Майданутый свидомит
Собственно, то, что планировалось уже давно.
Первая главка, ещё до конца не дописанная, но, пока что есть )
Название : Клинки всё скажут за нас...
Автор : собственно, я.
Фэндом : Вайсс
Категория: пока что РG-13
Что: авантюрно-приключенческая мистика с элементами истории и мифологии
Рейтинг: никакого, опять-таки пока
Пейринг: тоже ещё отсутствует
Дисклеймер: не моё, не претендую, не извлекаю...
Статус: в процессе
Предупреждение: не правлено!!!
Кому: Като, Лелке и Шелли. Терпение - добродетель, девушки...
Мастер Мурамаса мечи самурайские делал оружием разящим.
Для защиты жизни – Мастер Масамунэ делал их.
Сравнить их чтобы, клинки в ручья дно вонзили.
Листья по течению плыли опавшие.
К мечу Мурамаса прикасаясь, рассечёнными оказывались они.
Меч Масамунэ не касаясь оплывали.
читать дальшеКлан Хэйке (Тайра) 1181 г.
- Беги!!! Ниито, беги!!! – мужчина перехватывает поудобнее длинный цеп, и становится в боевую стойку. Какая, к чёрту, стойка сейчас?
- Папа… - девочка вскрикнула, когда брат, подхватив её на руки, понёсся прочь.
- Это люди Гэндзи! Бегите!!!
- Папааа!!!...
- А теперь поговорим… - Тяжёлые звенья со свистом рассекают воздух, не позволяя приблизиться атакующим ни на шаг. Их нельзя назвать самураями. Нет чести в том, чтоб сворой кидаться на одного. Но таков приказ их Господина, и не ему винить этих людей.
- Брось цеп, смерд, и дерись как мужчина!
Не всякая птица способна так быстро крыльями махать. Надо стоять, надо продержаться. Надо дать время детям предупредить Господина…
Селение ещё не подозревает о том, что ожидает тихую заводь. Мальчишка ураганом проносится узкой улочкой, волоча за собою отчаянно ревущую малышку.
- Гэндзи!!!... Гэндзи напали!!! Господииин!!!...
Истошные крики заставляют взрослых побросать дела, и высыпать на улицу. Кто с чем. Кто с вилами, кто с цепом, кто с кухонным ножом. Гэндзи? Здесь? В стороне от столицы и раздоров кланов?
Внизу, на дороге уже виднеется облако пыли. Отряд, по всей видимости, ненадолго задержался у кузни. Пришёл черёд селения. Пощады не будет никому.
Со стороны холма, где стоит господский замок, слышится долгий протяжный крик. Раскрываются тяжёлые ворота. Десяток всадников рваной цепочкой уносится прочь, а в темнеющий зев каменного укрепления хлынула толпа крестьян.
Девочка больше не плачет. Бледное личико очень серьёзно. Она отчаянно хватается за руку брата и тянет его в сторону, прочь от такого близкого замка, дальше от стен, кажущихся прочными, нерушимыми, дальше, за поля, в ту сторону, куда с такой поспешностью выступил десяток воинов.
- Ния?..
Малышка упрямо качает головой, и мальчик сдаётся. Поддавшись безотчётному порыву, или, быть может, положившись на талант сестренки прятаться в самых неожиданных местах.
Дальше, быстрее, на сколько хватает детских силёнок, пока не становятся едва-едва различимы крики и грохот, и свист стел.
- Ния? Ния, туда нельзя… помнишь, папа говорил? Злое место…
- Папа говорил Тэнгу (духи) злые… не злые… - косички смешно покачиваются и пронзительные золотистые глаза девочки в полумраке почти светятся. – Помогут прятаться…
И снова шаги. По прошлогодней пожухлой листве, шуршащим иголочкам. Торопливые, быстрые, тяжёлые, прерывистые, будто кто-то спешит, постоянно оглядывается назад, не идёт ли кто следом.
- Кто здесь? – низкий мужской голос, но очень тихий. Мальчик приседает, наощупь пытаясь найти на земле хоть что-нибудь, напоминающее оружие, хоть бы и простую палку.
- Ниито… - Ния снова тянет его за собой, но на сей раз на встречу голосу.
- Это дети, Садзабуро! – срывающийся женский голос. Мальчик вздыхает спокойнее, и обессиленно падает на колени. Когда же ему достаёт смелости поднять взгляд, глаза наполняются слезами. – Чей ты? Как твоё имя?
- Ниито… сын кузнеца Масамы, госпожа… Ния моя сестра…
- Мальчик спас нам жизнь.
Он видел её много раз. Жену Господина, добродетельную Сумию-сан. В красивом шёлковом кимоно, с высокой причёской, она казалась если ни самой Богиней, то её отражением на земле, посланницей свыше, наверняка. И вот теперь, она сидит на земле, гладит по волосам его сестрёнку, прижимая другой рукой к груди крошечный пищащий комочек. А над ними возвышается Садзабуро-сан, лучший из воинов Господина, преданнейший из слуг. А это значит…
- Госпожа?.. – Сумия вздрагивает и кивает.
Ниито низко кланяется. Так, как учил некогда отец, со всем уважением, и благодарностью, как слуга господину.
- Позвольте служить Вашему сыну и Вам, защищать до последней капли крови. Клянусь богами, я никогда не подведу Вас!..
Тёплая ладонь коснулась плеча.
- Принимаю твою службу от имени моего сына, Тайра Сэйрю…
Наши дни
Ему двадцать пять. Он хорош собой. Он самый молодой профессор, доктор наук в университете. В него влюблена каждая третья первокурсница, выбравшая его предмет в курс дисциплин текущего семестра, и каждая пятая второкурсница хоть раз делала ему предложение сходить куда-нибудь после лекций.
Он неплохо зарабатывает, у него своя квартира, обставленная, тем не менее, в том потрясающем стиле, который совершенно не присущ современным домам. Плетёные циновки, низкий столик в гостиной, низкий диван. И спит он на футоне, а не на кровати. Образец благополучия, стиля и вкуса.
Очень редко в его доме раздаётся телефонный звонок. Он снимает трубку отдельно стоящего аппарата, стилизованного под начало 40-х годов, и слушает тишину. Потом тихий женский голос произносит одну фразу:
- У вас, часом, нет абиссинского котёнка?
Он молчит ровно три секунды, потом так же ровно отвечает:
- Котёнка абиссинкой породы, госпожа. Есть. Сегодня я как раз направляюсь в клуб любителей кошек…
Спустя час после звонка он выходит из дома, спускается в гараж, садится в свою «Тойоту» и едет в старый город, в цветочный магазин Конэко но суми. Магазинчик закрывается чётко к его приезду, за опущенными ролетами, за закрытой дверью, в торговом зале, среди цветов стоят пятеро. Четверо молодых мужчин и одна женщина. Все пятеро внимательно рассматривают друг друга, без улыбок, пристально, подмечая малейшие изменения во внешности. Потом женщина кивает, позволяя лёгкую полуулыбку, и мужчины расслабляются.
