патронов достать негде, а таскать с собой кучу мертвого металла нет резона…
…Фарфарелло сильно изломан: где-то повреждения можно угадать по неправильным очертаниям тела, где-то сломанные кости прорвали кожу, белыми зубами гигантского мифического зверя выступая из тела. Очень много крови. И при всем этом берсерк еще жив. Его взгляд сохраняет осмысленность, когда кольт упирается в его лоб. Щелчок. Осечка – пуль в барабане нет…
…Клинок потрясающе легко распарывает как ткань дорого костюма, так и живое тело. Лезвие катаны прорубает ребра и выходит из груди. И кровь у пророков точно такая же и у всех – темная, багровая она капает с самурайского меча на пол. Последнее, что предстает перед затухающим сознанием – фиолетовый отблеск, разбавленный мутно-красным…

Ох, все...
Я основательно подсела на эту историю.
Жду продолжения!

Очень интересно!

zerinten, надеюсь, успею ещё главку выложить до Нового Года.
Правда, ошибок в упор не вижу, так что, ежели будете ляпы замечать - попрошу пинать нещадно.

Laise
Главку буду ждать
Надеюсь, все не так страшно, и продолжение будет.
Может, речь шла вовсе не об этом, но...
Все равно боюсь ^^

Насчет пинать...
Не уверена, что получится
Но если замечу - постараюсь сказать ^^

Глава 3.

Киото, 1236 г.

- Мурамаса-сан!.. – дверь сотрясалась от ударов, но, пока что сдерживала натиск. Может, ещё десяток, и её снесёт с петель, и тогда в мастерскую ворвутся разъярённая городская беднота.
Юмичиро прекрасно понимал, что в одиночку не справится, даже если все слуги мастера встанут на оборону дома, это ровным счётом ничего не даст, потому что слуг в доме наберётся едва ли с десяток, да трое учеников, а нападающих сотни и сотни.
Подобранные хаккама, тщательно заправленное кимоно… и пара клинков, которые он пустит в ход не задумываясь, если доведётся дорого продать собственную жизнь. Если учитель сможет уйти свободно.
- Я знаю, Юмичиро, знаю! – звон молота о наковальню и заготовки давно не слышен. Мастер вышел из комнаты. Он был очень спокоен, и почти даже безразличен. Вот только в уголках глаз притаилась грустная улыбка. – У меня для тебя есть последнее поручение.
Молодой человек почтительно опустился на колени, отдавая поклон своему господину и учителю. Кузнец улыбнулся.
- Последняя пара клинков, что были откованы три дня назад, ты должен отнести их в храм. – на татами перед молодым человеком опустился длинный лаковый ящичек. – Это особые клинки… Клинки, могущие поспорить с легендарными Когарасу и Нукэмару1. Быть может, я и создал их, чтоб однажды, мечи повстречались на поле боя. Пути воинов неисповедимы для меня, простого кузнеца…
- Мастер… - ученик благоговейно коснулся ящичка. Холодная сталь обжигала пальцы даже сквозь деревянную крышку.
- Ты знаешь, я всегда был предан моему господину, и клану. Когда мой господин прислал тебя и приказал хранить и учить тебя, я выполнил его приказ. И потому, я не могу приказывать тебе, могу только просить. Эти клинки не должны попасть людям Тайра, и особо, Тадаюки2, советнику императора.
Мастер мягко поднял ученика на ноги. Так не похож он был на непреклонного наставника, мудрого и жёсткого одновременно, того самого человека, что на долгие годы заменил ему родителя.
- Убей, солги, этого никто не узнает. – решимость и жестокость демонической маской застыли на его лице. – Ни один из Тайра не должен занять трон. Ни один из Тайра больше не будет стоять по правую руку от императора. Ни один из Хэйкэ не станет сёгуном. И каждый из откованных мною клинков будет служить этому делу.
Минамото Юмичиро ещё раз почтительно поклонился наставнику, спрятал переданный дар в мешок, закинул его за плечи и покинул дом через тайный ход. Несколькими минутами позже, из-под двери показались первые лепестки дыма…

1 Когарасу и Нукэмару – Клинки, принадлежавшие клану Хэйкэ (семья Тайра), что передавались по наследству старшему рода. Клинки были разделены, переданы братьям Киёмори и Ёримори, из-за чего между ветвями дома произошла серьёзная размолвка, переросшая в войну. Я сделала предположение, что однажды клинки либо были снова объединены одной из ветвей, либо только один из клинков станет героем повествования.
2 Тайра Тадаюки – реально существовавший в период описываемого периода (мятежа буддийских монахов и синтоистских священников) политик и военачальник, приближённый императора.

Токио, примерно наши дни.

- Ya… und Schuldich, sei vorsichtig... (Да, и Шульдих, будь осторожен – нем. разговорный)
Ещё не предвидение, но где-то на грани допустимого. Впрочем, немец большой мальчик и в тотальном контроле нуждается только в периоды, когда становится мартовским котом и начинает волочиться за всем, что шевелится. Такое бывало редко. Оставалось только надеяться на проблески сознательности в коктейле телепатии и нейронов, которые рыжий называл «мозгами».
Нет, Брэдфорд Джон Кроуфорд не стал добрее или снисходительнее. Просто означенный субъект желает выжить.
Карманное «домашнее» предвидение заставило потянуться за телефоном. Истеричная трель клиента, ставшего бывшим не далее как час назад. Да, он предупреждал уважаемого сана о последствиях поездки. Да, уважаемый сан не прислушался к словам Оракула, отдав предпочтение бредням астролога. Теперь означенный сан сам виноват во всём, что происходит. И… да, уважаемый сан больше не является пользователем услуг, предоставляемых командой Шварц, и нет, Наги-кун и Фарфарелло не могут быть больше рядом с уважаемым саном…
Бесполезный разговор прервал звук выстрела. Кроуфорд цинично хныкнул, стирая из памяти телефона номер покойного экс-клиента.
Повторять воззвание типа: займитесь поиском - было явно лишним. Наги уткнулся в ноут, с головой погрузившись в глубины интернета и прочих баз данных. Кроуфорд допил кофе, порадовавшись, что, до того момента, когда сердце начнёт отказывать от перенасыщения крови кофеином, попросту не доживёт. Добьёт либо любимая команда в лице герра Виновного, либо грядущий анонсированный апокалипсис. До тридцати пяти он дотянет вряд ли.
В комнате царил сущий кавардак. Стопки бумаг так и остались валяться в полном беспорядке, и систематизировать этот хаос оракулу попросту не хотелось. А вот принять душ после полубессонной ночи и мозгогубительного утра - было явной необходимостью. Сгрузить мятый костюм, рубашку и бельё в корзину для грязных вещей, устало глянуть на себя в зеркало: одной морщинкой больше. Глубокой усталой, угнетающей.
Горячая вода, потом холодная, снова горячая. Струйки упруго бьют в грудь, лицо, очерчивают скулы, струятся по телу, касаясь каждого шрама, напоминая о прежних неудачах и моментах, когда он так близко подходил к грани.
Длинный тонкий рубец тянется вдоль плеча, пунктиром по предплечью, переходя на бедро. Результат неудачного (или слишком удачного) падения с рушащейся башни в воду. Исполосован камнем. Острая кромка не пощадила плоть, но он остался жив. Пулевое ранение в плечо. Хорошо закрывался эмпат. Слишком сложно было читать того, кто не оставлял следа в ткани мира. Десяток едва заметных следов от удара плетью через всю спину. Подарок Такатори Рейдзи. Много ошибок. Чересчур много воспоминаний.
Растираясь полотенцем, он привычно отследил последнюю метку. Косой шрам через грудь, памятка от Роберта Фладда. Эпизод, которого не должно было быть никогда. Эпизод, о котором никогда и никто более не узнает. Эпизод, прочно засевший в памяти, но так и не попавший в досье.
Старые маразматики мертвы. Кроуфорд жив.
Чёрная сорочка, светлый галстук, серо-стального цвета костюм. Идеальный и сдержанный мистер Брэдфорд Джон Кроуфорд, оракул.
- Если что-то обнаружите – немедленно сообщите мне. – бросил он, проходя мимо кухни. Странное дело – ощущения. Но именно они и вели оракула по жизни.

Видению абсолютно все равно, что окружает пророка в данный момент. Оно не гнушается даже самыми, мягко говоря, неподходящими моментами для явления себя.
На этот раз фортуна видимо решила сжалиться над пифией, несущей волю её. Видение пришло вместе с красным светом светофора, унося оракула в будущее в остановившемся автомобиле…
- Твоюматьтвоюматьтвоюмать… - он вынырнул из удушливого провала, ощущая себя раздавленным, размазанным по тем самым обломкам, что останутся от города. Скрестив руки на руле, лицом ткнувшись в перекрестье. Его основательно колотил озноб и сначала он даже не понял, отчего рядом стоит человек в форме и совсем не деликатно трясёт его за плечо. – Gomenasai… - скороговоркой, едва улавливая смысл сказанного. Да, с ним всё в порядке, трезв как стёклышко, гайдзин-сан просто уснул за рулём, всю ночь провёл в офисе, сражаясь за благополучие корпорации и благо японской нации… Нет, его не нужно провожать, вот сейчас выпьет ещё кофе и доберётся до пункта назначения, где его ждёт… да, да, любящая и нежно любимая супруга… *умиротворённое бескровное лицо телепата, и Вальтер у ноги…* и очаровательный ребёнок.... *кровь из-под изящных тонких пальчиков Наги… он мог бы на фортепиано играть, очень красивые руки… и кровь…*
Его трясло, когда он снова завёл заглохший двигатель, трясло, когда вдавил педаль газа, трясло, когда выруливал из затора, который сам же и создал.
Годы работы на Эстет и Розенкройц сделали из него машину, не чувствительную к боли и эмоциям окружающих. Время от времени ему было глубоко плевать на всех и вся. Удивительно, но ему никогда не была безразлична его команда. Может, потому, что он воспитывал их для себя? Или, потому, что слишком многое не успел? Впрочем, на его собственный эгоизм всегда найдётся три эгоизма противостоящих воле лидера.
Поворот… Он увидит, как они умирают. Один за другим. Наги такой сильный, но такой… ребёнок, Джей, безумец, беглец, холимый снова и снова спасаемый от самого себя… А рыжего он убьёт сам…
- Господи… господи… - последний раз он молился очень давно. Ярый протестант, мистер независимость от всего и всех. Он молился сейчас. – За что?..

Ему нельзя пить. Как любому паранорму. Чтоб не потерять контроля над даром, чтоб не пропустить момента, когда придётся предпринимать экстренные действия, он это прекрасно, великолепно, расчудесно знал. Более того, систематически напоминал об этом некоему рыжему чудовищу, которое достаточно часто срывалось с катушек и пускалось во все тяжкие.
Но Б точка Кроуфорд пошло надирался в хлам, наплевав на собственные принципы, правила и прочую туфту. До соблюдения ли правил, когда мир с охрененной, мать его так, скоростью несётся в тар-тарары? Б точка Кроуфорд допивал бутылку «Хеннеси», пытаясь заглушить тот дурдом, что творился в его голове с приходом второго видения за день. Второго видения уровня «пять из пяти» по шкале означенного Б точка Кроуфорда. Нееет, штатным психом оперативной группы Шварц был вовсе не ирландец. Оракул. Пророк, который сходил с ума всякий раз, когда метался от одной линии вероятности к другой, не в силах отыскать адекватный вариант развития событий, чтоб и волки сыты и овцы целы.
- Повтори… - бармен заменяет опустевший бокал новым, до половины заполненным янтарного цвета жидкостью.
А что… за все эти годы он не позволял себе ровным счётом ничего. Фарфа выруливали в церквях, Наги живёт в своей сети, Шульдих шатался ночами напролёт по клубам. Оракул же был примерной домохозяйкой, тем, кому перепадало от всех и сразу за всё. От Рут за несвоевременную выдачу Наги, от Такатори за своеволие Фарфарелло и Шульдиха. От Фладда за то, что посмел сказать слово против его воли. Даже не Санрюдзин, а именно его, Фладда. Сполна расплатившись за то, КТО был в ЕГО группе.
- Ещё… - Галстук развязан и болтается на шее бесполезной удавкой. Кобура с пистолетом осталась в машине, по этому поводу пиджак был расстёгнут, как и три верхние пуговицы сорочки.
Он просто явился сюда, на автомате, молясь про себя, чтоб видение снова не шарахнуло по спекающемуся мозгу, чтоб не рухнуть физиономией в клаксон и не раздолбать любимый мустанг на хайвэях, и теперь лениво рассматривал посетителей клуба. Этот подохнет от передозировки… эта – в подпольной клинике, когда ей будут делать аборт… этот через полтора часа истечёт кровью в вип-зале… Стоило ли спасать ИХ? Однозначного ответа на вопрос у него так и не находилось.
Его умиляла страсть японцев к развлечениям различного рода. Солидные боссы и отцы семейств с восторгом пели караоке, молодёжь – плясала нечто невообразимое и все хором просто-напросто творили всё что заблагорассудится, едва только закончится рабочий день.
Ему становилось смешно, когда очередной менеджер становился к автомату, мёртвой хваткой вцеплялся в микрофон и, немилосердно коверкая и без того сильно исковерканный и американизированный английский, выводил рулады и трели. Для того, чтоб поднять себе настроение достаточно посмотреть, как очередной низкорослый клоун в насквозь деловом-переговорном костюме, трясёт головой на манер незабвенных Kiss и орёт: I love rock-n-roll… Вернее, нормальная, полноценная эр - им не доступна, потому, слушать любимую песню, морщась на каждом ЛОК-ЭН-ЛОЛ…
…выбитые витрины… стеклянная, бетонная крошка на асфальте… ободранные прохожие… из подвала доносится скрипящие жуткие звуки… в них с трудом, но, сделав усилие, можно опознать i love rock-n-roll…
В какой-то момент всё вырубается к чертям, и видения, и скрипящие звуки, и бледное личико Наги, и даже кровь из-под тонких пальцев не кажется столь яркой, а зубья кости в изломанном теле ирландца не заставляют внутренне содрогаться.
Он даже не сразу понял, что это его голос, слегка хриплый от выкуренной сигары, низкий, неправильный голос, которым Брэдфорд Джон Кроуфорд младший никогда не говорил. Зато, как выяснилось, великолепно пел. Во всяком случае, окружавшим его японцам нравилось. Более того, они орали, ободряюще хлопали его по плечам, свистели, танцевали…
…он тоже танцевал, и в синих глазах его разума было ещё меньше чем в тех, кто годами лежал в кататонии. Правда, сколько ему тогда было? Так ли это важно?..

О щиты снова настойчиво ударилась какая-то посторонняя мысль, отчаянно привлекая внимание оракула. Кто-то слишком громко думает. Настолько громко, что даже слабенькая телепатия пророка способна была уловить этот посыл. Вот только Кроуфорду было совершенно плевать.
Рубашка расстегнута до пояса, очки давно устроились в нагрудном кармане пиджака. Странно, но ему противно было наблюдать пляшущих вокруг благопристойных и не очень граждан этой... засландии. И потому - мир в тумане алкогольных паров, мир, в котором не видно лиц, и в котором его почти не пугают видения смерти его команды, мир в котором Брэд Кроуфорд поёт караоке в баре, в этом мире нет места телепатии.
Ускользающее сознание взорвалось яростным I love Rock`n`Roll... Кроуфорд на ватных ногах "подплыл" к стойке бара, хлопнув ещё сотню, заказал ещё коньяку.
- Развлекаешься, Кроуфорд? Или просто решил довести себя до невербального состояния? - Яркое пятно резало и без того болящие глаза. И даже после того, как он отмахнулся, отказалось пропадать. Яркое, солнечно-рыжее, до чёртиков жизнерадостное пятно.
Он попытался выразить свой протест подобному глумлению, но вместо привычно-хмурого "Какого дьявола?" получилось какое-то маловразумительное мычание, а, поскольку в горле было сухо, то и без того маловразумительное превратилось в нечто абсолютно не подходящее под понятие "звук".
Сфокусировать взгляд не удалось. И только с третьей попытки получилось достать из кармана очки, и водрузить их на кончик носа. Размытое пятно несколько конкретизировалось, и теперь цедило пиво, при более близком рассмотрении было даже идентифицировано как Шульдих. Правда, вспомнить имя удалось тоже далеко не сразу.
- Шшш... - Кроуфорд криво усмехнулся, прижав палец к губам. - Шшш...ууульдиххх...
Потянулся, выцепил у телепата пиво, хлебнул, поморщившись, потрепал немца по волосам, старательно пытаясь поймать взгляд.
- Шшшш...шшивой...
Будь Кроуфорд трезв, смог бы прочесть на лице телепата целую гамму эмоций, начиная от «Wunde-еrbar...», заканчивая попыткой на глаз определить, способен ли шеф передвигаться самостоятельно или придется выволакивать. По всему выходило - не способен.
- Ну да, я жив, - Шульдих заказал еще одно пиво, отчаявшись получить свой стакан обратно. Фамильярность была списана на счет алкогольных испарений и занесена в графу «отомстить при первой же возможности» – А что, не должен был?
- Никогда... не по-па-дай-ся мне... когда я с писссс... - Кроуфорд заговорчески подмигнул телепату, развернулся лицом к бармену, выставил перед собой пятерню, сложив пальцы значком "виктори" - энд лав! Когда мы ссс... ссс... Вальтером!
Насмешливый взгляд ясно говорил о том, сколько вариантов пронеслось в рыжей голове о способах спрятать пистолет, находясь практически без рубашки и предварительные выкладки относительно возможностей пророка в состоянии «слива в шоколаде».
Оракул глубоко вздохнул. Тонкий запах туалетной воды Шульдиха, лёгкий, едва уловимый. Это было почти приятно, снова взлохматить ему волосы, притянуть себе чуть-чуть ближе, и тихонечко запеть:
- First I was afraid, I was petrified,
Kept thinking I could never live without you by my side...
Как ни странно, присутствие немца отрезвляло довольно быстро, ровно настолько, чтоб начать соображать, что только что была выдана на руки пара козырей. А в том, что он сумеет ими воспользоваться, не возникало ни малейшего сомнения.
- Ты замечательно выглядишь.., когда спокоен... Мадонна нервно курит... - оракул легонько оттолкнул рыжего, похлопал его по груди. - Но я не хочу видеть, как ты превратишься в решето... I will survive!
- Ты о чем? – взъерошенный немец с возрастающим подозрением уставился на Кроуфорда. Определенно, ему не понравилась последняя оговорка. – Когда это случится, ты видел? Что произойдет? – Шульдих пару раз щелкнул перед лицом оракула пальцами, привлекая к себе внимание.
- I will survive... oh, ye... - Кроуфорд рассеянно улыбнулся, взболтал в бокале остатки пива, заказанного ранее телепатом. Будь он ещё более трезв, пустил бы немного глубже в собственную память, но уверенности в том, что сумеет привычно удержать щиты, не было.
- Видел, рыжий... мечи холодные, Шульдих, очень холодные...
Страх с новой силой сжал сердце, ещё не панический ужас, но что-то балансирующее на той грани, когда хочется отдать всё, до последнего цента, лишь бы ничего не случилось в уютном привычном мирке, лишь бы только осталось всё на своих местах, а партия, которая началась и стремительно приближается к комбинации шах-шах-мат, никогда не начиналась.
- Но ведь мы сильные, Шульдих, ya? Wir sind sehr schtark...
- Ya, - Шульдих позволил себе усмешку. - Wann du sprichst deutsch, ich sich beunruhigen. \Когда ты говоришь по-немецки, я начинаю беспокоиться\
- Как же ты меня достал со своими недомолвками, - пробормотав это, Шульдих подался вперед, обнимая пророка, не способного оттолкнуть, ввиду неустойчивости конструкции и рискующего в противном случае просто рухнуть.
«Впусти меня...»
Глядя глаза в глаза, он сосредоточился на поиске ментальной бреши, способной дать возможность выйти хотя бы на первый уровень сознания Оракула.
…Его звали Доминик... Лучшего телепата Фладда, которого старик таскал за собой всюду и всегда, с которым не расставался, как говаривали злые языки, даже в постели. Доминик был экзотично-красив. Мальчик-латинос, мягкие блестящие чёрные волосы, чуть вьющиеся, чёрные же глаза. Такой взгляд принято звать "жгучим". И вот этот жгучий взгляд прожигал его душу. Девятью годами раньше…