Старые знакомцы, коллеги, друзья, ставшие друг другу близкими настолько, что попросту нереально описать, невозможно, нет таких слов ни в одном человеческом наречии. Когда чувствуешь и понимаешь всё, всем телом улавливаешь, и знаешь, что каждый из них ощущает то же самое.
- Ну что, как дела, Ран? – Мамору устраивается в крутящемся кресле у большого плазменного экрана в их общей комнате для брифинга. И привычно и непривычно звать этого молодого человека Мамору. Он всегда был для них - синеглазый чибик, Оми, Омиччи, малыш. Сейчас этот малыш вытянулся, превратившись из гадкого утёнка в самого настоящего лебедя. Одним блондином в команде стало больше. Одним очень привлекательным, безукоризненно одетым, чисто выбритым, благоухающим безумно дорогим парфюмом, блондином.
- Вернулись из экспедиции, материала хватит на ещё одну научную статью. Подумываю написать об эпохе Хейан…
- Да ладно тебе… - Йоджи шутливо пихает друга в бок, и продолжает заговорческим шёпотом - … тебе аспирантку дали? Ну скажи…
Кен смеётся тихонько, прячет улыбку в кулак, кашляет и смаргивает выступающие слёзы, потому что над никак не успокаивающимся экс-плейбоем стоит его нынешняя… нет, не пассия, законная супруга. Более того, стоит она с большим разносом, на котором громоздится кофейник, несколько чашек и что-то из домашней выпечки Айи.
- Кудо-сан… - Йоджи не замечает нависшей над ним угрозы, продолжая сыпать вопросами и подначками.
- Йо-тан! – не выдерживает Персия, и заливается хохотом.
- Что?.. – Ран сползает по мягкой спинке дивана всё ниже, покуда сам не начинает тихонько всхлипывать от едва сдерживаемого смеха. Йоджи, наконец, догадывается бросить осторожный взгляд вверх, и расплывается в улыбке.
Йоджи не всегда улыбался так. Светло, искренне, радостно. Большую часть времени его знали как малоразговорчивого (на некоторые крайне важные темы) и довольно замкнутого человека, достаточно успешно притворявшегося смутьяном и рубахой-парнем. Ни одна девушка не вызывала в нём такой бури эмоций, и в то же время не преображала его столь разительно.
- Предположим, этого я не слышала. – Айя обходит диванчик и ставит разнос на низкий столик, неодобрительно косясь на мужа. И вот этого даже не взгляда, полувзгляда, самого намёка на недовольство, оказывается достаточно для того, чтоб Йоджи приподнялся, и, обвив руками талию жены, притянул себе на колени.
- Ты самая-самая-самая красивая женщина на всём белом свете! – он искренен, когда обнимает, когда кладёт голову ей на грудь, когда легко улыбается, прикрыв глаза, и издаёт протяжное «Мяяяяуууу», стоит только тоненьким пальчикам Айи взъерошить светлую шевелюру мужа.
- Ты ему слишком многое прощаешь! – Мамору грозит пальцем Балинезу, утирая слёзы.
Он любит и любим, она готова на край света следовать за ним. В конечном итоге, каждый из них заслужил свою толику счастья. Не может жизнь состоять из сплошной тёмной полосы.
- А как иначе? – она сворачивается клубочком в сильных уверенных руках мужа, счастливо улыбаясь. А во взглядах читается: я не переживу, если с ним что-то произойдёт... Убью любого, кто посмеет причинить ей боль…
…Йоджи видел Айю всего несколько раз. Когда Вайсс полным составом расправлялись с ЭсЦет и группой Шварц, измождённую, измученную болезнью, тень той красавицы, которой она была когда-то. Изредка, когда подвязывался поехать вместе с командиром в больницу, и в аэропорту, куда вся команда провожала девушку после выздоровления.
Хрупкая веточка, тонкая, изящная, аристократично-бледная. Её хотелось охранять, беречь, на руках носить. Всем хотелось. Включая чибика. Ран первое время рычал. Бросал ревнивые взгляды на всё, что шевелится вблизи от нежно любимой сестры, шипел на напарника, но успокоился, стоило только самолёту оторваться от земли.
Потом всё снова завертелось. Новые задания, миссии, привычная каждому из них жизнь, и руки по локти в крови. В той жизни не было места светлым воспоминаниям, и образу ангела с чистым лиловым взглядом. А когда однажды он открыл глаза и не смог вспомнить собственного имени... Его окружали смутные образы, только кровь, страх, боль, снова кровь… И наивный тёплый взгляд из-под густой чёлки. Личико сестрички казалось смутно знакомым. Особенно этот самый взгляд. Немного грустный, но полный удивительной решимости.
Ещё через день он узнал, что зовут сестричку Айя, что учится она в медицинском университете, что хочет стать хирургом, и что Йоджи-сан может не волноваться, всё будет хорошо.
Йоджи-сан и не волновался. Потому что о чём волноваться стоило – попросту не помнил. Вернее, помнил, что пора бы отправиться домой, в дом со смешным названием, в котором располагалась цветочная лавка, к друзьям-коллегам, вот только нет имён, не сохранила этого искалеченная память. Зато волновалась сестричка. Оставалась в моменты кризисов, украдкой плакала, когда думала, что подопечный не смотрит на неё.
Амнезия, говорили врачи. Последствия травмы, должен восстановиться, память рано или поздно вернётся, и разводили руками. А больше ничего не оставалось.
И только сестричка не опустила рук, день за днём терпеливо ухаживая за ним.
Это не произошло внезапно. Не произошло случайно. Просто он проснулся, зная, что Кудо Йоджи, экс-плейбой, экс-повеса, и далее по списку, никогда и никого больше не сведёт с ума, и не задурит голову, потому что раз и навсегда в сердце поселился один образ, образ сестры милосердия, юной девушки, с мягкой искренней улыбкой и удивительным взглядом фиалково-лиловых глаз.
Он сбежал, так и не дождался выписки. Чтоб последовать за своим ангелом-хранителем. От дротика в пятую точку его спасла реакция, которую не смогла уничтожить даже проклятущая дырка в памяти. Тело помнит всё.
- Ран, познакомься, это Йоджи… помнишь, тот парень о котором я тебе говорила…
Нет, нет и нет. Он не вспомнил всё, ему на шею не бросились с восторженными воплями бывшие фанатки, и своё благословление на брак Фудзимия тоже не дал. По крайней мере сразу. Для начала Абиссинец сгрёб напарника за шкирку и отволок назад в больницу. Потом пригрозил тем, что прикуёт к постели, по крайней мере, до тех пор, пока врачи не решат, что нарушителя пора отпустить на свободу. Во всех смыслах.
Само собой, Кудо не удержался от шпилек. За что едва не получил по зубам. Вовремя повисшая на руке брата Айя спасла отчаянное положение.
После целого года ежеутреннего нытья Балинеза, клятвенных заверений Кена в том, что если командир не решит проблему, то этим займётся он, Хидака и куда как радикально, и даже, ходатайства новоявленного Персии за непутёвого, но подчинённого, лидером Вайсс было принято волевое решение: дать шанс, мигом просиявшему, Кудо.
Фанаток так и не поубавилось. Правда, теперь в Конеко частенько захаживали мальчишки, привлечённые миловидной внешностью и ангельским терпением Айи. Кудо пыхтел, сопел, возмущался, а после того, как выдал запатентованную несколько лет назад Фудзимией фразу: «Убирайтесь вон, если ничего не покупаете», был единогласно признан достойной кандидатурой на пост супруга умницы и красавицы Фудзимии Айи.
Само собой, попервах он ещё пытался качать права. Фыркал, демонстративно уходил, стоило только Айе отвлечься на супруга, но потом привык. Более того, когда, однажды, в Конеко явился Оми… Мамору, с официальными документами, согласно которым дом принадлежит семейной чете Кудо, собрал вещи и переехал в собственные апартаменты…
Первая главка, ещё до конца не дописанная, но, пока что есть )
Название : Клинки всё скажут за нас...
Автор : собственно, я.
Фэндом : Вайсс
Категория: пока что РG-13
Что: авантюрно-приключенческая мистика с элементами истории и мифологии
Рейтинг: никакого, опять-таки пока
Пейринг: тоже ещё отсутствует
Дисклеймер: не моё, не претендую, не извлекаю...
Статус: в процессе
Предупреждение: не правлено!!!
Кому: Като, Лелке и Шелли. Терпение - добродетель, девушки...
Мастер Мурамаса мечи самурайские делал оружием разящим.
Для защиты жизни – Мастер Масамунэ делал их.
Сравнить их чтобы, клинки в ручья дно вонзили.
Листья по течению плыли опавшие.
К мечу Мурамаса прикасаясь, рассечёнными оказывались они.
Меч Масамунэ не касаясь оплывали.
читать дальшеКлан Хэйке (Тайра) 1181 г.
- Беги!!! Ниито, беги!!! – мужчина перехватывает поудобнее длинный цеп, и становится в боевую стойку. Какая, к чёрту, стойка сейчас?
- Папа… - девочка вскрикнула, когда брат, подхватив её на руки, понёсся прочь.
- Это люди Гэндзи! Бегите!!!
- Папааа!!!...
- А теперь поговорим… - Тяжёлые звенья со свистом рассекают воздух, не позволяя приблизиться атакующим ни на шаг. Их нельзя назвать самураями. Нет чести в том, чтоб сворой кидаться на одного. Но таков приказ их Господина, и не ему винить этих людей.
- Брось цеп, смерд, и дерись как мужчина!
Не всякая птица способна так быстро крыльями махать. Надо стоять, надо продержаться. Надо дать время детям предупредить Господина…
Селение ещё не подозревает о том, что ожидает тихую заводь. Мальчишка ураганом проносится узкой улочкой, волоча за собою отчаянно ревущую малышку.
- Гэндзи!!!... Гэндзи напали!!! Господииин!!!...
Истошные крики заставляют взрослых побросать дела, и высыпать на улицу. Кто с чем. Кто с вилами, кто с цепом, кто с кухонным ножом. Гэндзи? Здесь? В стороне от столицы и раздоров кланов?
Внизу, на дороге уже виднеется облако пыли. Отряд, по всей видимости, ненадолго задержался у кузни. Пришёл черёд селения. Пощады не будет никому.
Со стороны холма, где стоит господский замок, слышится долгий протяжный крик. Раскрываются тяжёлые ворота. Десяток всадников рваной цепочкой уносится прочь, а в темнеющий зев каменного укрепления хлынула толпа крестьян.
Девочка больше не плачет. Бледное личико очень серьёзно. Она отчаянно хватается за руку брата и тянет его в сторону, прочь от такого близкого замка, дальше от стен, кажущихся прочными, нерушимыми, дальше, за поля, в ту сторону, куда с такой поспешностью выступил десяток воинов.
- Ния?..
Малышка упрямо качает головой, и мальчик сдаётся. Поддавшись безотчётному порыву, или, быть может, положившись на талант сестренки прятаться в самых неожиданных местах.
Дальше, быстрее, на сколько хватает детских силёнок, пока не становятся едва-едва различимы крики и грохот, и свист стел.
- Ния? Ния, туда нельзя… помнишь, папа говорил? Злое место…
- Папа говорил Тэнгу (духи) злые… не злые… - косички смешно покачиваются и пронзительные золотистые глаза девочки в полумраке почти светятся. – Помогут прятаться…
И снова шаги. По прошлогодней пожухлой листве, шуршащим иголочкам. Торопливые, быстрые, тяжёлые, прерывистые, будто кто-то спешит, постоянно оглядывается назад, не идёт ли кто следом.
- Кто здесь? – низкий мужской голос, но очень тихий. Мальчик приседает, наощупь пытаясь найти на земле хоть что-нибудь, напоминающее оружие, хоть бы и простую палку.
- Ниито… - Ния снова тянет его за собой, но на сей раз на встречу голосу.
- Это дети, Садзабуро! – срывающийся женский голос. Мальчик вздыхает спокойнее, и обессиленно падает на колени. Когда же ему достаёт смелости поднять взгляд, глаза наполняются слезами. – Чей ты? Как твоё имя?
- Ниито… сын кузнеца Масамы, госпожа… Ния моя сестра…
- Мальчик спас нам жизнь.
Он видел её много раз. Жену Господина, добродетельную Сумию-сан. В красивом шёлковом кимоно, с высокой причёской, она казалась если ни самой Богиней, то её отражением на земле, посланницей свыше, наверняка. И вот теперь, она сидит на земле, гладит по волосам его сестрёнку, прижимая другой рукой к груди крошечный пищащий комочек. А над ними возвышается Садзабуро-сан, лучший из воинов Господина, преданнейший из слуг. А это значит…
- Госпожа?.. – Сумия вздрагивает и кивает.
Ниито низко кланяется. Так, как учил некогда отец, со всем уважением, и благодарностью, как слуга господину.
- Позвольте служить Вашему сыну и Вам, защищать до последней капли крови. Клянусь богами, я никогда не подведу Вас!..
Тёплая ладонь коснулась плеча.
- Принимаю твою службу от имени моего сына, Тайра Сэйрю…
Наши дни
Ему двадцать пять. Он хорош собой. Он самый молодой профессор, доктор наук в университете. В него влюблена каждая третья первокурсница, выбравшая его предмет в курс дисциплин текущего семестра, и каждая пятая второкурсница хоть раз делала ему предложение сходить куда-нибудь после лекций.
Он неплохо зарабатывает, у него своя квартира, обставленная, тем не менее, в том потрясающем стиле, который совершенно не присущ современным домам. Плетёные циновки, низкий столик в гостиной, низкий диван. И спит он на футоне, а не на кровати. Образец благополучия, стиля и вкуса.
Очень редко в его доме раздаётся телефонный звонок. Он снимает трубку отдельно стоящего аппарата, стилизованного под начало 40-х годов, и слушает тишину. Потом тихий женский голос произносит одну фразу:
- У вас, часом, нет абиссинского котёнка?