Никто не пытался повторить его подвига, и вывернуть на изнанку сознание оракула. Только пронзительно-синие глаза немца точно так же буравили его, казалось, пытаясь проникнуть в самое сокровенное.
Это был своего рода предохранительный клапан, защитный механизм, чтоб не сойти с ума от чудовищных перегрузок, от бесконечного множества вариаций будущего. Не одного оракула и потенциального провидца потеряли Розенкройц и ЭсЦет, прежде чем поняли природу таких редких, но таких мощных срывов.
Одному из пятерых требовалось банально иметь всё, что шевелится, один - надирался в хлам. Трое не пережили периода адаптации и активного тестирования. Слишком приличные мальчики...
"Впустить, liebchen? - мысленный смешок от некоторой двусмысленности сказанного - Ты так многого хочешь?.."
...разжимающиеся пальцы, выпускающие тяжёлый ствол. Рифлёная рукоять, специальный заказ господина оракула... Тело, распластанное у стены, развороченная выстрелами грудь. Страшное зрелище такого знакомого лица, умиротворённого, спокойного, и лёгкая улыбка на губах, застывшая навсегда...
«Многого? Всего лишь ответ на вопрос и не более. Что. Ты. Вид...was? Schei...»
Зрачки немца панически расширились, стоило ухватить часть видения.
Сознание раздвоилось, подстраиваясь под прокручивающуюся реальность. И умерло вместе с жжением в груди. Сердце силилось прогнать кровь по новому кругу, но бросило эту безнадежную затею, кровавыми ручейками выплескиваясь из ран. Сердце продолжало биться, под надежной охраной ребер, кожи, рубашки, плаща... Стекленеющий взгляд зацепился за лицо пророка, отступающее перед серым сумраком – предвестником тьмы... окружающие звуки глохли... тело немело...
«Значит вот как все... И твои обещания отпустить нас, когда все кончится, намеренный блеф, ya? Что с остальными? Или только я?»
Телепат всматривался в лицо пророка, пытаясь угадать по малейшим изменениям ответ.
Со стороны это смотрелось довольно странно - посреди шумного бара, у стойки в обнимку сидят два гайджина - в обычной жизни которых соотнести сложно – настолько разнится их облик - и неотрывно смотрят друг на друга. Молча. Не двигаясь.
- Nein, mein freunde... - Кроуфорд покачал головой. - Я не знал.
Он осторожно прокрутил картинки, одну за одной, смягчая, убирая краски, фильтруя каждую смерть. Менее жестокая, когда плоская, как рисованный мультик, просто анимация, где не видно пронзительного взгляда Наги, а кровь приобретает оттенок томатного сока.
- И нет, не блеф.
И кто бы мог сказать: почему он вообще решился показать всё это? Проще всего списать на срыв. Обычный срыв одного из двоих, уцелевших, пророков, тот самый срыв, где приличный молодой мужчина, после видеоряда, заливает глаза, в надежде ослепнуть, оглохнуть, онеметь, превратиться в такую же травку, которой стал перед кончиной Майер. На что угодно, только не на волнение, на любой психоз, только не на привязанность.
Его команда, его люди, и смерти на его совести? Только от сознания этого легче не становится.
"Если тебя это утешит, я переживу тебя... ненадолго..." - и эта картина, почти как у Босха... Кончик клинка из груди, пересекающий старый шрам, красиво рассекающий плоть.
«О да, мне определенно стало легче...» - мысль была окрашена в легкий оттенок сарказма.
Когда он был вот таким - сбитым с толку, немного злым, когда ему казалось, что его обманывают, или что что-то идёт не так... Шульдих казался удивительно юным. Почти тем самым подростком, которого он нашёл когда-то, много лет назад. И даже маска постоянной настороженности, некой колючести, сходила. И взгляд становился таким потерянным и таким наивным. Всего на несколько секунд.
Кроуфорд осторожно, прядка за прядкой отделил чёлку телепата от основной массы взъерошенной шевелюры, и педантично принялся укладывать их в порядке, понятном только ему.
- Кроуфорд, я не родственник Гитлера, не надейся, - Шульдих покосился, сколько позволял угол зрения, на манипуляции с его волосами. Посчитав, что большей откровенности относительно видений добиться сегодня явно не получится, расцепил руки, возвращаясь на стул.
- Ни слова младшим...
- Ты считаешь, и сейчас они не должны знать? Они такие же члены команды, как я или ты, - полупустой бокал с пивом вновь взят в руки.
Приходилось мириться с тем, что трезвел он до обидного быстро. А виной всему был сидячий рядом немец. Шульдих в полной мере оправдывал собственное имя. Всегда. Что бы ни происходило.
- Я не Господь Бог, Шульдих. Но есть одна замечательная поговорка. Пророк не тот, кто предвидит события, а тот, кто их создаёт.
Начинала болеть голова.
Раньше он просто уходил подальше и его не трогали. Сутки-полутора, как повезёт. И тогда медленное восхождение из тумана непонятного полузабытья выходило менее болезненным, чем нынешние попытки удержать щиты, не сказать чего лишнего и удержаться на табурете.
- И сейчас из нас двоих… кукловодом надо быть мне. – чёлка скрывала половину лица, бросая тень на глаза, и лёгкую бархатистую тень на скулу. – К сведению, я тоже рассчитывал на смерть от… короткого замыкания в собственных мозгах, но быть нашинкованным катаной кошачьего лидера никак не входит в мои планы.
«Да, я не люблю отвечать на вопросы прямо, от этого будущее становится конкретнее, и большой вопрос ещё от чего ты умрёшь, от того, что я тебя предупредил или потому, что ты поверишь моему предупреждению, и случилось бы это, если я ничего бы тебе не сказал»
- А я хочу жить, Шульдих. Я слишком многое не успел сделать.
- Ну да, я в курсе - мир не завоеван, ответа на вопрос что же было раньше – хреново яйцо или хренова курица – не найден. И ты все еще остаешься высокомерным ублюдком, - выдав улыбочку а-ля «акула нервно курит», Шульдих повернулся на стуле, разворачиваясь лицом к толпе в баре, с отстраненным любопытством биолога-любителя рассматривая разнокалиберную толпу.
Что бы ни происходило, какими бы катаклизмами и войнами не грозило грядущее, немец оставался верен себе. Любимая игра рыжего «испытай начальство на прочность и сумей разгрести последствия». Сразу после любимой игры «доведи Вайс до цугундера и вовремя смойся» и «проиграй, сломай и докажи, что так и было» игры и еще более десятка вариаций первых трех.
- Поскольку твоё жалование с тебя удержано за три месяца вперёд… - Кроуфорд деланно-удручённо вздохнул, жестом попросив, на сей раз, налить ему стакан негазированной минералки. Сейчас рыжий либо взбесится, либо объявит его, Кроуфорда, вселенским злом куда круче, чем все вместе взятые Санрюдзин, и Розенктойц, плюс Такатори всем списком, либо объявит шефу забастовку. Значит, следует выдать что-нибудь совсем уж запредельное, чтоб телепат как минимум не решился продолжить на сегодня свою любимую игру, и не доводил страждущего похмельем шефа до рукоприкладства. – То расплачиваться будешь натурой.

Да, Б точка Кроуфорд умел быть засранцем, когда очень-очень хотел таковым казаться.
- К слову, в ублюдках замечен не был, ибо моя хренова родословная насчитывает охрененно много поколений, а высокомерие способно заставить нервно курить в сторонке даже высокомерие грёбанного нарцисса в кошачьей шкурке по прозвищу Абиссинец. Учись, малявка, пока шеф жив-здоров и в благостном расположении духа!
Табурет провернулся, и уже двое гайджинов с праздным любопытством принялись разглядывать разномастную толпу.
- Когда это оно у меня было удержано? Еще утром было всего девять процентов, точно помню... – начал он но, выслушав предложение до конца, немедленно заткнулся.
«Подонок, мерзавец, и, в качестве исключения Тёмная Тварь, я уже до чёртиков соскучился по этому прозвищу! Сделай старику приятное, тебе же не сложно, а мне – маленькая радость. Можешь мразью… тоже звучит… Мрааааазь…»
Кроуфорд мечтательно закатил глаза, откидываясь спиной на барную стойку. Поза, выражение лица, полуулыбка, даже сползшие на кончик носа очки выражали полное самодовольство и максимум удовольствий, в данный момент получаемых от жизни.
- Эх, - намеренно почти в точности скопировав выражение лица шефа, ответил Шульдих. – Ты все только обещаешь, Бредли. Боюсь, что в твоем случае «натура» означает, что ты опять заставишь выполнять заказ своими силами, просто отобрав пистолет.
Это было даже забавно, нарисовать такую картинку: Шульдих, сидящий в кресле оракула, такой… помятый, заспанный, донельзя довольный собой, с непременным своим атрибутом, акульей ухмылочкой. И непременно елейный голосок – Брээээдли, какая же ты Тварь тёмная, подоооонок ты мой дорогой-непосредственный… Мерзаааавец… Мрааааазь…
Шульдих наклонился к нему, понизив голос до почти интимного шепота, будто кто-то, даже не смотря на телепатический колпак, мог услышать произнесенное с внезапно прорезавшимся немецким акцентом, из-за чего японский, на котором он говорил, сильно погрубел:
- Многого хочешь, мало получишь, - секундная пауза. – герр Кроуфорд.
Будь это кто-нибудь другой, он бы не удержался и пошел бы дальше, сделав какую-нибудь гадость, воспользовавшись ситуацией, но, ограничившись словами, телепат вернулся в прежнее положение.
«Пожалуй, меня не интересует столь «заманчивое» предложение. Есть что-нибудь более стоящее, что ты мог бы предложить?»
Восковая бледность. Губы занемели, а в глазах принялись плясать кан-кан цветные пятна. Тёплое дыхание коснулось лица, и почти мгновенно кинуло в холод. Кроуфорд буквально чувствовал, как внутри поднимается, ползёт, как плесень, как метастазы в разные стороны, что-то холодное, липкое, в противовес почти весёлой иронии, подначивавшей его всего минуту назад.
«Нельзя… убедился?.. нельзя. Даже если жить осталось несколько суток, никогда не подпускать никого ближе, чем на десяток шагов и ни в коем случае не приоткрывать щитов. Никогда»
Этот же холод застыл во взгляде. Заиндевел. Едва не хрустела ледяной коркой кожа, а улыбка, казалось, окончательно примёрзла к окаменевшему лицу.
Против ожидаемого, стакан поставил на стойку бесшумно. И дно у него не отвалилось. Как говорится: не хочешь – ну мне не очень-то надо.
Кроуфорд педантично привёл в порядок рубашку. Только не стал возвращать на законное место галстук. Лишнее. И только после этого поднялся на ноги. Почти даже не шатаясь.
Он давно попрощался с чисто мальчишеской чертой – срываться и уходить тут же, мгновенно. Это мешало имиджу, существенно усложняло отношения с окружающими. Даже если хочется, стоит сцепить зубы и вежливо улыбнуться. Как Такатори. Как Фладду.
- Приятного окончания дня. – сухой кивок и ничего более.
Шульдих не смотрел, как Кроуфорд, в своей холодной ярости, приводит себя в порядок. Да, он был не просто зол, он был в бешенстве – тому, кто прожил с ним бок о бок столько времени, это было хорошо видно. Да и иначе, зачем такой скоропалительный уход?
- Останься, – весьма отчетливо но, не оборачиваясь, без лишних уговоров или доводов, проговаривает он, изучая стройные ряды бутылок у стены.
«Один ноль в мою пользу, янки…», читается в улыбке рыжей бестии…

Глава 4.

Киото, 1237 г.

Тайра Тадаюки мрачно глядел вниз со стены замка. Атака была отбита. В сущности, восстание можно было утопить в крови, вот только эта кровь уже была лишней. Вернее, изначально ненужной. Слишком многие стояли по обе стороны стены. Знатные, благородные мужи, могущие проследить свой род во времена столь давние, что теряются в туманах прошлого.
Кому-то хотелось власти, кому-то денег, а кто-то просто верит. И страшная сила – вера, толкает их на острия клинков, под град стрел. Ради того, чтоб потешить чужое самомнение, реализовать чьи-то устремления, амбиции.
Мужчина поёжился, и вернулся под защиту стен, укрываясь от холодного ветра. Император всё же принял постриг. Тоже, в какой-то мере выход из положения, но всё равно не решающий всех проблем в Нипоне.
В отведённых ему покоях было тепло и тихо. Сюда не достигал шум города, всполошенный гул улья-сердца страны.
- Тадаюки?.. – тихий усталый голос вырвал его из задумчивости.
- Да, отец. – Высокий статный воин приклонил колени перед стариком, царственно восседающим в кресле у жаровни. Тайра Сэйрю сильно сдал за последний год, постарел. В нём уже никто не признал бы того самого мстителя, что однажды явился к императору, просить за уничтоженный дом. За все слёзы, что пролила мать, за попранное имя и смерть отца. Неотлучной тенью за ним следовали строгая женщина, навсегда обрекшая себя носить траурный белый цвет, Сумия, и молчаливый самурай, научивший юного воина всему, что знал сам, как и завещал ему когда-то Господин.
- Я получил весть от Нии. – Старик ссутулился в кресле. Казалось, все прожитые годы разом навалились на худые плечи, укутанные мягким мехом.
- Что-то с Масамани-саном? – тревога лишь на миг коснулась красивого лица воина, чтоб тут же уступить место холодноватому спокойствию.
- Брат оставил нас… три дня назад. – губы старика дрогнули, а может, это только отсвет огня в жаровне, или причудливая тень. Отец никогда не выдавал своих истинных чувств, не допускал к себе никого. И только Ния могла сказать, что на самом деле творится на душе у её возлюбленного Господина. – Его жизнь оборвана клинком.
- Как истинный воин… - голос Тадаюки не выражал ничего, но где-то внутри теплилась гордость. В самом сердце.
- Он был убит. – холодная ярость колыхнула и скрылась под тяжёлыми веками. Лицо же главы клана Хэйкэ уподобилось деревянной маске, будто жизнь покинула его в тот самый момент, когда слуха коснулись страшные слова, лишившие Сэйрю друга и брата. – Напавший искал последний клинок, откованный мастером. Но так и не нашёл.
Тонкие пальцы смяли плотный шёлк одежд. Тадаюки мысленно уже стрелой мчался прочь из столицы, преодолевая долгий путь домой, и дух его отмечал каждую деталь, каждую мелочь, всё, что изменилось за те годы, что прошли с момента его вступления в права. Лес, разрушенный замок, размытые дождями, сглаженные непогодой холмы на месте родного селения матери.
- Ния считает, что Гэндзи не успокоятся до того времени, пока не сотрут с лица земли весь наш род. Всех, кто так или иначе может заявить свои права… - глава клана, некогда могущественного и богатого, всё, что ему осталось – попытаться сохранить самое дорогое, жизнь. Нет чести в том, чтоб стать свидетелем того, как твоя кровь питает землю врагов. Честь в том, чтоб сохранить имя, когда сама память о недругах истает, как тонкий весенний лёд на солнце.
Тадаюки не задал только одного вопроса. И его отец молчал в ответ, так же, немо отвечая. О невысказанном. О самом важном. О том, кому предназначен клинок.
«Он жив? Ты знаешь, отец? Он жив? Сказала ли тебе об этом Ния?»
«Жив, значит и мы живы…»

Токио, примерно наши дни.

Телефон разразился пронзительной трелью. Казалось, он и мёртвого подымет, и заставит даже самого древнего покойника бодро топать, только бы угомонить беспокойный аппарат.
Ран подавил тяжёлый вздох. Пришлось всё-таки оторваться от статьи и снять трубку.
- Фудзимия-сан, это фурор!!! Это величайшее открытие не то, что года, десятилетия!!! Это великолепно, это… это… - молодой человек улыбнулся одними лишь уголками губ, представив, как мечется по своему кабинету маленький декан, оживлённо жестикулируя, размахивая руками. Может, даже уже успел опрокинуть чашку чаю, что обычно оставляет на его столе секретарь.
- Накамура-сан, я даже не сомневался в этом, тем более, что наша находка несколько атипична для того периода и…
- Фудзимия-сан, вы просто обязаны приехать! Вы, как человек, которому выпала честь сделать это открытие, не можете не дать комментарии! – звон, что-то звякнуло о пол, но декан, похоже, в очередной раз не обратил на этот прискорбный факт ни малейшего внимания.
«А вот и чашка…» - мимолётно отметил про себя Ран, разыскав на столе ключи от машины и мобильный.
- Скоро буду, Накамура-сан. – Одно из двух: либо это другой культурный пласт, либо клеймо мастера обнаружили…
…или не обнаружили. Именно это и стало причиной изумления ученых. Несомненно, пограничный пласт. Несомненно, конец периода Хэйан, начало Камакура, но кто бы мог объяснить, каким чудом радиоуглеродный анализ упрямо показывает именно этот период, если подобного рода тати в те времена ещё не получили широкого распространения, а мастер Мурамаса и вовсе ещё рождён НЕ БЫЛ!!!
- Нет клейма1, но клянусь, это тати Мурамасы! – профессор, кажется, даже помолодел. Пальцы осторожно скользили по поверхности клинка, следуя прихотливым изгибам узора стали. – Ни один из его клинков не носил клейма. Их невозможно подделать даже в современных условиях, я молчу о феодальном Ниппоне!
- Это невозможно, профессор. Клинки Мурамасы и его школы получили распространение лишь с начала четырнадцатого века2, мы же имеем двенадцатый! Два столетия, профессор! Вы же не станете отрицать, что результаты анализа неверны, или вообще подтасованы? – заведующий кафедрой поджал губы. Старик ненавидел, когда с ним спорят, тем более, если есть факты, прямо указывающие на его правоту. Но декан спорил, ожесточённо, азартно, как мальчишка.
- Вы же сами видите, Хьюга-сан! – сухопарый маленький декан ожесточённо потряс пальцем перед самым носом оппонента, отчего закатанные рукава его рубашки сползли, создавая полное впечатление того, что из них выглядывают тонкие птичьи лапки, а не человеческие руки. – Более того, если вы сверите параметры клинков, характерные узоры, качество стали и характер ковки, вы придёте к тому же мнению, что и я, а это свидетельствует о том, что перед нами клинок именно мастера Мурамасы. Следовательно…
- Вы хотите убедить меня в том, что эпоха Мурамасы началась двумя столетиями раньше? – встал в позу длинный заведующий кафедрой. – Вы забываете о свидетельствах современников и хрониках! Существующие документальные подтверждения вы не сможете игнорировать, Накамура-сан! Я надеюсь, никаких заявлений для прессы вы ещё не делали. Мне бы не хотелось выставить себя глупцом перед светилами науки!
Она учёных, пышущих яростью, одновременно повернулись к молчаливому Рану. За всё время ожесточённых баталий уважаемой профессуры он не проронил ни слова, внимательнейшим образом рассматривая клинок, утверждённый на подставке на рабочем столе лаборатории.
- Эта пара фантастически похожа на клинки работы Мурамасы… - так и не высказанное «но» повисло в воцарившейся тишине.
- Вы считаете, что это не Мурамаса? – подозрительно сощурился Накамура.
- Ну почему же… - Кромка была острой, будто клинок был откован и заточен только вчера. И не было этих сотен лет заточения. Воск надёжно предохранял сталь от воды и губительного действия времени. Ржавчина не коснулась тускло блестящей поверхности, и, Ран мог спорить на что угодно, что эти лезвия никогда не пробовали крови. Их совершенства не настигла жажда убийства. – Давайте вспомним о традиции наших предков брать имена3. Предположим, жил-был мастер. Не один год оттачивал и шлифовал он своё умение, пока однажды не достиг той планки, когда создал, поистине, выдающиеся мечи. К нему начали стекаться люди, с просьбами научить. А потом, после смерти мастера, лучший ученик и преемник, взял себе имя мастера.
Боль пришла с запозданием. Словно тело отказывалось ощущать то, что ещё не успел зафиксировать взгляд и разум.
Молодой человек медленно опустил взгляд, отмечая, что джинсы теперь придётся бросить в стирку. Длинный тонкий порез тянулся через три пальца. С кончиков на колено медленно стекала кровь, расплываясь на светлой ткани безобразным бурым пятном.
- Это слишком похоже на сказку, Фудзимия-сан. – покачал головой декан.
- Но это вполне оправдывается фактом существования Пяти клинков Мурамасы4. – задумчиво возразил Ран, пытаясь достать из кармана платок так, чтоб окончательно не перепачкаться. – Легендарное оружие, выкованное в разное время, с соблюдением традиций школы, но совершенно точно не одним и тем же человеком.

1 Нет клейма… - ни на одном из клинков мастера Мурамасы (Муромати) нет клейма, т.е. подписи мастера. Однако, знатоки безошибочно распознают мечи, выкованные им. Существует целый перечень черт: узор на клинке (особая проковка плюс обработка термапастой), срез хвостовика под определённым углом, определённое соотношение ниэ (зёрен) и ниои (полоски и россыпи) на хамон (пограничной линии закалённого лезвия).
2 Считается, что эпоха Мурамасы (Муромати) началась примерно с 1337 года (в разных источниках указывается промежуток между 1337 до 1390, имеется в виду начало периода), равно как и становление лучшей школы Японии.
3 Традиция принимать другое имя действительно существовала в феодальной Японии. Были имена детские, известные лишь близким родственникам, Клановое имя (иначе говоря, фамилия), и имена, которые брали воины, когда совершали какие-либо значимые поступки, достигали уровня духовного роста, и т.д.
4 Пять клинков Мурамасы (Муромати) – Пять мечей, выкованных в лучших традициях школы, получившие собственные мена в силу своих уникальности и совершенства. В разных источниках указывается, что они выкованы учениками и последователями мастера, или в период Муромати. Названия этих клинков: Микадзука Мунэтика; Додзинери Ясуцуна; Итого Хитофури Ёсимицу; Дзюдзумару Цунэцугу; О-Тэнта (первым в названии стоит имя клинка, вторым – имя мастера, его отковавшего).

Laise Масштабная задумка, шикарнейшая... респект и удачи тебе!

Было что-то неуловимо знакомое в этих клинках. В изящном хищном изгибе, узоре тела, приятной удобной рукояти. Достаточно было сомкнуть пальцы, чтоб ощутить всю правильность, почти родственность, и внутренний трепет, как от преклонения перед возлюбленной.
Так же ощущалась его собственная катана. Не первая, подаренная Сионом. Второй клинок. Дар, призванный защищать жизни. Существо, отбирающее чужие силы, направленные не на благо.
Ему доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие просто смотреть на тати. Снова и снова прокручивать в памяти тот момент, когда из воска показались ножны, и то, как колотилось сердце в его груди. Восхищённый вздох декана, шепотки окруживших их археологов, и собственный шёпот, слившийся с лёгким порывом ветра, не слышный никому, кроме него самого и восхитительной находки.
- Здравствуй… Как давно ты не видела солнца…
Нет, его взгляд не отражался в стали, и не ему достанется честь танцевать с этим мечом. Но он чувствовал себя счастливейшим из смертных, которым только доводилось касаться самой сути совершенства.
- Истина всегда где-то рядом… - дрожь пронзает тело, до самых кончиков пальцев. Невыносимо хочется касаться клинка снова и снова, пока не отпечатается в сознании шероховатость оплётки, лаковая гладкость ножен и призрачный звон кромки. – Как я хочу разгадать твою тайну. Любую цену, всё, что только попросишь… только скажи, чьи руки держали молот, подаривший тебе тело… в чьём доме стоял горн, давший душу?..
Возможно ли такое, испытывать страсть не к живому существу, а к предмету? Пусть даже уникальному, загадочному, равных которому в мире попросту не существует?
«В себе ли ты, Ран? Или это кто-то незаметно подправил тебе мысли, а может, даже свёл с ума? Как рыжий, как чёртов рыжий из Шварц…»
Кто бы сказал, почему именно сейчас, в этот момент, ему вспомнились давние недруги? Может, и впрямь это знак?
Но мысль истаяла, а душой его снова завладели клинки, дымчато-серебристые, завоеватели, с лёгкостью покорившие упрямого Абиссинца.
Он не сдержался. Пальцы протестующе ныли, и на платке снова проступила кровь. Но ему было всё равно, куда важнее было ощутить привычную тяжесть в руках, почувствовать, как легко, играючись, вспарывает острая сталь воздух, и снова восторженно застыть, в очень низкой классической «кошачьей» стойке1. Идеальный баланс!
Ему пришлось отказаться от классических форм, ведь убийце важна скорость, а не красота и выверенность движений в ката, он так упорно заставлял собственное тело забыть то, что годами оттачивалось сенсеем. И мастерство самурая уступило место мастерству наёмника, скупости решений и минимуму движений. Убить так, чтоб жертва не успела осознать собственной смерти…
Шаг… отшаг назад… катана шелестит, сменяется стойка, и блок хэйан сменяет дзиттэ, плавно перетекая в дзион2. Он меняет связки и стойки, он расставлял акценты на ударах, и снова вспоминал, каково это, удержать руку в тот миг, когда удар ещё не достиг цели, в миллиметре от живого тела, не отнимая жизнь, лишь подчёркивая, что мог бы это сделать, но… техника и красота и контроль важнее, и когда хрипловатый крик-выдох, единомоментный выброс всех сил, душевных, физических, в завершающем ударе, разорвал тишину кабинета, он остановился. Выдержал положенные три секунды, вытянулся, отдавая честь незримому противнику, собственной тени, и клинкам.



1 «кошачья» стойка – на самом деле я выразилась несколько не корректно. Кошачьей стойкой называется в классическом окинавском каратэ стойка «никоаси-дати». В случае Рана – это стойка «кокуцу-дати»: стопа передней ноги направлена носком вперед, колено немного согнуто. Стопа задней ноги развернута на 90 градусов по отношению к передней. Пятки находятся на одной линии. Колено направлено в сторону так, что не видно носка задней стопы. Плечи развернуты на 45 градусов к линии атаки. Вес тела распределяется соответственно 40 и 60% на переднюю и заднюю ногу. При «низком» варианте стойки, который используется стилем «Сётокан» вес тела распределяется соответственно 30 и 70% на переднюю и заднюю ногу.
Никоаси-дати: кошачья стойка, из которой возможны быстрые переходы в другую стойку или смена направления атаки. Стопа задней ноги полностью стоит на полу и развернута носком на 45 градусов к линии атаки. Вес тела полностью находится на задней ноге. Передняя нога развернута коленом по линии атаки и лишь слегка касается пальцами пола. Из-за колена опорной ноги не должно быть видно носка стопы. Таз убран назад, а корпус чуть наклонен вперед.