Он молчит ровно три секунды, потом так же ровно отвечает:
- Котёнка абиссинкой породы, госпожа. Есть. Сегодня я как раз направляюсь в клуб любителей кошек…
Спустя час после звонка он выходит из дома, спускается в гараж, садится в свою «Тойоту» и едет в старый город, в цветочный магазин Конэко но суми. Магазинчик закрывается чётко к его приезду, за опущенными ролетами, за закрытой дверью, в торговом зале, среди цветов стоят пятеро. Четверо молодых мужчин и одна женщина. Все пятеро внимательно рассматривают друг друга, без улыбок, пристально, подмечая малейшие изменения во внешности. Потом женщина кивает, позволяя лёгкую полуулыбку, и мужчины расслабляются.
Старые знакомцы, коллеги, друзья, ставшие друг другу близкими настолько, что попросту нереально описать, невозможно, нет таких слов ни в одном человеческом наречии. Когда чувствуешь и понимаешь всё, всем телом улавливаешь, и знаешь, что каждый из них ощущает то же самое.
- Ну что, как дела, Ран? – Мамору устраивается в крутящемся кресле у большого плазменного экрана в их общей комнате для брифинга. И привычно и непривычно звать этого молодого человека Мамору. Он всегда был для них - синеглазый чибик, Оми, Омиччи, малыш. Сейчас этот малыш вытянулся, превратившись из гадкого утёнка в самого настоящего лебедя. Одним блондином в команде стало больше. Одним очень привлекательным, безукоризненно одетым, чисто выбритым, благоухающим безумно дорогим парфюмом, блондином.
- Вернулись из экспедиции, материала хватит на ещё одну научную статью. Подумываю написать об эпохе Хейан…
- Да ладно тебе… - Йоджи шутливо пихает друга в бок, и продолжает заговорческим шёпотом - … тебе аспирантку дали? Ну скажи…
Кен смеётся тихонько, прячет улыбку в кулак, кашляет и смаргивает выступающие слёзы, потому что над никак не успокаивающимся экс-плейбоем стоит его нынешняя… нет, не пассия, законная супруга. Более того, стоит она с большим разносом, на котором громоздится кофейник, несколько чашек и что-то из домашней выпечки Айи.
- Кудо-сан… - Йоджи не замечает нависшей над ним угрозы, продолжая сыпать вопросами и подначками.
- Йо-тан! – не выдерживает Персия, и заливается хохотом.
- Что?.. – Ран сползает по мягкой спинке дивана всё ниже, покуда сам не начинает тихонько всхлипывать от едва сдерживаемого смеха. Йоджи, наконец, догадывается бросить осторожный взгляд вверх, и расплывается в улыбке.
Йоджи не всегда улыбался так. Светло, искренне, радостно. Большую часть времени его знали как малоразговорчивого (на некоторые крайне важные темы) и довольно замкнутого человека, достаточно успешно притворявшегося смутьяном и рубахой-парнем. Ни одна девушка не вызывала в нём такой бури эмоций, и в то же время не преображала его столь разительно.
- Предположим, этого я не слышала. – Айя обходит диванчик и ставит разнос на низкий столик, неодобрительно косясь на мужа. И вот этого даже не взгляда, полувзгляда, самого намёка на недовольство, оказывается достаточно для того, чтоб Йоджи приподнялся, и, обвив руками талию жены, притянул себе на колени.
- Ты самая-самая-самая красивая женщина на всём белом свете! – он искренен, когда обнимает, когда кладёт голову ей на грудь, когда легко улыбается, прикрыв глаза, и издаёт протяжное «Мяяяяуууу», стоит только тоненьким пальчикам Айи взъерошить светлую шевелюру мужа.
- Ты ему слишком многое прощаешь! – Мамору грозит пальцем Балинезу, утирая слёзы.
Он любит и любим, она готова на край света следовать за ним. В конечном итоге, каждый из них заслужил свою толику счастья. Не может жизнь состоять из сплошной тёмной полосы.
- А как иначе? – она сворачивается клубочком в сильных уверенных руках мужа, счастливо улыбаясь. А во взглядах читается: я не переживу, если с ним что-то произойдёт... Убью любого, кто посмеет причинить ей боль…
…Йоджи видел Айю всего несколько раз. Когда Вайсс полным составом расправлялись с ЭсЦет и группой Шварц, измождённую, измученную болезнью, тень той красавицы, которой она была когда-то. Изредка, когда подвязывался поехать вместе с командиром в больницу, и в аэропорту, куда вся команда провожала девушку после выздоровления.
Хрупкая веточка, тонкая, изящная, аристократично-бледная. Её хотелось охранять, беречь, на руках носить. Всем хотелось. Включая чибика. Ран первое время рычал. Бросал ревнивые взгляды на всё, что шевелится вблизи от нежно любимой сестры, шипел на напарника, но успокоился, стоило только самолёту оторваться от земли.
Потом всё снова завертелось. Новые задания, миссии, привычная каждому из них жизнь, и руки по локти в крови. В той жизни не было места светлым воспоминаниям, и образу ангела с чистым лиловым взглядом. А когда однажды он открыл глаза и не смог вспомнить собственного имени... Его окружали смутные образы, только кровь, страх, боль, снова кровь… И наивный тёплый взгляд из-под густой чёлки. Личико сестрички казалось смутно знакомым. Особенно этот самый взгляд. Немного грустный, но полный удивительной решимости.
Ещё через день он узнал, что зовут сестричку Айя, что учится она в медицинском университете, что хочет стать хирургом, и что Йоджи-сан может не волноваться, всё будет хорошо.
Йоджи-сан и не волновался. Потому что о чём волноваться стоило – попросту не помнил. Вернее, помнил, что пора бы отправиться домой, в дом со смешным названием, в котором располагалась цветочная лавка, к друзьям-коллегам, вот только нет имён, не сохранила этого искалеченная память. Зато волновалась сестричка. Оставалась в моменты кризисов, украдкой плакала, когда думала, что подопечный не смотрит на неё.
Амнезия, говорили врачи. Последствия травмы, должен восстановиться, память рано или поздно вернётся, и разводили руками. А больше ничего не оставалось.
И только сестричка не опустила рук, день за днём терпеливо ухаживая за ним.
Это не произошло внезапно. Не произошло случайно. Просто он проснулся, зная, что Кудо Йоджи, экс-плейбой, экс-повеса, и далее по списку, никогда и никого больше не сведёт с ума, и не задурит голову, потому что раз и навсегда в сердце поселился один образ, образ сестры милосердия, юной девушки, с мягкой искренней улыбкой и удивительным взглядом фиалково-лиловых глаз.
Он сбежал, так и не дождался выписки. Чтоб последовать за своим ангелом-хранителем. От дротика в пятую точку его спасла реакция, которую не смогла уничтожить даже проклятущая дырка в памяти. Тело помнит всё.
- Ран, познакомься, это Йоджи… помнишь, тот парень о котором я тебе говорила…
Нет, нет и нет. Он не вспомнил всё, ему на шею не бросились с восторженными воплями бывшие фанатки, и своё благословление на брак Фудзимия тоже не дал. По крайней мере сразу. Для начала Абиссинец сгрёб напарника за шкирку и отволок назад в больницу. Потом пригрозил тем, что прикуёт к постели, по крайней мере, до тех пор, пока врачи не решат, что нарушителя пора отпустить на свободу. Во всех смыслах.