2 «хэйан», «дзиттэ», «дзион» - названия ката. При чём блок хэйан (сёдан, нидан, сандан, йондан и годан) это, так называемые «ученические» комплексы. В современных школах каратэ блок хэйан должен знать и уметь выполнять с любой связки ученик, претендующий на 3 кю (уровень коричневый пояс, для общего развития – далее только чёрный и «даны», уровни этого самого чёрного пояса). Дзиттэ и дзион – ката более высокого уровня, которые обязаны уметь выполнять ученики уровня 2-1 кю, и мастера, т.е. бойцы, получившие чёрный пояс. Таким образом, я делаю предположение, что Ран таки боец не менее 1 кю, и, примерно обладает 3-м даном. Некоторые связки из этих блоков трудно выполнимы, поскольку включают в себя прыжки с разворотом, и очень быструю смену позиций. И лишь три раза мне доводилось видеть выполнение высших ката с оружием. При чём один раз ката выполнялись с использованием тэссенов (боевых вееров).

Laise
стопа передней ноги, Стопа задней ноги
Долго подбирала замену. Держите:
впередистоящая; выдвинутая вперёд
стоящая позади; отставленная назад

beside, это сугубо пояснительная часть, чтоб народ понял КАК эьл выглядит на деле. Мне-то понятно, почти три годика каратэ, да зелёный пояс, так что воть. Я могу представить что угодно. Вот только описать это до чёртиков сложно. А у бэт и читателей мозги в трубочку завернутся.

Laise
Хорошо, что пояснительная часть есть. Я собиралась написать Вам, что её бы неплохо расширить и оформить. Но делать это (оформлять) лучше уже после завершения работы.
А на заменах я настаиваю Нет у человека задних и передних ног.

beside, ой, в этом плане ))) да, это да. Я как-то расматриваю с точки зрения ПОЗИЦИИ, то есть, того, КАК стоит человек. А оно забавно ))) Спасибо )

Laise

Еще не прочитала. Пока только хлопала глазами на уже вырисовывающийся солидный объем текста. Вот ведь трудоголик ты наш! (так я не против. Наоборот, радует безмерно)
Хочу высказаться насчет ролевки и рыжих (кстати, амиго, я тоже рыжая. Гав!). ИМХО: у участников кончился запал. Это не лень, а усталость.
Не критикую, не ворчу и ни в коем случае не пытаюсь навязать кому-либо свою точку зрения, но... как говорил мой тренер: "Это самое простое - развернуться и уйти. Но в этом жесте нет почета"

Глава 5.

Провинция Эдо, 1237 г.

Тайра… Тайра… Проклятые Тайра. Тайра стали на его пути к сердцу страны и в этот раз. Тайра рядом с императором снова. И только слепой может не понять, что Тадаюки метит занять место слабого властителя, чей дух склоняется отринуть мирское. Путь послушника в монастыре, вот что избрал для себя император, и Тайра, а не Минамото на сей раз близки победе. Всего только шесть десятков лет, жизнь щенка Сэйрю, недобитого когда-то, и вот, этот же Сэйрю смог совершить невозможное. Вернуться из-за грани, в тварный мир. Вернуться и вернуть собственное имя.
Минамото Хаясу мерил шагами комнату, не в силах остановиться.
Слишком далеко от столицы, и сейчас он не в силах что-либо изменить. Без монахов. Без клинков. Без сына.
Это было рискованно, поставить на кон всё, включая собственное будущее, но эта партия в го затянулась. Слишком затянулась.
- Хаясу-доно… - в дверном проёме застыл слуга, в глубоком поклоне, как статуя. – Посланник из Киото. От мастера.
- Впустите. – Наверное, он мог бы волноваться. Может быть, не стоило просто так впускать человека, что представился вот так. Кто угодно мог явиться под личиной посланца. Даже убийца Хэйкэ. Один из воспитанников тигра Садзабуро. Как бы ни ненавидел Хаясу всё, что касалось старых недругов, он не мог не отдать должное их настойчивости и силе.
Он был готов ко всему. Только не к появлению измученного мальчишки, не иначе как по инерции, сделавшему ещё три шага, поклонившемуся, но так и не поднявшемуся на ноги.
- Минамото-сан… - тихий-тихий голос словно доносился с того света. – Мурамаса-сан выполнил свой долг… Я пришёл сказать вам об этом…
Хаясу медленно опустился на колени рядом с молодым человеком, без особых усилий поднял его, вглядываясь в измождённое лицо. Черты истончились, кожа стала почти прозрачной. Мальчишка стал похож на тень, на призрак самого себя. А ведь ещё совсем недавно, какой-то год назад он был полон сил, и наравне со своим наставником работал в мастерской.
- Простите, Минамото-сан…
- За что? – воин боролся с желанием коснуться губ мальчишки, очертить контур, узнать, такие же они мягкие, как губы женщины, которая дала ему жизнь? Но сдержался. Чудом сдержался, сжав пальцы в кулак, до болезненного хруста.
- Я не смог сдержать слово, данное мастеру… Мне пришлось спрятать клинки… - он дышал тяжело и отрывисто, то и дело срываясь на хрип, и в конце закашлялся.
- Ничего, мой мальчик… Ничего… - Проклятые Тайра заплатят за всё.
- Тайра не получили их, Минамото-сан… не получили… - судорога прошла по его телу, и мальчишка обмяк на его руках. Пальцы, стискивавшие на груди края одежды, разжались, открывая взору воина грязную, пропитанную кровью и потом, повязку.
Хаясу Минамото легко поцеловал сына в лоб, прощаясь.
- Они ответят за всё, сын мой. За всё.

Токио, примерно наши дни.

- Который из вариантов будущего ты хочешь, Шульдих? - он не повернулся, продолжая стоять. – Я выйду за порог и четыре шанса из шести, что через четверть часа я умру. Иначе чем видел раньше. Один вариант, что умрёшь ты. При одном варианте… Не важно. Так что выбираешь ты?
«Мне не нужен твой выпендрёжь» - а кто из них выпендривается?
«Мне не нужен ты…» - ложь. Нужен.
«Мною не разбрасываются, как мелочью» - опять ложь. ЭсЦет и Такатори, и Розенцройц. Только где они теперь?
«Мне нельзя приказать…» - хочется в это верить?
«Спасибо, Шульдих» - сухое и совсем не нужное. Да и за что?
«Поди к чёрту, Шульдих…» - всего лишь одна из вариаций нынешней ситуации.
Шульдих упорно молчал, не желая отвечать.
Какой-то японский придурок опять добрался до караоке, от шепелявого тенора, немец поморщился.
Стакан, который рыжий вертел всё это время, хрустнул. Когда он его успел так сжать? Не отнимая поврежденной руки от стойки, здоровой он зашарил по карманам в поисках платка.
«Поступай - как знаешь, я уже все сказал, что хотел, теперь дело за тобой... Ты так хочешь умереть?»
- Если я скажу, ты не поверишь, и потом всю оставшуюся мне припоминать будешь. – безукоризненно белый платок с монограммой, с присущей оракулу методичностью и аккуратностью, был намотан на пострадавшую ладонь телепата.
Это не правильно, стоять здесь и перевязывать порез. Это неправильно, так глупо и по-идиотски повестись на уловку кукловода, самостоятельно привязывая к собственным рукам ниточки и вручая их манипулятору-рыжему. Это очень, очень, очень не правильно. До такой степени, что стоило бы всё бросить прямо сейчас…
Ещё один узелок. Ничего страшного. Осколков в ране нет. Будет жить. Если очень повезёт в тот день, которого оракул так старался избежать.
«Один-ноль в твою пользу, рыжий…»
Лёгкая нотка раздражения-усталости-растерянности. Наги зачастую был куда разумнее и взрослее, чем Шульдих. Может, из-за этого рыжий пацан когда-то привлёк его внимание?
«Нельзя, Кроуфорд… Ты сам следил за тем, как раскрывался его дар… сам лез с воспитанием… получай махровый эгоизм… »
- No fear, Шульдих… - «Я совершенно точно не жилец… а жаль…»