Само собой, Кудо не удержался от шпилек. За что едва не получил по зубам. Вовремя повисшая на руке брата Айя спасла отчаянное положение.
После целого года ежеутреннего нытья Балинеза, клятвенных заверений Кена в том, что если командир не решит проблему, то этим займётся он, Хидака и куда как радикально, и даже, ходатайства новоявленного Персии за непутёвого, но подчинённого, лидером Вайсс было принято волевое решение: дать шанс, мигом просиявшему, Кудо.
Фанаток так и не поубавилось. Правда, теперь в Конеко частенько захаживали мальчишки, привлечённые миловидной внешностью и ангельским терпением Айи. Кудо пыхтел, сопел, возмущался, а после того, как выдал запатентованную несколько лет назад Фудзимией фразу: «Убирайтесь вон, если ничего не покупаете», был единогласно признан достойной кандидатурой на пост супруга умницы и красавицы Фудзимии Айи.
Само собой, попервах он ещё пытался качать права. Фыркал, демонстративно уходил, стоило только Айе отвлечься на супруга, но потом привык. Более того, когда, однажды, в Конеко явился Оми… Мамору, с официальными документами, согласно которым дом принадлежит семейной чете Кудо, собрал вещи и переехал в собственные апартаменты…
Ему хотелось рассмеяться. Или на крайний случай ущипнуть себя за руку.
Происходящее все больше приобретало оттенок сюрреализма. «Так не бывает. Только не все сразу. Может я действительно чем-то траванулся? Сижу, в комнате с мягкими стенами, уставившись в пространство...» мысль была соблазнительная в своей правдоподобности, потому что реальность таковой не казалась.
Не может Бэ точка Кроуфорд, высокомерная мразь, Мистер-Палка-В-Заднице и далее по тексту, тот, который выводил его из себя столько лет одним фактом своего существования, просто стоять вот здесь и просить помощи.
В аду открыт горнолыжный сезон, не иначе.
А дальше его рука опустилась чуть ниже, и Брэд вздрогнул. Щиты устояли, ни капли эмоций наружу, вовне, ни нотки. Спокойствие, даже когда рядом стоит человек, от решения которого будет зависеть будущее шести миллиардов людей. Здравствуй, извечный пафос.
- А мне какая с этого польза, мм? – поддавшись соблазну, он опустил пальцы на шею Оракула, почувствовав как тот дернулся - видимо от неожиданности или еще от чего-то.
Лифт дернулся и застыл, они приехали на нужный этаж, но Шульдих не двинулся с места, ожидая ответа.
«Хорошо, играем по твоим любимым правилам, Шульдих. За все эти годы нашей с тобой игры, не выиграл ни ты ни я. И чёрт с ним, с выиграшем… Если я буду знать, что всё образуется, я дам тебе то, что ты хочешь. Чего бы мне это ни стоило. Но сейчас ты должен остаться. Или я не я»
- Я сделаю всё, что ты захочешь. Одно желание, любое, чего бы ты от меня не попросил. – тонкая улыбка, несколько ироничная, в теперешнем положении. – При условии, что мы оба останемся в живых.
«Неужели это тебя так выбило из колеи, mein lieblich. Похоже, что да... Какой удар по гордости, не так ли? Или весь секрет твоей непробиваемости таился в твоих окулярах? Ну что ж, тогда многое становиться понятным», - телепат не удержался он усмешки, которую впрочем ,увидеть было некому
- Ммм... весьма опрометчиво с твоей стороны давать такие обещания, Кроуфорд, - ну вот он все-таки сорвался на эти гадские интонации. Интонации, предназначенные новой игрушке. - А если я попрошу... открыть щиты? Полностью? Для меня?
Это было очень соблазнительной идеей. Все тайны, сокровенные мысли, желания, которые прятал пророк за непробиваемой конструкцией.
Все от самой ничтожной мыслишки о том в кого был влюблен со всей своей детской непосредственностью в начальной школе до чего-нибудь повкуснее. Например, правды о происхождении шрамов на груди. Шульдих успел их рассмотреть, когда бинтовал рану на плече, оставленную Персиевской секретаршей в ночь, когда маяк рухнул (хотя тогда он не обратил на них особого внимания, потому что помимо всего прочего пытался снова начать нормально дышать и говорить после знакомства его горла с Кудовской леской).
Сколько возможностей для манипулирования, насмешек... своеобразной мести за все оскорбления и попытки перехватить контроль над ним. Да, это была чудесная идея... Только была еще одна, еще более удачная.
- Или может быть мне стоит попросить... – немец, сжав слегка пальцы, провел им вниз по шее пророка, оставляя красноватые следы, которые тут же побледнели. Шульдих шевельнулся, позволяя Оракулу понять насколько близко тот к нему подошел. - ...тебя?
- Одно желание, Шульдих. – знакомые интонации. До чёртиков знакомые. Азарт. Не чуждый ему самому.
Кроуфорд глубоко вздохнул. Близко, очень близко подобрался, балансируя на кончике, на острие ножа. На самом остром лезвии бритвы. Как опасно, как восхитительно опасно, как прекрасен этот танец, в каждую секунду рискующий стать самым последним в жизни.
Чуть-чуть повернуть голову. Если он правильно рассчитал дистанцию, он сможет коснуться… щекой тёплой щеки телепата.
- Любое, по твоему выбору. Даю слово.
Крупная ставка. На кону не что-нибудь. На кону платиновая фишка – его жизнь. Размениваться, так по-крупному. Мелких ставок оракул не делал никогда. Мелкие игры для мальков, а не для акул.
Лёгкая дрожь по телу, пальцы до судороги сжаты в кулак, чтоб не позволить себе ещё большего – сначала просто коснуться, потом – кто знает?
- Хорошо, я принимаю твои условия, Брэд, - насладившись еще пару секунд касанием, и напоследок несильно прихватив губами мочку уха – просто чтобы напомнить кто же выиграл в извечной игре на этот раз или давая намек каким все-таки будет его желание после того как все закончится – телепат отпрянул, вновь взяв за руку и вывел пророка из лифта.
Камакура, 1333 год.
- Что скажешь, Рейко? – воин спокойно любовался закатом ,не оборачиваясь на собеседника. Тишина удивительным образом умиротворяла. Впрочем, лицезрение десятка повешенных крестьян порядком портило и без того слабый и невнятный аппетит.
Тихо шелестят пластинки доспехов. Почти как панцирь краба. Самурай улыбнулся одними только уголками губ. Его забавляли странные сравнения. И это не было исключением.
- Скажу, что к утру всё решится, Нитта-сан… - собеседник, напротив, со всей чуткостью наблюдал за малейшими переменами в позе военачальника. Сложно читать движения, когда тело заковано в панцирь. Остаётся лишь догадываться. Если шевельнулся наплечник, обернётся ли Ёсисада, или предпочтёт продолжать разговор, точно говорит сам с собою, а второй голос на самом деле - лишь ветер, гудящий в кронах деревьев: – Так или иначе, но решится.
- Император на нашей стороне.
Рейко скрыл улыбку, прикрывшись ладонью.
О да… Мечтатель Го-дайго. Почуял, что дело будет, что на сей раз, имея за спиной силу провинций, получит шансы вернуть себе власть. Он поддержит всякого, кто посулит возвращение на трон. Оправдает любую резню, стыдливо прикроет благородным словом – мятеж. Хотя, что благородного в мятежниках? Разве что их фамилии. Неважно, аристократ ты или обычный крестьянин - Масахигэ, Ходзё или какой-нибудь Юма: все одинаково дурно пахнут. Провисев на дереве с недельку.
Что ж… Пусть Го-дайго,- куда лучшая перспектива, чем оставить у власти одного из Минамото…
- Такаудзи это безразлично. Ему пообещали Кадзусу и Аву (прим: провинции Японии в описываемый период), он готов молиться хоть всем Ками и Будде одновременно.
Нитта всё же обернулся, и изучающий его взгляд неприятно скользнул по фигуре в тени. Рейко поёжился, но взгляд выдержал. И улыбку с лица стёр.
- А ты циничен, Рейко-сан. Пожалуй, я могу понять, почему Го-дайго приблизил тебя к себе.
- Я не могу понять, почему я до сих пор жив, – откровенность за откровенность. Пусть даже весьма двусмысленную и сомнительную. Лучше танцевать на канате, чем свободно падать, теша себя мечтой, что это и есть полёт.
- Смею предположить потому, что именно с тобой имел дело Такаудзи, – Ёсисада передёрнул плечами и снова отвернулся. Похоже, закат и любование деревьями его занимают куда больше, чем предстоящие сражения. А может, как любой самурай, он просто убеждает себя в том, что к смерти более всего готов, когда любуешься багровым огнём заходящего солнца и мысленно сравниваешь небеса с лепестками сливы…
Оттуда, с заката, должны появиться посланники. И от того, какую весть они принесут, станет ясно, падёт Камакура или нет.
- Ответьте мне на один вопрос, Рейко-сан, – Ёсисада по-прежнему тонул в закате, и его силуэт странно выделялся на фоне пылающего неба, точно до самых божественных порогов затопленного пока что не пролитой кровью: – В чём Ваш интерес? Я никогда не поверю, что Вы пытаетесь взять Камакуру только потому, что возвышенно клялись в верности Го-дайго. Вам не свойственно ни человеколюбие, ни излишняя щепетильность. Будем откровенны, император не тот человек, за которым хочется идти в бой,за которого хочется умирать.
Рейко поднял лицо к небу и глубоко вздохнул.
- Вы читали Хэйкэ-моногатари? Занятное чтиво, я вам скажу… Скажем так… Я тоже, как и наш император, - немножечко мечтатель. Что мне мешает поверить в сказку о великих воинах Тайра, коварно преданных злодеями Минамото?
Тихий смех слился с новым дуновением ветра. Не так-то просто успокоить подозрения.
- Сказками балуетесь, Рейко-сан?..
- Балуюсь… Отчего нет? – пожимает плечами тень.
- У вас ведь есть дети, Рейко-сан. Вы не хотели бы, чтоб у вашего сына была фамилия? Может, всё дело в том, что вам, как и многим, не дают покоя подвиги самураев прошлого? Хэйан канул в лету и великий Ямато вместе с ним. На что вы надеетесь, Рейко?..
- Мой господин!.. – Ёсисада резко обернулся. Подоспевший вестник поклонился: – Мой господин, дороги на Камакуру свободны. Нам дают проход…
Ёсисада ещё раз взглянул на закат. Солнце почти село, и мир погрузился в темноту. Ещё совсем немного… совсем чуть…
Рейко лёгко, самыми кончиками пальцев погладил гладкие лаковые ножны. Клинок спит. Пока что не время говорить. Ещё не время…
Токио. Примерно наши дни.
Чертыхнуться. Нет, сдержаться, промолчать, попытаться сдержать колотящееся сердце, не выдать себя даже лёгким движением ресниц или окаменевшей линией губ. И выдержка ему не изменила.
Едва пальцы сомкнулись вокруг его ладони, Брэд смог перевести дыхание. Чуть не попался. Ах ты… И всё же, надо признать, Кроуфорд иногда восхищался телепатом. Самые увлекательные кошки-мышки, в которые ему только доводилось играть. И - да, неуёмное любопытство, если его не сдерживать, однажды может погубить Шульдиха. Это будет непросительной ошибкой. Но ведь сам Кроуфорд не намерен допускать её.
Пора сосредоточиться на деле. Отсрочка есть, время, пока что,- тоже.
Второй раз на месте пассажира. Так и привыкнуть недолго. Впрочем, вероятно, придётся, даже если очень не хочется.
Откинувшись на спинку кресла, пророк прикрыл глаза. Атавизм атавизмом, но сосредоточиться так проще и привычнее. Ещё раз… комната. Тёмная комната. Это не дом, не чья-то обитель, место выглядит слишком лощёным, правильным, чистым и не уютным.
- Это не квартира. Напоминает отель. Но, в то же время,- нет. Не отель.
Ещё раз, медленно, уделяя внимание каждой детали. Просто отсеять самые броские моменты. Слишком яркое пятно крови. Почему яркое? Потому, что… на светлом фоне, очень светлом, но не белом… сдержанный беж. Его любимый цвет. Дальше… Как мало информации! Перевёрнутый столик, очень изящный, маленький. Кофейный столик из стекла. Тёмное окно. Тёмное… а сейчас, по идее, только темнеет. Пока что есть время. Что за окном? Не видно. Большое окно закрывают жалюзи.
Ещё деталь, хотя бы одну зацепку, ну же!
Кроуфорд закусил губу, чувствуя, как в висках начинают свой привычный перестук крохотные молоточки боли, будь они трижды прокляты!
Ещё раз, медленнее… ещё медленнее… вот оно! Маленькая подушечка, пропоротая осколком стекла. На ней вышивка. Если бы не тёмное пятно, можно было бы разобрать название. Но видно только веточку с нежно-розовыми цветами. Веточку сакуры, символ, логотип.
Кроуфорд со стоном тряхнул головой, рукой потянулся к телепату, пока не коснулся его пальцев.
- Вот это… - образы поплыли, медленно, замирая в ключевых моментах, демонстрируя находку. – Только вот это…
Некоторое время он просто размышлял, пытаясь вынудить собственный дар дать хоть подобие положительного ответа, или вероятности такового. Увы, дар никаким образом себя не проявил, затаился, точно огонь под кожей пирокинетика.
Хорошо, возьмём логикой. Хотя, какая, к чертям, логика у Джея? Своя собственная, логика логичного последовательного безумца.
Наги занят. Шульдих укатил по заданию. Сам Кроуфорд никаких распоряжений в отношении ирландца не давал. Куда и с какой целью может рвануть берсерк, если находится в состоянии адекватного анализа-восприятия реальности? Притом великолепно осознавая, что его присутствие может понадобиться, и его будут искать?
Как назло , безумно захотелось курить. До состояния нервной дрожи в пальцах.
Он не знал, что надето на спутнике, и просить снова было выше его сил. Оставалось единственное – потянуться, непривычно мазнуть раскрытой ладонью по груди рыжего, прекрасно понимая, что подобное поведение вряд ли будет расценено как… нормальное? А что вообще в последнее время можно назвать нормой?