Улица встретила вышедшего из бара телепата по-осеннему серым небом и, что намного гаже, ливнем.
«О, прекрасно, только его не хватало для полноты картины...Похоронная погодка», - мысленно проворчал немец, поднимая повыше воротник пальто.
Догнав оракула только на стоянке автомобилей, Шульдих, не сбавляя шага ненавязчиво провел ладонью по талии пророка перед тем как запустить руку в левый карман его пиджака. Не обнаружив искомого, переместил ладонь ниже, чтобы с триумфальным выражением лица извлечь из кармана брюк ключи от машины. После чего, выдав наиневиннейшую улыбочку типа «ну да, я мог бы просто попросить... но зачем?», обогнал Кроуфорда и первым подошел к машине.
Все эта операция была провернута в рекордно-быстром темпе, чтобы, не дай бог, опомнившийся шеф не угробил за чрезмерную наглость.
Чирикнула, отключаясь, сигнализация – «Ха, у него все же хватило выдержки ее врубить, прежде чем идти заливать картины безрадостного будущего?..» - и Шульдих сел на водительское место. «Классная тачка, но излишне... монументальная что ли».
По идее, надо было не стоить из себя невесть что, и ехать домой. Особо радовало - предвкушение выражения лица Наги, когда тот увидит в хлам пьяного шефа в компании трезвого телепата, но это мелкое событие в одиночестве лежало чаше весов, совершенно не пересиливали желания не ехать домой. Тем более, что Оракул, каким бы нетрезвым он был (или каким хотел казаться) наверняка по приезду запрется в своей святая святых – кабинете, а это означало сомнительную перспективу провести остаток дня в компании депрессивного подростка с телекинетическими способностями, наряду с полным отсутствием коммуникативных.
В салоне уютно, но не покидает ощущение неправильности всего происходящего, словно Брэдфорд Джон Кроуфорд, где-то непротительно ошибся, и стремительно несётся к наифатальнейшему и самому большому фиаско в свое жизни.
Кроуфорд… ты святой… ты отшельник, и ещё какой-то там страдалец… Нечего капать слюной и думать о том, что это, может быть, последняя неделя в твоей жизни!.. Убедить себя в этом, однако, ну никак не получалось, да и как, если улыбка Шульдиха как нельзя лучше подтверждала догадку. Игра на вылет? Кто первее признает поражение? Никак не утолит любопытство за столько лет жизни бок-о-бок? Был пацаном, пацаном и остался, просто стал несколько эффектнее, вот и всё.
Любезность за любезность.
Левый внутренний нагрудный карман. Пачка сигарет. Левый карман брюк – золотая «Зиппо».
Движение было обманчиво-ломким. Кроуфорд тряхнул головой, разбросав веером дождинки с волос, чуток наклонился в сторону, кончиками пальцев скользнув по гладкой ткани рубашки. Пальцы онемели от холода, невозможно полной мерой ощутить фактуру ткани. Подцепив чуть смятую пачку сигарет, не обращая ни малейшего внимания на владельца, настиг ускользающий цилиндрик зажигалки, и спокойно вернулся на место.
- Только, давай без выкрутасов… Мне не улыбается быть размазанным по трассе, а потом старательно соскобленным с асфальта экспертами-криминалистами… - Кроуфорд глубоко затянулся и прикрыл глаза, откидываясь в пассажирском сидении.. Вот так…
На столь близком расстоянии он мог чувствовать. Почти полноценно, почти как эмпат. Пришлось скрыть улыбку за очередной затяжкой, потому что рыжему понадобилось целых три секунды, чтобы заставить себя снова начать думать. И ещё две на то, чтобы определиться, о чем думать.
- Прости, lieblich, нежно не обещаю, но я думаю, ты не разочаруешься, - едва не задев бампером стоящую рядом Хонду цвета мокрого асфальта, Шульдих вывел мустанг на дорогу.
Телепат за рулём. За рулём его, кроуфордовой машины. Рыжий ведёт его мустанг, и только что чудом не впаялся в стоящую рядышком машину… а это только начало. Оракул мысленно застонал. Тачку было жаль заранее. Впрочем, оно того стоило. В кое-то веки расслабиться и получить удовольствие от процесса езды. Когда ты сам за рулём – совершено иное ощущение. Поездка превращалась в обыденность вместо того, чтоб быть волшебством, как когда-то, когда он сам себе подарил машину. Этот самый мустанг.
Совершенно другое чувство, когда за рулём кто-то другой. Кто-то, от кого безотчётно ожидаешь очередного выбрыка, выходки, чего угодно, только не ровной спокойной езды. Особенно в свете всего происшедшего за последние несколько часов.
- Ты противоречишь сам себе, говоришь, что все безоблачно, ты пускаешь за руль меня и вдруг вспоминаешь о безопасности, поздновато как-то, не находишь?
Ещё несколько глубоких, до головокружения, затяжек. Этими вдохами хотелось поделиться. Но нет, подобной глупости он не совершит.
- Если бы за руль сел я, мы бы абсолютно точно не доехали. И где тут противоречие? Лучше будет, если тачку разбомбишь ты, в конечном итоге, просто в очередной раз подтвердишь собственное имя… Schuuuuuldich… - оракул протянул последнее слово, смягчив звук до «ха» на берлинский манер. - И вообще, Guten mein, я доверил тебе самое дорогое, что у меня есть, цени!
Что бы там не подумал немец, выруливающий на хайвэй, в данном конкретном случае, самым дорогим была отнюдь не машина.
Отчего-то возвращение Шульдиха домой всегда бывало триумфальным. В каком бы виде он не являлся. Даже если на бровях, после недельного загула по борделям Амстердама, или связанный по рукам и ногам, в сопровождении боевиков Розенкройц. Он всегда сиял и лучился, и непременно становился центром всеобщего внимания.
На ходу одновременно пытаясь снять ботинки и стянуть промокший плащ, стараясь при этом не сильно тревожить больную руку, рыжий громко и нарочито жизнерадостно сообщил в пространство квартиры, информируя о своем приходе:
- Папочка вернулся!
Нетрудно было догадаться ЧТО телепат скрыл за насмешливой улыбочкой, в очередной раз окрестив себя «папой».
«И ты мне тоже очень дорог…» - не менее любезный взгляд в ответ, а сквозь ответную улыбку проскальзывает: «Выпорю, скотинка…»
Тишина. Никто не ковыряет ламинат, не зудит, не пытается перекричать проповедника, вдохновенно вещающего в телевизоре, и не пытается разбить новенькую плазму, никто не спорит с Кантом, доказывая, что куда вернее философия сатанизма…
- Фарфарелло нет, - любезно сообщил Шульдих.
- Я уже заметил.
Острое желание снова спускаться в гараж и отправляться на поиски берсерка вступило в яростную потасовку со здравым смыслом, взывающим к почти спящему разуму. По сути это означало только то, что снова придётся пустить за руль немца. А значит, выслушать порцию нытья, язвительных замечаний и неудовольствия со стороны Шульдиха.
- У тебя есть пятнадцать минут на то, чтоб переодеться. Буду ждать у лифта. – завернув в собственные апартаменты, Кроуфорд сбросил на кресло промокшие пиджак и рубашку, и взял сухой свитер. Тонкий кашемир мягко обнял озябшее тело, согревая, успокаивая, уютный и нежный.
Кухня. Треск клавиш, сосредоточенный на мониторе ноута юноша. Тонкий, хрупкий, погружённый в собственные мысли и работу, не замечающий ничего вокруг.
- Скажи мне, пожалуйста, Наги, какого чёрта Фарфарелло разгуливает где-то сам? – Кроуфорд плюнул на приличия. Важно как можно скорее отыскать берсерка, пока тот не натворил дел. – Мы не раз говорили, что его НИКТО, НИКОГДА и ни при каких обстоятельствах не отпускает одного.
«И не рассчитывай, это не свидание!»
Оракул оседлал стул.
«Даже и мыслей не было, Бред» - последовал ответ, сам же телепат остановился в дверном проеме, ведущем в кухню. Ещё одно маленькое развлечение для кукловода – на арене Наги Наоэ, попытка объясниться дубль первый.
«Значит ли это, что ты отказываешься от поездки со мной по барам? За мой счёт, само собой…»

Видимость пропала не постепенно, а разом. Будто Оракул внезапно ослеп, Наги что-то говорил в свое оправдание, но сам пророк был явно не здесь и не сейчас.
Пистолет с минимальным перерывом выплёвывает пули, одну за одной. Рыжего отбрасывает к стене… но... осечка, вторая - пуль в обойме больше нет...
Наги с кровью, текущей из глаз, мальчишка стиснул зубы, в попытке сдержать крик, скорчившись на полу. Рефлекторное желание прекратить его страдания не находит отклика - пистолет бесполезен - обойма пуста...
Фудзимия отбрасывает собственный пистолет - кончились патроны и поудобнее перехватывает меч... вспышка - катана вспарывающая ткань дорогого пиджака... темнота...

Он не закричал только потому, что дыхания нет. Вздоха нет, и лёгкие горят. Слепо мазнул руками по спинке стула, по столу, нерешительно поднимаясь на ноги. Шаг… ещё шаг… Шаткий, ломкий, неуверенный шаг.
Где это? Где?
Ничего не видно, только темнота, смазанный голос Наги, и звук собственного дыхания. Ничего вокруг, пустота и тьма непроглядная. Пол под ногами, кусочек реальности за который он готов был уцепиться, но стоял, просто стоял, раскинув руки в стороны, молясь, чтоб зрение вернулось.
- Мы должны его найти. Быстро. Очень быстро. Шульдих?.. – он не был уверен, что рыжий здесь, что слышит его, и едва не спросил «Где ты?», но смолчал. Сдержался. Хватит на сегодня бесплатного цирка для всех.

«Я сомневаюсь, что Эрро решил просто прогуляться и пропустить стаканчик-другой...»
Не собираясь прекращать ухмыляться, телепат прикрыл глаза, разворачивая перед мысленным взором телепатическую сеть. Нити Кроуфорда и Наги равномерно пульсировали слабым внутренним светом - они рядом, им ничто не угрожает. Нить Фарфарелло была слегка натянута и переливалась "растерянностью". Он потянулся вслед за ней, пытаясь добраться до разума берсерка. Почти добрался, давая ощутить свое присутствие, но панический звон одной из цепочек буквально швырнул его обратно.
«Шульдих… »
- Руку дай… - описать то, что видел невозможно. Можно только передать видение, картинки, яркие отрывочные сполохи среди черноты, чтоб другой тоже мог знать.

- Ненавижу... - прохрипел телепат, сжав ладонь провидца, обнаружив себя все в той же кухне, но пятью секундами позже, все также глядя на Оракула. - Ненавижу умирать, особенно по несколько раз в день. Я ведь почти дотянулся до него... Он был недалеко от нас, в какой-то то ли гостинице, то ли борделе, фиг разберешь... - на полусогнутых, но все же добрался до раковины, где, сунув под воду полотенце и, стянув очки со слабо сопротивляющегося и будто оглушенного Кроуфорда, приложил к его лбу холодную ткань.
- У тебя башка болит после видения, а от этого плохо и мне, потому что ты нифига не закрываешься,- объяснил он свои действия, падая на стул рядом.

Ничего, это временно, это только временно. Такое бывало, только не так часто, твою мать… третий раз за день, за этот конченный идиотский день!!!
Первое шульдиховское «ненавижу» было как тяжёлая оплеуха, как под дых пнули, и оставили задыхаться на полу, беспомощно хрипящую тень. Совсем как когда-то в школе. Судорожно сжавшиеся пальцы на его ладони, и недовольное ворчание телепата не прибавляли увернности.
Вот только последовавшая далее тирада заставила его облегчённо улыбнуться.
- Башка у меня раскалывается от твоего нытья, рыжий. – что-то прохладное и влажное коснулось лица, и оракул вцепился в ткань, будто та была панацеей от всего на свете, включая странную слепоту. Совершенно глупая, неуместная улыбка плескалась на губах.
- Кроуфорд? - пророк сделал шаг в сторону, на звук, выставив перед собой руку. А если нет? Если это надолго? Навсегда, на всю оставшуюся? Много боли, много страха, много смерти, слишком много для одного человека. От недавней эйфории и следа не осталось. Ничего не осталось, кроме страха. Почти панического ужаса не успеть. Если бы он только мог сам сорваться. Если бы только!
- Нам нужно… Мы должны… - ощупью найти телепата, как оказалось, уже развалившегося на стуле. – Он не станет просто развлекаться… Чёрт, ты же знаешь, как он развлекается…
Шульдих, проигнорировав слова шефа, помахал свободной рукой у него перед лицом. Ноль реакции. Но стоило щелкнуть пальцами, как тот дернулся, реагируя на звук.
- Кроуфорд? - снова позвал он. - Сколько пальцев ты видишь? - рыжий согнул мизинец и безымянный, приблизив ладонь к лицу пророка.
Молчание было ему ответом. Щиты того из железобетонной стены превратились в кирпич. Все так же крепкие, но уже не абсолютно не проницаемые. И словно вампир, телепат потянулся к чахлому ручейку эмоций, проскальзывающему сквозь них.
Паника... так сладко...
- О, только не говори, что в довершение всего, ты ослеп. О гадство-гадство-гадство...

Токио, примерно наши дни

Темнота душила. Казалось, её бархатистые щупальца проникают отовсюду, и рассыпаются, касаясь губ, пеплом оседают на ресницах, и лишь скользя по рукам, обретают настоящую мощь, пеленают, связывают, накрепко, так, что невозможно разорвать безумный захват, и остаётся только кричать, слепо глядя в эту саму темноту, не в силах проникнуть за сотни покровов.
Запястья стягивает всё сильнее, пальцы немеют, и, наконец, разжимаются. Клинок с лёгким звоном падает на пол. А он не падает только потому, что жестокие путы тьмы удерживают его на весу. Может, именно тогда, когда из пор выступают меленькие бисеринки крови, он и слышит голос? Отчаянный чей-то стон, мольбу не оставлять, не бросать. И стон этот сливается с тонким стоном стали.