Слишком занятый дорогой и собственными (хотя и не всегда собственными) мыслями, телепат маневра вроде бы затихшего Оракула не уловил.
- Какого?.. – машина вильнула вбок, едущий рядом «Ниссан» разразился воем автомобильного гудка. Шульдих чертыхнулся, с усилием выправил машину на дороге и покосился в зеркало заднего вида, выясняя, не привлек ли внимание служителей закона.
Служители закона, к счастью, были индифферентны по отношению к произошедшему инциденту, и поэтому немец уже покосился в сторону шефа.
Вариантов было два – провидец неожиданно воспылал к нему неземной любовью и решил полапать между делом, не смутившись тем, что слеп и занят поисками психа, а предполагаемый объект желания занят тем, что ведет машину. Либо… искал карманы на одежде Шульдиха.
Первое в высшей степени было маловероятно, поскольку:
а) пророк не был самоубийцей,
б) не склонен был к столь бурному проявлению эмоций,
в) неземной любовью по отношению к телепату не пылал, по личному мнению вышеуказанного телепата…
Поэтому, прекратив изумленно коситься на начальство (тем более, что показательное выступление а-ля «звезда в шоке» в который раз пропало втуне, по причине невозможности зрителей его выступление оценить), Шульдих бросил:
- Если ищешь карманы, то они ниже, - что же именно понадобилось Оракулу в кармане плаща Шульдиха, можно было только предположить, – либо тот искал очки, но, во-первых, не заметно было, чтобы тот прозрел, иначе бы не шарил, как слепой, во-вторых – откуда он знает, что очки в кармане? Еще одно предположение было более прозаично и получалось методом исключения: помимо очков, в карманах Шульдиха лежали сигареты, мелочь и мобильник – мобильник у Кроуфорда был свой, мелочь могла понадобиться, но только если он предпринял мужественное решение уйти на улицу попрошайничать, – что было не в характере Кроуфорда и, вообще, противоречило его прошлым словам и действиям – значит, оставался только вариант – сигареты.
«Спрашивается, зачем я их с собой таскаю, если уже полгода как не курю?..» - походя придя к решению избавиться от вредоносных палочек при первой же возможности и уже привычно забыв о нем, Шульдих, однако, не стал - хотя вполне мог - помогать пророку в поиске вышеуказанных карманов,- по каким-то своим причинам.
Неприятное чувство – беспомощность. Особенно, когда даже «карманное» предвидение молчит. Обычно достаточно было прикрыть глаза и нарисовать образ того, что было необходимо. Путь к искомому оказывался куда проще. Но не теперь.
Автомобиль вильнул. Кажется, кто-то не в полной мере понимает, что значит быть поводырём для слепца. Тем более такого, как оракул. Оракул… с барахлящим предвиденьем.
Американец тихо вздохнул. Приходилось признаться самому себе в том, что в нынешнем его состоянии были и плюсы. К примеру, раньше ему приходилось возиться со всеми сирыми и убогими в команде. И лечить рыжего от похмелья тоже. Ну и в конечном итоге, тут Кроуфорд не смог сдержать улыбку, безнаказанно поиздеваться над телепатом чертовски приятно.
- В верхних или нижних? – ведь великолепно понял, стервец, что ему нужно. И хоть бы дёрнулся.
Когда жить остаётся от силы неделю, и доподлинно не знаешь, уцелеешь ли в грядущих неприятностях, становится безразлично всё, кроме того, что не успел сделать в этой жизни.
- Что ты так распереживался? – ладонь мазнула по тёплому щульдиховскому боку, на секундочку замерла на бедре, определяя место дислокации. – Не знал, что моё присутствие тебя может так взволновать.
Обнаружить карман удалось со второго раза, забраться в него с третьего, а вот выпрямиться и вернуться на своё место, без того, чтоб мимолетно не опереться о возмущенного водителя – не удалось вовсе. Ну что ж… маленькая месть за показательное испытание в лифте.
- Знаешь, нам обоим стало бы значительно легче, если бы соизволил сообщить, что именно ты ищешь в моих карманах, - мысленно Шульдих успел проклясть этот день, машину, Кроуфорда, Фарфарелло, и далее - по списку. Ещё чуть-чуть и пророчество Бреда не сбылось бы, у них не было целой недели сомнительного удовольствия совместного пребывания, зато они бы умерли в один день и вместе... В автокатастрофе. Да, это серьезно, не стоит так лапать ни в чем не повинного водителя, когда он за рулем, боится щекотки и ,вообще, довольно чувствителен, ведь совсем близко, на встречной полосе, проносятся машины, в которые так легко врезаться, если слегка отпустить руль или ненадолго закрыть глаза.
- Я переживаю лишь за свою шкуру ... Бред! Ну так-то не наглей! - руки-руки-руки-руки, да, это довольно интересно, и об этом обязательно надо будет подумать позже, когда все это закончится и он, Шульдих, получит свою награду, а сейчас: - На бедрах у меня нет карманов, поэтому заканчивай там шариться.
*Ну-ну, я тебе это ещё припомню... позже, а пока... *
- Я стану отцом… Ты слышал?.. – От избытка чувств Кудо замкнуло. Он цедил четвёртый стаканчик гадкого больничного кофе, и не замечал ни того, что кофе давно остыл, превратившись в мутно-коричневую бурду, и теперь отдавал пластиком, ни того, что четвёртый же стаканчик цедит Ран, который ранее за распитием кофе замечен не был.
В лиловом мелькнуло что-то, чего Йоджи ранее не замечал. Тень грусти?
- Ты что, не слазишь с неё, что ли? – Раздражение было бы почти ядовитым, если бы не потерянное выражение лица. Уж заметить это, Йоджи сподобился. Может, потому что таким Рана никогда и никто не видел?
- Вообще-то я её люблю. – О том, что Кудо с жены за малым не пылинки сдувает, знали все, даже случайные клиенты отмечали, насколько трепетно блондин относится к хрупкой молодой женщине. Кто-то завидовал, кто-то умилялся, но все сходились на том, что этим двоим несказанно повезло обрести друг друга.
Йоджи оскорблено поджал губы и, наконец, обнаружил, что кофе безнадёжно испорчен временем и жизнью. Стаканчик отставлен в сторону. Смысла оставаться в больнице – нет. Утром он вернётся за женой, а вот оставаться с ревнивцем-братом не то чтоб не хотелось… Просто, Ран, который не знает, как ему быть с кем-то или с чем-то, зрелище не жалкое, но странно-пугающее. Ну и в конечном итоге, рано или поздно он поймёт, что сделал больно. Шпилькой, подковыркой, но сделал. Задел за живое. За… святое. Специально или случайно – не суть.
- Ладно, прости. – Фудзимия-старший успел схватить напарника за руку. Йоджи вздрогнул, бросив взгляд на тонкие пальцы, сжавшиеся на его запястье, чуть выше легендарных часов.