Ран порывисто сел на постели, обеими руками отчаянно шаря по шее. Глубокий вздох, и бесполезная попытка успокоиться. Это сон, только сон. Но почему же осталось устойчивое ощущение нехватки воздуха, будто нечто тёмное отнимало последний глоток, насильно выжигало остатки в лёгких, и давило, давило так, что протяжный крик превращался в глухой хрип…

Набат…
Он скатывается с узкого ложа, порывисто схватившись за гладкие ножны, отщёлкивая клинок. Он наг, но нагота не помеха. Напротив, ничто не стесняет движений, и его тело, обретшее небывалую лёгкость, поёт от радости, вторя острой кромке. Он его не осознаёт себя, его разум ещё спит, но тело… подсознание… то, что составляет самую суть, уже действует, единое, чёткое, слаженное, совершенное орудие, дополненное смертоносным сознанием спящего клинка.
Он начинает понимать, когда на губах оседает нечто тёплое. Слизнув, ощущает солоноватый вкус, совсем такой же, как если лизнуть только что смоченную водой сталь. Вкус крови. А когда открывает глаза, всё уже кончено, и в покоях нет никого. Живого. Кроме него самого…
- Ренджи…
Молодой человек обернулся, смахивая с лица влажные пряди волос. Пальцы окрасились алым. Кровь всюду. Заливает пол, безобразными пятнами покрывает белые покрывала постели, застывает густыми каплями в волосах, и между пальцев. Алые сполохи можно заметить и в глазах, и не ясно, то отсвет пожара, или та самая кровь, что делает его похожим на демона.
- Ренджи…
- Отец? – в тишине комнаты можно отчётливо услышать всё, что происходит вовне. Быстрые шаги, крики и гул пламени. И тяжёлое дыхание отца. Словно он очень быстро шёл, так быстро, что сердце готово выпрыгнуть из груди, а силы впервые подводили Тадаюки Тайра.
- Да… одевайся, сын мой, мы должны поспешить…
Он подчиняется беспрекословно. Наскоро вытирается, стараясь избавиться от самых явных следов крови, привычно тянется к обычной своей одежде, но, перехватив взгляд отца, быстро меняет решение. Это не обычная атака. Это – мятеж по всем правилам. Решающий момент. Миг истины.
Простой воин, его можно принять за рядового защитника замка, если бы не клинок. Пара, столь же броская, сколь прекрасная. Совершенная. Последнее творение отцова брата.
Они вместе идут коридорами, сквозь воцаряющийся хаос, вперёд, плечо к плечу, и, отчего-то, с каждым шагом всё крепнет понимание, что это в последний раз, что больше этот миг не повторится. Никогда.
В этих покоях он бывал не единожды. Зачастую – просто сопровождал отца или Сейрю, когда императору требовался совет или руководство к действию. Сегодня всё было иначе.
Тадюки преклонил колено, и Ренджи последовал примеру отца и господина. Тадаюки поклал перед собой свой клинок, и Ренджи сделал то же самое, лишь секундой позже, и склонил голову, ожидая слов владыки Ниппона.
- Мой клинок, моя жизнь принадлежит Вам. Я всегда был предан Вам, мой император, и клянусь, никогда и ни один представитель рода Тайра, клана Хэйкэ не пойдёт против воли Владык. В любой день, в любую ночь, в любой год, Хэйкэ всегда будут с Вами и Вашей семьёй. Пока жива память стали. Пока светит Солнце. Пока в жилах потомков будет течь хоть капля крови семьи Тайра!
Слово в слово, впечатывая с самую душу, со всей силой и искренностью, на которую только был способен, зная, что сделает всё возможное и невозможное, чтоб выполнить клятву. Сегодня и всегда. Потому что так нужно. Потому что это долг семьи.
- Я принимаю ваше служение… - слабый кивок. Но в глазах императора-монаха читается та же отчаянная уверенность и безумная надежда.
Умеют ли быть людьми императоры? Должны ли истинные властители питать чувства, более присущие обычным людям? Ведь те, кто задумывается о жизни каждого – могут подвергнуть жизни всех?..

В комнате темно. Тонко благоухает зелёный чай. В тишине можно вполне отчётливо различить собственное едва слышное дыхание. И ощутить запах страха.
Ран подошёл к окну, чуть раздвинул длинные тонкие полосы ткани, выглядывая в ночную темноту города. Никого. Только устало перемигиваются неоновые огоньки рекламы, и с постера обаятельно улыбается Мамору, обещая поднять валовый доход ещё на сколько-то там пунктов…
Пальцы всё ещё казались липкими. А во рту стоял ощутимый вкус крови. Он явно переработался. Нельзя настолько основательно изводить себя. Ни в коем разе. Слишком яркими оказались сны. Слишком чужими, и в то же время уж очень волнующими, будто он сам был там, в пылающем городе, он сам преклонил колено перед императором и сам дал клятву верности. Навсегда. Пока хоть капля крови семьи Тайра течёт в жилах далёких потомков.
Молодой человек прошёлся по комнате, машинально сжимая-разжимая кулаки. Боль как всегда запаздывала. Кончики порезанных пальцев ныли, напоминая о невнимательности и неосторожности. Эти клинки не так просты, и тайна, их окутывающая не поддастся разгадке слишком быстро.
Подставка их чёрного дерева в углу, в который раз притянула к себе взгляд. Его клинок. Его меч. Ничуть не меньшая загадка. А то и большая. Никто точно не мог сказать, сколько лет этому мечу и откуда он появился у его наставника. А главное, почему Сион отдал его…

От обилия красного рябило в глазах.
Алые пластинчатые доспехи, алые куртки, алые шлемы и алые кисти на поясах. И алые маски, скрывающие лица. Снова кровь, так много, что хочется броситься в море, лишь бы отмыться, растворить в горькой солёной воде…
- … уходи… Я хочу, чтоб ты жил, сын мой…
- Я не могу оставить тебя, отец. Мой долг…
- Твой долг служить императору. Твой долг жить. Твой долг защищать того, кто будет править Ниппоном. И быть рядом. Незримо быть рядом… Это приказ, Ренджи…
Бледное лицо повелителя в рассветной дымке кажется ликом не от мира сего. Призрачным, возвышенно-прекрасным образом духа, души этой земли.
«Я не предавал тебя, Господин…»
«Я знаю, Тадаюки…»
Немой обмен взглядами, потому что словами нельзя. Потому что время слов безвозвратно ушло. Потому что пришло время, когда есть только клинки, которые станут говорить за них. Ха каждого из них. За Тайра и Минамото.
Сейрю тяжело поднялся на ноги, без помощи сына. Опираясь только о трость. Тадаюки презрительно усмехнулся.
- Ты решил, что сможешь править, не так ли?..
- А кто мне запретит, Тадаюки?..
- Слово, Хаясу… Слово. – Тадаюки развёл в стороны руки, крепко сжимая лаковые ножны с собственным клинком. Он был совсем немного выше своего старого врага, более тонким, что частенько давало повод злословам говорить о некоторой женственности воина. И всё же, никто и никогда не мог сказать, что Тадаюки Тайра слаб.
- Словам нет веры, Тадаюки. А твоим не было веры никогда.
Ложь. От начала и до конца. Только за одну эту напраслину Тайра имел право убить Минамото, но…
- Ты знаешь, что твой язык нечист, Хаясу. – Сейрю выпрямился, вытянув перед собой руку. Этот год тяжело ему дался. И, прежде всего, потеря брата и любимой женщины окончательно подкосили старика. Его глаза больше не видели света, зато видели много чего, недоступного обычным людям. – Но тебе это простят. Тебе простят многое. Но не сейчас. Пройдёт много времени, Хаясу, и твои потомки станут служить тем, кого презирают более всего на свете. И ненавидят сильнее, нежели ненавидишь ты. Придёт день, когда наши клинки всё выяснят. Раз и навсегда. Клинки всё скажут за нас и рассудят нас…

Он не зажигал на кухне свет. Света от окна вполне хватало на то, чтоб бездумно возить карандашом по листу бумаги, воплощая в жизнь тонкие изящные черты. Тень… ещё немного тени… выступает из небытия высокая узкая скула. Растушевать кончиком пальца грифель, и парой черт добавить жёсткости тонким губам. Тяжёлый взгляд из-под полуопущенных ресниц, высокий лоб. Нет в причёске вычурности. Волосы просто и без затей собраны в хвост, как у простого воина.
Как красив мужчина из сна. Очень красив. Величественен. О таких говорят – царственен. Осанка, ироничная улыбка, изгиб брови…
- Тадаюки Тайра…
Имя истаяло в тишине. Незнакомое. Странное. Зовущее.
Что-то неуловимо знакомое было в лице. Очень знакомое. Но понимание ускользало, не давалось в руки. Ещё одна часть головоломки, или просто мистификация. А может, просто разыгравшееся воображение, очень некстати давшее о себе знать среди ночи.
Ран притянул к груди ногу, обняв колено, задумчиво уставился на белеющий лист. Разгадка где-то очень близко. Нужно только протянуть руку и взять её…

- Йоджи-сан, я хотела бы заказать оформление праздничного обеда в честь помолвки сестры… - Йоджи улыбнулся, сдул чёлку, постоянно падающую на глаза, и взялся за ручку.
- И какие же цветы вам хочется видеть, Миака-сан? Если я правильно помню, Юми-сан любит лилии и камелии. Я бы предложил… - краем глаза он наблюдал за тем, как плавно и неторопливо двигается по залу Айя. Лёгкое тонкое платье, белоснежный фартук (и не тяжело ей постоянно стирать?), заплетённые в косу длинные волосы, и только чуть усталая улыбка притаилась в уголках губ.
Лейка в тонких руках казалась непомерно огромной и слишком тяжёлой. Йоджи покачал головой, приложил палец к губам, заговорщески подмигнув покупательнице, тихонько вышел из-за кассы, продолжая негромко говорить.
- …и гирлянду. – девушка понимающе улыбнулась, когда невозможный блондин настиг супругу у витрины с папоротниками. – Милая, на твоих хрупких плечиках и так заботы о четверых негодяях. Оставь в покое лейку. Не хочу, чтоб ты надорвалась!
Лиловые глазищи. Огромные, по-детски изумлённые, такие наивные. Нежные губы расцветила улыбка, стирая тень беспокойства с очаровательного личика. Милая, светлая, Айя…
- Он что-то натворил? – молодая женщина выглянула в зал, встречаясь взглядом с, умилённо взирающей на идиллию, посетительницей.
- Нет, что вы, Айя-сан! – девушка энергично махнула рукой. – Йоджи-сан сама предупредительность.
Айя легенько поцеловала мужа в щёку и поставила лейку на пол. Голова закружилась, и всё в зале пустилось в пляс. Сочная зелень и яркие пятна экзотических цветов, прилавок и касса уплыли за грань видимого, а вид испуганного лица Йоджи, ещё какое-то время удерживало её в реальности. Он что-то говорил, но отчего-то ни звука не доносилось до угасающего сознания.

Она была бледна. Такая же бледная, как в первый день, когда он увидел её, вот так же, лежащую на белоснежной постели, хрупкую, беззащитную.
Он помнил, несмотря ни на что. И даже собственное беспамятство не смогло до конца вымарать из памяти это воспоминание.
Когда в больнице ему рассказали, что из себя представляет амнезия, он сначала не поверил. Много позже, пытаясь припомнить события, что привели его в палату, единственное, что всплыло из мешанины ощущений – чувство чего-то знакомого, когда удивительный лиловый взгляд мед сестрички пересёкся с его взглядом.
Он доводил себя до головных болей, снова и снова перебирая в памяти обрывки событий, отрывочные воспоминания, неясные образы. Он едва не выл по ночам. Все инстинкты вопили: рано, ещё рано, ты должен спешить, быстрей, скорей, они ждут! А он просто сидел у окна, вглядываясь в огни города, чувствуя, шестым, десятым чувством, подсознанием, всем своим существом, что, где-то там, есть дом, в котором живут… где знают, и, может, всё ещё надеются. Во всяком случае, ему так хотелось в это верить, ведь каждую ночь, закрывая глаза, он снова и снова мысленно видел усталый взгляд, такой холодный, такой недосягаемый, такой… нужный. Пронзительный взгляд лиловых глаз.
И она приходила к нему, ангел, девушка, улыбалась сквозь слёзы, спасала от безумия, на грани которого он балансировал долгие недели. Он цеплялся за её взгляд, как за спасительную соломинку, и вытягивал себя, по крохам собирая личность, такого, каким он был годы и годы, и о котором почти ничего больше не знал.
Она приходила, в ореоле аромата цветов. Нежного запаха роз и фиалок, ландышей и лилий, и ему казалось, что вот-вот всё вернётся, он вспомнит всё. Но девушка уходила, и таял аромат, растворяясь в тяжёлом запахе лекарств. А в памяти снова всплывал размытый образ. Холодный лиловый взгляд в алом мареве не то крови, не то света.
- Йоджи… Что случилось? – Ран ворвался в приёмный покой, встрёпанный, за малым не испуганный. По всей видимости, он умудрился смыться прямёхонько из лаборатории, потому как был с рабочих джинсах, рубашке, отнесённой к категории «любимая» из-за множества карманов, кармашков и петелек, на которые вешалось, цеплялось и рассовывалось столько всякой вся чины, что становилось попросту страшно. К тому же, экс-лидер в спешке так и не снял резиновых перчаток.
- Я не знаю… - блондин растерянно развел руками. – Она просто упала в обморок и всё. Отключилась. Стояла, а потом в следующий момент…
Выражение лица Рана стало вовсе неописуемым. Смесь досады, злости, беспокойства и почти панического ужаса превратила его в… мальчишку. Того самого, который много лет назад досадливо отмахивался от колкостей напарника и наседающих со всех сторон фанаток.
А ещё моментом вспомнилось предупреждение. Если с Айей по милости бестолкового супруга что-нибудь случится, Балинез сразу может заказывать место на кладбище. Просто-таки моментом. Увечья не совместимые с жизнью ему гарантированы.
От расправы над половинкой четы Кудо оную половинку спасло явление доктора. Просто-таки в лучших традициях.
- Что с ней?! – вопрос, заданный одновременно, хором, с совершенно идентичными интонациями, только в разных тональностях, вызвал улыбку на лице эскулапа.
- Не переживайте. – люди в белых халатах вызывали у Йоджи приступы безотчётной паники. Может, в силу не самых приятных воспоминаний, может… - С вашей супругой всё в полном порядке. Просто некоторое переутомление, не более того. Такое случается сплошь и рядом. Айя-сан не первая, и уж точно не единственная. Большая часть женщин проходит через это… Мы должны будем сделать кое-какие анализы, и потом вы сможете забрать её домой.
- Через это? – подозрительно сощурился Ран, рассматривая доктора. – Вы хотите сказать, ваша жена тоже часто ни с того, ни с сего падает в обморок?
- Ну… вообще-то, нет. Но в таком положении это вполне естественное явление. – врач, точно не замечал опасности, грозящей ему.
- В каком-таком положении? – Йоджи скрестил на груди руки, покачиваясь с пятки на носок. Маленький доктор глядел на пару молодых людей снизу вверх, и, кажется, начал что-то подозревать, потому что следующей новостью попросту выбил пол из-под ног обоих нервных посетителей.
- Айя-сан ожидает ребёнка.

Глава 7

Токио, примерно наши дни

«Приплыли, Кроуфорд…»
Не думалось, что можно кончить вот так? Слепцом, которого, брось посреди улицы, и не то что потеряется, загнуться угораздит. Блистательная карьера с грохотом горной лавины ринулась вниз, вместе со всем миром.
Спокойно, оракул, провидец хренов, только спокойно. Как долбануло, так и отдолбится. По крайней мере, хоть за эту мысль уцепиться, надежда умирает последней, а надеющийся всё ещё жив.
- Я всё ещё жду от тебя результатов, Вундеркинд. И надеюсь дождаться. – главное, говорить ровно, спокойно и уверенно. Он всё ещё Брэд Кроуфорд, хоть и слепой, как крот.
Реагировать на звуки оказалось куда сложнее, чем казалось вначале. Слух не мог сравниться со зрением.
- Если только ты не решился показать мне свой любимый интернациональный жест, тогда не знаю, извини.
Шульдих сидит? В теории и на практике – да. Ладонь всё ещё лежит на его голом плече. Безумно хотелось сжать пальцы, невыносимо хотелось завыть. Это слабость. На слабость можно давить. Значит воздействовать. У него не должно быть слабостей. Никогда и никаких.
Маленький шажок, нога натыкается на ножку стула, потом на ногу телепата. Кроуфорд вздохнул. Вторую руку на тёплое плечо рыжего. Полотенце уже давно лежит где-то, отброшенное за ненадобностью. Пальцы легонько скользят по коже, перебирая прядки волос, застывают на скулах. Жаль, что нельзя увидеть выражение лица немца. Как-то всё встало с ног на голову.
- У нас есть выбор, Шульдих?
Решение давалось тяжело, переломить себя было ещё тяжелее. Подобного поворота событий он не предвидел, да и кто такое способен предугадать?
- Ты можешь бросить всё и уйти. Осуждать не буду. Попрошу только найти берсерка и забрать Вундеркинда. Я не справлюсь с ними. Или помочь мне.
- Каждый раз, когда у тебя случается кризис, ты первым делом пытаешься избавиться от меня. Интересная закономерность, - немец изобразил ироничный оскал, что было несколько странно, учитывая, что и говорить приходилось практически в ладонь Оракула, покоящуюся у него на лице.
Медленно, стараясь не упасть, он присел, по-прежнему держась за телепата, как за единственную деталь оставшейся у него реальности.
Нестерпимо хотелось сделать какую-нибудь гадость. Шульдих чуть изменил наклон головы, позволяя пальцам Оракула оказаться на его губах; легкое касание – не поцелуй даже, ему было интересно посмотреть как на это отреагирует Кроуфорд, в обычное время не допускавший даже мимолетного прикосновения. Сегодняшний день прямо был сплошным исключением.
- Всего только право выбора. – американец привычно дёрнул, было плечами, но рисковал потерять равновесие и растянуться на полу. Правда, в следующий момент едва не отдёрнул руку, ощутив мимолётное касание губ телепата на пальцах.
Уверенный в себе педант-оракул, практически не уязвимый в любое время кроме моментов «прозрения», в одночасье ставший беспомощнее котёнка, судя по всему, куда более любопытная мишень для шпилек немца, чем даже маленький телекинетик.
- Если я всё буду делать в командно-приказном порядке, ты свалишь так же, как сваливал ещё из школы… - Кроуфорд улыбнулся. Любое давление на телепата выливалось в мощное противодействие, и чем сильнее давили, тем круче выказывал свой норов рыжий. Слишком поздно это поняли в Розенкройц. Но предупреждать о подобной линии поведения Шульдиха в своё время оракул не стал. За что и поплатился.
- Хм, ладно, - черт, он не мог ехать куда-либо без рубашки. - Жди здесь, я скоро буду, - Шульдих медленно и осторожно поднялся, позволяя пророку отступить, сунул ему в руку полотенце – не этот раз сухое, чтобы стер с лица воду и покинул кухню.
- Спасибо, Шульдих. - Подниматься оказалось не менее сложно. Но неожиданно приятна была некая забота рыжего. Расчёт оказался верным. Да какой, к чертям, расчёт, если всё летит в тар-тарары?
Вернувшись из собственной комнаты в джинсах и натягивая на ходу безрукавку, Шульдих попутно пытался решить одну «маленькую» проблему – он никогда не был поводырем. Да если бы кто-то сказал ему, что наступит такой день, когда он увидит нетрезвого, поющего Кроуфорда и станет помогать ему же ослепшему спустя каких-то полчаса, Шульдих непременно бы поинтересовался, как дурь при этом замешана – выкуренная накануне им или рассказчиком, вопрос несущественный.
- Пойдем, - он взял за руку пророка, вывел в коридор и заставил коснуться ею стены. – Иди медленно, не отрывай ладонь от стены.
Шульдих не мог понять в чем дело. Пророк выглядел... как-то не так.
«Точно, очки».

Забрав со стола очки Оракула, он опустил их в карман, придя к решению, что сейчас они определенно бесполезны, но потом могут пригодиться. Ведь это же на не всегда? Такое случалось и в школе. Но не с Кроуфордом, с другими. И не которые так и не вернули зрение. «Черт...» - мысль бросить и уйти показалось внезапно очень привлекательной. На секунду-две не больше. Это слишком отдавало трусостью.
«Ну да, ну да... если я захочу свалить, то приказывай, не приказывай, нифига не поможет» - телепат периодически и без особого удивления ловил себя на таком недостойном желании, как замурлыкать. Как и любой паразит, рядом с мощным источником эмоций он чувствовал себя уже почти пьяным и намного глубже, чем так, как обеспечивал алкоголь. Тот лишь затуманивал сознание, ослаблял щиты и примерял с какофонией чужих мыслей. Ментальное опьяние делало цвета ярче, звуки отчетливее.
Физический контакт только помогал находишь брешь в щитах, через которые просачивалось саморазрушающее осознание собственной ничтожности, приправленное пряным привкусом беспомощности и кисло-сладкими вкраплениями угасающей паники. Было что-то еще, более надежно спрятанное за щитами... Он мог бы до этого добраться?..
- Я… - «Мм?» Телепат вкинул голову всматриваясь в лицо пророка. «Что?».
А что сказать? А нечего. Знаменитое красноречие с убедительностью заткнулись и сопели в платочек. – Спасибо.
- Хм, пожалуйста, - легкомысленно ответил тот, заходя в кабину лифта.
«Второе спасибо за последние пять минут, рекорд. О, скажи это еще раз...»
- Черт... – Шульдих отдернул руку, оставляя пророка у противоположной стены лифта. Нужно закрываться, срочно. – Укрепи щиты, Кроуфорд. Хватит себя жалеть, - он старался говорить как можно безэмоциональнее и жестче, но голос все равно подвел его. – Зрение еще не все. Ты же знаешь, что многие его теряли, прорываясь на новый уровень таланта.
Он стоял, прислонившись к стене. С трудом подавленное желание удержать выскользнувшие пальцы телепата, затолкал подальше, ещё дальше, и ещё дальше, под щиты. Страха нет. Не должно быть, места страху нет…
- Да, вот только новый уровень не в мои годы, Шульдих. Многие ли из старших выживали? – Он верит? Или тоже боится? – Большая часть из тех, кто вот так вот прыгнул, выгорели подчистую. Ты ещё имеешь шанс выжить.
Он закрыл глаза, променяв одну темноту на другую. Главное, не забывать моргать, иначе слизистая пересохнет и последняя надежда на то, что однажды он таки сможет видеть, сгорит, выжженная солнечной радиацией.
- Но ведь ты только ослеп. Ты не пускаешь слюни на полу кухни, ты даже не поседел, - бесшумно подавшись вперед, он дотронулся до волос Кроуфорда, пребывающих в неком беспорядке по сравнению с обычным видом. Он не соврал, в остальном они нисколько не изменились.
- Всё не происходит в одночасье, Шульдих. – ориентироваться слишком сложно, звук отражался в тесной кабинке, на фоне жужжания механизма. – Сегодня ослеп, завтра поседею, послезавтра рискую проснуться парализованным. Никто из нас не застрахован от такого, и…
Кроуфорд подавил и следующий порыв. Нежданно-негаданно нахлынувшее желание извиниться. Очень несвойственное, чуждое и алогичное, особо же в его исполнении. Бредфорд Джон Кроуфорд извинялся только перед теми, кто был следующим номером в его списке смертников.
- …Я хочу попросить тебя об одном одолжении.
«Одолжении? Отстать от тебя? Ты становишься предсказуемым, Кроуфорд»
Выдохнуть, взять себя в руки. Он мог оставить всё и вернуться в родовое поместье. Стать затворником, или светским львом, жить как сотни, тысячи аристократов этого мира. И до сих пор может. Вот только нет желания быть амёбой.
Оракул выпрямился, надеясь, что «смотрит» в сторону телепата. Было что-то противоестественное в таком вот общении. Он привык смотреть в глаза. Взгляд был его оружием. Но не теперь. – Не оставляй меня, пожалуйста. По крайней мере, пока я немного не… не адаптируюсь.