Можно было бесконечно долго гадать, что такого на него накатило. Можно было не гадать. Честно признаться в том, что это самая обыкновенная ревность. Айя больше не принадлежит только лишь ему, и в её жизни появится некто, более важный, чем брат. Комочек жизни, продолжение беспокойного блондина и кроткого ангела, малыш, плоть от плоти родителей. Некто, ради кого стоит жить.
И в глазах Йоджи читается восторг. У него тоже есть нечто особое. Нечто, священное для него. Столь же священное, как и лиловый взгляд его драгоценной возлюбленной.
- Ты не представляешь, насколько велик соблазн съездить тебе по зубам, Ран. – Покачал головой Балинез, но руки не выдернул.
В кафешке было пусто и тихо. Доктора, что дежурили ночью, явно бывали здесь не часто, а из посетителей остались только они двое. Так что обращать внимание на разыгравшуюся сцену было некому.
- Так что тебя удерживает? – сощурился Ран, на всякий случай отставив стаканчик в сторону.
- Тот факт, что ты – брат моей жены и она чертовски на тебя похожа. – Бросил Йоджи, и всё-таки рванул руку, высвобождаясь из захвата.
Взгляд у Айи очень тёплый. Напоминает лепестки дикой лесной фиалки. У Рана глаза холодные. И такие же глубокие, как омут. В них затягивает, и вынырнуть из этого омута так сложно, как из кошмара, расцвеченного багрянцем… кошмара, в котором запечатлелся лиловый, спасительный и губительный лиловый. Лиловый, из жизни, оставшейся до провала.
Иногда это бесило. Оставалось что-то недопонятое, недосказанное. Что-то, что он так и не смог вспомнить, но такое важное. Как-будто кусочек пазла, как на зло пропавший, и ровно из того места, где должны соприкоснуться пальцы прекрасных принца и принцессы.
Слова сказаны. Но сказаны как-то не так. И что не так – остаётся только гадать.
Тревожная трель телефона разорвала напряжённую тишину, нарушаемую лишь едва слышным дыханием двоих. Ран отвёл взгляд и ответил на вызов.
- Да… нет, не дома… нет… что произошло?.. ЧТО?! Я… я еду… буду через полчаса… ками… - он захлопнул «раскладушку» с такой силой, что на миг показалось, будто из неё повылетают клавиши.
Йоджи недоуменно нахмурился. Споры спорами, но если возникают проблемы, решать их куда проще совместно. И быстрее, и безопаснее.
- Что случилось? – Ран пружинкой взвился со своего места, и блондину оставалось только постараться не отстать от напарника на короткой дистанции от кафешки до выхода, а потом и стоянки.
- В лабораторию кто-то забрался. Всё перевёрнуто, завкаф ранен, его ассистент убит. Изрезан… нашинкован на ленточки…
Почему декан выразился именно так? Стресс? Шок? Всё вместе, вероятнее всего. Накамура никогда не отличался особой стойкостью. И ошарашить маленького декана, впечатлить его, было куда уж проще, чем заведующего кафедрой…
Ран за рулём. Вот только момент, когда Йоджи занял место пассажира рядом – он пропустил. Двери хлопнули совершенно одновременно.
- То, что ты можешь быть жутким поганцем, ещё не означает, что моя жена должна осиротеть окончательно. – ответил Балинез на невысказанный вопрос.
- Мне тоже не улыбается оставить сестру вдовой. – Тойота сорвалась с места, взвизгнув покрышками. Если у Йоджи и оставались сомнения на тему участия напарника в нелегальных уличных гонках, то теперь они развеялись окончательно…
Минута… ещё одна…
Кроуфорд ощупью нашарил зажигалку, вот только прикуривать было нечего. Сигарету оракул умудрился подчистую раскрошить в пальцах. Мысленно звать телепата он не решался по целому ряду причин. Не самой последней из которых, был водопад насмешек и вероятность нового условия от рыжего. Большего же пророк себе позволить уже не мог.
Ещё долгая минута, и ещё.
Оракул прислушался, до боли, стиснувшей виски, пытаясь вычленить привычно-знакомые звуки в шуме дождевых капель и гуле мегаполиса. Различить шаги было столь же сложно, как собрать головоломку из имеющегося набора кусочков. Но вот они, шаги. Мягкий толчок дверцы, покачивание на амортизаторах, и в салон сели двое.
- … Джей, ты не прав… - Рыжий волок за собою не сопротивляющегося берсерка, попутно вычитывая нотации совсем в духе оракула. Этого следовало ожидать. С кем поведёшься, от того и блох нахватаешься. И менторские интонации штатной Шварцевской пифии нет-нет, а прорезались в голосе телепата. – Мы приличные наёмники, нахрена было ломиться в какой-то НИИ?
- Вокруг них была радуга, Шульдих. - Ирландец принёс с собой слишком многое. Целый ком бессвязных ощущений и спутанных желаний, будто до конца сам не понимал, что же это, отчего так, и почему ему пришлось оставить всё.
Кроуфорд постарался подавить совершенно неуместное желание коснуться берсерка. Вот оно как, получается, стоило лишиться возможности видеть, как по-новой начал проявляться давно и прочно подавленный слабенький талант к эмпатии.
Не свойственное, полуосознанное желание коснуться – чтоб увидеть совершенно иначе, чем глазами. Придётся обзавестись перчатками.
- Джей, ты допустил ошибку. – Он мог бы, хотел бы игнорировать присутствие рыжего, и тот фон, что он создавал вокруг себя. Получалось из рук вон плохо. Малейшее касание, соприкосновение выдавало его нетерпение, какое-то внутреннее ликование и острое, так и не произнесенное желание «скорее-бы-всё-закончилось».
Кроуфорд повернулся, вытянув над спинкой сидения руку. Волосы были влажными. И взъерошенными. И в слепой темноте перед незрячими глазами поплыл образ-ощущение. Женщина, миловидная, молодая женщина, безжизненно распростёртая на полу, в медленно расплывающемся алом пятне на светлом ковровом покрытии. – Ты убил её?!
Сильнее подался вперёд, мысленно выругавшись, слепо скользнул ладонями по лицу, плечам ирландца, заставив того подать руку. Нет, ни следа сожаления. Только острое желание, почти болезненное.
Оракул лишь сильнее сцепил зубы, и усилил щиты, мысленно щёлкнув по носу любопытного телепата. Мол, не суйся куда не просят. Доступ получишь только если озвучишь своё желание. Развернулся, стараясь не коснуться Шульдиха.
На колени легло что-то длинное и тяжёлое. Что-то, от чего буквально разило старостью. И не той, которой буквально провонял в своё время Фладд.
- Что это? – гладкое на ошупь. Холодное и тяжёлое. Чуть выгнутое. Можно охватить двумя пальцами… И никаких ассоциаций. Кроме древности и странного ореола смерти.
- То, за чем ломанулась наша Белоснежка. – фыркнул телепат, заводя машину. Мустанг утробно взрыкнул. - Чёрт…
Раздражение плеснуло и разлилось в воздухе пряно-назойливо, как запах корицы в кофейне рядом с их обиталищем. Мимо прошелестело… И холод клинка, вспарывающего его плоть стал просто невыносим. Оракул тихо застонал, закусив губы.
- Вайсс, чтоб мне… - Шульдих с чувством выматерился и рванул с места…